Предел Спасения

V. ВЫСОЧЕСТВО СИР АРМАДЮК

В полночь, по местному времени, в небесах над Анзимаром проснулась новая звезда. Городское население спешило посетить дневную службу Саббат Либера Нос, которая проводилась в храмах Беати каждую полночь с начала Крестового Похода, в надежде на светлое завтра. Некоторые из сотен тысяч граждан торопящихся из своих домов, или даже из своих постелей, или приостанавливающих свою работу, в это время, возможно, подняли глаза к небу, поскольку с самого происхождения вида, человечество придерживалось представления о том, что какой-то невыразимый источник провидения может смотреть на нас сверху. Взгляды вверх были напрасными, непреднамеренными желаниями увидеть лицо спасения.

Никто не увидел, как зажглась звезда. Смог этой ночью был так же плотным, как рокрит.

Корабельные звонки звенели. На высоком якоре на границе мезопаузы, Имперский фрегат класса Буря Высочество Сир Армадюк зажег свои плазменные двигатели. Двигатели зажглись с пульсирующим мерцанием до того, как превратиться в спокойное, менее интенсивное, ровное сияние.

Под кораблем лежала тропосфера и стратосфера. Тень терминатора тяжело лежала на Меназоид Сигме, а смог в атмосфере был настолько плотным, что не было никаких видимых концентраций света от ульев на ночной стороне. Часть мира была в солнечном свете. Зловонные облака, коричневые и кремовые, выглядели, как инфицированная мозговая ткань.

Маленькие корабли жужжали вокруг Армадюка, как мухи вокруг туши животного. Вспомогательные суда примостились поблизости от его боков. Катера, лихтеры, грузовые корабли и шаттлы носились туда-сюда. Все шлюзы Армадюка были широко раскрыты, подобно клювам нетерпеливых детенышей. Целые секции пластин бронированного корпуса фрегата были отогнуты или отодвинуты, чтобы предоставить доступ. Старый корабль, древний и потрепанный, выглядел недостойно, как старая мамзель, которую застали с поднятым подолом.

Над кораблем лежала экзосфера. Вакуум был похож на чистый, но неидеальный кристалл, окно в суровую черноту внесистемного пространства и к отдаленному мерцанию крошечных, злобных звезд.

Высочество Сир Армадюк был старым кораблем. Он был артефактом значительного размера. Все корабли флота были большими. От носа до кормы Армадюк был длиной в полтора километра, и треть этого расстояния в ширину. Его реальное водоизмещение было шесть целых и две десятых мегатонн, и он перевозил тридцать две тысячи четыреста одиннадцать жизней, включая весь Танитский Первый и его свиту. Он был похож на кусок, отрезанный от улья, которому придали форму копья и приделали двигатели.

Он был построен для ближнего боя. Его броня была изрытой и обожженной, и тройной толщины вдоль боков и носа. Конус носа был изрезан глубокими шрамами и залатанными повреждениями. Армадюк был Имперским кораблем упрямой породы, которому нравилось сближаться со своим врагом, и который был готов получить травму, чтобы убить врага.

Для Ибрама Гаунта, приближающегося к нему на борту одного из последних катеров, у корабля был характер бойца в яме, или бойцового пса. Его шрамы были гордыми и неслучайными.

Как ритуальные знаки солдата кровавого пакта, подумал он.

Плазменные двигатели снова запульсировали. Шлюзы начали запечатываться, а консольные секции брони начали возвращаться на свои места. Летательный аппарат с Гаунтом был одним из последних, который влетел в центральный посадочный отсек до того, как закрылись главные шлюзы. Рой маленьких кораблей рассеялся, либо в Армадюк, чтобы разделить его путешествие, либо в сторону планеты или ближайшей орбитальной крепости. Боевые порядки боевых кораблей классов Фурия и Фауст до этого кружили вокруг корабля в радиусе пятиста километров, чтобы предоставить защиту, пока он был обнажен и уязвим. Теперь они сформировали порядки, чтобы предоставить эскорт. Буи моргали. Топливные линии отделились. Вспомогательные суда отделились и лениво полетели прочь, подобно уставшим почитателям или утомленным любовницам. Армадюк начал двигаться.

Начальное ускорение было болезненно медленным, даже при максимальной мощности плазменных двигателей. Это было так, словно предпринималась попытка сдвинуть здание – базилику, храм – с помощью армии толкающих рабов. Корабль протестовал. Пластины его корпуса стонали. Его палубы оседали и скрипели. Его суперструктура изгибалась под приложением огромной движущей силы.

Другие корабли на высоком якоре включили свои прожектора, чтобы отдать честь отбывающему кораблю. Некоторые были настоящими флотскими гигантами, гранд-крейсерами и линкорами шести или семи километров в длину. Их обширные тени падали на Армадюк, пока он ускорялся вдоль линии якорной стоянки. Для них, он был потрепанным старым реликтом, флотским сиротой, которого они, скорее всего, больше никогда не увидят.

Фурии собрались вокруг корабля в сопроводительном построении. Плазменные двигатели стали ярче, свет от них отражался от фосфоресцирующих облаков внизу, создавая мерцающее свечение атмосферы. Ионизация мезосферы стало причиной молниевых разрядов, которые танцевали и мерцали вдоль зубчатой поверхности Армадюка, пока движущийся корабль не прошел в экзосферу и поток течений магнитосферы не смыл прочь световое представление.

Выйдя из катера в трюм, когда корабль полетел, Гаунт почувствовал запах атмосферы судна. У каждого корабля был свой собственный запах. Он путешествовал на достаточном их количестве, чтобы это знать. Сотни – или иногда тысячи – лет рециркуляции и переработки атмосферы позволяли вещам накапливаться в легких корабля. Некоторые пахли по-странному сладко, другие металлически, третьи тошнотворно. Ты всегда к этому привыкаешь. Десяти- или двенадцатинедельная переездка на корабле может заставить тебя привыкнуть к чему угодно. Армадюк пах жженым жиром, подобно жиру в трубе кухне.

