Предел Спасения

XIV. ПОСЛЕДНЕЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЕ

Солнце Тависа было четырехдневным воспоминанием позади Армадюка, когда умер Дорден.

Оснащенный последними частями специального оборудования, доставленного с флотилии, фрегат переместился, полетев сквозь мрак варпа к холодным далям Приграничья Римворлда.

Лорд Милитант Сайбон провел последнюю трансляцию с Сепитерны, прощальное напутствие всему полку. Цвейл и корабельный священник проводили службы о стойкости и избавлении, но настроение на корабле изменилось.

Они направлялись во тьму, в суровые и малонаселенные регионы Миров Саббат, в мертвый космос и зоны риска, в опасные районы и приграничные области. Хотя их и были тысячи, вместе на корабле, они чувствовали изоляцию.

Бленнер наблюдал за тренировками специалистов, которые проводились круглосуточно на нескольких из основных грузовых палуб. Большие площади были очищены, и на палубах краской были нарисованы схемы. Местами, разметка изображала основные препятствия. Отряды перемещались по участкам, уничтожали препятствия, а затем снова повторяли упражнения. Большинство из них были тренировками по зачистке отсеков. Были установлены стрельбища для учебных стрельб пробивными боеприпасами, а корабельные техники смонтировали некоторое количество стандартных дверных замков и люковых уплотнителей для команд, практикующихся в резке. Так же было множество тренировок у саперов, а когда он не надзирал за этим, Домор в шестом грузовом трюме со своими лучшими взрывниками проводил обучение методам изготовления безопасных взрывных устройств и детонаторов. Майор Паша обучала полк, одну роту за раз, импровизированным взрывным устройствам и минам-ловушкам, а так же тонкостям нажимных пластин. Она знала свой предмет. Бленнеру казалось, что Майор Паша научилась множеству грязных трюков в войне разношерстных в Улье Вервун.

На еще одном стрельбище, организованном в одном из трюмов, полковые снайперы тренировались с винтовками со скользящим затвором. Они стреляли специально изготовленными пулями со стеклянными наконечниками, чтобы познакомиться со специфическим весом и отдачей незнакомых боеприпасов. Это были солевые заряды, не смертельные стеклянные пули, наполненные инертной соленой водой.

Точность, требуемая от снайперов, таких как Куеста, Бэнда, Раесс и Нэсса, была мучительно требовательной. Тем не менее, Бленнер был поражен эффективностью, которую показывал Меррт.

— Я думал, что Меррт был дохлым номером, — сказал он Харку.

— Был, — ответил Харк. — Ларкин работал с ним, индивидуально. Настоящим прорывом стал мышечный релаксант.

— Что?

— Он обездвиживает свою челюсть, — сказал Харк. — Вероятно, это предотвращает ее дергание и сбивание его прицела. Конечно, это означает, что он не может говорить.

Они смотрели, как Меррт закончил свою серию выстрелов, а затем повернулся к другим стрелкам.

— А я удивлялся, почему он жестикулирует, — сказал Бленнер, кивая в сторону Меррта. Все в полку изучали основы языка жестов для тайной работы. Бленнер предполагал, что Меррт использует его в качестве уважения к глухим солдатам, таким, как Нэсса.

— Откуда у него появилась эта идея? — спросил Бленнер.

Харк пожал плечами. — Он особенно не объяснял. Ларкин намекнул, что это как-то связано с одним из Космических Десантников.

Бленнер вздрогнул. Космические Десантники, хотя их нечасто видели на корабле, были постоянным напоминанием, что это собирается стать гораздо большим, чем приятным церемониальным круизом. Неумолимо, они направлялись к такому типу судьбы, которой он большую часть своей карьеры в Гвардии пытался избежать, типу судьбы, где полированные пуговицы, безупречно начищенные ботинки и победная манера поведения с добродушным подшучиванием в столовой не будут иметь значения ни на йоту. Все шло к тому, что Бленнер уже не мог смеяться над этим.

