Предел Спасения

II. ЭЛОДИ НА БЕРЕГУ

За день до отправления, Импровизированная Ярмарка шла полным ходом.

Это все было внове для Элоди, конечно же. Все было новым, даже ее фамилия. Дютана. Элоди Дютана. Это была фамилия семьи ее матери, фамилия, которая принадлежала ей, но которую она никогда не использовала. Она оставила несколько временных профессиональных фамилий на Балгауте, и взяла фамилию матери, чтобы помочь себе освободиться от старых воспоминаний и неподходящих ассоциаций.

Она была Элоди Дютаной, и она была частью полковой свиты, и она была спутницей храброго и красивого офицера Имперской Гвардии. Это была новая жизнь, и она ей нравилась, и она намеревалась максимально это использовать.

Она уже однажды проходила весь процесс посадки, на Балгауте, но это было размыто в памяти, и она не принимала в этом большого участия. К тому же, они отправлялись к тому, что Бан Даур описал, как "точка распределения", а не боевая зона. Тогда не было мрачного предчувствия.

Теперь оно было. Точкой распределения был город под названием Анзимар на планете под названием Меназоид Сигма. Понадобилось шестнадцать недель на вонючем транспортном корабле, чтобы добраться сюда с Балгаута, и они находились здесь уже одиннадцать месяцев.

Балгаут, где Элоди провела свою жизнь, было местом возвышающихся, величественных городов. Это было место Знаменитой Победы, и хотя раны от войны все еще залечивались за ее жизнь там, и все еще было возможно прогуляться мимо пустых участков земли или оболочек зданий за время дневных дел, казалось, что Балгаут сохранял свой дух собственного достоинства и значимости.

У Меназоида Сигма, из того немногого, что она увидела на нем, было мало и того и другого. Анзимар был грязным и индустриальным, и располагался у загрязненного залива, где гальванические реакторные заводы наполняли воздух смогом. Здесь были двойные солнца, что тревожило. Все было шумным и грязным. Везде пахло химикатами. Элоди не была уверена, что транспортный корабль не был более предпочтительным местом.

Все говорили то же самое. Это было мрачное место, и плохое место для службы. Они здесь были только на время, в ожидании приказов на перемещение. Меназоид Сигма был просто местом, где остановится и пополнить запасы, местом, чтобы подготовиться. Некоторые из Танитцев, те, кто дольше всего служил в полку, рассказывали о Меназоид Эпсилон, который был, очевидно, в соседней системе, где они сражались много лет назад. Не было совсем никакого ощущения, что они рады вернуться в эту часть кластера Миров Саббат.

Она стала частью общества, прикрепленного к Танитскому Первому. Здесь было, по меньшей мере, столько же прихлебателей, следующих за полком, сколько и служащих пехотинцев. Элоди все еще привыкала к своему статусу, своей роли, своим возможностям. Она все еще изучала, кто кем был. Одиннадцати месяцев, даже одиннадцати месяцев, проведенных в такой вонючей дыре, как Меназоид Сигма, стало достаточным временем, чтобы послужить в качестве обучения.

Она была, в сущности, женой офицера. Ее мужчиной был Капитан Бан Даур, командир Роты G. Как и многие в полку, он был с индустриального мира – Вергхаста. Он был хорошим человеком. Элоди быстро обнаружила, что ее впечатление от него разделяли многие: Даур был неподдельно хорошим человеком. Он был красивым, умным и принципиальным. Люди его не любили, но им восторгались за его честность и решимость. Он был честным, и на него можно было положиться. У него были шансы на повышение, и их нисколько не оскорблял тот факт, что, в отличие от большинства Вергхастцев, служащих в полку, он был из хорошей семьи из среднего улья. У него была родословная. Он не был каким-то скромным шахтером или из рабочего класса. Юнипер говорила, что он был хорошим уловом.

Ничего из этого не было тем, почему Элоди была с ним. Она была с ним, потому что он был тем самым, и она поняла это с того самого момента, когда впервые увидела его в тот день в Клубе «У Золандера» на Селвайр Стрит.

Они не были официально женаты. Этот вопрос, на самом деле, не обсуждался. Женитьба была разрешена, и просто требовались определенные документы и сертификаты, которые должен подписать командующий офицер. Не было никаких причин полагать, что командир Даура откажет в его просьбе.

Но они не дошли до этого. Всего лишь несколько недель, проведенных с полковым кортежем, показали Элоди, что официальные узы были излишни. Солдаты понимали верность, а верность была клеем, который держал все вместе. Она была женщиной Бана, и все уважали это. Им не нужен был клочок бумаги, доказывающий это.

В качестве женщины офицера, Элоди вошла в окружающее общество на сравнительно высоком уровне. У нее автоматически появились определенные привилегии. Ее статус заслужил ей уважение от других женщин. Она должна была украшать руку Даура на определенных полковых ужинах. Офицеры были вежливы с ней. Звание Даура часто закрепляло за ним его собственную комнату вместо общей казармы, и она разделяла ее. Он была, она это понимала, предметом зависти для некоторых. С этим она ничего не могла поделать. Юнипер называла ее трофеем, что бы это не означало.

Полковая свита была необычным обществом. На самом верхнем уровне были жены и женщины, няньки и дети. Полк всегда производил потомков. Здесь были девочки для удовольствий и маркитанты, женщины, которые не были прикреплены к полку по крови, как жена или мать, но по доверию. Их существование зависело от полка, поэтому им приходилось следовать за полком, куда бы он не отправился. И прямо так, как их существование зависело от полка, так же зависели существования штопателей носков, производителей пуговиц, дантистов, точильщиков, прачек, артистов, музыкантов, портретистов, поваров, собутыльников, трактирщиков, посыльных, точителей ножей, мастеров и наладчиков, полировщиков, сапожников и всех остальных, большинство из которых привели свои собственные семьи. Это было неуклюжее, паразитическое бытие, которое существовало, чтобы могло существовать их войско, и следовало за ним везде, две части, зависящие друг от друга ради выживания.