Он привыкнет к этому. Ты можешь привыкнуть к запаху, к химическому привкусу переработанной воды, к странному вкусу корабельной еды. Ты привыкаешь к постоянному фоновому ворчанию двигателей, к странным звукам от огромной суперструктуры, которая постоянно в напряжении. Как только зажигались двигатели, корпус изгибался; как только поднималось Поле Геллера и корабль входил в варп, корпус напрягался, как хорошо накачанная рука, согнутая и напряженная. Ты привыкаешь к болезненному ускорению, к пронизывающему холоду, к странному, нестабильному сдвигу там, где искусственные гравитационные поля колеблются.

Как только перемещение в варп достигнуто, ты привыкаешь к закрытым иллюминаторам. Ты привыкаешь игнорировать все, что бы ни было снаружи. Ты привыкаешь к губительным воплям Эмпирей, звукам ударов по корпусу, или к пылающим огненным штормам, или штормовым ветрам, или царапанию по ставням иллюминаторов. Ты привыкаешь к шепоту, дрожи и дребезгу, необъяснимым периодам света, горящего на половине мощности, отдаленным подземным ударам, снам, шагам в пустых коридорах, чувству, что ты устремляешься все дальше и дальше в свое собственное подсознание и сжигаешь свой рассудок, чтобы питать поездку.

Единственная вещь, к которой ты никогда не привыкнешь, это масштаб. На высокой орбите, даже с обширной планетой поблизости в качестве контраста, звездный корабль казался большим. Но, когда планета оказывалась за кормой, сначала размером с офисный глобус, затем с мяч, пока даже местное солнце не становилось просто пятном света не больше, чем любая другая звезда, объятия пустоты становились абсолютными. Космос был бесконечным и вечным, а несколько солнц были не больше, чем крупинки соли. Одинокий в сбивающей с толку пустоте, звездный корабль был миниатюрным, уменьшенным до всего лишь хрупкого металлического гроба в чудовищной панораме ночи.

Армадюк набирал скорость уже так сильно, что эскорт боролся, чтобы не отставать. Курс был проложен к системной Точке Мандевилля, где можно будет запустить варп-двигатели, чтобы сделать надрез в ткани космоса. Варп ждал их.

Помещения экипажа и командный пункт звездного корабля, как правило, располагались в стороне от зон, используемых для транспортировки материалов и пассажиров, даже во время военной операции. Перевозчикам и тем, кого они перевозят, нужен был весьма небольшой контакт во время поездки.

Тем не менее, Армадюк был все еще в двадцати шести минутах от точки перехода, когда Гаунт представил себя капитану корабля. Он пришел не один.

— Сейчас входа нет, — сказал мичман у заслонки люка. С ним были шесть охранников, все с боевыми дробовиками для использования на корабле.

Гаунт показал мичману свои документы, документы, которые ясно показывали, что он был командующим офицером пехотных подразделений, которых перевозят.

— Все это очень хорошо, — сказал мичман, изображая это безошибочное Флотское умение избегать официальные звания Гвардии, — но капитан корабля готовится к совершению перехода. Его нельзя прерывать. Возможно, через неделю или около того, он сможет найти немного времени, чтобы...

— Возможно, он делал это раньше уже тысячу раз, — сказал компаньон Гаунта, выходя из тени переборки, — и ему не нужно делать ничего, кроме как разрешить экипажу мостика выполнить. Возможно, ему нужно держать в голове то, что его корабль – это жизненноважный компонент этой операции, а не просто средство перевозки. Возможно, вам стоит открыть этот люк.

Мичман побледнел.

— Да, сэр, — сказал он так же маленьким голосом, как и корабль в открытой пустоте.

Капитана корабля звали Клеменсев Спайка. У него за спиной было три командования Боевым флотом, но его карьера была в упадке. Седой человек среднего роста, который отдавал приказы в полной униформе, он стоял у позолоченного ограждения верхней палубной платформы, когда они вошли, смотря через шумный главный мостик на огромное смотровое устройство с благородным выражением на лице. Гаунту стало интересно, стоял ли он там в любом случае, или принял эту позу, когда услышал, что они идут.

Он повернулся, когда они подошли к нему, смотря Гаунту в глаза, затем отклонил голову назад, чтобы посмотреть на воина Серебряной Гвардии рядом с ним.

— Мы в процессе, — сказал он. — Может эта аудиенция подождать?

— Нет, — сказал Идвайн.

— Этот переход особенно трудный? — спросил Гаунт.

— Нет, — ответил Спайка. Он сделал им жест следовать за ним, и проинструктировал своего первого офицера присматривать за рулевым. В задней части верхней палубы была маленькая каюта, предназначенная для брифингов и тихого обсуждения. Спайка сел и показал, что они могут сделать то же самое. Идвайн остался стоять.

Кроме одной настенной панели, на которой отображалась детальная информация о функционировании корабля, каюта была украшена разрисованными секциями, обрамленными позолотой. На каждой разрисованной панели изображались различные виды Хулана: Королевский Дворец, Водопады в Хипсоне, Мавзолеи в Калиле, Имперская Резиденция в Верхнем Аскиане, Смарнианская Базилика.

— Вы понимаете, каким образом ваш корабль будет вовлечен в это рискованное предприятие? — спросил Идвайн. В его аугметическом скрежете было мало оттенка или тона.

— Конечно, — ответил Спайка. — Рандеву у Солнца Тависа, пополнение запасов, затем прямо к Приграничью.