Он провел много времени, читая то, что ему порекомендовал Вайлдер, остроумие и мудрость Новобазки. Речи и лозунги пережили первоначальное презрение Бленнера. Новобазки, Император защити и упокой его душу, был явно мотивирующим и вдохновляющим человеком. Бленнер пытался запомнить некоторые из его воззваний. Он даже практиковался произносить их вслух перед зеркалом для бритья в своем жилище.

Проблема была в том, что он им не верил. Он не мог произнести их с какой-либо убежденностью. Они не заставляли его чувствовать себя лучше относительно смерти, а значит, если он даже себя не может убедить, у него нет никаких шансов поместить огонь внутрь своих солдат.

Когда он так думал об этом, Бленнер чувствовал, как внутри него растет страх. Это заставляло его хотеть закинуть внутрь таблетку или две, но он истощил свои запасы. В его столе лежала нетронутая конфискованная контрабанда, но Керт предупреждала его насчет нее. Его руки дрожали.

— Внимание, — произнес Харк. Люк с грохотом открылся, и вошли Короли-Самоубийцы Роуна, сопровождающие заключенного. Маббона привели, чтобы он посмотрел и дал советы насчет тренировок. Он был в кандалах, и на его лице не было никаких эмоций. Все в трюме уставились на него.

Они знали, чем он был. Они знали, какую цену полк уже заплатил просто из-за того, что он здесь. Они понимали, какую цену они заплатят, если он играет с ними в игры.

Бленнер почувствовал чрезмерный позыв найти уборную. Космические Десантники уже было достаточно плохо, но фегат был хуже.

Он вышел в коридор, и обнаружил, что позыв испачкать дерьмом свои штаны ослаб. Его сильное желание фармацевтической поддержки увеличилось. Если лекарства могут помочь Рядовому Меррту улучшить свою эффективность, значит, они смогут помочь и Вэйному Бленнеру.

Вот так вот он и оказался сидящим у Дордена, когда тот умер.

— Я боюсь, что я, может быть, принимал слишком много, — неловко сказал Бленнер. — Я слишком быстро употребил те, что вы мне дали.

— Не беспокойтесь, комиссар, — сказал Дорден. — Вы взрослый. Я верю, что вы не злоупотребляли ими. Вы же только употребляли их, когда требовали ваши нервы, так ведь?

— Да.

— Хорошо, — сказал Дорден. — На самом деле, чтобы сделать вещи проще, я выдам вам больше. Что вы были в тонусе.

В медицинской комнате было очень тихо. Бленнер прошел мимо Колдинга с Керт, когда заходил. Он выдохнул.

— Могу я задать вам вопрос, доктор? — спросил он.

— Конечно, — сказал Дорден. Чуть раньше он встал, чтобы взять коробку с таблетками с полки. Он взвешивал таблетки, по дюжине за раз, на маленьких медных весах.

— Почему вы не боитесь?

— Боюсь?

— Да, — сказал Бленнер. Он нервно прочистил глотку. — См… простите, смерти.

Дорден улыбнулся, все еще считая таблетки.

— Смерть это не то, чего нужно бояться, — сказал он. — Это происходит с каждым. Смешно думать, что одна вещь, которая есть у всех, одна вещь, которая объединяет нас, является предметом страха. На самом деле, я с нетерпением жду этого. Долг закончится. Нас радушно примут у Императора в каком-нибудь месте триумфа и славы. Я представляю себе… Я очень сильно надеюсь… что я снова увижу своего сына.

— Хотел бы я, — произнес Бленнер. — Хотел бы я не бояться.

— Вы не боитесь, — сказал Дорден. — Не смерти. Вы боитесь жить.

— Простите, что?

— Вы боитесь вещей, которые вам нужно будет сделать до того, как смерть заберет вас. Боль, ранение, всякие такие мимолетные вещи. Вы боитесь жизни и усилий, которых эта жизнь требует.

— Я совершенно уверен, что смерть это то, что на самом деле беспокоит меня, — сказал Бленнер.

Дорден покачал головой.

