Прибытие

Глава 11 Ожидание

До ближайшего крупного поселения было не больше двадцати минут лёту, и нам всем не терпелось увидеть своими глазами самую крупную обитаемую локацию в регионе. Если быть откровенным, я был готов увидеть любую постапокалиптическую картину. Мне представлялись кривенькие каменные дома в пять-шесть этажей, ютящиеся между проспектами полуразрушенных исполинских небоскребов. Какая-никакая инфраструктура. Возможно, чадящие трубы теплоэлектростанций или хотя бы котельных. Я рисовал в голове булыжные мостовые, дороги, вымощенные кирпичом, причудливые домики, слепленные из обломков разрушенных железобетонных конструкций.

Мы справедливо полагали, что крупнейшее поселение в квадрате обязательно должно было вырасти на останках какого-нибудь мегаполиса древности. Или, по крайней мере, вблизи него. Конечно, ориентироваться на прежние координаты населенных пунктов нашего мира мы не могли — большая часть суши после масштабной катастрофы изменилась до неузнаваемости. Изменились и русла рек, появилось бесчисленное множество мелких озер и новых речушек. Масштабное движение тектонических плит, смещение ледников и вечной мерзлоты круто к югу, очевидно, привело к разрушению плотин и дамб. Ничем не сдерживаемые, колоссальные массы воды до неузнаваемости изменили местность, которая по большей части оказалась заболочена. Все же нам удалось изучить с орбиты большую часть уцелевшей суши и составить карту наиболее крупных поселений.

Получить четкие изображения поселений с «Магеллана» не удалось — над всей Европейской частью континента, называвшегося раньше Евразийским, царил гиперциклон. Заглянуть сквозь плотные эшелонированные облака удалось только сверхчувствительными тепловизорами, и уже на основе полученных тепловых сигнатур были сделаны выводы о наличии на поверхности планеты поселений с выжившими людьми.

Равномерный гул двигателей малой тяги стих. «Ермак» завис в нескольких десятках метров над облаками.

— Товарищ майор, мы на месте! — доложил первый пилот.

— Отлично, — отозвался Ковалев, — сканируйте местность.

— Что ищем? — поинтересовался второй пилот и наткнулся на суровый взгляд майора.

— Место для посадки, — развел руками начальник группы. — Или вы хотите вмазаться в какой-нибудь уцелевший небоскреб?

Пилоты переглянулись, и Саша Репей поспешил уточнить:

— Простите, товарищ майор, мы думали, вы знаете.

— Что знаю? — смутился Ковалев.

— Еще на «Магеллане» электромагнитный сканер показал, что на планете нет высоких зданий.

— Что? — не понял я.

— Любое железобетонное сооружение легко обнаруживается электромагнитными сканерами, — пояснил Коля Болотов. — Нам еще на орбите было известно, что на планете нет ни одной постройки выше тридцати метров. Мы не можем просканировать местность, поскольку на ней нет предметов, которые могли бы засечь наши сканеры.

— Но как же тогда тепловые сигнатуры? — возразил было я, но тут же сам ответил на свой вопрос. — Подземные поселения.

— Так точно, товарищ полковник, — ответил первый пилот. Подземные города либо деревянные постройки, не несущие никакой электромагнитной метки.

— Что ж, — сказал Ковалев, подползая к своему иллюминатору, — давайте посмотрим на это чудо деревянного зодчества. Приступить к снижению!

«Ермак» чуть заметно вздрогнул, и мы плавно опустились в белое молоко облаков под нами. Густой туман тут же окутал нас, глаза выхватывали лишь пару метров пространства. Затем за бортом началась самая настоящая метель. Огромные массы снега, увлекаемые сильными восходящими потоками воздуха, описывали вокруг нашего шаттла невероятные зигзаги. Корпус начало полировать ледяной стружкой. «Ермак» потряхивало, однако его веса хватало для устойчивого полета. Даже в таком буране мы чувствовали себя уверенно. Наконец неистовый снежный слой был преодолен, и шаттл опустился ниже. Видимость по-прежнему была нулевая, но зато снег тут падал только вниз. В какой-то момент наша скорость снижения совпала со скоростью падающих снежинок, и создалось ощущение, что вокруг все замерло. Мириады снежинок замерли в невесомости и просто парили на месте, словно заколдованные.