— Я имею в виду, там, — сказал Идвайн. — В Приграничье.

— Абордажные действия, — сказал Спайка. — Я понял.

— Вам будет необходимо оставаться на месте, — сказал Гаунт.

— Я знаю.

— Поддержки флота не будет, — добавил Гаунт. — Армадюк будет уязвим.

— Я знаю, — повторил Спайка.

— Есть несколько вещей, о которых мы не знаем, — сказал Идвайн. — Опасность значительная. Мы будем тихо продвигаться на последнем участке в реальном пространстве. Там будут навигационные опасности. Маневры будут запрещены. Высадка будет с нескольких точек. Непрерывная. Мы не знаем, что обнаружим внутри целевой структуры.

— Совсем? — спросил Спайка. — Я так понял, что эта миссия была основана на знании о…

— Так и есть, — сказал Гаунт. — Но это ограничено. Это может быть устаревшим.

— Это может быть куча лжи, — сказал Идвайн.

— Ободряюще, — сказал Спайка.

— В зависимости от уровня сопротивления, от вас могут потребоваться ваши охранники, — сказал Идвайн.

— Мне об этом не говорили, — сказал Спайка.

— Это проблема?

— Охрана Высочества Сира Армадюка будет сражаться за жизнь корабля, если потребуется, — твердо сказал капитан корабля. Он сделал паузу. — Но меня укомплектовали молодыми новобранцами. Лишь у нескольких есть боевой опыт. Мне дали понять, что сражаться будете вы.

Гаунт бросил взгляд на возвышающегося Космического Десантника. Шлем Идвайна висел у него на поясе. Он рассматривал с тем, что было похоже на интерес, рисунок Водопадов в Хипсоне.

— Флот сэкономил на вашем брифинге, — сказал Идвайн. — Что вы понимаете под тем, о чем эта миссия?

— О вопросе стратегической важности, — ответил Спайка. — Особенно, с моей точки зрения, благоприятная возможность провести этот недавно отремонтированный корабль и его молодую команду через должную встряску перед переаттестацией.

Ни Гаунт, ни Идвайн не ответили. Спайка посмотрел на них. В его бледных голубых глазах было что-то бесконечно печальное, как будто он неделями пытался не обращать внимания на очевидное.

— Циник, я полагаю, мог бы интерпретировать это по-другому, — сказал он.

— Как, например? — спросил Гаунт.

— Расходный и не полностью готовый для пустоты корабль и молодая команда с небольшими опытом и ценностью, — сказал Спайка, — отданы под командование человека, который теперь уже никогда не станет адмиралом и который задает неправильные вопросы своим начальникам. Только отбросами можно рискнуть на миссии, которая, скорее всего, закончится катастрофой.

— Я нахожу, что хорошая доза цинизма всегда полезна, — сказал Идвайн.

— Были и другие намеки, — сказал Спайка, с твердостью в голосе. Он посмотрел на Гаунта. — Я просмотрел ваше досье, те части, которые не закрыты. Очень ранние прославленные моменты, особенно на Балгауте. Огромное одобрение. Значительные успехи после этого. Я серьезно. Никто не сможет не впечатлиться вашим послужным списком. Но признание было скудным после Балгаута. Есть ощущение, что вы упустили большие возможности, и закончили тем, что заслужили небольшую признательность за трату большой отваги и силы воли. Как я и мой корабль, вы и ваш полк полезный, но одноразовый товар.

— Хорошая доза цинизма всегда полезна, — ответил Гаунт.

— Мне все равно, кто вы, — прогрохотал Идвайн. — Мне все равно, если вы даже сам Магистр Войны. Это – Империум Человечества. Все мы одноразовый товар.

Свет потускнел. Последовала дрожь. Варп обнял их.

— Я ненавижу это, — сказал Ларкин. Он замер и отказался продолжать идти, пока корабельные лампы не вернулись к своей первоначальной яркости. Была подпалубная дрожь. Отдаленное выдыхание.

— Самая худшая часть любой поездки, — добавил он. Лампы снова загорелись морозным светом на лестнице нижней палубы. Он снова начал идти.

— Самая худшая? — спросил Домор.

— Да, — сказал Ларкин. — Помимо того, чтобы забраться сюда.

— Это верно, — сказал Домор.

Они дошли до бронированного люка грузового помещения, которое первоначально было предназначено под склад для артиллерийских боеприпасов. Роун с Бростином ждали их.

— Я хочу такой значок, — сказал Ларкин.

— Ну, ты не сможешь получить ни одного, — сказал Бростин. — Это только для королей.

— Короли могут поцеловать меня в задницу, — сказал Ларкин.

Домор посмотрел на Роуна.

— Это может продолжаться весь день, майор, — сказал он.

— И это все еще не перестанет быть забавным, — согласился Роун.

— Гаунт хочет, чтобы мы встретились с ним, — сказал он. — Вы не против?

— Ага, — сказал Роун. — При условии, что вы те, за кого себя выдаете.

Ларкин подмигнул Роуну.

— Ну же, Эли, у этих была весьма дерьмовая маскировка, так ведь?

— Что вы предполагаете? — спросил Домор, формируя улыбку. — Что мы заставили свои лица изменить форму?

— Я видел странные вещи, — сказал Роун.

— Никто здесь не удивлен, — сказал Ларкин.

Роун кивнул Бростину. Большой человек постучал в дверь, а затем открыл внешний люк.

— Идут два посетителя, — сказал Роун в микробусину.

— Принято.

Глазок на внутреннем люке открылся, и Роун встал туда, где наблюдатель мог видеть его лицо.

Внутренний люк открылся. Роун провел Ларкина с Домором внутрь.

— Есть что-нибудь, что можно использовать, как оружие? — спросил Роун.

— Мой острый ум? — предположил Ларкин.