Она проводила большинство дней в лагере свиты, разговаривая с другими женщинами. Некоторые, как Юнипер, стали ее друзьями и наперсницами. Они помогали ей найти свой путь. Юнипер учила ее забирать некоторые обязанности у адъютанта Даура. Работа с униформой была одной из хороших. Она могла бы чистить ее и чинить, готовить правильную для него. Она могла бы узнать, куда пойти, чтобы достать подходящую пуговицу на замену или кусок тесьмы, кого спросить о подходящей медной пасте, куда отнести пару ботинок для смены подметок. Даур сначала возражал, говоря, что ей, что у нее не то положение, чтобы стирать его одежду. Что он не привел ее с собой, чтобы она чистила его ботинки. Она настаивала, что хочет этого. Что она нуждается в высшей цели, чем хорошо выглядеть на его руке под светом канделябров. Женщина офицера и его адъютант часто обнаруживали элегантное сотрудничество. Адъютантом Даура был мужчина по имени Мор. Он мог посоветовать ей, тайно, по ожидаемым нормам одежды, или послать ей записку, если что-то требовалось из комнаты Даура. В ответ, Элоди оставила служебные дела Мору и убеждалась, что она не ошивается поблизости или, что еще хуже, раздетой, в комнате Даура, когда адъютант проводит дневной брифинг. Иногда, она даже осведомляла Мора о настроении Даура в начале дня, учтивость, на которую Мор взаимно отвечал в конце дня.

В это утро не было никаких вопросов о том, какого рода будет день. Перед рассветом зажглись костры и начали появляться музыканты. Импровизированная Ярмарка была фестивалем, карнавалом, который обозначал отбытие полка со своего местоположения. Как только начали распространяться слухи, что полк готовится к отбытию, началась ярмарка. Все типы торговцев пришли на берег и поставили лавки, приведя за собой уличных артистов, попрошаек, шлюх и, неизбежно, воров. Это был последний шанс для солдат удовлетворить свои желания перед отбытием, последний шанс для свиты приобрести вещи до следующей остановки, последние шанс для городской толпы заработать деньги на приезжем войске.

Элоди все это казалось опьяняющей праздничной ярмаркой, которая предваряла главный праздничный день на Балгауте. Было шумно и дерзко и радостно, и были развлечения и соблазны. Но, так же, в этом был безвкусный, предвещающий конец, дух. Полк отправлялся на войну. Никто еще не знал, куда, или какого рода война, и никто даже точно не знал час, когда они отбудут. Такие вещи были засекречены.

Хотя, безусловно, они не покинут Меназоид Сигма так, как они покинули Балгаут. Они не направятся в точку распределения или на пункт ожидания. Это была реальность, и некоторые из тех, кто уедет, никогда не вернутся назад, ни сюда, ни куда-либо еще.

Она рано встала. Были вещи, которые нужно сделать. Даур не говорил ей специально, но это был, возможно, последний день на берегу. Она поцеловала его, пока он брился у зеркала, и покинула их жилище. Ему был нужен его первоклассный мундир к обеду. Там был какой-то прием. Она оставила мундир у портного на пятом ряду предыдущей ночью, и ей нужно было забрать его.

Все еще было рано, солнца только поднимались в смоге, но уже была суета. Берег суетился вокруг нее. Из-за того, что лагерь Гвардии у Анзимара был, буквально, на берегу, Элоди предполагала, что именно это "берег" и означал. Лагерь был большим городом из сборных домов, рокритовых казарм и зданий, в настоящее время занимаемых шестью различными полками, включая Танитский. С одной стороны он был рядом с территорией города, а с другой рядом с обширной рокритовой окраиной, огромными, покрытыми сажей платформами, где ожидали массивные транспортники с открытыми грузовыми люками, чтобы поглотить полк и переправить его на корабли на высоком орбитальном якоре. Транспортники были огромными, монолитными. Посадочная окраина встречалась с линией берега и, с их открытыми люками и водами залива за ними, они выглядели, как океанические монстры, которые выбрались на берег, чтобы погреться и поесть.

Элоди узнала, что "берег" был просто сленгом Гвардии для любого лагеря, который они занимали до отправления. Берег был временным присоединением гвардейцев к миру до того, как они переправятся на следующий. Иногда, берег был реальным берегом, как это было на Меназоид Сигме. Иногда, это была вершина улья, или пустынная платформа, лесной город или островная база. Иногда это была орбитальная станция, иногда это была ошеломительная столица.

Еще одна вещь, которой нужно научиться. Всегда была еще одна вещь, которой нужно научиться.

На ней было простое платье, шаль и пара старых военных ботинок. Было холодно, но температура поднимется, когда солнца взойдут, а холодная вонь от химикатов обзаведется жгучим привкусом. Перья коричневых выбросов тащились от пиков гальванических реакторов вдоль залива. На воде был туман.

Ярмарочный лагерь был временным базаром из палаток и торговцев, который вырос между казармами у посадочных окраин. Яркие, нарисованные вручную знаки отмечали ряды и проходы, чтобы направлять людей. Толпы уже возрастали. Здесь были акробаты, люди, торгующие листками с гимнами и песнями, тележки, торгующие горячими пирогами и бисквитами, запах кофеина и сакры и дым сигарет с лхо, стук жестянщиков и сапожников за работой.

Безделушки были самыми обычными покупками окружающей толпы, прощальные подарки и подарки на память и подарки не-забывай-меня. Гравировщики в маленьких палатках работали, чтобы нанести имена на дешевые украшения и медальоны. Экклезиархи и миссионеры продавали охранные талисманы и четки; предохранение от ран, вечная защита Бога-Императора. Они, так же, раздавали памфлеты и трактаты для поднятия духа во время путешествия. Доступны были благословения, так же, как и проповеди, доносимые с переносных кафедр. Венки и букеты продавались в огромных количествах, а трактирщики и продавцы с черного рынка были заняты продажей продуктов питания, выпивки и курева, и продажи желаний на последнюю ночь на берегу или для долгих ночей в пути.

Толпа разошлась, и появился шут, в маске клоуна, бегущий на ходулях. Позади него появилась толпа смеющихся детей, большинство из которых были отпрысками полка. Элоди узнала многих из них. Некоторых она знала по имени. Вон та маленькая девочка была Йонси. Она была одной из тех, за кем присматривала Юнипер, поэтому Элоди заходила, чтобы послушать эту историю. Какое-то время за Йонси и ее братом присматривала женщина по имена Алекса, но Алекса умерла, и Юнипер стала заботиться о них. Дети были сиротами с Вергхаста, и их взяла под свою опеку Тона Крийд, женщина-офицер, которая нашла их на поле битвы. Позже оказалось, что их отец совсем не погиб. Им был Майор Гол Колеа из Роты С. Он не хотел снова перевернуть их юные жизни, забрав от приемной матери, поэтому остался в стороне, и просто присматривал за ними через Алексу. Сейчас мальчик, Далин, был солдатом, адъютантом Роты Е, а девочка становилась совершенно большой. Полк стал их семьей и обеспечивал их.

