Приключение взрослых

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Выбежав из подъезда, он разглядел удаляющуюся Костину спину.

На улице был уже гололед. Дул ветер. По черному зеркалу скользили прохожие. Тумана как не бывало. Все кончилось…

В эту минуту он ненавидел Костю.

Но не возвращаться же домой…

Саша изо всех сил разогнался по тротуару, с фальшивой лихостью подлетел к Косте, скользя на одной ноге.

— Не стони. На днях принесу другого Пушкина, — не оборачиваясь, сказал Костя.

— Я и не стону. Куда идем?

— А черт его знает! — Костя вдруг остановился и отчетливо, на весь переулок, произнес:

Скользящая под ветром парочка обернулась.

Вдалеке сквозь черные силуэты деревьев рванулся, пропал и вновь взлетел синий неоновый самолет — реклама Аэрофлота. Призывно замерцали разноцветные вывески гостиниц и кинотеатров. Все опять начало становиться таинственным и прекрасным.

— Пошли скорей! — обернулся Костя. — Букинистический скоро закроют.

…В самом деле, тоска сидеть дома.

— Может, рублей двенадцать дадут, — бодро сказал Саша. — Три тома. Редкое издание.

— Тогда пойдем в самое шикарное кафе! Тащат Пушкина варяги в заведенье «Буки — маги»…

Оба засмеялись и ускорили шаг.

Чем ближе подходили они к центру, тем чаще светились вокруг вывески ресторанов и кафе.

…Хорошо бы все-таки попасть туда, в теплый, накрахмаленный мир, где официантам все равно, восемьдесят лет тебе или пятнадцать — все на равных…

Они ворвались в букинистический за несколько минут до закрытия.

— На руки три шестьдесят. Рубль двадцать — том. — Старик букинист в синем сатиновом халате небрежно отбросил Сашину семейную реликвию к груде других книжек.

Костя оглянулся на Сашу.

Тот отрицательно помотал головой.

— Продано! — сказал Костя букинисту. — Грабьте, дяденька!

Саша протестующе сунулся было к прилавку и тут же понял, что ничего уже нельзя изменить.

— Паспорт!

Да. Нужен был еще паспорт…

— Это не тот разговор. — Костя небрежно вынул из внутреннего кармана какое-то потрепанное удостоверение. — Мой паспорт в гостинице. Вот. Вызвали в Москву на семинар молодых. Читали в прессе?

Букинист мельком глянул на Костю и махнул рукой.

Они получили деньги и снова оказались на улице.

— Колоссально! — Костя спрятал документ. — Внештатный сотрудник «Приморского комсомольца»! Видал?!

— Да ну… За такие гроши не стоило и продавать… Взяли все-таки мамину вещь, памятную…

— Ну и тип! — удивился Костя. — Если бы за двенадцать, ты б и не вспомнил про мамочку, а за трешку — распереживался!.. Не расстраивайся! На кофе с бутербродами хватит.

В самом деле, если бы они получили сейчас двенадцать рублей, он был бы доволен… Саше стало страшно. Ведь он был искренне огорчен. Ему было жалко маму, жалко книги, которые продали за три рубля. Мучила совесть. Значит, если бы им дали двенадцать рублей, совесть не мучила бы его? Интересно. А за десять рублей — тоже не мучила бы? А за пятерку — пожалуй, уже зашевелилась бы. Вот и все. Пять рублей цена твоей совести, Александр Киселев. В данном случае, конечно. На каждый случай, наверное, своя цена… А ловко его Костя сейчас вычислил…

Навстречу попалась компания знакомых охламонов. Целая толпа с гитарой.

Сутулый, похожий на горбатого гнома с непомерно длинными волосами Гвоздев из его класса шел в шляпке с загнутыми кверху полями.

Поравнявшись, он повернул к Саше бледное востроносое личико:

— Присоединяйся, Киселев!

— Некогда! — Саша покосился на Костю.

Тот шел по тротуару, глубоко засунув руки в карманы пальто, и что-то бормотал.

Саша прислушался.

— Многоточьем фонарей что-то не досказано… Раз — оно… Много раз — оно… — примерял Костя рифму, — …многоточьем фонарей что-то не досказано…

Строчка была замечательная. Да и сам Костя — стройный, стремительный, в своем черном пальто, с оттопыренными от блокнотов карманами — был хорош! Что и говорить — башка у него работает. Запросто мог бы получить золотую медаль. Сам не хочет.