Маббон Этогор сидел на сложенной койке в углу сырого складского помещения. Стены, палуба и потолок были усилены керамитом, а заслонка для зарядного механизма была наглухо заварена. Заключенный читал миссионерский памфлет, один из пачки, лежащей на матрасе. Его правое запястье было приковано наручником к цепи, которая была прикручена болтом к штырю в полу.

Варл сидел на стуле в противоположном углу с лазерной винтовкой на коленях. Кант стоял в другом углу, обгрызая ноготь большого пальца.

Ларкин с Домором вошли и приблизились к Этогору.

Он поднял взгляд.

— Я вас не знаю, — сказал он.

— Нет, но один раз вы были в перекрестии моего прицела, — сказал Ларкин.

— Где?

— Балгаут.

— Почему вы не выстрелили? — спросил Маббон.

— Чтобы пропустить этот трогательный момент?

— Это – Домор, это – Ларкин, — сказал Роун, указывая.

— Не говори ему наши чертовы имена! — прошипел Ларкин. — Он сможет сделать с ними всякое фесовое магическое дерьмо!

— Я не буду, — сказал Маббон.

— Он не будет, — согласился Роун.

— Он не сможет, — сказал Варл.

— Почему нет? — спросил Ларкин.

— Потому что как еще я буду концовкой для еще одной шутки Варла? — устало спросил Кант.

Ларкин фыркнул.

— Он не будет, потому что он сотрудничает, — сказал Роун, игнорируя остальных.

— А если я сделаю, — сказал Маббон, — Роун меня прирежет.

— Он это сделает, — кивнул Ларкин.

— Что вам от меня нужно? — спросил Маббон.

— Консультация, — сказал Домор. У него был пачка свернутых бумаг под рукой, и планшет в руке.

— Продолжайте, — сказал Маббон.

Ларкин взял памфлет из руки Маббона и мельком взглянул на него.

— Хорошее чтиво? — спросил он.

— Мне нравится рассматриваемая тема, — сказал Маббон.

— Теория перехода к Имперскому Кредо? — спросил Ларкин.

— Фантазия, — ответил Маббон.

— Он был бы фесово забавным человеком, если бы не пугал меня до усрачки, — сказал Ларкин Роуну.

— Мы возглавляем попытку внедрения, — сказал Домор. — Нужно потренироваться, спланировать. Мы хотим использовать время транзита, чтобы подготовиться так хорошо, насколько возможно.

— Вы боевой инженер? — спросил Маббон.

— Да, — сказал Домор. — Ларкс… Ларкин, он в отряде снайперов.

— Я видел значок.

— Мы хотим пробежаться по планам и схемам палуб, которые вы предоставили. Это может означать работу по несколько часов в течение нескольких дней.

— Я попытаюсь найти время в своем расписании.

— Некоторые планы смутные, — сказал Ларкин.

— Как и некоторые из моих воспоминаний. Это все из памяти.

— Если вы просмотрите их несколько раз, — сказал Роун, — может быть, вы сможете стать твердо уверенным.

Этогор кивнул.

— Если вы просмотрите их несколько раз, что устанете от них, может быть, мы, на самом деле, делаем все правильно, — добавил Роун.

— У меня с этим нет проблем, — сказал Маббон. — Я предложил это вам. Я хочу, чтобы это произошло.

Домор показал ему планшет с данными.

— Мы хотим, так же, поговорить об этом, — сказал он. — Спусковой механизм. Нам нужно сделать несколько копий в целях тренировки. Вы говорите, что это практически стандартное?

— Это типичный представитель спусковых механизмов и схем, которые вам нужно найти, — сказал Маббон, изучая изображение на планшете.

— Это просто механическое? — сказал Ларкин.

— Должно быть. Они не могут рисковать, используя что-то более… более сложное. Они не могут рисковать, используя что-нибудь, что может повлиять на, или, что на них могут повлиять, устройства в разработке в целевом местоположении. Устройства чувствительные. Любой конфликт в тайных процессах или колдовстве может быть катастрофическим.

— Значит просто механическое? — сказал Ларкин.

— Сложное и очень чувствительное. Очень чувствительное. Но, да. Просто механическое.

Ларкин взял планшет.

— Это выглядит очень… это выглядит очень похоже на те вещи, которые используем мы, — сказал он. — Это выглядит весьма стандартным.

— Такой тип спускового механизма я смогу изготовить, — сказал Домор.

— Конечно, — сказал Маббон. — Опробовано и протестировано Гвардией. Это такой тип вещей, которым я научил их, как сделать. И я научился этому в том же месте, где и вы.

Ларкин посмотрел на Домора. На его лице было отвращение.

— Иди, принеси складной стол, — сказал Роун Варлу. — Давайте посмотрим на эти планы.

В шестом спальном трюме свет оставался тусклым долгое время. Когда они вернулись, это было без энтузиазма.

Воздух был спертым. Слишком много тел, слишком много дыхания, недостаточная переработка воздуха.

— Это свалка, — заметила Ри Пердэй. Койки были в три яруса и расположены близко друг к другу. Это был лес из распростертых тел. Здесь, практически, не было места, чтобы сложить инструменты оркестра.

— Ну, это наша свалка, — сказал Капельмейстер Еролемев, двигаясь сквозь ряды. Он постучал по пустой койке своим жезлом.

— Кого тут нет?

— Пола Кохрана, сержант-майор, — сказал Горус.

— Где он?

— Болезнь от ускорения, сержант-майор, — сказала Пердэй.

— У Кохрана нет болезни от ускорения, — сказал Еролемев.

— На этот раз есть, — сказал Эриш.

— Белый, как майка, — пробормотал Горус.

— Ни как одна из твоих маек, — сказала Пердэй.

