Приключение взрослых

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В кабинете истории шел ремонт, и поэтому историчка Олимпиада Николаевна привела 9 «Б» в географический кабинет, благо здесь тоже висели карты.

Саша сидел на предпоследней парте у окна и томился, как бывало всегда в последний день перед каникулами.

Повторяли русско-японскую войну 1904–1905 годов, и Олимпиада вызывала всех подряд.

Вчера он даже не брался за уроки. Пока пронесло.

Подперев кулаком голову, Саша с показным безразличием поглядывал то на учительницу, напряженно стоящую у стола, то в окно.

Ярусы московских крыш поднимались в сияющую голубизну весеннего неба.

На стене рядом с доской, среди диаграмм и карт, висел длинный плакатик:

— А ну-ка, ребятки, каковы все же причины поражения? Кто раскроет?

В данный момент причины раскрывал Сережка Цыганков. С указкой в руке он маялся у карты, снова и снова повторяя свой рассказ о бездарности командования, сдавшего Порт-Артур.

Но Олимпиаде Николаевне этого было мало.

— Кто же был комендант крепости? Как фамилия? Не подсказывать!

— Я не знаю, — тоскуя, повторил Сережа. — Не помню…

— Класс! Приготовьтесь пока к ответу на следующий вопрос: кто были защитники Порт-Артура?

— Женщины и дети! — крикнул Гвоздев с «камчатки».

Класс заржал.

Саша торопливо листал страницы учебника…

— Очень остроумно! — рассердилась Олимпиада Николаевна. — Вы невежи!

— Какие есть… — юродствуя, пригорюнился Гвоздев.

— Генерал Стессель, приближенный царского двора, — свистящим шепотом подсказал Саша, воспользовавшись тем, что внимание учительницы отвлечено Гвоздевым.

— Ах да! Его фамилия — Стессель!

— Садись, Цыганков! Тройка. А Киселеву, хоть и подсказал, — четыре. За то, что смотрит в корень вопроса. Если б не подсказка — пятерку бы поставила. Верно — Стессель был приближенный царского двора, поэтому именно он, а не такие люди, как адмирал Макаров, командовали Порт-Артуром… Теперь, ребятки, кто мне расскажет о том, кто же были рядовые защитники Порт-Артура и о сражении русского флота близ Чемульпо? Ты, Зверева?

Как всегда, по-дурацки многозначительно переглянувшись со своей подружкой Игнатьевой, к доске направилась Ленка Зверева — неисправимая троечница.

Этой четверки Саша не ожидал. Обрадовала даже не столько сама четверка, сколько то, что уже наверняка не вызовут. Сегодняшний день складывался удачно.

Утром оказалось, что, пока они были в кафе, мать помирилась с отцом. Саша воспользовался редкой атмосферой доброжелательства, царившей в залитой мартовским солнцем квартире, и, допивая в кухне чай, попросил рубль… Он даже рассказал им о кафе. О лысом…

Мама не рассердилась. Она выискала в своей сумочке новый, неизмятый рубль, а папа почему-то выбежал из кухни и через минуту вернулся с роскошно изданным фотоальбомом Пескова «Мое отечество».

— Вот. Обязательно подари.

Саша взял альбом, посмотрел на родителей. Это была какая-то чертовщина — снова книга…

Сейчас альбом торчал из стоящего возле парты портфеля.

На зияющую пустоту в книжных рядах, образованную отсутствием трехтомного Пушкина, они, к счастью, не обратили внимания. Пока что…

На задних партах Гвоздев и компания, подвывая, пели «Варяга».

— Чемульпо, Зверева, нужно искать в Корее, а ты снова показываешь мне Порт-Артур! Игнатьева, выйди к доске и помоги ей!

— Кисель! Бритва есть? — с задней парты перегнулся маленький, тихий Онищенко. — Прорежь, пожалуйста, очи японцу!

Он сунул Саше нарисованную на двойном тетрадном листе длинноглазую физиономию.

Саша вынул из портфеля бритву и склонил над рисунком еще по-детски припухшее лицо с чуть пробивающимися усиками.

— Киселев! Саша! Что это значит? Каникулярное настроение? Учти! Четверки я тебе еще не поставила. И не поставлю. Дай сюда! — Олимпиада двинулась к нему по проходу.

