Прибытие

Глава 28 Кореллы

Как же нам повезло в тот день! Не день, а сказка. Наверное, впервые за все время нашего пребывания на планете команда испытала столь мощный эмоциональный подъем. Но перед этим, конечно, пришлось натерпеться страху. Впрочем, обо всем по порядку.

Нам с Чаком удалось добраться до технического этажа подземного сооружения «небесных людей». На протяжении всего пути мы не встретили ни единой пустой капсулы. Все были заняты развивающимися плодами разной степени созревания — от самых ранних сроков до почти готовых к самостоятельной жизни особей лет десяти. Процентное соотношение мальчиков и девочек на первый взгляд было одинаковым. Мне в глаза бросилось генетическое разнообразие. В отличие от нашей программы заселения дальних рубежей клонами ста лучших генетических представителей человечества, наши визави использовали куда более разнообразный продукт. Пока мы шли по заданному «Ермаком» маршруту, я пересмотрел не менее двух сотен капсул, и все их обитатели оказались уникальными.

По ходу изучения локации я делился своими впечатлениями с командой. Чак отдал мне свой наушник и медленно шел следом, стараясь не подходить близко к жутковатым инкубаторам.

— Как думаешь, Герман, — спросила у меня вдруг Мария, — а эти дети рождаются беспомощными?

Я понял суть ее вопроса. Согласно технологии, разработанной нашими учеными, эмбрионы в инкубаторах должны были развиваться лишь до десятого месяца внутриутробного развития, они покидали свои капсулы беспомощными младенцами, как, собственно, и их сверстники, рожденные естественным путем. Именно поэтому, помимо генетически модифицированных эмбрионов, у нас на борту было так много колонистов. В основном это был обслуживающий персонал для первых детей. По сути, «Магеллан» — это огромный галактический детский сад. А эти, судя по всему, вырастают в своих инкубаторах до состояния почти взрослого человека. Или, точнее сказать, гуманоида. Я не мог со стопроцентной уверенностью утверждать, что мы были генетически идентичны друг другу.

— Думаю, эти капсулы неспроста такие массивные, — ответил я. — Вполне возможно, в них заложена и функция тренировки нервно-мышечной активности. Электростимуляторы, биологические катализаторы роста и, возможно, какие-то иные биоинженерные технологии, о которых мы еще не знаем.

— То есть они рождаются почти взрослыми, но с разумом грудного ребенка?

— Я не знаю, — честно признался я. — Но то, что они не рождаются такими беспомощными, как наши дети, — это факт. Экземпляр, утонувший у меня на глазах, обладал координацией и мышечной силой. К тому же он каким-то образом добрался до бассейна и продержался на плаву некоторое время. Даже дыхание задерживал целенаправленно, иначе он до озера не дотянул бы. Ему тогда не хватило каких-то двадцати секунд до поверхности.

— Бедненький, — с печалью голосе отозвалась Мария.

— Не думаю, что они беспомощные. Слышали про феномен детей Маугли? Если вкратце, то существует гипотеза, что если ребенка не поместить до определенного возраста в среду людей, то он так и останется до конца дней своих просто животным. До определенного момента нужно запустить механизм социализации и обучения, по-другому человеком не становятся. А тут налицо нестыковка. Если до десяти лет эти существа не видели мир, не слышали речи, никак не развивали свой мозг, а просто болтались в невесомости капсулы, из них на выходе получатся в лучшем случае дикие звери. Думаю, капсулы небесных людей каким-то образом записывают информацию прямо в мозг этим детям.

— Что-то вроде предустановленной еще на заводе операционки для компьютера? — уточнила Мария.

— Ну, если утрировать, то да. Похоже.

— Герман! — вдруг позвал меня Чак, указывая на что-то в стороне от той аллеи, которую мы выбрали в качестве тропы к точке выхода.

— Что там у вас? — поинтересовался Ковалев.

— Ну, очевидно, не такие уж они и безобидные, как может показаться на первый взгляд, — ответил я, разглядывая груду человеческих костей возле разбитой пустой капсулы.

— Это ужасно, — прокомментировала Мария.

— И соглашусь с тобой, Мария, и возражу, — ответил я.

— Что ты имеешь в виду?