— Угомонитесь, — сказал капельмейстер.

— Может быть, оркестранту нужно показаться медику? — спросил Комиссар Бленнер. Он наблюдал с конца ряда коек.

— Не видел вас там, сэр! — резко сказал Еролемев, быстро выпрямляясь. Остальные начали двигаться.

— Пожалуйста, не надо, — сказал Бленнер, идя вперед. Он снял свою фуражку. Всегда снимает напряжение, подумал он, когда фуражка снята. — Это не официальная проверка. Я просто пришел поприветствовать вас, убедиться, чтобы вы расположились.

— Вы очень добры, сэр, — сказал Еролемев.

— Я могу себе позволить быть сейчас добрым, сержант, — сказал Бленнер. — Вы можете отплатить мне позже, ведя себя хорошо.

Он изогнул бровь перед толпой и получил в ответ смешки.

— Вы найдете, что я весьма справедлив, обычно. Приходите ко мне с честностью, и я всегда выслушаю вас. Благодарите свои счастливые звезды, что меня не зовут Харк.

Больше смеха, и это было искренне.

— Кстати, есть о чем доложить? Условия соответствуют вашим нуждам?

— Извините меня, сэр, — сказала Пердэй, — но здесь очень маленькое помещение, чтобы сложить наши инструменты.

— Что, разве? — сказал Бленнер, осматриваясь. — Гаунт говорил что-то о том, чтобы разместить их… как там это было? Воздушный шлюз шестьдесят.

Еще больше смеха, некоторые от возмущения.

— Знаю, знаю! — сказал Бленнер. — Неуважительно, так ведь? Неуважительно к простой, чистой, поднимающей настроение любезности, коей является оркестр. Я прав?

Казалось, что он был прав.

— Я скажу вам, что мы сделаем, — сказал он. — Эта миссия, она весьма жизненноважная. Она, так же, опасная, не буду лгать. Но, что мы сделаем, так это проведем время, доказывая, что маршевое подразделение необходимо полку. Необходимо! В качестве солдат и в качестве музыкантов, вы докажете свою полезность.

Это сорвало большое ликование.

— Ярость Белладона! — вбросил Бленнер для верности, и произвел круговое движение поднятой рукой, как монарх на балконе, принимающий марш.

Когда они снова начали успокаиваться, он повернулся к сержант-майору.

— Я искал вашего командующего офицера, — сказал он.

— Я могу проводить вас к его жилищу, — ответил Еролемев. — Я просто устраивал подразделение.

— Вы продолжайте, сержант-майор, — сказал Бленнер. — Я уверен, что кто-нибудь еще может показать мне. Эта молодая девушка, например. Она выглядит очень услужливой.

— Пердэй? — позвал Еролемев.

— Сэр, да, сэр!

— Милая, проводи Комиссара Бленнера к жилищу Капитана Вайлдера.

Пердэй вскочила.

— Сюда, сэр, — сказала она.

Она повела его из шумного спального трюма в гораздо более темный коридор, где офицерам дали каюты. Палуба была ячеистой. Внизу был технический проход и водосток.

— Как тебя зовут, рядовой? — спросил Бленнер.

— Ри Пердэй, сэр.

— Ри. Ри. И это сокращение от чего?

— Эм, Ри, сэр.

— Ясно, — сказал Бленнер. Не будучи из тех, кто останавливается на достигнутом, он поднажал. — И откуда ты, Ри Пердэй?

— С Белладона, сэр.

— Да, глупо было спрашивать с моей стороны.

В тени технического люка в проходе внизу, тварь с лицом Пола Кохрана наблюдала, как они проходят сверху. Ему пришлось спрятаться, чтобы он снова смог расслабить напряжение в лице. Кости затрещали, когда черепной кинез снова возвращал лицо Кохрана.

— Что это было? — спросил Бленнер.

— Я ничего не слышала, сэр, — сказала Пердэй.

— Я надеюсь, что это не крысы, — сказал Бленнер. — Я ненавижу крыс.

— Ох, да, сэр.

— Особенно, когда ты засекаешь, что они первыми покидают корабль.

Пердэй рассмеялась, и постучала по двери каюты. Она была открыта.

— Сэр? Капитан? — позвала она. Она уставилась внутрь.

— Ох, Трон, — услышал он, как она произнесла.

Бленнер протолкнулся мимо нее. Каюта была маленькой и недружелюбной. Вайлдер распластался на полу. Как минимум, он был болен. Запах амасека был пронзительным.

Бленнер перевернул его. Он был вялым, но все еще дышал. Пары, исходящие от него, можно было поджечь спичкой.

— Ох, чертов ты идиот, — пробормотал Бленнер.

— Что нам делать, сэр? — спросила Пердэй.

— Иди, принеси швабру, Пердэй, и ведро с водой, — сказал Бленнер. — Никому не говори, зачем. Когда ты вернешься, смотри за дверью и не позволяй никому войти.

Она посмотрела на него, беспомощно и тревожно.

— Иди.

Она поспешила прочь.

Бленнер вздохнул, и затем поднял Вайлдера и перенес на койку. Он стонал в своем оцепенении.

— Я могу просто пристрелить тебя за это, ты это осознаешь? — сказал Бленнер.

Вайлдер открыл глаза, но в них практически ничего не было.

— Ты чертов дурак, — сказал Бленнер. — Я дал тебе шанс ночью, и ты уже облажался. Это все приведет к той точке, когда я больше не смогу тебе помочь, ты понимаешь?

Вайлдер закрыл глаза.

— Не смогу и не захочу, — сказал Бленнер.

Появилась Пердэй.

— Где швабра, девочка? — спросил Бленнер.

— Сэр, я как раз искала, сэр, но я подумала, что вы должны знать. Проверка подразделения, сэр. Проверка подразделения прямо сейчас.