И в этот самый момент откуда-то с улицы, снаружи, раздался неестественно близкий вопль:

— Киселев! Сашка! Выходи!

Саша выглянул в окно.

Сквозь голые ветки деревьев увидел совершенно пустой школьный двор. Только черные, как уголь, грачи вышагивали по остаткам снежных сугробов.

И вдруг прямо перед ним возник Костя. По ту сторону окна! Он висел в воздухе на уровне четвертого этажа, держась за ступеньку невидимой отсюда пожарной лестницы. Пальто его развевалось.

Саша вскочил, ткнулся лбом в холодное стекло.

Костя подмигнул ему из заоконного пространства и поманил свободной рукой.

Саша обалдело улыбался, не зная, что делать.

Сзади шумел, хлопая крышками парт, встревоженный класс.

— Отпустите Киселева! Отпустите, а то разобьюсь! — вдруг заорал Костя.

Саша обернулся. Рядом стояла Олимпиада.

Она испуганно перегнулась над партой и стала дергать ручку окна.

Тогда Саша влез на подоконник, рванул нижний и верхний шпингалеты, с треском распахнул обе рамы.

В класс влетел ледяной, пиратский ветер.

И навстречу этому ветру грянул ликующий вопль всего 9 «Б».

— Ура!

— Кто ты? Влезай сейчас же! — приказала Олимпиада. — Не можешь? Бог знает что! Ну, беги выясняй, что там стряслось.

Саша, кусая губы, чтобы скрыть улыбку, схватил портфель и бросился вон из класса.

— Портфель-то зачем? — не преминула крикнуть Игнатьева.

Но Саша, словно подхваченный этим неожиданным ветром с воли, уже летел по лестнице вниз…

Костя стоял у сугроба как ни в чем не бывало, счищая снегом с пальто и ладоней дремучую ржавчину.

— Здравствуй!

— Здравствуй! — Саша перевел дыхание.

— Весна?!

— Весна…

— Пошли?!

Саша нерешительно оглянулся на школу:

— Ты понимаешь, я забыл — у меня сейчас будет контрольная.

— Ну ладно! — весело сказал Костя.

— По физике.

— Тогда я пошел один!

Стая грачей сидела теперь на деревьях, оглашая весь двор гортанными криками.

Саша изо всех сил подкинул портфель высоко в воздух.

Усталые птицы продолжали тяжело покачиваться на ветках.

Портфель шлепнулся в мокрый снег.

— Зачем? — засмеялся Костя, поднимая портфель.

— Не знаю, — сказал Саша и тоже засмеялся. — Ну?! Куда же мы идем?

— В открытое море приключений!

…Морозный, круглый, солнечный мой день…

День в самом деле был головокружительный, как само весеннее солнце…

Гудели ноги. И обнаружилось, что Москва действительно стоит на семи холмах. И она вся полна людьми. И зверьем. И голубое небо над городом — в кружащихся стаях. И толпящиеся в Зоопарке возле узкого бассейна пингвины жутко похожи на людей…

— Костя! Какого цвета зебра?

— Отстань!

— А все-таки?

— Ясно какого. Белая, конечно. С черными полосками. А что?

— Да так… — Под ногами стеклянно похрустывали разбитые сосульки.

Предвечернее небо уже сплошь затянулось грязным покровом облачности.

Сегодня там, в открытом вольере Зоопарка, Саша определенно видел розовую зебру. С черными полосками. Наверное, просто так падал свет. Или зебра на самом деле розовая, и никто этого до сих пор не замечал.

Со дворов, еще полных снега, взвизгнув полозьями по тротуару, выезжали санки с мальчишками.

Подмораживало.

…Розовая зебра.

Был тот томительный час светлого еще дня, когда вот-вот, сперва в окнах, а потом и на улицах должны зажечься огни, а они все не зажигаются.

Костя был грустен, что-то говорил о вокзалах.

— Давно не слышал стука колес.

— Сядем на электричку, доедем хоть до Одинцова, — предложил Саша.

— Что — Одинцово? Люди ездят в Париж, в Лондон…

Густеющий сумрак пустынных улиц и переулков внезапно стал заполняться людьми. Они обгоняли Сашу и Костю, шли навстречу.