Тем не менее, они многое испытали и потеряли. Трагедия отметила их жизни. Это можно было видеть по ним, особенно по маленькой девочке. С того самого момента, когда она впервые увидела ее, Элоди заметила самую пугающую печаль в глазах Йонси.

Хотя, девочка была милейшим созданием. Она бежала за клоуном на ходулях, махая Элоди рукой. Позади нее, позволив ей бежать одной, шел ее брат, Далин. Он был в форме, красивый молодой человек, смотря на радость своей сестры с улыбкой. У него оставался последний час на берегу до начала служебных обязанностей. Он купил маленькую медаль Святой на ленточке, без сомнения для своей сестры.

Он увидел Элоди.

— Мэм, — сказал он.

— Далин, — ответила она.

— Хороший день, — сказал он.

— Я бы сказала, что почти любой день хороший, чтобы покинуть Анзимар, — ответила она.

Он рассмеялся.

Элоди пошла дальше, мимо ларька с бутылками. Она увидела двух Танитцев, покупающих бутылки с амасеком. Один из них увидел ее и внезапно стал выглядеть виноватым. Он поспешно поставил назад бутылку, которую изучал.

— Как вы сегодня, мэм? — спросил он.

— Отлично, солдат, — сказала она. Его звали Костин. Она знала это, потому что Даур указал на него, как на человека, известного своими большими проблемами с выпивкой за последние годы. Он смутился, потому что женщина офицера увидела, как он покупает ликер.

— Я намеревался сделать подарок, — сказал он. — Моему хорошему капитану, Домору, чтобы отметить это перемещение. В противном случае я бы не притронулся к этому.

— Тебе не нужно оправдываться, солдат, — сказала она.

Впрочем, возможно, он это сделал. В качестве Хостесс в клубах Балгаута, Элоди многое повидала в отношениях между людьми и их отравами. Костин был, без сомнений, алкоголиком. Краснота его лица сказала это ей. Он пил количество, а не качество, или его Гвардейского жалования не хватило бы, чтобы покрыть его привычку. Он был тем типом человека, который варил бы свою собственную сакру, чтобы обеспечивать себя дешевым снабжением.

Так почему он покупает бутылку отличного амасека, которая должна быть заперта в серванте полковника? Был ли это, по-настоящему, подарок, как он сказал? Где такой человек, как Костин, достал столько денег?

Он дошла до лавки портного на пятом ряду и встала в короткую очередь, которую развлекал глотатель огня. Шестнадцать штурмовых транспортников, Валькирий, провыли над головой в боевом порядке.

Элоди смотрела на артиста, покрытого маслом и гибкого, скачущего, когда выдувал конусы огня с горящих палок.

— Тот еще трюк, — произнес голос позади нее. — Я пытался когда-то ему научиться, в надежде, что это сможет впечатлить мамзелей.

Она повернулась и увидела Комиссара Бленнера, стоящего в очереди позади нее. Он улыбнулся и снял свою фуражку.

— Доброго дня, Леди Даур, — сказал он.

— И совсем еще не леди, сэр.

— Вы должны позаботиться от этом, — ответил он.

— Серьезно?

— Да, до того, как...

Бленнер сделал паузу, как будто он сожалел, что зашел на эту территорию.

— Я всегда думал, — сказал он, меняя тему, — что здравое снабжение – это самая лучшая защита от превратностей войны.

— Я запомню это, сэр.

— Пожалуйста, — сказал он, — даже слепой сможет увидеть, что вы не солдат, поэтому нет нужды так ко мне обращаться. Вэйном, я настаиваю.

Комиссар Бленнер, как и она, присоединился к полку на Балгауте. Он был, рассказал ей Бан, старым другом командира, и был введен, чтобы пополнить комиссарскую власть в Танитском Первом теперь, когда работа Комиссара Харка стала такой специализированной.

Элоди сталкивалась с Бленнером на нескольких официальных обедах. Он не выглядел, как солдат. Он казался слегка толстым и нездоровым, обрюзгшим от легкой жизни в бездействии. Он выглядел, как клерк Администратума, одетый, как солдат. Он, возможно, был когда-то красивым, но больше он не был таким красивым, каким он думал, он был, а его шаловливое поведение было слегка неприятным. Элоди встречала людей такого типа множество раз в клубах Балгаута. Привилегированный, сладкоречивый, достаточно обаятельный, чтобы понравится.

Но всегда надо было думать, на что он собирался наложить свои руки.

— Вы здесь к портному? — спросила она.

— Точно, — сказал он. — Шьют мой плащ. Мне нужно влиться. Долг зовет нас всех.

Ее очередь подошла. Она взяла мундир Даура у портного, проверила работу, и заплатила.

— Хорошего дня, сэр, — сказала она Бленнеру. — Да переместимся мы все в целости.

— Император защищает, дорогая леди, — ответил он. Он смотрел, как она уходит. Вид того стоил.

— Ладно, где мой чертов плащ? — сказал он портному.

Бленнер надел свой плащ, пока шел сквозь толпу. Никто, даже приставы из сил правопорядка, обеспечивающие безопасность на ярмарке, не вставали у комиссара на пути. Он пересек маленький двор, где люди играли в мяч, и вошел в лазарет.

Внутри, большой Танитский головорез был раздет до пояса и сидел на деревянном стуле, пока один из санитаров, тощий парень, на котором все еще был его медицинский халат, наносил татуировку на его лопатку очень большой иглой. Бленнер мгновение стоял, смотря с восхищением. Человек был большим и волосатым, и вонял жидким прометиумом. Это не была его первая доза чернил.

Новая татуировка, наполовину сделанная, представляла собой игральную карту, Короля Ножей. Цвета будут добавлены позже.

— Это, на самом деле, подходящее использование медицинского оборудования? — спросил Бленнер.

Санитар подпрыгнул, осознавая, что здесь Бленнер. Его халат был чистым, но его пальцы были испачканы синими чернилами. У него была кружка, полная иголок. Человек, которому наносили татуировку, повернул свое большое, бородатое лицо и посмотрел через плечо на Бленнера. Он не показал никакой попытки встать или выказать уважение.

— Простите, сэр, у меня выдался момент, — сказал санитар.

— Ты это делаешь? — спросил Бленнер, пристально смотря на татуировку.

— Я всегда это делаю, сэр.

— Он хорош с иголками, — сказал здоровяк.

— Как тебя зовут? — спросил Бленнер.