— Трон, Вайлдер, ты сведешь меня в могилу, — сказал Бленнер. Он поднялся.

— Пердэй, воспользуйся кувшином с водой и возьми запасную майку или рубашку из его вещмешка. Попытайся вытереть это дерьмо. Быстро.

— Да, сэр.

Бленнер надел фуражку и пошел к двери каюты. Баскевиль, Сломан и Эдур только что появились в конце коридора; идя, разговаривая.

— Бленнер, — сказал Эдур. — Я собирался пригласить тебя присоединиться к нам, но не мог тебя найти.

— Я уже инспектировал, — сказал Бленнер. Он закрыл за собой дверь, чтобы они не могли заглянуть внутрь, проходя.

— Инспектировал? — спросил Эдур.

— Больше приветствовал. Я не знал, что была запланирована внезапная проверка?

— Стандартная Белладонская практика, чтобы неожиданно проинспектировать новое пополнение в первые тридцать шесть часов, — сказал Баскевиль.

— Возможно, вам нужно ознакомить меня с некоторыми стандартными Белладонскими практиками, — сказал Бленнер. — Видеть, как Белладонец, моя особенная ответственность.

— Да, конечно, — сказал Баскевиль. — Я не хотел отрезать вас от процесса. Мне следовало проконсультировать вас.

— Ничего страшного.

— Хотите пойти сейчас с нами? Может быть, Капитан Вайлдер тоже?

Бленнер напряг лицо. Он понизил голос и наклонился ближе.

— Есть легкая проблема, — сказал он. — Капитан слег с отвратительным приступом от болезни от ускорения.

— Серьезно? — сказал Баскевиль.

— Отвратительным, — кивнул Бленнер. — Это широко распространено, вообще-то. Это есть у больше, чем одного оркестранта. Я пошлю за медиками, чтобы они всех проверили. Дело в том, что Вайлдер может присоединиться к нам, но он выглядит, как покойник, и, если честно, я не хочу, чтобы он потерял лицо перед людьми.

— Совершенно верно, — сказал Сломан.

— Вот идея, — сказал Бленнер все еще тихим голосом. — Почему бы нам не провести эту инспекцию, как только я не проверю всех? Дам им шанс выглядеть соответствующим образом на первом смотре. Я имею в виду, ну же, между нами, у них больше не будет шанса сделать что-нибудь более впечатляющее, так ведь?

Сломан засмеялся. Баскевиль попытался не делать этого.

— Полагаю, это хорошая стратегия, — серьезно сказал Эдур. — Завтра в это же время, может быть?

Они пошли туда, откуда пришли.

Бленнер зашел в каюту. Он глубоко вдохнул, и быстро проглотил одну из таблеток Дордена. Пердэй проделала хорошую работу по отмыванию палубы. Она использовала рубашку.

— Вы добрый человек, сэр, — сказала она. — Вы говорили, что вы порядочный, и вы, несомненно, это и имели в виду. Остальные повесили бы капитана за это.

— Ты не мне это говори, — сказал Бленнер. Он указал на Вайлдера. — Скажи это ему, когда она завтра утром проснется.

— Капитан корабля кажется заслуживающим доверия? — спросил Лорд Милитант Сайбон. — Этот Спайка? Он был выбором Флота.

— Он кажется достаточно приятным, — сказал Гаунт. — Оптимистичным.

Сайбон кивнул.

— Амасек?

— Выпью немного, сэр.

Отдельная каюта Сайбона была одной из нескольких самых комфортабельных пассажирских кают на Армадюке. Гаунт полагал, что переселили старшего офицера, чтобы предоставить помещение Лорду Милитанту для этой поездки. Гаунт предпочел стандартное офицерское жилище на нижней палубе рядом со старшими Танитскими офицерами.

— Мне нужно встретиться с ним? Он знает, что я на борту, — сказал Сайбон, пока его помощник ушел за амасеком. Лорд Милитант опустил свой аугметический каркас в перпендикулярный трон. Рабочий стол каюты работал, показывая гололитические изображения. Сайбон любил, чтобы информация была свежей и часто обновляемой.

— Я думаю, что послал правильный сигнал, — сказал Гаунт, взяв маленький бокал с амасеком, которую ему подал помощник. Бокал был из личного дорожного чемодана Лорда Милитанта. На хрустале была выгравирована маленькая ладья.

— Он знает, что вы на борту, но это не распространено широко, — продолжил Гаунт. — И вы покинете нас, когда мы встретимся с флотилией у Солнца Тависа. Поэтому Спайку нужно привыкнуть ко мне, как к голосу власти.

Сайбон кивнул и задумчиво отпил амасека.

— Ты взял Космического Десантника с собой?

— Идвайна. Из Серебряной Гвардии.

— Разумно. По крайней мере, это нагонит на него страху.

Последовала долгая пауза.

— Времена меняются, Гаунт, — сказал Сайбон. Его аугметический голос был мягким урчанием.

— Сэр?

— После Балгаута прошло много времени. Настроения меняются. Счастливые случаи. Люди приходят в расположение и уходят из него.

— Это всегда было моим опытом, сэр, — сказал он. — Вы это говорите по отношению к чему-то в частности.

Сайбон пожал плечами. Аугметика зашипела. Он постучал пальцами по бокалу, пристально смотря на него. — Ты и я были на вершине в одно и то же время, Гаунт. Перед Балгаутом. Под Слайдо. Это было хорошее время для нас. Мы были связаны.

— Были. Я не чувствую, что с тех пор со мной обращались несправедливо.

— Я тоже этого не чувствую по отношению к тебе, — сказал Сайбон. — Ты нашел свое место. Ты смотрел на стечение обстоятельств, и ты решил остаться в поле. Ты сделал лучший из выборов. Трон знает, какая-то часть меня желает, чтобы я сделал подобные выборы в определенных точках своей карьеры.