— Как красиво! — восторгался за моей спиной доктор Боровский. Но вскоре эта эффектная картина вновь сменилась снежным бураном. Мы опустились до нижнего слоя циклона, где огромные массы снега вновь подхватил сильный ветер и начал свою круговерть. На этой высоте температура воздуха и влажность были уже выше. Снег начал налипать на стекла иллюминаторов, мешая обзору. Еще минута — и разглядеть что-либо за бортом было уже невозможно. Мы с геологом, не сговариваясь, бросились в кабину пилотов — там работали ультразвуковые дворники, и обзор у пилотов должен был быть шикарным. Через минуту к нам присоединился и Ковалев.

— Триста метров, — начал отсчет второй пилот, не отводя взгляда от приборной панели. — Двести пятьдесят. Двести.

— Приступаю к торможению, — отозвался Репей и потянул на себя какой-то рычаг. Мы ощутили легкую перегрузку.

— Сто пятьдесят.

За окном по-прежнему не было видно ни зги. Лишь белая пелена снега.

— Сто метров. Восемьдесят. Семьдесят. Полсотни.

— Стоп машина, — отрапортовал Саша и заставил челнок зависнуть на месте.

Мы огляделись, и Ковалев разочарованно протянул:

— Мдааа… Видимость не больше пятнадцати метров.

— Командир, ниже спускаться опасно, — доложил первый пилот.

— Да знаю я! — с досадой ответил Егор и посмотрел на нас с Леонидом. Старый геолог почесал затылок и предложил:

— Подождем, когда распогодится?

Мы переглянулись. Ничего больше не оставалось, и Ковалев отдал приказ:

— Будем ждать. Мы же не хотим снести какую-нибудь избу или сарай аборигенов. Они нам после такого прибытия спасибо не скажут. Первый пилот, заступить на вахту. Коля, сменишь его через час. Третьим подежурю я. Остальным — отдыхать.

Все разбрелись по своим местам. Я заглянул в свой импровизированный медицинский отсек и проверил показатели Марии. Девушка все еще была без сознания, но температура тела уже была близка к нормальной. Вводимые препараты и питательные вещества уверенно вели метаболизм моей пациентки к стабильным показателям. Пожалуй, такими темпами ей и суток не нужно будет на восстановление, к вечеру очнется. Я отключил подачу кислорода в кровь. Легкие уже полностью избавились от инородной жидкости, и девушка вполне могла дышать самостоятельно. Убедившись в этом, я вышел из бокса и занял свое место в хвосте.

Несмотря на то, что пилоты приглушили свет в салоне, спать мне не хотелось. Нужно было продумать дальнейшую тактику действий. Особенных проблем от кого-либо из экипажа «Ермака» в обозримом будущем я не ждал. В конце концов, это я проводил отбор большей часть команды «Магеллана» и был знаком со всеми психотипами экипажа. Мне были известны все их слабости, их страхи и их тайны. Вживленные в мой мозг чипы, усиливающие сенсорные и псионические способности, позволяли мне беспрепятственно считывать все известные волновые излучения мозга. Этой привилегией наделялись все медицинские работники, достигшие высшей квалификационной категории. И я без какого-либо зазрения совести пользовался своими необычными способностями там, на «Магеллане». Я мог легко считывать эмоциональный фон любого члена экипажа. Мог проверять основные показатели его организма: пульс, давление, температуру тела, газовый состав крови и ее формулу в режиме реального времени, стоило лишь пациенту пройти элементарный осмотр в автодоке. Также я мог влиять и на эмоциональный фон любого человека. Этой функцией своего апгрейда я гордился больше всего, она не раз выручала меня в сложных ситуациях. Стоило лишь немного подкорректировать психологическое состояние своего собеседника, слегка подтолкнуть его эмоциональный фон в ту или иную сторону, и нужные мне решения нужными мне людьми принимались без какого-либо труда. Конечно, я не пользовался этими способностями в корыстных целях. Наше общество достигло такого уровня экономических свобод, когда личное богатство или положение уже не играли никакой роли. У всех было всё, и каждый мог достичь в своем ремесле абсолютно любых высот. Ограничений не было никаких, кроме установленной искусственным интеллектом очередности на управленческие должности. Все зависело от трудолюбия человека, его заинтересованности и личностных качеств. В подавляющем числе случаев я пользовался своими способностями исключительно во благо всего экипажа. И только изредка для того, чтобы избежать ненужных мне споров и трений с коллегами.