— Вы не хотите, чтобы обнаружили, что вы нуждаетесь, — сказал он. — Вы не хотите умереть, зная, что те, кто вокруг вас, презирают вас или думают, что вы подвели их. Вы не хотите предстать перед Императором с вопросительными знаками в досье вашей жизни. Вы не смерти боитесь, Вэйном. Вы боитесь вещей, которых от вас ожидают до того, как вы умрете. Отвага. Стойкость. Самопожертвование. Выносливость. Это сложные вещи.

Бленнер откинулся и вытер рот рукой.

— Если так вы видите это, — сказал он. Он уставился на стол. — Это сахарные таблетки, так ведь? Сахарные таблетки или соленые? Это плацебо.

— Вы совершенно ошибаетесь, — сказал Дорден, взвешивая последние.

— Знал, что вы так скажете, — ответил Бленнер. — Так они и работают. И вы раздаете их, как конфеты. И вы даже отдаленно не беспокоитесь о том, что у меня может развиться зависимость.

Дорден повернулся и посмотрел на Бленнера.

— Даже не пытайтесь это отрицать, — сказал он. — Я могу видеть это в ваших глазах. Это выражение. Я хорошо знаю, когда люди лгут. Это моя работа. Я понимаю, что вы не хотите отобрать у плацебо его эффективность, но так, как вы смотрите на меня сейчас, я могу… доктор?

Дорден упал. Его левый локоть зацепил край медной чаши на маленьких весах и отбросил ее, отправив белые таблетки в воздух, как сечку. Они посыпались на палубу, как градины. Дорден уже сполз рядом со шкафом, выдернув два ящика, и упал набок. Его глаза были стеклянными. Казалось, что он пристально смотрит на что-то позади Бленнера. На что-то в парсеках позади Бленнера.

— Доктор Керт! — заорал Бленнер, так резко вскочив со стула, что тот с грохотом упал.

Вбежала Керт с Колдингом и Леспом. Они собрались вокруг согнутой фигуры Дордена. Бленнер не знал, что делать.

Перед лицом смерти, он был безмолвен.

Голова Керт была наклонена. Ее кожа была бледной, как будто шок высосал всю кровь из нее. Она подстроила внутривенную капельницу.

Бленнер стоял рядом с ее плечом и пристально смотрел вниз на Дордена. Глаза старого человека были закрыты. Пятнадцать минут неистовой активности закончились Дорденом, лежащим на спине на каталке, и Колдингом с Керт, работающим с ним. Бленнер не мог ничего делать, кроме как смотреть. Он был околдован тем, как Керт плачет всю дорогу не делая ни звука и не прерывая свою работу.

— Он был мертв четыре минуты, — сказала она. — Мы перезапустили его сердце.

— Машина поддерживает его жизнь? — спросил Бленнер.

— Нет, — ответила она. — Это, всего лишь, предосторожность. На самом деле, он уже начал поддерживать себя, как только мы вкололи ему лекарства и реанимировали.

— Клинически мертв на четыре минуты, — сказал Бленнер. — Что насчет повреждения мозга?

— Я не знаю.

— Но машина не поддерживает его жизнь?

— Нет, — сказала она. Она повернулась к нему. — Вы, вообще-то.

— Что?

— Если бы вас не было с ним, — сказала она, — мы могли бы и не узнать, что он упал. Не за минуты. Могло быть слишком поздно вернуть его. Нам повезло, что вы были там, клянча у него еще этих чертовых таблеток.

— Значит, ура мне, — сказал Бленнер. Он сделал паузу. Он чувствовал, что она может видеть ту же самую даль, на которую смотрел Дорден, когда упал. — Если честно, я думаю, что они – плацебо.

— Естественно они плацебо, — сказала Керт. — Вы идиот?

— Полегче.

— Он же не будет прописывать то, что вы жрете, как цукаты, так ведь?

Она установилась и успокоила себя.

— Простите. Я только что испортила их эффект и всю его тяжелую работу.

— Тогда, мне нужно прекратить принимать их.