— Лесп, сэр, — сказал санитар.

Лесп. Лесп. Так много новых имен и лиц, чтобы запомнить.

— Что это? — спросил Бленнер, указывая на татуировку.

— Король Ножей, сэр, — сказал Лесп.

— Король-Самоубийца, — прорычал здоровяк.

— А тебя как зовут? — спросил Бленнер.

— Бростин, — сказал он.

— Знаешь что, Рядовой Бростин? — сказал Бленнер. — Я думаю, что ты должен оторвать задницу и показать мне некоторую вежливость.

Бростин встал. Он посмотрел вниз на Бленнера. Он вонял смазкой.

— Вам не нравятся мои чернила? — спросил он.

— Мне не нравится твоя позиция, — ответил Бленнер.

— Жизнь полна разочарований, — сказал Бростин. — Сэр, — добавил он.

— Что это означает, Король? — спросил Бленнер.

— Это то, чем я собираюсь стать, разве не так? — сказал Бростин. — Рота Б, первый взвод. Мы собираемся стать Королями-Самоубийцами.

Рота Б, подумал Бленнер.

— Ты один из парней Роуна?

— Я принадлежу Роуну, и я принадлежу огню, — сказал Бростин. — Я принадлежал до того, как стал принадлежал Гвардии.

Бленнер посмотрел на Леспа.

— Это не подходящее место, чтобы делать такие дела, — сказал он.

— Сэр.

— Мне бы следовало вас обоих поместить под чертов арест.

— Есть проблемы? — спросил тихий голос.

Бленнер повернулся и обнаружил, что стоит лицом к лицу с новым медиком полка. Человек присоединился к подразделению на Балгауте, прямо, как Бленнер. У Бленнера не было много времени, чтобы с ним познакомиться. Человека звали Колдинг, гражданский, завербованный Гаунтом. Он был альбиносом, с чем у Бленнера были небольшие проблемы. Это было обескураживающим. Кожа Колдинга была бледной, а его глаза всегда были скрыты за темными очками. Его голос был мягким, но, так же, бесцветным.

Главной проблемой Бленнера насчет Колдинга было то, что он был доктором-смерть, гробовщиком, осматривателем трупов. По огромному мнению Бленнера, Колдингу не было места в работе над живыми. Бленнер не мог понять, что Гаунт разглядел в человеке.

— Я пришел сюда, — сказал Бленнер, — и обнаружил, что тут такое происходит. Это совсем нехорошо.

— Почему? — тихо спросил Колдинг.

— Потому что... — начал Бленнер. — Потому что.

Доктор Керт вошла в комнату позади альбиноса.

— Лесп – один из наиболее известных татуировщиков полка, комиссар, — сказала она.

Доктор Керт вошла, держа поднос из нержавеющей стали с чистыми инструментами. Она пристально смотрела на него. Бленнеру она нравилась. Она была красивой, стройной женщиной. Он часто представлял, что она смотрит на него с такой энергией. За исключением того, что сейчас это ощущалось не по себе, как будто можно было подумать, что она решает, где сделать надрез.

— Это непристойно и не разрешено, доктор, — сказал Бленнер.

— Я разберусь с этим, доктор, — сказала она Колдингу, который кивнул и вышел из комнаты.

— Давайте поговорим насчет этого там, — сказала Керт Бленнеру. Она бросила взгляд на Леспа и Бростина, и сказала, — Вы двое, идите. Закончите позже.

Она провела Бленнера в свою маленькую приемную комнату.

— Лесп – художник. Чернила важны, особенно для Танитцев, хотя Вергхастцы и Белладонцы тоже прикипели к этому.

— Это вопрос кодекса об униформе...

— Определенные нормы всегда игнорировались, когда это касается Танитцев и их чернил, — сказала она. — Есть давно установившийся прецедент. Поставить сейчас этот дисциплинарный вопрос будет неблагоразумным.

— Это вопрос здоровья, — ответил он. — Чернила и иглы… Предполагается, что это санитарная зона.

— Я не могу представить себе лучшего места, где содержатся стерильные инструменты, а вы? — спросила она. — Я бы предпочла, чтобы они делали это здесь, где иглы могут быть продезинфицированы, а татуировки перевязаны, чем лечить людей от инфекций, подхваченных в грязных подвалах.

Бленнер открыл рот, а затем снова закрыл.

— Я… вижу, что я еще много чего должен узнать о делах в этом полку, доктор. Могу я звать вас Анной?

— Нет, комиссар. Это будет неподобающе. А теперь, как я могу помочь вам?

— Я просто заглянул на минутку.

— Вы выглядите напряженным. Озабоченным.

— Это медицинское заключение?

— Я только такое и могу дать.

— Я надеялся увидеть доктора.

Керт замешкалась и поджала губы.

— Я – доктор, комиссар.

— И самый благоухающий, которого я когда-либо видел, — сказал он. — Но я хотел проконсультироваться с доктором-мужчиной. В частном порядке.

Керт кивнула. Она не была удивлена, особенно такой рептилией, как Бленнер. Она, искренне, не могла понять, почему Гаунт терпел его. Ему, без сомнения, нужен был порошок от какой-то сыпи, которую он подцепил, и ему было слишком стыдно позволить ей проверить его жалкие гениталии.

— Доктор Колдинг...

— Доктор Дорден, — твердо сказал Бленнер.

— Я, на самом деле, не хочу беспокоить Доктора Дордена, — сказала она.

— Я хочу, — ответил он.

Керт вздохнула и встала. Она пошла к комнате Дордена и постучала.

— Комиссар Бленнер хочет вас увидеть, — позвала она.

— Момент. Я только что собирался выйти.

— Он говорит, что это будет недолго, — сказала Керт. Она посмотрела на Бленнера, который согласно кивнул.

— Пригласи его внутрь.

Дорден, старший медик полка, сидел за столом, проглатывая, с помощью стакана воды, последние шесть таблеток, которые он принимал каждые два часа. Больше не было нужды маскировать потерю его веса и выпадение волос. Его болезнь не была секретом, но она не обсуждалась. Все, что знал Бленнер, человек уже пережил все прогнозы.

Бленнер закрыл за собой дверь.

— Как я могу вам помочь? — спросил Дорден.

— Я бы хотел, чтобы вы мне кое-что дали, — сказал Бленнер.

— Что именно?

— Тоник, сэр, средство.

— От чего, комиссар?

— От того, что тревожит меня, доктор, — Бленнер выдавил оживленный смех.