Но сейчас проблема заключалась в том, что собственным источником энергии эти микрочипы в моей голове не обладали. Они работали лишь в связке с установленными на космических кораблях и станциях ретрансляторами — своеобразными усилителями сигнала и одновременно источниками беспроводной энергии. Здесь же, на Земле, я был лишен своих сверхспособностей и именно поэтому в последние часы пребывал в легком шоковом состоянии. Я не мог повлиять ни на кого, даже на самого себя. И при этом мне нужно было каким-то образом вывести Марию на чистую воду. Да, к хорошему привыкаешь быстро.

Я ни капли не сомневался в том, что Мария будет что-то скрывать и утаивать. Она еще не пришла в сознание, а я уже не доверял ей. Ковалев был абсолютно прав: она точно знала, что окажется на этой планете в составе первой экспедиции. Она готовилась к этому заранее. Более того, готовилась она к этому задолго до нашего отбытия с Земли. А иначе, зачем тогда обходить все возможные системы безопасности и подделывать свои анализы во время предполетной подготовки? Да, она прошла первую волну отбора в экипаж, поскольку ее профессия пилота межзвездного крейсера вкупе с высочайшей квалификацией автоматически гарантировали ей место в высшем командном составе «Магеллана». Но как ей удалось пройти медицинскую комиссию и утаить свою беременность? Да-да, я узнал о том, что в теле Марии находится спящий эмбрион, только час назад, когда запустил программу сканирования ее крови. Уровень хорионального гонадотропина человека соответствовал четырем неделям беременности. Я сперва даже не поверил, но, пока Ковалев занимался погрузкой ее личных вещей на «Ермак», провел полное сканирование ее организма и обнаружил спящий эмбрион. Акушеры на Земле часто пользовались таким способом контрацепции. При наступлении нежелательной беременности вместо примитивного и морально устаревшего аборта применялся метод «замораживания» эмбриона. Пациентке вводили в кровь специальные наниты, укрывавшие собой развивающийся эмбрион и способные сохранять его жизнеспособность в течение всего репродуктивного возраста пациентки. Эмбрион же, находясь в капсуле из нанитов, переставал развиваться. Наниты выполняли для него роль кокона, поддерживая уже сформированные клетки в жизнеспособном состоянии, но блокируя их дальнейшее деление. Единственная особенность такого способа прерывания беременности заключалась в том, что полагающийся при наступлении естественной беременности гормональный всплеск сохранялся довольно долго, иногда до полугода.

Марии же каким-то образом удалось обхитрить систему и совершить подлог собственных анализов. Причем сделала она это трижды: на Земле во время самого первого отбора и дважды уже непосредственно перед стартом миссии. Цель же такого подлога для меня была загадкой. При ее нежелании вынашивать в будущем этот плод она могла избавиться от него при помощи тех же самых нанитов, достаточно было лишь запрограммировать их на это. Но она решила рисковать и замораживать беременность, а после лететь в далекий космический поход. Стало быть, в какой-то момент собиралась вернуться к вопросу материнства. Вот только в какой именно момент? В новом мире? На другом краю нашей галактики? Зачем тогда она так рвалась вернуться на Землю, где очевидно, что нет и уже не будет никаких условий для вынашивания, а самое главное, для воспитания ребенка? Я уже молчу про отцовство, этот вопрос вообще был за гранью моего понимания.

Своими размышлениями я сам загнал себя в угол и начал хандрить. Мне каким-то образом нужно разговорить и склонить к откровенности девушку, которая приложила невероятные усилия, чтобы оставить свою маленькую тайну при себе. Причем я не раскусил ее, имея на руках такие огромные псионические возможности тогда, на «Магеллане». Как же я заставлю ее говорить тут, на Земле, да еще и без каких-либо сверхспособностей?