— Очевидно, что план этих «небесных людей» был несколько сорван. Не поверю, что такую репродуктивную базу могли оставить без сопровождения и курирования со стороны персонала или хотя бы роботов. Кто-то должен был встречать новых колонистов. Учить их уму-разуму, кормить, социализировать, обучать и давать путевку в жизнь. Автоматика лишь растит сами эмбрионы, остальную работу должны были выполнять люди.

— Небесные люди, — поправил меня Ковалев.

— Ну да, — согласился я и тут же осекся. — А что, если…?

— Нет, нет, нет, Герман! — взволнованно вмешался наш геолог в разговор. — Ты же не хочешь сказать, что те представители человечества, которых мы встретили на поверхности — это и есть те самые небесные люди?

— Возможно, их потомки, — пожал я плечами. — Может, не все, может, только правящая верхушка. У меня, во всяком случае, сложилось впечатление, что кнес что-то не договаривает.

— А что, вполне правдоподобная версия, — согласился со мной Ковалев. — Кнеса, вернее, его род оставили на Земле в качестве колонистов. Они должны были следить за рождаемостью и воспитанием новых особей, плодить и размножать разумную жизнь на планете. Но в какой-то момент в одном из поколений созрела крамольная мысль о том, что с ростом численности на Земле их разумных собратьев их собственная власть рассеивается.

— Ну да, — подхватил я его мысль. — Так, сейчас кнес и его семья на местном уровне — цари, правители, элита. Обладая теми знаниями, которыми обладали их предки, они без особого труда могут тысячелетиями оставаться у власти и как сыр в масле кататься. Ни тебе дефицита в людских ресурсах, ни тебе дефицита в еде.

— Фу, хватит! — оборвала нас Мария. — Вы такие мерзости говорите! Как такое вообще возможно вообразить? Это же аморально!

— А что есть мораль? — спросил доктор Боровский. — Суть морали — общепринятые нормы. Если общим коллективным решением было когда-то принято за норму поедать себе подобных, то с течением времени и сменой поколений каннибализм будет восприниматься большей частью общества как абсолютно приемлемая норма поведения.

— Господа, вы упускаете один существенный момент, — возразил Ковалев. — Нас нет на Земле всего три сотни лет. А это очень маленький срок, для того чтобы так сильно изменился весь моральный облик планеты.

— Соглашусь с начальником, — отозвался я. — Если наша страшная теория верна, то собака зарыта где-то в ином месте.

— Какая собака, полковник? — ругнулся Чак Ноллан, разглядывая все новые и новые встречающиеся на нашем пути кости. — Тут трупов набирается на целое кладбище. Как вы это объясните?

— А ты представь себя на месте этих несчастных.

Чак непонимающе уставился на меня. Я объяснил свою мысль:

— Ты вылупляешься уже дееспособной особью. А вокруг, вместо заботливых сородичей — темнота, холод, капсулы с такими же, как и ты, детьми и никаких ответов. Да что там? Самого понятия «вопрос и ответ» у тебя нет. Ты стерилен, как младенец. Тобой движут лишь инстинкты. А основной из них — это…

— Голод, — продолжил за меня Чак.

— Верно. И что ты будешь делать, когда в голове нет понятия морали, и тебе некому объяснить, что кушать соседа по капсуле — неэтично? Что делают звери, когда жрать охота?

— Жрут.

— Вот именно. И зачастую себе подобными тоже не брезгуют. Инстинкт он, знаешь ли, сильнее морали.

Чак ничего не ответил. И вообще столь тяжелый разговор повлиял на всех угнетающе. В эфире наступила плотная тишина, которую нарушил голос Ковалева:

— Интересно, а сейчас вместе с вами там есть кто живой?

— Товарищ майор! — рыкнул на него Чак Ноллан, слышавший весь разговор через мой громкоговоритель. — Вот до вашего вопроса я просто боялся этого места, а теперь готов обосраться от страха. А я, между прочим, на войне был. Смерть видел. Сам убивал.

Все посмеялись. Но на самом деле, смех смехом, а ну как набегут голодные каннибалы из числа ранее вылупившихся? А у нас при себе ни плазменных пистолетов, ни генераторов защитных полей. От этой мысли мне тоже стало не по себе, и мы с Чаком, не сговариваясь, ускорились.