— Ваша карьера и командование завидны, сэр. И это далеко от окончания.

Сайбон кивнул.

— Если эта миссия пройдет хорошо, Гаунт, это будет многое значить. Это будет многое значить для дела, но, так же, и для тебя, и для каждого, кто поддержал эту попытку.

— Что будет включать Магистра Войны.

— Естественно. Но я сомневаюсь, что он уделяет особое внимание этому. Ты знаешь, сколько миссий ему требуется тщательно рассмотреть и одобрить каждый день? По всему сектору? Ну же. Это один набег, часть цепи, в уголке Миров Саббат, который не рассматривается напрямую стратегическим. Это провалится, это позабыто. Если это преуспеет...

— Это сможет сделать человеку карьеру?

— Это может сделать карьеры многих людей, Гаунт. Это может видоизменить значимость операций. Это сможет спровоцировать… пересмотр. Очень нужный пересмотр.

— Ясно.

Сайбон вытер губы пальцем.

— Я запомню тебя за это, Гаунт. Я поддержу тебя, когда поддержка потребуется. Я надеюсь, ты сделаешь то же самое.

— Конечно.

Сайбон посмотрел на Гаунта. — Это уже началось, знаешь ли? — сказал он.

— Сэр?

— Четыре недели назад, непредполагаемая, первая атака. С тех пор последовали еще семь. На протяжении шести месяцев будут проведены двадцать восемь рейдов в выбранных местах в Мирах Саббат. Все они будут проведены согласно с философией, придуманной тобой и Меркюром. Тактика. Оставленные доказательства. Распространение информации. Некоторые из этих передач очень аутентичные.

— Они аутентичные настолько, насколько мы смогли их сделать, — сказал Гаунт.

— Двадцать восемь рейдов, — сказал Сайбон. — Это даже не массивное привлечение людей и боевой техники. Ничего такого грандиозного, что Магистр Войны одобрил к пополнению. Координация, самая умная часть. Это дым и зеркала.

— Это по большей части дым и зеркала, сэр, — сказал Гаунт. — Эффект будет ничтожным, если мы не проведем это нападение.

— Тогда, лучше бы тебе это сделать, не так ли? — сказал Сайбон.

Меритус Феликс Часс сидел в углу жилища Гаунта и читал с планшета. Он встал, когда вошел Гаунт. Гаунт жестом показал ему снова сесть.

— Рейвенор, — сказал Часс, показывая книгу на планшете. — Я никогда особенно не увлекался его работой.

— Серьезно? — сказал Гаунт.

— Он плохо кончил, так ведь?

Гаунт пожал плечами. — Что имеет значение, так это то, что он сначала сделал, — сказал он. Он сел за свой рабочий стол. Маддалена Дэрбилавд тихо присутствовала в дальнем углу.

— Ты всегда можешь подождать снаружи, — сказал Гаунт.

— Он не покинет моего поля зрения, — ответила она.

— У меня проблема, — сказал Гаунт. — Ты сказал мне, что ты мой сын. Это как сюрприз, так и помеха для человека в моем положении.

— Я не собирался быть...

— Чем ты собирался быть? — спросил Гаунт.

— Моя мать думает, что мне поможет, как будущему лидеру Дома Часс, научится у тебя.

— Чему научиться? Как сражаться? Чести? Долгу? Ты можешь этому всему научиться у нее.

— У моей матери?

— Нет, у нее, — сказал Гаунт, указывая на телохранителя. — Но давай минутку поговорим о твоей матери. Согласно тому, что ты сказал, ты ее первый и единственный сын. Это делает тебя наследником Дома. Почему она так рискует твоей жизнью? Первые сыновья, иногда вторые тоже, их держат под опекой и защитой, чтобы защитить генеалогическое древо. Посылание в Империум обычно судьба последующих отпрысков.

— Вергхастская философия слегка другая... — начала Маддалена.

— Я не с тобой говорю, — сказал Гаунт. Он тотчас почувствовал досаду за резкий ответ. Он не понимал, что это было, но телохранитель, на самом деле, забралась ему под кожу.

— Дом Часс всегда верил в основанное на опыте развитие, — сказал Часс. — Чтобы посмотреть Империум, чтобы узнать его, чтобы научиться у своего отца, это все те вещи, которые принесут мне пользу, когда я займу свое место.

— Твоя мать никогда не путешествовала, не так далеко, насколько я знаю.

— Ей нужно было, — сказал Часс. — Но ей, должно быть, потребовалось принять Дом раньше, чем предполагалось. Мой дед болен.

— Я не знал. Мне жаль.

Гаунт поднялся и начал задумчиво ходить. — Я боюсь, что думаю, что это насчет престижа, — сказал он. — Твое ассоциирование со знаменитым героем Улья Вервун, и получение некоторой своей славы, ты вернешься назад большим, чем просто известный наследник Дома. Что-то типа внешнего заимствованного глянца добудет тебе планетарный пост, должность губернатора. Я думаю, что у Дома Часс огромные амбиции, которые можно сделать реальными через тебя.

— Вы ужасно высокомерны, — сказал Маддалена.

— Только не говори мне, что я, так же, не прав, — сказал Гаунт.

В дверь постучали. Маддалена инстинктивно потянулась к своему оружию.

— Даже не думай об этом, — сказал Гаунт. — Войдите!

Вошел Белтайн, с Нахумом Ладдом и Рядовым Далином.

— Вы посылали за ними, сэр? — спросил он.

— Да. Войдите. Ты можешь остаться и тоже услышать это, Белтайн.

Часс поднялся на ноги. Далин с Ладдом с любопытством посмотрели на него.