Она посмотрела ему в глаза.

— Может быть, я лгу, — сказала она.

— Вы можете. С вами, Доктор Керт, намного сложнее сказать. Может быть, конечно, вы просто притворяетесь, потому что проболтались.

— Вы никогда не узнаете.

— Давайте прекратим беспокоиться обо мне, — сказал он, так живо, как только смог изобразить. — Что насчет вас? Вам нужен перерыв? Это очень трудно. Могу я предложить вам плечо, что поплакать? Теплое объятие?

— Вы никогда не прекратите, так ведь? — спросила Керт. — Настанет день, и я просто позволю вам делать, что хотите, просто чтобы заткнуть вас.

— Я—я не знаю, что сказать...

— Слава Трону.

Он пошел к двери.

— Я думаю, Гаунт должен знать.

— Нет, — сказала она.

— Может быть не раньше, но сейчас он должен знать. Он бы хотел знать. Слушайте, я сейчас пойду и расскажу ему, что произошло, если позволите.

— Я это сделаю, — сказала Керт.

Элоди была одна в жилище Даура, когда в люк постучала Комиссар Фейзкиель.

— Капитана здесь нет, — сказала Элоди. — Он тренируется в трюме.

— Это вас я хотела увидеть, — сказала Фейзкиель.

— Меня?

Фейзкиель вошла, сняла фуражку, и закрыла люк.

— Есть маленькая проблема, Мамзель Дютана. Я уверена, что ничего страшного, поэтому я хотела посмотреть, можно ли это уладить без шумихи.

— И какая? — спросила Элоди. Она расслабила руку, все еще на перевязи. Ее голова снова начинала болеть.

Комиссар вытащила пару листков бумаги из кармана плаща и развернула их.

— Мы производили уборку после инцидента со стрелком. Кстати, мои комплементы, за спасение бедного ребенка.

Элоди кивнула.

— Транспортная палуба была беспорядком. Мебель сломана и перевернута, вещи валяются, — сказала Фейзкиель. — Мы нашли эти бумаги под койкой. Они упали и залетели под нее. Простите меня, я прочла их, чтобы выяснить, кому их нужно вернуть. Они принадлежат вам. Вы подписали их здесь, и здесь.

— А, да, — произнесла Элоди. Она смутно помнила формы, которые ей подсунули.

— Мне нужно задать вам простой вопрос, — сказала Фейзкиель. — Иногда люди хотят держать такие вещи в тайне, в таком случае мы сейчас это сможем прояснить, только между нами, и больше ничего не нужно будет говорить. Вы… вы принимаете поздравления?

— Поздравления? Я не понимаю.

— Вы с Капитаном Дауром поженились? Иногда это делается в тайне, я знаю. Возможно, до того, как мы покинули Меназоид Сигму?

— Поженились? — спросила Элоди. Она сглотнула. — Нет. Нет, не поженились.

— Не поженились? — спросила Фейзкиель.

— Нет, если конечно я не вышла замуж и не знаю об этом. Он мог жениться на мне, чтобы я этого не знала?

Фейзкиель улыбнулась. — Нет, мамзель.

— Даже не заполняя форму?

— Нет.

— Тогда мы не женаты.

Фейзкиель нахмурилась, ее лицо стало печальным.

— Тогда у нас есть проблема. Эти бумаги, которые вы подписали, часть сертификата на пособие вдовы. Такая жена сможет заявить требования после смерти при исполнении ее супруга. Пенсия вдовы, мамзель.

— Оу.

— Если вы не женаты, тогда такое требование незаконно. Попытка обмануть Муниторум. К несчастью, такой вид обмана весьма обычен, из-за большого числа Гвардейцев на службе.

— Я об этом не знаю, — запинаясь сказала Элоди. — Мне просто дали бумаги на подпись. Мне сказали, что это что-то связанное с бондом. Я не пыталась никого обмануть. Пожалуйста, я не пыталась.

Фейзкиель уставилась на нее, сузив глаза.

— Я вам верю, — сказала она.