К счастью, до точки выхода мы никого так и не встретили. Местом выхода оказалась такая же лестница, как та, которую мы преодолевали, вылезая из бассейна. Заканчивалась она таким же люком, с которым уже имел дело Чак, а потому он полез по лестнице первым и принялся колдовать с электрической схемой питания замка. Я же остался внизу прикрывать его.

С каждой минутой пребывания внизу, среди этих красных капсул с плавающими в них детьми я ощущал, как страх овладевает мной все сильнее. Напряжение росло ежесекундно. Я постоянно оглядывался. Мне начало казаться, что то тут, то там из темноты до меня доносятся шорохи. Где-то чудились шлепки босых ног по бетону. Где-то — тихий вздох.

БАХ! Что-то грохнуло у меня за спиной, и я резко отпрыгнул в сторону, одновременно группируясь и готовясь дать отпор невидимому врагу.

— Док! — послышалось сверху. — Отвертку уронил. Подай, будь другом! Ты чего там улегся? — подсветил меня Чак своим фонарем. — Отвертку, говорю, подай! Мне тяжко слезать.

Я мысленно выругался на Чака, но решил не подавать вида, что мне страшно:

— Не разлегся я, отвертку твою ищу, — как можно небрежнее ответил я и начал ползать в темноте, шаря руками по полу в поисках отвертки. Я примерно представлял, куда она укатилась. Мой нагрудный фонарь уже почти перестал работать, выхватывая из темноты лишь несколько сантиметров.

«Дурак безрукий, — бубнил я себе под нос, шаря руками по полу, — чуть до инфаркта не довел».

— Аааа! Твою мать! — выкрикнул я, нащупав рукой что-то мягкое и теплое. Фонарь на мгновение выхватил из темноты голую грязную ступню, которая после моего выкрика дернулась в сторону от меня.

« Господи, хоть бы показалось!» — взмолился я.

— Что случилось? — крикнул сверху Чак.

Я шикнул ему, приставляя палец к губам.

— У тебя фонарь еще пашет? — зашипел я, пятясь спиной к лестнице.

— Да, — так же шепотом ответил мне Чак, — а что такое?

— Выкрути на полную и посвети передо мной, пожалуйста.

— Батарея же сядет… — начал было ныть Чак, но я процедил сквозь зубы:

— Свети!

Я думал, что момент, когда я задыхался в полной темноте на дне озера, был самым страшным в моей жизни. Ох, как же я тогда ошибался. Узкий длинный луч фонаря Чака, направленный в мою сторону сверху вниз, выхватил в метре от меня стену мертвецки-бледных детей с белыми бельмами вместо зрачков. Абсолютно слепые, они медленно шли в нашу сторону. Сначала я увидел первые ряды — человек десять-пятнадцать. Затем Чак, видимо, проглотивший от страха язык, выкрутил фонарь на полную мощность, и я увидел, что передо мной стоит целая толпа незрячих, тянущих вперед свои руки детей разных возрастов и полов. Лица и тела их были истощенными, кожа да кости, и болезненно бледными. Некоторые из них имели серьезные травмы и кровоподтеки.

Я чуть не подавился подступающим к самому горлу пульсирующим комком. Разумом я понимал, что каждый из них — всего-навсего ребенок. Но вместе они — голодная толпа. А мы тут чужаки.

Спиной я уперся в лестницу и чуть не вскрикнул от неожиданности. Обернулся, и мой фонарь выхватил из темноты еще одну стену детей.

— Чак, — прошипел я, медленно поднимаясь на ноги и взбираясь на первые ступени металлической лестницы, — что угодно делай, но открой этот чертов люк!

Чака долго упрашивать не пришлось. Он вновь убавил свет своего фонаря и принялся ковыряться в механизме.

— Отвертку нашел?

— Ты издеваешься? — прошипел я, стараясь как можно тише подняться выше.

— Ладно, у меня еще есть, — донеслось до меня сверху, и тут мой фонарь окончательно сдох.

Я остался внизу, в кромешной тьме. Страх начал переходить в панику. Я замер, пытаясь унять биение сердца и прислушаться. И услышал я то, что менее всего хотел бы. Я услышал приближающиеся ко мне шаркающие шаги, услышал чье-то дыхание буквально в метре от меня, и тут меня осенило. Если раньше мой фонарь, пусть даже и тускло светивший, мог их отпугивать или даже слепить, то теперь привыкшие к постоянной темноте местные обитатели видели меня, как облупленного. И не только видели, но и слышали, поскольку ботинки от скафандра не могли не издавать громкого клацанья о металл лестницы.