Дорден не улыбнулся.

— У меня нет целого дня, — сказал Дорден. — Ну, я надеюсь, что есть, но я не знаю, сколько еще дней будут после этого. Поэтому, могли бы вы выразиться точнее.

Бленнер прочистил глотку.

— Я боюсь, — сказал он.

— Мы все боимся. Трон, я знаю, что боюсь.

— Простите меня, но я серьезно. Я совершенно не могу справиться с этим.

— Так усильте хватку.

— Доктор, мне нужно вести этих людей.

— Вы уже вели людей раньше, — сказал Дорден. — У вас долгая карьера. Кто там был с вами перед нами? Грейгориацы? Вы повидали боевые действия.

— Слушайте, только между нами, — сказал Бленнер, садясь напротив Дордена и наклонившись вперед, — жизнь с Грейгорианцами была весьма очаровательной. Я имею в виду, Трон! Это было церемониальное подразделение. Мы маршировали и суетились и муштровались. Это была чертовски роскошная жизнь!

— Я слышал, как вы рассказывали, детально, о ваших подвигах под огнем, — сказал Дорден.

— Да, ага. Я рассказываю хорошие истории.

— Гаунт об этом знает? Он привел вас в наше подразделение.

— Он должен знать. Трон, я не знаю. Он знал, на что я был похож, когда мы были в Схоле. Я не изменился. Он должен знать.

Дорден сцепил свои тонкие белые пальцы.

— Вэйном, — сказал он, — мы в преддверии отправления на миссию, которая настолько важная, что нам еще не рассказали ее детали. Все тревожатся. Это абсолютно естественно.

— Но...

— Вэйном, чего вы боитесь? Смерти?

— Трон, я не готов умереть! — залепетал Бленнер. — Я еще не пожил! Возможно, вы смирились с этим, но я, определенно...

Он остановился и посмотрел на доктора.

— Я сказал ужасную вещь. Мои извинения.

— Нет нужды. Вы правы. Я готов. Мы отправляемся к тому, что меня совершенно не пугает.

— Ну, тогда, я бы хотел немного того, что у вас есть, — сказал Бленнер.

— Это можно устроить, — сказал Дорден. — Смотрите, Вэйном, я думаю, что это, на самом деле, не связано со смертью. Я полагаю, что вы, на самом деле, боитесь, что все выяснится. Я полагаю, что вы боитесь выйти на линию огня и подвести его.

Бленнер вздохнул.

— Черт, — произнес он. — Я даже не рассматривал это. Я все еще висел на части смерти.

Дорден улыбнулся. Он поднялся и взял маленькую коричневую бутылочку с забитой полки. Он дал ее Бленнеру. Она была наполнена маленькими овальными таблетками.

— Одну каждый день, или когда вы чувствуете себя взволнованным. Это улучшит вашу силу духа или поможет вам ясно мыслить. Приходите ко мне, когда вам будет нужно еще.

— Спасибо вам, доктор, — сказал Бленнер. — Теперь слушайте. Я не хочу, чтобы это...

— Я могу заверить вас, что то, что только что было между нами, останется в тайне.

— Спасибо вам.

— И последнее, комиссар. Если вы, на самом деле, хотите укрепить себя, вы должны делать то, что я собираюсь сделать.

— Да? — сказал Бленнер.

— Молитва и почитание, комиссар. Я стал регулярно посещать часовню. Я думаю, что это позволяет мне жить дольше, чем любые лекарства. Присматривайте за душой, и она отблагодарит человека, построенного вокруг себя.

Береговые службы обычно проводились в лагерной часовне, но во время Импровизированной Ярмарки экклезиархи раздавали благословения на открытом воздухе.

Аятани Цвейл только начинал свое утреннее обращение, когда появился Дорден. Цвейл стоял на ящики из-под боеприпасов, с кодексом в руке, с двумя молодыми мальчиками из лагерной свиты, стоящими по обе стороны от него с раскачивающимися кадилами. Они выглядели скучающими, но он заплатил им за это. Он выбрал место в конце одного из палаточных рядов, и уже собралась толпа. Дорден встал на ее краю.

— Святая, Святая Саббат, создала эти миры, — сказал Цвейл. — Она создала эти миры своей милостью, чтобы мы жили на них, и вот поэтому мы сражаемся, чтобы освободить их. Она присматривает за нами, знаете ли. Когда мы работаем и сражаемся и спим и едим. Она даже присматривает за нами, когда мы одни, что приводит в замешательство, я знаю, хотя и обнадеживающе. Где был я?

Проповеди старого священника были определенно нетрадиционными. Когда он закончил, он пошел через расходящуюся толпу, чтобы найти Дордена.

— Я всегда счастлив каждое утро видеть тебя в моей пастве, — сказал он, беря руки Дордена.

— Потому что я доказательство того, что еще одна душа прекратит существование?

— Нет, просто я рад, что ты не умер во сне. У меня был сон.

— У тебя есть...

— Прошлой ночью. С красивыми юными дамами в нем. Очень смущающий. Затем у меня был еще один сон. Святая приходила ко мне.

— Разве? — спросил Дорден.

— Нет, она была занята чем-то еще, поэтому она прислала собаку. Собака сказала, аятани, сказала она, тебе нужно молиться и делать хорошие дела. Твое дело убедиться, что Дорден переживет тебя.

— Ясно.

— Разве я уже говорил тебе это раньше?

— Да, на прошлой неделе.

— Ах, я должен подобрать новый материал. Может быть, притчу. Притчи хороши. Когда-то у меня была одна, очень пошлая и очень короткая.

— Ты, на самом деле, не знаешь, что такое притча, так ведь?

— Это так очевидно?

— Отец, приходить к тебе каждый день, чтобы помолиться, делает мне хорошо. Я это знаю. Мне было даровано больше жизни, чем у меня были причины надеяться.

Цвейл взял его под руку, и они начали идти вдоль суматошного ряда, два старых человека вместе. Мальчики с кадилами пошли за ними.

— Я собираюсь присматривать за тобой, — сказал Цвейл. — Я. Это единственно правильно. Я вроде бы привел тебя у этой ужасной ситуации. Если бы я не поменял образцы крови, это мог бы быть я с раком.

— Отец, для тебя медицина так же не слишком сильная область знаний, так ведь?

— Яйца. Я знаю, что я имею в виду. Я собираюсь присматривать за тобой. Конечно, забирание тебя на войну, возможно, не самый лучший план в таком случае.