— Это, как я недавно узнал, мой сын, — сказал Гаунт. Он проигнорировал их удивленные взгляды. — Я не знал, что у меня есть сын, и сейчас я обнаружил, что озабочен этим знанием. Это рискованная миссия, и вероятно, никто из нас не сможет вернуться назад. Взять сына, которого я только что встретил, на то, что, возможно, будет суицидальным предприятием, едва выглядит, как величайший пример в родительской ответственности.

Гаунт посмотрел на Ладда с Далином.

— Тем не менее, я, так же, едва ли мог его оставить на Меназоид Сигме. Он хочет присоединиться к нам. Он хочет служить с нами. Это довольно достойная амбиция.

— Я не хочу специального обращения, — сказал Часс.

— Хорошо, потому что ты его не получишь, — сказал Гаунт. — Ладд, я ненавижу добавлять что-то к твоей существующей рабочей нагрузке, но я хочу, чтобы ты подготовил и выдал бумаги о зачислении на действительную службу. Если он хочет быть Гвардейцем, лучше пусть это будет официально.

— И я так понимаю, что вы хотите, чтобы я присматривал за ним? — спросил Ладд.

— Нет. Вовсе нет, — сказал Гаунт. — Я хочу, чтобы ты присматривал за ней. — Он показал на Маддалену.

— Юный Лорд Часс, — сказал Гаунт, — высокорожденный. У него есть телохранитель. Хороший. Единственная благосклонность, которую я выкажу ему, это позволю ей остаться. Она может присматривать за ним, но она не будет мешать операциям. В тот момент, когда она будет, ты сможешь удалить ее. Моей властью. Ты можешь пристрелить ее, если потребуется.

— Он может попробовать, — сказала Маддалена.

— Ладд – Имперский Комиссар, — сказал ей Гаунт. — Если бы я был тобой, я бы даже не думал плохо о нем.

Он повернулся к остальным.

— Его светлость не должна ставить под угрозу мое решение, особенно не на этой миссии. Я не могу, и не буду, заботится о нем, или делать другие решения из-за него. Далин, ты, примерно, его возраста, поэтому я хочу, чтобы ты показал ему канаты. Нет времени для основ и ознакомления. Пусть он будет твоей тенью, и научи его всему, что ему потребуется. Я прошу это в качестве услуги, а не приказа. Когда начнется настоящее сражение, мы будем держать его подальше от главного удара.

— Я хочу... — начал Часс.

— Хватит, — сказал Гаунт. — Покажи ему канаты, пожалуйста, Далин. Кроме того, я не хочу, чтобы он компрометировал твои обязанности в качестве адъютанта. Он ест и спит, как обычный гвардеец.

— Он должен получить звание, — сказала Маддалена. — Некоторые привилегии для...

— Если он хочет научиться у меня, — сказал Гаунт, — он может делать в точности то, что делал я, и начать с низов. Либо да, либо нет. Ты просила это, так что теперь не жалуйся, когда получила. Если это ему не нравится, он может покинуть нас в точке рандеву с флотом и отправиться домой к своей матери.

Он посмотрел на них.

— На этом все, — сказал он.

Макколл, старший разведчик Танитского Первого, тихо крался по огромным и темным грузовым палубам Армадюка. Он охотился.

Двигатели урчали в отдалении. Он не собирался искать что-то конкретное. Он просто хотел получить представление о месте, изучить географию корабля. На всякий случай.

Он, так же, хотел достичь своего равновесия так быстро, как возможно. Время на корабле тревожило его. Он проходил через это ходя и изучая каждый темный уголок какого бы ни было летательного аппарата, на борту которого он находился. Это было формой медитации.

Через полчаса своего брожения вокруг, пересекая транспортную палубу, где оборудование для миссии было закреплено канатами, а воздух пах дезинфицирующим средством, он впервые увидел птицу. Она двигалась по грузовым галереям, перелетая от одной балки к другой. Она выглядела потерявшейся и в ловушке, так же, как чувствовал себя он.

Он последовал за ней. Она была большой. Двухголовый орел. Сначала, он подивился, было ли это каким-то видением, но она была достаточно реальной. Ему рассказывали, что пополнение принесло с собой на борт псайбер-животное. Талисман. Он, очевидно, потерялся.

Птица быстро улетала от него. Он следовал за ней через два маленьких трюма, затем вокруг инженерной палубы, где несколько сервиторов, казалось, не заметили птицу. Птица избегала шумных мест, палуб с солдатами, обширные и нагретые топки двигательных отсеков, где сотни членов экипажа тяжело трудились, как рабы.

Как и он, она придерживалась уединенных частей корабля.

Он задумался, как он может поймать ее, не причинив вреда. Если она будет свободно летать, он может потеряться или попасть в ловушку, и умрет от голода. Смерть аквилы накануне миссии будет совсем нехорошим знаком.

Макколл последовал за птицей в огромный трюм, который был пуст. Мусор и запасные части обшивки лежали здесь. Он услышал зовущий голос.

Орел повернулся, удивленный, а затем немедленно последовал на голос.

Он приземлился на металлическую балку рядом с двумя фигурами. Они сидели прямо в центре пустого пространства, расположившись на металлоломе, маленький огонь горел в бочке из-под масла.

Одним из людей был Эзра Ночь. Он позволял своему компаньону изучить работу своего рейнбоу.

Эзра увидел Макколла, и крикнул.

— Хистю соуле! Иди, присоединись здесь.

Макколл подошел к огню.

Другая фигура опустила рейнбоу и осмотрела Макколла с головы до ног. Он был Космическим Десантником из Ордена Белых Шрамов. Он был в полной броне, его шлем лежал на палубе у его левой ноги.

— Ты глава разведчиков? — спросил он. — Я все о тебе слышал. Присядь.