Приключение взрослых

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Улицы уводили все выше и выше — в гору.

— Сашка, а шикарные были галстуки!

— Что ж ты не взял?

— Еще чего!

— Ну, так и нечего говорить.

Город проснулся. Жизнь из домов выплескивалась на улицы.

Толстая тетка, расстелив прямо на тротуаре узорчатый ковер, поливала его из чайника и посыпала стиральным порошком.

В раскрытых дверях маленькой парикмахерской, прислонясь друг к другу, стояли черноволосый мужчина и высокая молодая женщина, оба в белых халатах.

Они слушали: наискосок, в деревянном доме с балконом, кто-то играл на рояле.

— Вундеркинд Юрка Корецкий, вместе учились, — объяснил Костя.

Все выше и выше уводили булыжные улицы. На одном из поворотов Саша оглянулся и вдруг увидел внизу весь город.

Крыши хромыми ступеньками резко уходили вниз, в хаос кварталов, заводских труб, переулков и площадей… А там, дальше, вполнеба стояла густая синева…

Саша дернул Костю за руку.

По небу полз пароходик…

— Море?!

Костя снисходительно подмигнул.

— Обыкновенное море.

И тут в Саше прорвалось какое-то щенячье ликование. Он бежал по покрытому плитками тротуару, подпрыгивал, схватил обломок бамбуковой палки, подкинул ее вверх, поймал, потом с треском провел ею по частым железным прутьям изгороди, за которой тотчас залаяла собака.

Громадный, свирепый пес гнался за Сашей с той стороны забора. Но изгородь была крепкая, и Саша бесстрашно мчал, громыхая по ней палкой… Внезапно изгородь кончилась открытой калиткой.

Саша и пес очутились друг против друга…

Саша в ужасе отскочил на мостовую.

Собака была на цепи… Она разрывалась от злобного лая.

Саша перевел дух.

— Смотри, Киселев, дорезвишься! — подошел Костя. — Я с твоим трупом возиться не буду.

В маленьком, тихом переулке, куда они свернули, еще слышался собачий лай. Посреди булыжной мостовой бежал широкий ручей. По ручью плыла утка с утятами.

— Здесь! — сказал Костя, толкая зеленую калитку. — Он — Василий Васильевич, она — тетя Клава. Усек?

Саша опасливо поглядел по сторонам. Собак не было видно…

В глубине двора стоял белый одноэтажный домик. По всему его фасаду, обвитому зацветающими вьющимися растениями, висели клетки с птицами.

Под оглушительное чириканье и свист они без стука отворили дверь и сразу же натолкнулись на пожилую женщину с тазом мокрого белья.

— Костик! Откуда ты взялся? А где мама?

— Что я, без мамы не могу? — оскорбился Костя. — Мама в Москве. Вот — живой привет передает…

— Так проходите ж, будьте ласковы… Вася! Вставай! К нам гости!

Они прошли одну комнату, другую. Из третьей навстречу им вышел худой усатый старик со спущенными подтяжками.

— Так-с!.. — Он проницательно оглядел пришельцев. — Из дому сбежали?

Саша помертвел.

— Конечно! — беззаботно ответил Костя. — Мама надоела уговорами — езжай да езжай на каникулы. От одних уговоров сбежишь…

— А телеграмма где?

— Да что ты привязался? — Тетя Клава уже накрывала на стол. — В самом деле — не дети…

— А с него станет, я его, шалопута, насквозь знаю! — Старик все же подошел к Косте и указал на свою щеку.

Костя поцеловал.

— А это что за стручок?

— Рекомендую: мой друг Киселев Александр, в будущем — великий поэт, тезка Пушкина, а ныне учащийся девятого класса.

— Не трещи. Садитесь, хлопцы, к столу. Чем богаты, тем и рады. Я ж не знала, что будут гости…

На столе уже дымился котелок с гречневой кашей.

— А где багаж? — спросил неугомонный старик.

— Налегке! — бодро ответил Костя, садясь за стол. — А ля фуршет! Как здоровье, дядя Вася?

Старик неодобрительно покачал головой.

— Ну, что Семен?

— Папа работает! Привет передает!

— Да кушайте, кушайте! Вот прошлым летом сама закатывала. — Тетя Клава поставила на стол трехлитровую банку с персиковым компотом. — А ты не мешай, уйди!

Неожиданно старик повернулся и послушно скрылся в своей комнате.

— В кашу, в кашу персики кладите! — Тетя Клава присела против ребят. — Мой-то на пенсию вышел. Раньше одни канарейки были, теперь новое учудил.

— Чего? — спросил Костя с набитым ртом.

Тетя Клава перегнулась через стол, прошептала:

— Краски переводит… Художник! — Она поджала губы. — Он вам покажет, покажет! И еще кошек завел… Увидите! Милиция по три раза на день приходит.

— Почему? — удивились разом Саша и Костя.

— Да он на двенадцать лет меня старше, вот и чудит, — непонятно ответила тетя Клава. — Ну, вы кушайте, а я белье развешу.