— Мне всегда нравились Импровизированные Ярмарки, — сказал Дорден. — В них великий дух. Великое предвкушение.

— Я подумываю сделать татуировку. Лицо беати. Ваш парень, Лесп, он делает чернила, так ведь?

— Да.

— Хорошо. Беати. Украшенная облаками.

— Где вы собираетесь сделать ее?

— Здесь, на Меназоид Сигме, — сказал Цвейл. — Оу, разве он не выглядит сейчас волнующе опрятным!

Они пересекли дорогу рядовому Весу Маггсу. Маггс был одет в полную униформу и выглядел совсем не в своей тарелке.

— Не подкалывайте меня, отец, — сказал он. — Я ненавижу приукрашиваться.

Униформа была настолько темно-синей, что была почти черной, с серебряными галунами и инсигниями, включая старую эмблему 81-го. Был красный кушак, серебряные аксельбанты и, на левой стороне груди, официальная медаль Белладона: белладонский цветок, с его стилизованных ярко-красных лепестков стекала единственная капля крови, как слеза.

— Для чего это все? — спросил Дорден.

— Я – часть почетной гвардии, — сказал Маггс. — Для пополнения. Я не понимаю, почему они выбрали меня. Я не принимаю участия в церемониях.

— Какого пополнения? — спросил Дорден.

— Белладонского, — сказал Маггс.

— Не заставляй их ждать, — сказал Цвейл.

— Это правда? — спросил Дорден.

— Что правда, доктор? — спросил Маггс, возясь с ремешком фуражки.

— Насчет Вайлдера?

— Так я слышал, — отозвался Маггс, когда поспешил прочь.

— Ты опоздал, — сказал Майор Баскевиль, когда Маггс подбежал.

— Простите, сэр.

— Займи свое место.

Две полных роты собрались на посадочной окраине в униформе. Знамена хлопали на ветру. Здесь были Белладонский цветок и Танитский герб. Корабль только что приземлился.

— Приготовиться, — сказал Баскевиль, пока шел, чтобы присоединиться к другим офицерам. Рота D была его, а F принадлежала Ферди Колосиму. Обе роты встали по стойке смирно. Колосим кивнул, когда Баскевиль приблизился.

— Хороший день для нас, — сказал Колосим. — Новая рота. Белладонская рота. Да, сэр. Именно то подкрепление, в котором нуждается этот полк.

— Разумеется, этому полку нужно подкрепление, — сказал Баскевиль. — Но точка зрения понятна.

— Это правда? Это брат Вайлдера? — спросил Капитан Сломан.

— Так я слышал, — ответил Баскевиль. — Это его брат. Он лично запрашивал перевод, чтобы присоединиться к нам. Они пытались пересечься с нами три года.

— Прямо вовремя для этого шоу, — сказал Колосим. — Мы знаем, какого сорта силы он привел? Полную роту? Какой специализации?

— Мы ничего не знаем, — сказал Баскевиль.

— Мы могли бы использовать тяжелую пехоту, — сказал Сломан. — Может быть, какие-нибудь серьезные орудия поддержки.

— Начать показывать этим чертовым Танитским разведчикам, как сражаться в войне по-Беллодонски, — сказал Колосим.

Они что-то услышали. Внезапный грохот и высокие ноты.

— Какого...? — пробормотал Баскевиль.

Барабаны. Маршевые барабаны, грохочущие и шипящие, отбивающие великолепный ритм. Цимбалы. Гул басов. Над этим, внезапно, подобно сиренам, раздался рев медных духовых инструментов.

Рота подкрепления сошла к ним вниз по рампе транспортного корабля в свет солнц.

— Это шутка? — сказал Ферди Колосим.

Это был полный оркестр. Они вышли строевым шагов, громыхая своими барабанами. Медные духовые инструменты блестели. Их знамена были яркими и абсолютно новыми. По меньшей мере, половина музыкантов были женщинами.

— Ярость Белладона... — сказал Сломан.

— Тихо! — резко бросил Колосим.

Оркестр маршировал до тех пор, пока не собрался напротив встречающих. Их парадные шаг и построение были, определенно, безукоризненны. Они остановились, а капельмейстер (дирижер) подобрал музыку к точному окончанию.

Он вышел вперед и встал рядом со своим командующим офицером, чтобы поприветствовать группу Баскевиля.

— Майор Баскевиль, Танитский Первый, — сказал Баскевиль, отдавая честь. — Со мной, Капитан Колосим, Капитан Сломан и Комиссар Бленнер. Комиссара Бленнера недавно проинструктировали сфокусироваться на дисциплине Белладонского контингента.

— Это честь, — резко сказал Бленнер.

Баскевиль успокоился, увидев Бленнера. Комиссар прибыл поздно, заняв свое место только во время появления оркестра.

— Капитан Якуб Вайлдер, — сказал командир. — Это – капельмейстер Сержант-Майор Еролемев.

Баскевиль мог это видеть. У Вайлдера был взгляд его почившего брата, человека, который вел 81-ый, и был командиром Баскевиля и его другом. Люсьен Вайлдер, герой войны, отдал свой последний приказ на Анкреон Секстусе больше пяти лет назад. Якуб выглядел, как молодая, стройная версия.

— Мы готовы присоединиться к Танитскому Первому, — сказал Вайлдер. Он протянул свернутый документ с красной лентой Баскевилю. — Наш документ для прикрепления по приказу, и он был одобрен Муниторумом.

— Вы – церемониальный оркестр, — сказал Колосим.

— Три секции, и четвертая в резерве, — сказал Вайлдер.

— Дело в том, что нам не нужен… что нам, на самом деле, не нужен маршевый оркестр, — сказал Колосим.

— Капитан Колосим имеет в виду, — быстро сказал Баскевиль, — что мы не ожидали, что нам улучшат церемониальную часть нашего полка.

— Мы не только играем на инструментах. У нас есть оружие, — сказал Вайлдер, сквозь зубы. — Мы знаем, как сражаться.

— Не собирался никого оскорбить, — сказал Баскевиль.

— Могу я? — спросил капельмейстер, делая шаг вперед. Он был высоким, стареющим человеком, с морщинистым лицом и смутным проявлением седины. Он носил огромную бороду, подрезанную квадратом, и монокль. В его левой руке был позолоченный дирижерский жезл. Правой руки не было. Правый рукав его длинного плаща был приколот и пуст.

— Около семи лет назад нам дали приказ присоединиться к 81-му, — сказал он. — Капитан Вайлдер, брат моего командира, запросил нас, в целях поднятия боевого духа.