— Надеюсь на это, — сказал Бан Даур.

Они не слышали, как он вошел в каюту. С него капал пот, и ему нужно было в душ. Время тренировки для его роты на этот день закончилось.

— Мне нужно услышать это с самого начала? — спросил Даур.

— Жульническое требование на получение пенсии всплыло наружу, — сказала Фейзкиель. — Вовлечена ваша сожительница, но мне кажется, что она невиновна. Меня обязали расследовать. Мамзель, кто дал вам эти формы? Кто сказал вам подписать их?

— Я забыла. — Она мгновение подумала. — Нет… это был Костин.

— Чем, сказал он, они являются?

— Они как-то связаны с бондом. Там был он, и Капитан Мерин. И еще несколько солдат, я уверена. Я не могу вспомнить, кто. Они ходили с формами между людей. Они говорили, что это обычная канцелярская работа. Это было прямо перед тем, как человек начал стрелять.

Фейзкиель кивнула.

Элоди посмотрела на Даура.

— Мы же не женаты, так ведь? — спросила она.

Даур заморгал. Он засмеялся, а затем остановился.

— Нет, — сказал он. — Я думаю, ты бы помнила.

Элоди не смеялась. Она встала и пошла к одному из настенных шкафчиков. Неловко, работая только одной рукой, она открыла его, вытащила формы прошения и протянула их Дауру.

— Тогда, что все это значит? — спросила она. Она потрясла документами. — Прошение на Разрешение Жениться. Что это значит? Почему ты заполнил их? Если ты собирался жениться на мне, почему меня не спросил? Это из-за той суки?

— Что? Кого?

— Жукова! Жу-мать-ее-кова!

— Что?

Фейзкиель встала.

— Капитан, мне нужно идти. Я должна разобраться в этом вопросе. Я еще вернусь с вопросами. Вам, явно, надо провести разговор с Мамзель Дютаной, частью которого я быть не должна.

На пятом круге тренировочного курса, Феликс Часс поскользнулся и упал на крутом подъеме. Он устал до костей, и не хотел показывать это. Он хотел произвести впечатление на других Гвардейцев. Он всегда считал, что он в хорошей форме, но тренировка была изнурительной.

Призраки, даже солдаты из пополнения, казались намного сильнее и в более хорошей форме. Даже Далин, который оставался поблизости, чтобы присматривать за ним, обладал резервами выносливости, которую Феликс находил тревожной. Лазерная винтовка была мертвым грузом в руках Феликса. Он ощущал себя медленным, спотыкающимся на подъемах, неумело проползающим препятствия.

Затем он упал.

— Вероятно, не привык к тяжелой работе, а? — заметил Диди Гендлер, помогая Феликсу подняться.

— Я в порядке.

— Вероятно, это все слегка шокирует после жизни, которую ты знал, — добавил Гендлер. В его глазах был злобный взгляд.

— Я в норме, — сказал Феликс.

— Сегодня никакого милого телохранителя, чтобы она понесла тебя на своей спине? — спросил Гендлер.

— Она занята.

— Продолжай, Гендлер, — сказал Ладд, подходя. — Или я заставлю тебя снова пробежать круг.

— Просто пытаюсь помочь, — сказал Гендлер. Он побежал, бросив токсичный взгляд на Феликса.

— Иди, отдохни на скамейке, — сказал Ладд Феликсу.

— Почему вы меня просто не пристрелите? — ответил Феликс.

— Что?

— У меня есть все, чтобы доказать, так что, пожалуйста, не делайте мне хуже. Они думают, что я ничто. Привилегированный ребенок.

— Они так не думают, — сказал Ладд.

— Черт с ними, если думают. Я собираюсь продолжить, комиссар. Мне не нужны никакие поблажки.

— Я пробегу курс с Чассом, — сказал Далин, подходя, обогнав Феликса на круг.

— Просто продолжай, — сказал ему Ладд.

— Полковник-комиссар просил меня присматривать, — сказал Далин.

— Тогда вперед, оба, — сказал Ладд.