Чирикнула рация, и последовал громкий возглас Ковалева. Я только сейчас понял, что забыл выключить громкую связь:

— Что там у вас, ребята?

И, словно по команде, вся эта толпа детей кинулась на звук, издавая истошный визг. Я изо всех сил начал перебирать руками и ногами по лестнице, уже не видя смысла соблюдать тишину:

— Открывай гребаный люк! — орал я Чаку.

— Я пытаюсь! — кричал в ответ Чак. — Не видно же ничего!

— Герман? Что там у вас творится? — не унимался голос в рации.

Я взглянул наверх и увидел, что фонарь Чака потускнел, уже еле-еле выхватывая из темноты зияющую перед ним дыру с коммуникациями.

— Торопись, Чак!

Моей ноги кто-то коснулся. Я отбрыкнулся, но касание повторилось. Затем еще и еще, все выше и выше. Чьи-то цепкие руки дотягивались уже до моих колен. Я уперся в ноги Чаку и, переместившись на другую сторону лестницы, начал подниматься уже лицом к напарнику. Цепкие руки уже не просто трогали мои ноги, они уже пытались схватить меня за грубый материал скафандра и дергали вниз.

— Чааак! — уже орал я, — они нас сейчас сожрут! Их сотня, не меньше!

— Если ты думаешь, что я сверху увидел меньше твоего, ты ошибаешься! — выпалил мне Чак прямо в лицо трясущимися от страха губами и вновь принялся ковырять незнакомую микросхему. — Сотня? Да ты оптимист! Отбивайся, давай! АААА, они и меня уже хватают!

Я начал колотить темноту ногами, раздавая увесистые пинки настырным хозяевам цепких конечностей. Сбросил одного, второго, третьего, а они все лезли и лезли вверх, издавая странное шипение своими маленькими хищными ртами. Некоторые уже висли на нас, пытаясь подтянуться прямо по штанам скафандров. Чак тоже начал дергать ногами — видимо, по нему тоже ползли. Чувство омерзения вперемешку с животным страхом овладели мной. Мы уже не слышали выкриков обеспокоенного Ковалева. Мы просто отбивались от неминуемой гибели.

Когда я уже начал уставать держать на руках свой собственный вес и вес не менее трех продирающихся ко мне подростков, сверху раздался долгожданный шипящий звук открывающегося люка. Чак довольно прытко полез первым — куда только делась боль от переломанных ребер? За ним в люк протиснулся и я. Он помогал мне отпихнуть от себя шипящих и кусающих мой скафандр существ — людьми их назвать у меня не поворачивался язык. Затем мы вместе закрыли крышку люка и, усевшись на нее, перевели дух.

— В следующий раз, Егор, — прохрипел я в эфир, задыхаясь, — на разведку пойдешь ты!

— Я так и не понял, что у вас там стряслось?

— Да так, с местными познакомились.

— Да? И как они вам?

— Ничего. Душевные ребята.

Мы рассказали обо всем, что пережили, товарищам на «Ермаке». Те посоветовали нам замуровать люк моей клей-пеной, что я и сделал немедля. И только затем мы смогли встать с люка, из-под которого до сих пор доносился скрежет ногтей, чтобы осмотреться.

Оказались мы в сравнительно небольшом помещении, в котором находилось пять огромных теплых металлических механизмов. Ориентироваться было легко, поскольку в этом помещении стены тоже на нас реагировали и испускали свет.

— По форме напоминают древние двигатели внутреннего сгорания, только огромные, — предположил Чак, обходя кругом один из механизмов. — Вот, даже маховик имеется.

— Ну да, — согласился я, — взгляни, от каждого из них в стену напротив тянутся какие-то толстые трубы. Видимо, для выведения отработанных газов.

— Точно. Видимо, их технологии от наших технологий недалеко ушли. У нас же тоже планировалось на первых этапах дизельные генераторы использовать в качестве резервного источника энергии.

— Это означает лишь одно, — подмигнул я Чаку Ноллану. — Если тут есть двигатели, значит, где-то рядом есть и топливные баки.

— Согласен.