Я помню, подумал Баскевиль. Я помню, как он говорил — Я им написал, чтобы они послали нам оркестр, Баск. Я думаю, это добавит упругости нашему шагу. — Трон, я думал, что он шутил.

— Вы знаете, на что может быть похоже присоединение при переезде, — сказал Еролемев. — Нас опоздали. Мы прибыли на Анкреон Секстус намного позже того, как вы отбыли. Я предполагал, что нас должны были отправить в другой Белладонский полк. Но Капитан Вайлдер здесь, он… он очень стремился присоединиться к подразделению его покойного брата. Он присоединился к нам и настоял, чтобы прикомандирование было ратифицировано.

— Это сложно, — сказал Вайлдер. — Дальше тоже были задержки. Оркестр и его инструменты легко убирали в сторону ради боевых отрядов, если места на транспорте были ограничены. Мы всегда были низким приоритетом. Но я хотел оказаться здесь. Мы хотели оказаться здесь.

Он тяжело сглотнул. Баскевиль видел, что парень делает все, что в его силах, отчаянно пытаясь не подвести своего старшего брата. Он произвел символ аквилы и протянул руку.

— Я знал вашего брата, — сказал Баскевиль. — Это было честью, называть его другом. И это честь, что вы здесь. Добро пожаловать в Танитский Первый, Капитан Вайлдер.

Рядом с ним, Комиссар Бленнер положил в ладонь еще одну таблетку из бутылочки в кармане своего плаща, проглотил ее за притворным кашлем, а затем улыбнулся.

Оркестр. Оркестр. С этим он может справиться. Это было точно по нему. Солдаты, но без досадной сраженческой части.

— Какого феса? — пробормотал Ларкин. — Это что, оркестр?

— Хах, ты снова употребил что-то тяжелое, старый ты сумасшедший негодник, — ответила Джесси Бэнда. — Это галлюцинации.

— Вообще-то, — сказал Раесс, — Ларкс прав. Это фесов оркестр.

С Ларкиным во главе, десять полковых снайперов, десять лучших, вместе пробирались сквозь ярмарочную толпу. Продвижение было медленным, потому что старый снайпер не был таким быстрым, как когда-то. Он хромал на искусственной ноге. Сумасшедший или нет, все они выказывали ему почтение, даже дерзкая Вергхастка Бэнда и твердый-как-гвозди Белладонец Куеста. У всех были знаки снайперов, но Ларкин мог перестрелять любого из них.

Толпа разделялась, позволяя им кратко увидеть то, что происходит на посадочных окраинах, куда прибывали и откуда взлетали транспортники. Они могли видеть Белладонские флаги, вспышки двойных солнц на меди.

— Трон, — пробормотал Линдон Куеста. — Мои притащили чертов оркестр с собой.

— Рада видеть, что Белладонцы добавляют свою боевую мощь к полку, — сказал Бэнда.

— Я тебя выебу, — сказал Куеста.

— В своих мечтах, — улыбнулась она.

Нэсса показала вопрос, и Ларкин показал в ответ, указывая ей на сцену внизу. Она не слышала барабаны.

Улыбка пересекла ее лицо.

— Они хорошо играют? — спросила она.

— Да, это важный момент, на котором можно сосредоточиться, Нэсса, — сказала Бэнда.

Они вышли из толпы и вошли в погрузочный док, где команды Муниторума и сервиторы сгружали ящики с грузовиков с длинными кузовами.

— Что мы гн… гн… гн… делаем здесь, Ларкин? — спросил Меррт, его грубая аугметическая челюсть производила отличительное заикание.

— Это сюрприз, — сказал Ларкин. — Собраться.

Здесь уже была группа Танитцев, ведомая Капитаном Домором.

— Доброе утро, Шогги, — сказал Ларкин.

— Зачем это все? — спросил Домор.

— Ладно, — сказал Ларкин. — Командир сказал, что мы должны провести некоторую специальную тренировку, разве нет? Мои стрелки, твои парни?

— Да, но он не сказал какую, и он не сказал, почему, — сказал Домор.

— Эх, но кто-то же должен был быть умнее, — сказал Ларкин. — Кто-то же должен был пробраться мимо адъютанта Гаунта, возможно отвлечь его. Я обнаружил, что Бэнда хорошо работает.

— Белтайн – это пластилин в моих руках, — промурлыкала Бэнда.

— Значит, пока у Бела в руках была... — сказал Ларкин.

— Говоря метафорически, — вставила Бэнда.

— …кто-то взглянул на грузовые декларации полка. Увидел, какого сорта доставляют припасы, и для кого. Кто-то затем смог составить картину.

— Этот кто-то собирается поделиться картиной, — спросил Раглон, — или этот кто-то ждет, чтобы получить по зубам?

— Терпение, Рагс, — сказал Ларкин. Он прохромал к стопке ящиков. — Это твои, Шогги. Полный набор для твоих парней. Эти мои. Дай мне ту монтировку, Раесс.

Раесс дал Ларкину монтировку. Старый снайпер начал поднимать край одного ящика.

— Вы не можете это делать! — воскликнул техник Муниторума.

— Отвали, — зарычала на него Бэнда. Человек поспешил прочь.

— Ладно, взгляните на это, — сказал Ларкин, вытащив первую штуку из ящика с улыбкой.

— Что, во имя Бога-Императора, это? — спросил Раесс.

— Пулевые винтовки, — сказала Бэнда, взяв себе одну. — Старая, дешевая, винтовка со скользящим затвором. Какого гака?

— Что это за боеприпасы? — спросил Куеста. Он взял патрон большого калибра. У него был медный капсюль и пуля, которая выглядела так, как будто была сделана из стекла.

— Я хочу свой лонг-лаз, — сказала Бэнда. — Это я не хочу.

— На что, предположительно, мы должны охотиться? — спросила Нэсса.

Ларкин приложил винтовку, которую держал, к щеке, открыв старый, но хорошо обслуживаемый затвор, и прицелился.

— Ларисель, — сказал он. — Как в старые дни.

— Старый глупец, в конце концов, потерял его, — сказала Бэнда.

Ларкин поводил прицелом, и, внезапно, обнаружил цель в мушке.

— Простите! — воскликнул он, опуская винтовку. — Не видел вас там, мэм.

— Я ищу Капитана Даура, — сказала Элоди.

— Он внизу, во втором зале, мэм, — сказал Домор. — Для осмотра пополнения.