На краю дорожки, смотря на последние упражнения в пути, Харк остановился рядом с Колеа.

— Они, явно, влюбились в него, — сказал Харк.

— Кто?

— Мой парень и твой, Гол. Нахум и Далин. Посмотри, как они пытаются победить друг друга, чтобы стать новым лучшим другом Часса.

— Они не глупые, — сказал Колеа. — Сдружиться с сыном командира – быстрый путь к повышению или приличному покровительству.

— Полк так не работает, — сказал Харк.

Колеа посмотрел на него, и улыбнулся. Он похлопал Харка по руке.

— Для умного человека, ты иногда удивительно наивен, Виктор, — сказал он. — Все полки так работают, даже самые лучшие. Это – Имперская Гвардия.

— Вот вы где, — сказала Луна Фейзкиель, подходя к ним.

— Есть проблемы? — спросил Харк.

— Я не знаю. Я пока не понимаю, что с этим делать. — Она вручила Харку сложенные бумаги с подписью Элоди Дютаны.

— Я хотела посмотреть, куда, по вашему мнению, мы должны пойти с этим, — сказала она.

— Ты собирался просить меня выйти за тебя, а затем не сделал этого, — сказал Элоди.

— Это совсем не так, — сказал Даур.

— Тогда, зачем эти бумаги? Это прошение?

— Ладно. Все так. Слегка так.

Элоди сделала глубокий вдох.

— Значит, это Жукова, — сказала она, несколько быстро. — Она появилась, и ты вспомнил свой старый роман, и, внезапно, женитьба на мне не стала казаться такой уж и отличной идеей...

— Ох, Трон, — сказал Даур. — Пожалуйста, послушай меня. Жукова ничего для меня не значит. Я знал ее давным-давно, в Защите Улья на Вергхасте. Она была очень молодой. Невероятно глупой, тоже. Она вешалась на всех.

— Включая тебя? — спросила Элоди.

— Да, включая меня. Ей нравятся… амбициозные и успешные мужчины. Офицеры. Я какое-то время был в ее прицеле, но это никогда не было взаимно. Было просто интересно снова ее увидеть. Напоминание о старых временах, о давно погибших общих друзьях. Я просто был вежлив.

Она фыркнула.

— Ты, на самом деле, так ревновала? — спросил Даур.

— Да. И всегда буду.

Он кивнул, полупожав плечами.

— Это честь быть объектом такой ревности, — сказал он.

— Что насчет прошения? — спросила она. — Объясни-ка это.

Он был тих долгое время.

— Я хотел просить тебя выйти за меня, — наконец-то он тихо сказал. — Я подготовил бумаги, готовые для подписи Гаунтом. Затем я осознал, что время было плохим. Понимаешь, из-за того, как бы это выглядело.

— Что ты имеешь в виду?

— Гвардейцы, которые женятся в канун войны, они делают это только по одной причине.

— И по какой?

— Потому что они предполагают, что погибнут, — сказал Даур. — Они хотят убедиться, что у их жен есть документы в помощь их законным требования на получение пенсии вдовы от Муниторума. Они это делают, чтобы их супруг имел право на пособие. Они это делают, потому что они не возвращаются назад.

Он посмотрел на нее.

— Я хочу вернуться назад, — сказал он, — и я не хотел, чтобы ты думала, что я не собираюсь.

Керт не захотела воспользоваться внутренним корабельным воксом или послать сообщение по каналам связи. Это было слишком безликим. Она отправилась к жилищу Гаунта и тихо постучала в люк.

Когда он не ответил, она позволила себе войти внутрь, намереваясь оставить ему записку, чтобы он пришел к ней.

Маддалена как раз выходила из спальни. Она была голой. Когда она увидела Керт, она не схватила одежду или что-нибудь еще, чтобы прикрыться. Она схватила оружие и направила его на доктора.

Керт вскрикнула и попятилась, подняв руки.

Вошел Гаунт, накидывая на талию простыню.

— Убери это, — сказал он Маддалене. — Это Доктор Керт.