Из высокого здания с длинным козырьком над подъездом один за другим сбегали по ступенькам, пряча пропуска, Новые вереницы людей.

Взревели и промчались несколько мотоциклов.

Большинство прохожих стремительно шли в одном направлении — на площадь Белорусского вокзала, к метро, к электричкам.

Захлестнутые этим потоком, Саша и Костя невольно ускорили шаг.

Их вынесло на площадь, но и тут кружил водоворот людей, закончивших рабочий день.

Зажглись фонари.

Казалось, сейчас во всем городе, кроме Саши и Кости, нет ни одного просто так идущего человека.

— Сашка! Киселев!

Саша оглянулся и увидел Леньку Федосеева — парня со своего двора.

— Привет! Ты что тут делаешь? — обрадовался Саша.

— Со смены иду!

— Так ты тут работаешь?

— Ну да.

— Ну, что? Здорово?

— Нормально. Я побежал, а то меня ждут.

— Светка, что ли?

— Не твое дело!

И Ленька канул в толпе, лишь на секунду мелькнула его шапка с длинным козырьком.

Две цыганки стояли посреди тротуара, предлагая каждому прохожему погадать. Но что-то никто не хотел узнать свое прошлое, настоящее и будущее. А может быть, все и так знали?

— Сашка! Ты где? — Костя виднелся уже возле входа в метро.

Саша протолкался к нему.

— Понимаешь, соседа встретил. Работает здесь. Хороший парень.

— А я уже собирался домой ехать.

— Нам же в гостиницу надо!

— В какую гостиницу? Ах да! Да на черта ему твой рубль?!

— Привет! Ты ведь сам обещал! Я достал рубль… Целый день таскаю в портфеле тяжеленный альбом…

— Какой альбом?

— Вот! Отец придумал, чтоб все было красиво.

— Ого! Ну ладно, поехали.

В широких дверях гостиницы «Москва» клокотал людской водоворот.

— А вам куда? — оглянулся швейцар на Костю и Сашу.

— В четыреста седьмой, — поспешно ответил Саша.

Костя был уже в вестибюле.

В кабину лифта набилось полно народу. Какой-то человек с белой прядью в черных волосах уставил невидящий взор прямо на Сашу, Черты его усталого лица, казалось, были знакомы…

Поймав на себе изучающий взгляд, человек вдруг улыбнулся, и Сашу обдала жаркая волна — это был Райкин! Саша опустил глаза, стараясь не смотреть на знаменитого артиста. Наверное, и так надоели ему все на свете. Пялятся и пялятся.

Выйдя из лифта, Саша нетерпеливо набросился на Костю:

— Видал?

— Кого? Райкина, что ли?

— Ну да!

— Ну и что?

Саша огляделся.

Посреди просторного холла четвертого этажа на столе, окруженном черными креслами с высокими спинками, стояла гигантская синяя с белым ваза…

Музейно золотясь массивными рамами, висели по стенам копии знакомых картин Левитана.

Обходя вслед за Костей квадратную колонну зеленого мрамора, он едва не задел белую скульптуру полунагой девушки…

— Вам куда?

Сбоку, из-за высокой конторки, привстала дежурная.

— В четыреста седьмой, — независимо бросил на ходу Костя.

Коридор уводил направо. Мягкий ковер скрадывал шум шагов. Таинственно вздрагивали под потолком лампы дневного света. По обе стороны коридора тянулись двери с поблескивающими в полутьме номерками.

Одна из дверей открылась, и оттуда вышел высокий негр в черном пальто с длинным, почти до полу, красным шарфом. Двое швейцаров следом несли чемоданы с наклейками.

Посторонившись, Саша невольно прижался к двери, за которой с безнадежной настойчивостью звонил и звонил телефон…

— Ну, стучи! — сказал Костя, останавливаясь перед четыреста седьмым номером. — Небось его и дома-то нет…

Саша постучал.

Никто не отозвался.

Изогнувшись над конторкой, издалека следила за ними дежурная.

Костя резко затарабанил кулаком.

— Открыто! Открыто! Вваливайтесь!

Комната была вся красная. Красные шкафы, кресла, стол, тумбочки, даже графин на тумбочке и тот был рубиново-красный.

На столе одиноко лежала папка, из которой торчали какие-то бумаги.

