Приключение взрослых

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Не отрывая взгляда от этого все приближающегося островка света, он брел и брел по тропинке. И чем ближе он подходил к костру, тем сильнее сгущалась вокруг темнота.

Неожиданно со всего размаха больно нарвался лицом на какую-то проволоку.

Он замер, схватившись ладонями за лицо, потом свалился к подножию сетчатого проволочного забора и заплакал.

Там, в недоступном мире, по ту сторону сетки смутными тенями сидели вокруг костра люди.

Над огнем уютно бурлил котелок. Из-под крышки время от времени что-то капало в костер, и тогда языки пламени выхватывали из темноты какие-то накренившиеся мачты, перевернутые корпуса лодок…

Черный силуэт отделился от темноты, пошел прямо на Сашу.

Не было сил уйти. Будь что будет. Все равно.

Человек стал с той стороны сетки. Вглядывался сквозь очки.

— Ты кто?

Саша молчал.

— Выпил, что ли? Пьяный? Уходи домой!

Саша плакал, судорожно впившись пальцами в сетку. Плакал и с ужасом понимал, что теперь становится еще больше похожим на пьяного, на какую-нибудь обезьяну в вольере зоопарка. Но не было никаких сил удержать катившиеся из глаз горячие слезы.

— Постой, постой, — растерялся человек. — Топай сюда.

Он пошел направо вдоль сетки. Саша встал и тоже пошел направо. Что-то подобное когда-то уже происходило в Сашиной жизни… Может, во сне?

Они встретились у раскрытой проволочной калитки…

— Утри сопли! — Человек грубо встряхнул его за руку. — Двойку получил? Мать выгнала?

— Док! Что там такое? — раздался голос. — Уха готова!

— Да ничего! Тут какой-то малый. Заблудился, что ли.

— Ладно! Бери ложку, иди садись!

Человек еще раз взглянул на Сашу и пошел к костру… На полдороге остановился.

— Ну? Чего стал?!

Было непонятно, гонит он Сашу или зовет за собой.

Саша неуверенно двинулся к сидящим вокруг костра.

Их было трое.

— Док! Пошел, а тряпку куда сунул? — спросил краснолицый человек в кепке.

— В самом деле, куда? — Очкарик стал шарить у костра, потом спохватился, вытащил тряпку из кармана своей брезентовой куртки и поднял с котелка крышку.

В лицо вместе с паром саданул запах густой, наваристой ухи.

У Саши закружилась голова…

— Садись! Где живешь? Что с тобой стряслось? Не бойся, выкладывай.

— Затормози, — сказал краснолицый в кепке, и человек, которого звали Док, мгновенно заткнулся.

Над котелком клубился белый пар. От этого третий незнакомец, сидящий напротив Саши, казалось, все время передергивался.

— Возьми, там еще одна ложка на чурбаке, — сказал краснолицый Саше.

— С-спасибо. Н-не-удобно.

— Неудобно только знаешь что?..

Саша встал осторожно, чтоб не споткнуться о ноги краснолицего, направился к чурбаку за ложкой, и вдруг ему показалось, что никаких ног нет…

Возвращаясь к своему месту, он снова покосился в ту сторону. Ног не было. На ящике сидел обрубок. Как колобок. В сильно потертых кожаных штанах. Без брючин.

— Ну, насолил, дядя Федя, наперчил! — Док шумно отхлебнул с ложки. — Вулкан Крокатау!

— Много ты видел вулканов! — сказал безногий дядя Федя. — Кирюха, подай хлеб!

Незнакомец с той стороны костра встал, и Саша увидел парня в морском бушлате, накинутом поверх тельняшки. Парень все так же молча раздал всем по ломтю хлеба. И Саше тоже.

— Кстати, видел, — сказал Док. — Крокатау не видел. Тятю — да. Против острова Шикотан.

— Да… Процыганила тебя жизнь… Пока в доктора выбился. — Дядя Федя шумно отхлебывал с ложки, подставляя под нее хлеб. — Ты ведь и шофером был?

Костер поутих, но от углей сильно тянуло жаром. На штанину упала прожигающая капля. Саша тоже подставил ломоть под ложку.

— Был. И бросил, — нехотя ответил Док. — Я самосвалом лошадь убил.

— Лошадь — не человека, — сказал парень.

— Не знаю… Ехал в Москве по Большой Полянке. Вдруг из переулка — подвода, а за ней — пацанчик, с такой огромной черной папкой на тесемочке: «Мюзик». Прет прямо по мостовой, на лошадь загляделся. А мне деваться некуда. Или — его, или — лошадь. Я и врезал… После этого не могу крутить баранку.

— Видел я, как лошади помирают… — Дядя Федя отложил ложку.

Док подбросил в угасающий костер несколько досок от сломанного ящика. Костер ожил. Пламя колеблющимся светом озарило мачты яхт, лодки. Река шумела — совсем близкая, невидимая. Слипались глаза. Шум реки сливался с каким-то другим отдаленным шумом.

Сашу совсем разморило.

Он еще слышал, как они долго говорили о лошадях, потом о какой-то смоле для лодок…

— Тебя как звать-то?

Он с усилием открыл глаза.

— Саша.

— Годов сколько? — спрашивал дядя Федя.

— Шестнадцатый…

— Чего-то я тебя раньше здесь не замечал… Ночевать есть где?

— Есть, — зачем-то соврал Саша и испугался, что его сейчас прогонят. — Я к родственникам приехал. Заблудился.

— Как это — заблудился? Где живут? Кто такие?

— Там посреди улицы ручей течет. Василий Васильевич, художник…

Док переглянулся с дядей Федей.

— Где-то на горе — за санаторием.

Костер погас. Раскаленные угли потрескивали и, казалось, слегка шевелились, подергиваясь шелковистыми черными ниточками.

— Далеко! Как думаешь, дядя Федя, что это за улица такая?

— Об чем дядя Федя думает, может, он один знает… Кирюха, помоги слезть с ящика. Топай за мной, Сашка, пошли спать.