Ребята остались одни.

— Ты вправду ешь! Не стесняйся! — сказал Костя. — В гробу я видел гречневую кашу! На персики налегай!

Но доставать персики из трехлитровой банки было не просто. Они соскальзывали с ложки и шлепались обратно в сироп.

Костя покосился на Сашины упражнения, пододвинул банку к себе, встал, засучил рукав.

— Экскьюз май финкль, как говорят англичане. — Он просунул руку в банку и схватил персик.

— Что это значит? — спросил Саша.

— Это значит — простите мне мои пальцы, идиома. — Костя дергал рукой. Рука обратно не вынималась.

— Опусти поглубже, намажется соком, выскользнет, — посоветовал Саша.

Но воспользоваться советом Костя не успел.

— Так-с!.. — В дверях снова стоял Василий Васильевич.

Костя что есть силы дернул рукой. Банка приподнялась над столом, тяжело повисла на кисти…

Даже тетя Клава, как назло появившаяся в этот самый момент, была явно недовольна.

Костя грохнул банку на стол, опустил руку в сироп… Рука вынулась.

— Так-с!..

Тетя Клава молча подала посудное полотенце. Костя медленно обтер руку, покашлял.

— Ну, чем я виноват, что Сашка обронил туда полтинник?

— Ну да? — поразилась тетя Клава. — Как же это?..

— Непостижимо! — Костя приходил в себя. — Хотел фокус показать и уронил!

— Достали?

— А как же? — Костя залез в карман, издали блеснул монетой. — Вот она! Дядя Вася, покажите картинки!

Старик пошевелил усами.

— Откуда знаешь?

— До Москвы дошло! Художники волнуются.

— Врешь! Клава растрепала! Ну, пошли, увидишь…

Саша встал, поблагодарил хозяйку и пошел следом за Костей.

Действительно, комната была увешана картинами. Но разглядеть их не дали три абсолютно одинаковые черные кошки. Они соскочили с подоконника, кинулись в ноги, стали мелко когтить ботинки и брюки вошедших, сверкая желтыми глазами.

— Машка, Дашка, Мурка! — представил хозяин черных дьяволов. Как он их различал, было непонятно.

Коготки прошивали брюки и ощутимо царапали ногу.

— Ко-шки! — рявкнул Василий Васильевич.

В мгновение ока черные молнии метнулись через комнату к полупустой этажерке. Каждая тварь застыла на отдельной полке…

— То-то! — сказал Василий Васильевич и непонятно добавил: — Сейчас будет.

Саша и Костя обратились к живописи. Все картины были на одну тему — фашистский концлагерь.

Вот заключенные едят шашлык. Приглядевшись, Саша заметил, что он из крыс…

Вот ночь. Человек смотрит в небо. В небе созвездия — колючая проволока…

Зима. Сложены поленницы дров. И рядом, чуть заметенная снегом, поленница трупов.

Саша оглянулся на художника. Тот сидел у окна в продранном раскладном шезлонге и заряжал охотничье ружье.

— Так-с, — бормотал Василий Васильевич, — так-с, погодите немного…

А вот на другой стене — сторожевая вышка. Огромный солдат в каске играет на губной гармонике…

— Я такое уже сто раз видел, — шепнул за спиной Костя.

Саша снова посмотрел на художника.

Старик сидел у раскрытого окна и целился во что-то.

Оглушительный выстрел. Дым. Кисло запахло порохом. Кошки сорвались со своих полок.

Василий Васильевич оставил ружье на подоконнике и бросился вон из комнаты.

Ребята подбежали к окну.

Двор как двор. Ничего не видно. Кусты, несколько цветущих деревьев… Между ними развешенное на веревке белье… Пустые качели…

Старик подошел к кустам, нагнулся, стал что-то подбирать.

— Не соскучишься! — сказал Костя.

— Точно! — радостно подтвердил Саша. Ему никогда еще не было так интересно.

Василий Васильевич вернулся, держа в ладонях несколько трепещущих воробьев.

Он швырнул их на пол. Кошки алчно набросились на добычу. Они урчали, как тигры.

— Ну, что? — Старик внимательно оглядел картины, будто видел их в первый раз.

В комнате еще воняло порохом.

— Вы были в плену, да? — спросил Саша.

Впервые он видел совсем рядом, не в кино, живого человека, который был в фашистском концлагере…

— Что сказать, дядя Вася… — Костя положил руку на Сашино плечо. — Техники не хватает. Со звездами, например, — в лоб.

— Где это было? В Освенциме?

— Нет… Было это не в Польше — в Германии…

— Ну вот! — снова перебил Костя. — Нам же идти пора. Еще наслушаешься… Нас ждут!

— Извините! — Саша взглянул на старика.

Тот неожиданно улыбнулся, огладил усы.

— Тикайте! Только чтоб позже девяти не являлись — мы, старики, рано ложимся. А если оголодаете — приходите раньше…