— Переодеваюсь! — снова раздался голос, и Саша понял, что в номере есть и вторая, скрытая красными же портьерами комната. — Галимов тоже прилетел, скоро будет!

— Это мы… — робко сказал Саша.

Костя засмеялся.

— Братцы! Галимов-то, оказывается, тоже прилетел! — Портьеры раздвинулись, и в комнату вошел морской капитан.

Это был он — лысый, вчерашний посетитель кафе. Но сегодня вместо свитера на нем был темно-синий капитанский китель с мерцающими золотыми шевронами!

— Это мы! — снова повторил Саша.

— А! Прибой вздохнул и — как там? Протащил по скалам?

— И заглушил отрывистое «нет»! — весело подхватил Костя.

— Ну, не ожидал! Честно! — Лысый быстро-быстро потер одну руку о другую. — Раздевайтесь, усаживайтесь, хлопцы!

Костя, не снимая пальто, тотчас бухнулся в одно из кресел возле тумбочки с телевизором. Как всегда, закинув ногу на ногу.

— Может, разденетесь? Ей-богу, не ожидал!

— Нет, мы на минуточку, — сказал Саша. Он вынул из бокового кармана рубль, положил его на стол рядом с папкой: — Вот. Спасибо большое.

— А книжка? — напомнил Костя, покачивая ногой.

— Да! Вот еще. — Саша с натугой вырвал альбом из портфеля. — Вам в подарок.

— Ну?! — Капитан тоже бухнулся в кресло и тоже закинул ногу на ногу.

— Надписал что-нибудь? — спросил Костя. — Дай сюда.

Костя взял книгу, раскрыл переплет, вытащил авторучку.

— А вы пока приземляйтесь. — Капитан улыбнулся Саше.

Саша опустился в третье кресло.

Костя хмурил брови, чего-то мычал.

Наконец привстал, отдал альбом.

— Так… — Капитан прочел надпись, весело хмыкнул, кивнул сам себе. — Что ж, самокритика, значит?

— Чего ты там написал? — не выдержал Саша.

— Могу прочесть, — сказал капитан. — Вот: «В знак благодарности от двух бездарностей!» Теперь осталось только подписаться. Лет через десять небось сделаетесь знаменитыми, а?

— Почему через десять? — возмутился Костя. — Намного раньше!

Подписались.

— Ну, Гаркавенко и Киселев, моя фамилия страшная — Злыднев, а зовут Николай Иванович. Давайте-ка в темпе раздевайтесь, а я на минуточку — позвоню… — Он вышел в соседнюю комнату.

Разделись. Снова сели по своим местам.

— По-турецки, — донеслось из-за портьер. — Пирожных шесть штук. Самых лучших. Миндаль? Давайте миндаль. Апельсины? Килограмма два…

Саша испытующе взглянул на Костю. Тот развел руками…

— Ну, так на чем мы остановились? — Капитан снова появился в комнате.

— Что фамилия страшная, — подсказал Костя.

Саше на миг почему-то показалось, что сейчас их выставят в шею.

— Точно! — засмеялся капитан. — Фамилия не приведи господи и вообще — представляю: подсел в кафе тип, голова на босу ногу, как говорят у нас в Приморске.

— Вы из Приморска? — Костя привскочил в кресле.

— А почему бы нет?! — удивился капитан.

— Так и я оттуда! — объяснил Костя. — Правда, давно. Вот совпадение!

— Ну, как давно?

— Уже два года. Родители переехали в Москву. И я с ними.

— Смеялся я на ваши два года. Я уже шестнадцать лет кручусь на Дальнем Востоке. Крепость еще стоит?

— Там ресторан отгрохали.

Строгий официант во фраке вкатил сверкающий столик с угощением и ушел. А Саша вдруг почувствовал, что, проболтавшись весь день по городу, страшно проголодался. Он выпил свой кофе и съел после некоторого раздумья два пирожных.

— А Сычевский пляж?

— Что — Сычевский пляж? — переспросил Костя.

— Говорят, всю гальку смыло. В «Известиях» читал.

— Спокойно. Есть Сычевский пляж. Летом Трофимовна початки продает. Вареные.

— Жива?! — заулыбался капитан.

На никелированном столике стояло еще блюдо с высокой пирамидой из апельсинов.