Баки мы нашли довольно быстро, как и выход из сооружения. С технического этажа, на котором мы оказались, к поверхности вела длинная шахта. Лифт, естественно запустить не удалось, и мы с раненым Чаком с горем пополам минут за сорок преодолели это препятствие. На поверхности нас уже ждал Сергей Козырев на авиетке. Сперва он эвакуировал своего раненого товарища на «Ермак». Чтобы я не замерз, ожидая своей очереди на эвакуацию, Сергей привез для меня новенький шлем взамен тому, что я оставил в пещере, а затем вернулся и за мной.

Сдав смену нашим пилотам Саше Репей и Коле Болотову, я первым делом занялся здоровьем пострадавшего от моих рук Чака Ноллана. Я поместил его в капсулу Марии, которая, проведя диагностику, выдала в итоге неутешительный вердикт — перелом четырех ребер и повреждение правого легкого. Но в любом случае вылечить подобные травмы было мне под силу, а потому суровый десантник на меня в обиде не был. Напротив, пока я возился с его анализами и подбирал нужную программу лечения, он остановил меня, взял за руку и сказал:

— Не знаю, док, что у вас там с самооценкой, но, по сути, на ближайшие десятилетия вы у нас в группе будете самым ценным кадром.

— Мы теперь все друг от друга зависим, Чак. У каждого своя роль. Свою ты сегодня выполнял отлично.

Затем я ввел десантнику успокоительное и дал ему уснуть. Наниты лучше работают, когда пациент находится в состоянии покоя.

Пока я трудился над Чаком, пришла добрая весть от пилотов. Репей сообщил, что в баках — прекрасного качества дизельное топливо, которое они с легкостью превратят в керосин для «Ермака».

Недовольной нашей вылазкой осталась лишь Мария. Несмотря на положительный исход, она не упустила возможности уколоть меня:

— Между прочим, товарищ полковник, — холодно проговорила она, когда мы с Ковалевым решали, какие в дальнейшем предпримем шаги, — вы так и не нашли нефть. А вся ваша затея с полетом к озеру базировалась на том, что именно тут кнес и добывал свои бочки с нефтью.

Не дождавшись ответа, девушка удалилась в кабину пилотов. Я поглядел на Ковалева, удивленный таким выпадом. Мы ведь нашли лучше, чем нефть — мы нашли качественное топливо, а победителей, как известно, не судят. Но Ковалев только отмахнулся:

— Да не обращай внимания. Мы тут слегка повздорили. Пока вас не было, мы опять поймали сигнал, о котором тогда говорила Мария.

— Что значит «опять»? — удивился я.

— А я тебе не говорил? Извини, видимо, вылетело. Ты когда пропал в первый раз, ну, когда тебя чуть не сожрали медведи, мы уже ловили этот сигнал. Просто тогда не до этого было, а сейчас он был четким, ярким. Отличный сигнал, одним словом. Ну, и нашей амазонке взбрело в голову немедленно лететь к нему.

— А ты что?

— А я отказал. Нам для начала нужно произвести разведку над местом крушения двух других челноков и собрать уцелевшее оборудование. Может, кого и похоронить. Товарищи все же наши. А так, пока мы будем туда к северным широтам летать, тут уже все снегом занесет, и хрен мы чего найдем. К тому же я думаю, что для начала неплохо было бы соорудить базу у подножия плато. Место там изумительное. С трех сторон оно прикрыто непроходимыми лесами, а с четвертой — незамерзающим озером. Чем не место для хранения топлива и строительства базы? Не все же время ютиться нам в «Ермаке».

— Логично.

— Ну и я про то. А она взъелась на меня. Ну, знаешь, как женщины умеют? У них, если не удается твоей логике противопоставить свою, включается последний женский аргумент.

Я вопросительно взглянул на Егора.

— «Ой, всё!» называется. Уперлась, что туда нужно лететь, и ни в какую.

— Ну так давай на голосование вынесем. Я тебя поддержу. Десантники, думаю, тоже. Пилоты, конечно, будут за нее, но у нас еще есть геолог. Так что переломим ситуацию. Ну или тоталитаризм включай. Ты же у нас начальник.

— Нет уж. Я по-людски хочу.

— Ну, вот вернутся ребята, тогда и проголосуем.

— Договорились.