— Ой, точно, — сказала Элоди. Он держала мундир. — Я думала, что он говорил четвертый. Спасибо. — Она поспешила наружу в свет двойных солнц.

— Ты собираешься объяснить? — спросил Раесс Ларкина.

— Определенно, — сказал Ларкин, все еще пробуя оружие на ощущение.

— И почему я, на самом деле, здесь? — спросил Меррт. — Ты знаешь, что я не могу гн… гн… гн… больше стрелять.

— Меррт, друг мой, — сказал Ларкин. — Ты был лучшим стрелком, которого я когда-либо видел. Я решил, что собираюсь научить тебя, как снова делать это.

— Прости, я опоздала, — сказала Элоди. — Я потерялась.

— Это не важно, — сказал Даур. Он взял мундир и поцеловал ее в щеку. — У меня все еще есть время.

— Я тебе нужна?

— Нет, — сказал он.

— Значит, увидимся позже, — сказала Элоди.

— Есть одна вещь, о которой я хотел поговорить с тобой, — сказал он.

— Это может подождать, пока ты тут не закончишь, — сказала она, и ушла.

Вернувшись в их комнату, она почистила несколько вещей. Она надеялась, что не создала проблем, опоздав с мундиром.

Элоди начала паковаться. Под маленькой стопкой книг в ящичке она нашла несколько документов.

Прошение на Разрешение Жениться, гласили бумаги.

Бан Даур надел свой мундир и застегнул его на пуговицы. Затем он надел свою фуражку и кобуру на ремне.

В дверном проеме появился Майор Колеа с Комиссаром Ладдом. Оба тоже были в полной униформе.

— Ты уже готов? — спросил Колеа.

— Да.

Они прошли через склад на испачканную топливом посадочную площадку перед ним. Легкий транспортник Арвус только что сел. Пар плыл из его вентиляционных отверстий.

Окруженный по бокам маленьким почетным отрядом из Танитских и Вергхастких солдат, Даур, Колеа и Ладд приблизились к маленькому летательному аппарату. Его люки были открыты.

Вышли шесть фигур. Четыре первых были одеты в униформу, которая заставила сердце Даура наполниться неожиданной гордостью. Голубая, с высокими шлемами. Гвардия Улья Вергхаста, очень похожая на форму СПО, которую он носил, будучи в Улье Вервун.

Две были эскортом Гвардии, у одной из которых был двухголовый орел на рукаве. Орел, кибернетически модифицированный, был под колпачками. Он изгибался и шуршал своими перьями.

Самой высокой фигурой была женщина, несущая лычки майора. Она была стареющей, сильной и слегка осунувшейся. Другая, пониже, была женщиной-капитаном.

— Майор Паша Петрушкевская, — сказала более взрослая женщина. Она произвела символ аквилы. — Прибыла на службу в Танитский Первый.

— Добро пожаловать, — сказал Колеа.

— У меня шесть полных рот, — сказала Петрушкевская. — Все с Вергхаста. Они ожидают на орбите перемещения на ваши транспортники. Они разрываются от чувства гордости, чтобы присоединиться к полку Народного Героя и последовать, наконец-то, за ним.

— Я – Майор Гол Колеа.

Петрушкевская отдала честь.

— Ваше имя тоже прославлено, — сказала она. — Великий герой разношерстных отрядов. Это честь.

— Спасибо вам, — сказал Колеа. — Хотя я понимаю, что вы, так же, служили в разношерстных отрядах во время Зойканской Войны.

— Мы никогда не встречались, — сказала Петрушкевская.

— Это была большая война, — сказал Колеа.

Она кивнула.

— Это мой второй офицер, — сказала она, указывая на более молодую, более низкую женщину рядом с собой. — Капитан Орнелла Жукова.

— Когда-то из Командования СПО Западного Хасса, — сказал Даур. Он широко улыбнулся.

— Я не была уверена, что вы вспомните меня, — сказала Жукова. Она была очень милой, с оливковой кожей и короткими черными волосами, завязанными в конский хвост. Ее черты были элегантно симметричными. — Я была, всего лишь, новичком, а вы были капитаном.

— Значит, вы друг друга знаете? — улыбнулся Колеа.

— Приятная встреча, — сказала Жукова.

Петрушкевская отступила назад, чтобы представить две другие фигуры в своей группе. Одна была гибкой женщиной потрясающей красоты. Ее голова была обрита почти налысо, подчеркивая скульптурность ее черепа. На ней был бронированный комбинезон и изумительно сделанная стальная роза лацкане. Оружие на ее бедре было накрыто красной тканью, как по Вергхастскому обычаю. Она была гражданской, телохранителем из верхнего улья. Даур осознал, очень дорогой и квалифицированный работник.

Другая фигура была, определенно, ее начальником. Он был одет в строгую черную одежду и ботинки, молодой человек, не старше пятнадцати или шестнадцати лет, который еще не лишился хрупкости подросткового возраста. Его тонкое лицо было поразительным и узким, почти женским в своей красоте. Его волосы были светлыми.

— Это Меритус Феликс Часс из Дома Часс, — сказала Петрушкевская.

— Сэр, — в унисон сказали Колеа с Дауром.

Мальчик высокомерно кивнул им.

— Где Гаунт? — спросил он.

— Нас отправили встретить вас, — сказал Колеа, — и выразить теплый...

— Это совсем нехорошо, — сказала телохранитель. Ее Вергхастский акцент был очень сильным. Ее губы были такими же красными, как и ткань, покрывающая ее оружие.

— Все нормально, Маддалена, — сказал мальчик.

— Это, определенно, ненормально, — сказала телохранитель. Она подошла к Колеа, встала лицом к лицу.

— Вергхаст послал шесть рот, чтобы усилить ваш полк, — сказала она, — в честь долга, заслуженного вашим командиром перед нашим ульем, а Народный Герой не может озаботиться, чтобы принять нас лично?

— Это, к несчастью, так, — сказал Колеа.

— Этот молодой человек, — сказала телохранитель, указывая на стройного мальчика, — Меритус Феликс Часс, из Дома Часс, внук самого Лорда Часса. Его мать – наследница всего Дома. Он прибыл, чтобы почтить ваш полк, присоединившись к нему в качестве младшего командира. Вы говорите мне, что у Ибрама Гаунта есть что-то более важное, чем поприветствовать его?

— Две вещи, — сказал Колеа, абсолютно спокойным голосом. — Первая, для тебя он – Полковник-Комиссар Гаунт, высокомерная ты сука из верхнего улья. И вторая, да, в данный момент, у него есть.