— Не спится, Герман Степанович? — услышал я хриплый голос нашего геолога и пожал плечами.

— Можно просто Герман, — улыбнулся я геологу и повернулся к его креслу.

— Хорошо, — легко согласился доктор Боровский и, немного сузив глаза, спросил. — А можно я вопрос тебе задам, начмед?

Я кивком пригласил его быть откровенным. Доктор встал со своего кресла и пересел ко мне в ряд. Он оглянулся по сторонам, словно проверяя, заинтересовал ли наш разговор еще кого-либо, и вновь посмотрел на меня:

— Вот скажи-ка, Герман, это ведь ты проводил отбор кандидатов в экипаж «Магеллана»?

— Я проводил лишь медицинское освидетельствование… — попытался было уклониться от ответа я, но хитрый геолог перебил меня:

— Но именно от тебя зависело, будет одобрена кандидатура или нет.

— И от меня тоже, — уклончиво ответил я. Геолог еще раз оглянулся на спящего Ковалева и придвинулся ближе ко мне.

— А почему ты отобрал меня?

— Не понимаю вопроса, — честно признался я.

— Ну не будешь же ты отрицать, что, помимо меня, в экипаж «Магеллана» на должность начальника геологоразведки набивались и более молодые кандидаты?

— Не буду. Так есть, — ответил я, глядя в хитрые глаза доктора Боровского. — Вы показались мне более компетентным и мотивированным, нежели ваши молодые оппоненты. Ваши труды по теории эволюции почвы планет земного типа произвели на все научное сообщество огромное впечатление. Вы, без преувеличения, можете считаться прародителем науки терраформирование. Так почему же мне нужно было делать выбор в пользу другого кандидата?

— Но мой возраст! — возмутился доктор Боровский.

— А что с ним не так? — настала моя очередь возмущаться. — Вы проходили по всем медицинским критериям. По нижней границе, но, тем не менее, проходили. Мы не в двадцать первом веке живем, где ваш возраст незаслуженно окрестили бы «возрастом дожития». Плюс ко всему, я оценивал не только ваши медицинские параметры, но и психологическую устойчивость. Я тестировал вас на психосовместимость с остальными членами экипажа, и вы блестяще прошли все тесты. Я искренне удивлен вашим вопросом, Леонид Захарович.

Доктор Боровский потупил взгляд, словно прикидывая что-то в уме, но потом все же сдался и сказал:

— Там, на Земле, вместе со мной проходил отбор и мой сын. Это он попросил меня подать заявку в экипаж. Он знал, что после смерти моей жены, его матери, я не был привязан больше ни к одной точке земного шара и много путешествовал. Он думал, что, если я выдвину и свою кандидатуру, у нашей семьи будет больше шансов победить в отборе. Все свои наиболее значимые открытия я совершил в соавторстве с сыном, так что по регалиям он был не менее титулованным, чем я. Но все же вы выбрали именно меня, а не более молодого и сильного Константина.

— Леонид Захарович, — примирительно положив руку на плечо старику, ответил я, — вы только что сами ответили на свой вопрос. Данный полет лично для вас представлял сугубо научный интерес, хоть вы и не рассчитывали попасть в экипаж. Вы действовали по просьбе сына, чтобы оттянуть на себя часть голосов при отборе. Но меня лично покоробила такая тактика Константина Леонидовича. Да, в его послужном списке достижений было не меньше, чем в вашем, но я ориентировался на личные качества будущих членов экипажа не менее, чем на профессиональные. Без этой его выходки мне было бы сложно выбрать между ним и его оппонентами, но он решил схитрить, а стало быть, не был уверен в себе. Что, собственно, и определило его судьбу.

Доктор Боровский улыбнулся мне и примирительно протянул руку для рукопожатия:

— Вы полностью удовлетворили мое любопытство, юноша. Я благодарен вам за честность. Мне отрадно знать, что не пора еще сдирать подковы.

Доктор бросил свой взгляд мне через плечо и указал на иллюминатор:

— Похоже, буря стихает. Очень надеюсь, что вскоре мы увидим наш новый дом.