— А грот? Знаешь, за маяком? Там ресторан еще не сделали?

— Так он же в море. Как туда доберешься? По скалкам, что ли?

— И слава богу! Ты где там жил?

— А вы? — спросил Костя, улыбаясь.

— Узнаю земляка! Я ж тебя первый спросил. Я, например, жил на Меринга, бывшая Церковная.

— Так это же рядом с нами!

Саша взял верхний апельсин, начал чистить.

— Ты ешь, ешь, — подбодрил капитан.

Сами они ни к чему не притронулись. Кофе их остыл… Они говорили о новом порте, о какой-то проблесковой мигалке, о брекватере…

Саша никогда не просил родителей отвезти его к морю. Да это и не нужно было: каждую зиму они собирались все вместе провести отпуск на юге. Но каждое лето почему-то вместе не получалось, и дело всегда заканчивалось дачей в Кратово.

Стыдно было в его годы не видеть моря. Оно, будто назло, все время отодвигалось. Разговоры о нем вызывали зависть. Недоступность раздражала…

Желание увидеть его от этого росло и загонялось вглубь — в самые дальние тайники…

Саша догрыз горьковатую апельсиновую корку. Взял еще апельсин.

Зазвонил телефон.

Капитан извинился и шагнул в другую комнату, на миг запутавшись в красной портьере.

— Сашка! Кинь хоть один апельсин! — попросил Костя. — Неплохо ты провел время…

Саша бросил ему апельсин, невольно прислушиваясь к голосу Злыднева.

— Из Бомбея? Галимов тоже прилетел, наверное, такси ловит во Внукове. Кто это еще там с тобой? Господи, здорово, Женька! Да, меня тоже. Где вас разместили? Знаю. Знаю. Лады. Лады. Еду!

Пора было уходить. Саша встал.

Злыднев вошел, улыбаясь:

— Хлопцы! Разгадайте загадку — где встречаются капитаны?

— На суше! — уверенно сказал Костя.

— Все знает! — Хозяин номера потрепал Костю по плечу. — Наш. Приморский! Точно. Капитаны встречаются на суше!..

— Грандиозно! — сказал Костя, когда они спускались в лифте. — Обязательно употреблю!

— Что?

— Напишу цикл стихов о море и назову — «Капитаны встречаются на суше». Здорово?!

— Ничего…

— «Ничего»!.. Что ты в этом понимаешь? — Они вышли в шумный вестибюль. — Ты же сроду на море не был!

— А это не обязательно…

— Неужели?! — язвительно хмыкнул Костя.

— Представь себе! Поэту не обязательно все знать. Иначе грош цена его фантазии.

— Может, ты даже не хотел бы увидеть море?

— Захотел бы — увидел! — разозлился Саша. — Было бы желание.

Костя развеселился:

— Это что-то новое… Я за тобой, Кисель, такого не замечал.

— Заметишь.

— Ну, напрягись, Киселев! Пожелай что-нибудь!

— Иди ты к черту!

— Тогда не ври!

— Ну ладно, я тебе сейчас докажу! — Саша растерянно оглянулся, сам не зная, что и как он будет доказывать.

И вдруг между никелированной подставкой для урны и ножками кресла он увидал кошелек.

Это было как удар молнии!

В поле зрения мелькнул ботинок, угол чемодана. Мелькнули и исчезли.

А кошелек лежал. Черный. С большой матовой кнопкой.

Саша нагнулся. Поднял кошелек…

Взглянул на Костю.

— Пошли скорее, — сказал тот, почти не размыкая губ.

— А может, кто… — Саша сделал шаг вперед, оглянулся, сразу увидел в снующей толпе женщину. Она стояла посреди вестибюля и рылась в сумочке…

— Пошли! — Костя толкнул его в спину.

Саша ускорил шаг и снова остановился.

Гудящий рой интуристов в узких шляпках с зелеными перышками на миг закрыл женщину, а когда те прошли к лифту, ее уж не было видно.

— Ты мог бы, по крайней мере, закрыть рот и опустить руку с кошельком, — услышал он голос Кости. — Что за дурацкий вид? Пошли!

Саша покорно сунул кошелек в карман и, еще раз оглянувшись, поплелся вслед за Костей.