Маддалена опустила оружие, положила его, и исчезла, голая и длинноногая, в спальне.

— Неловко, — сказал Гаунт. — Прости.

— Да. Мне не следовало входить без разрешения.

— Я предполагаю, что это важно, Анна.

Она кивнула.

— Из чистого любопытства, как долго это уже происходит...

Она остановила себя.

— Забудь, — сказала она, закрывая глаза и тряся головой. — Это не мое дело, и было неподобающе с моей стороны спрашивать.

Гаунт выглядел испытывающим неудобство. Шрам поперек его живота был старым и бледным.

— Ты можешь спрашивать, — сказал он. — Мы знаем друг друга долгое время. Это длится с соединения. Я не знаю, что это. Это просто секс.

— Ох, хорошо, — сказала Керт без какой-либо теплоты.

Гаунт нахмурился. Он выглядел потерявшим слова.

— Просто совет, — сказала она, — от друга. Если бы я была девушкой в спальне, услышавшей этот разговор, я не думаю, что была бы счастлива слышать, что это ‘просто секс’.

— Если бы ты была девушкой в спальне... — начал Гаунт.

— Да?

— Анна, я...

— Знаешь, что, Ибрам. Я всегда думала, что однажды, я могу быть девушкой в спальне. Забавно.

Он сделал шаг к ней. Край простыни зацепился за край двери. Она подняла руку и отвернулась.

— Не надо, — сказала она. — Просто оденься и приходи в лазарет, пожалуйста. Я буду ждать тебя там. Я пришла найти тебя, потому что Дорден умирает. Прямо сейчас. Ему осталось не много времени, и я думаю, что ему нужно, чтобы ты был там.

Она сделала паузу.

— На самом деле, я не уверена, что он умирает. Он кажется в удовлетворительном состоянии. Но я думаю, что тебе нужно быть там.

Большая часть полка ушла в столовые на ужин. Звенели звонки о перемещении. Она шла по полупустому центральному коридору, когда ее увидел Бленнер.

— Доктор Керт, Дорден умер? — спросил Бленнер, с беспокойством подойдя к ней.

— Нет. Еще нет.

— Но вы плачете.

— Напряжение. Это сброс напряжения, комиссар.

— Дорогая леди, я вам говорил, что я очень хорошо понимаю, когда люди лгут, — сказал он. — Это приходит с работой.

— Это правда, — сказала она.

— Хотя, не вся правда.

Она фыркнула со смешком, вытирая глаза.

— Дорден умирает. С этим я ничего не могу поделать. Он часть души полка, и был моим наставником и другом и всем остальным с тех пор, как я записалась. Я не знаю, что я буду делать без него, и это только сейчас пришло мне в голову. Я месяцы это понимала, и только сейчас пришло это ужасное ощущение. Он собирается покинуть нас, а мы должны продолжать.

Бленнер кивнул. Он похлопал ее по плечу.

— И это, помимо всего остального, заставило меня осознать, что ничто и никто не длится вечно. Ничто не длится вечно, не важно, как сильно мы этого хотим. Не важно, как упорно мы сражаемся. Не важно, как терпеливо мы ждем. Теперь я это вижу.

— Вы… чего-то ждали? — спросил он.

— И я ждала слишком долго. Это никогда не произойдет. Теперь я это поняла.

Она снова вытерла глаза и посмотрела на него.

— Мне нужно идти в лазарет, чтобы убедиться, что Дордену комфортно. Там мне нужно подождать Гаунта, и кратко рассказать ему. Потом, я собираюсь очень серьезно взбодриться. Я собираюсь сильно нажраться, Комиссар Бленнер. Я полагаю, что вы из тех людей, с которыми приятно выпивать.

— Моя репутация опережает меня.

— Мне потребуется сакра. Я верю, что вы способны раздобыть немного.

Он кивнул.

— Я должен вас предупредить, — добавил он, — я думаю, что это будет честно. После рюмки или двух, я, иногда, забываюсь, Доктор Керт.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Анна, — сказала она.