Саша вспомнил, как Костя однажды сказал его матери по этому поводу: «Что я, собака, что ли, чтоб мне в конце пути показывали кусок мяса?!» — чем настроил ее против себя еще больше.

Но оказалось, что даже мать, так не любившая Костю, все-таки отдает должное его разносторонним способностям. Саша случайно слышал, как она хвасталась на кухне перед приятельницей, что друг ее сына занял на шахматной олимпиаде первое место. На Всесоюзной.

Костя толкнул тяжелую стеклянную дверь, и они вошли в теплое, пахнущее апельсинами кафе.

Пока они раздевались у стойки и усатый старик гардеробщик в зеленой ливрее с золотыми нашивками вручал им прозрачные пластмассовые жетоны с номерами, Саша все время косился налево в зал, откуда таинственно раздавалась музыка.

Наконец они шагнули в это залитое ослепительным светом, тесно уставленное столиками помещение.

Саша почувствовал старое чернильное пятно на рукаве своей ученической курточки и то, как длинно торчит шея из ставшего тесным воротника, и вся затея показалась ему нелепой.

Но Костя двинулся вперед, уверенно лавируя между столиками, и Саше ничего не оставалось, как торопливо последовать за ним. Он шел, стараясь не поднимать глаз, будто от этого можно было сделаться менее заметным.

Вдруг Костя остановился у столика, из-за которого поднималась целая компания.

Саша неловко подался вбок, чтобы пропустить мимо себя тучного, бородатого человечка. За ним семенили три женщины в индийских сари.

Что-то зазвенело. Оказывается, он задел шаткую тумбочку, где на подносе стояли кверху ножками ряды чистых фужеров.

— Маэстро! Специально для нас! — Костя хозяйским жестом указал на освободившийся столик.

Саша перевел дыхание.

Только теперь, уютно устроившись в глубоком кожаном кресле, он спокойно оглядел зал.

…Вот она, взрослая жизнь!

Музыка. Танцуют. Разговаривают. Объясняются в любви.

К ним направлялась официантка.

— Сейчас скажет: «Не обслуживается», — скептически заметил Костя.

Но в этот раз он был неправ.

— Вам чего, мальчики?

— Две чашки кофе. Нет, четыре. Потом, два бутерброда с колбасой. Будешь?

Саша сглотнул слюну. Еще бы! Ведь он с утра ничего не ел.

— Четыре бутерброда.

— Понятно. — Официантка качнула огромными серьгами и пошла, даже не записав заказа.

— А чтоб было понятней, — крикнул вслед Костя, — еще два бокала сухого вина!

— Ты что? — дернул его Саша.

— Спокойно. Все рассчитано.

За соседним столиком сидели две пары. Какой-то старик с галстуком-бабочкой время от времени целовал руку очень пожилой женщине с крашеными рыжими волосами. Видно, она когда-то была красавицей. Может, в годы войны. А может, еще при царе Горохе. Рядом была другая пара: женщина — к Саше спиной. И парень в синем джинсовом костюме. Парень все поглядывал на свою спутницу, улыбался и поглаживал отставленным большим пальцем роскошные пшеничные усы.

— Пятачок есть? — спросил Костя.

Саша обшарил карманы и отыскал единственную медяшку. Это был именно пятачок.

Костя подошел к сверкающему стеклом и металлом автомату-проигрывателю. Придирчиво прочитав список пластинок, опустил в щель монету…

Небольшой зал кафе снова наполнился музыкой. Дрянь какая-то! Странный выбор… Запетая по радио, заигранная еще в прошлые годы, надоевшая «Червона рута».

Но — удивительное дело — Костя, недаром у него была украинская фамилия Гаркавенко, тихо, вслед за певцом переводил Саше непонятные слова, и мелодия стала казаться сокровенной, слова — нежнейшими… Песня, словно впервые, дошла до его слуха.

— «Червона рута», — зачарованно повторял Саша.

Женщина, сидевшая к нему спиной, встала. Мелькнуло красивое лицо. Было в нем что-то мальчишеское. Челочка, что ли?

Синий ковбой положил ей руки на талию. Старый джентльмен со старухой и еще несколько парочек закачались в танце. Ловко изгибаясь между танцующими, официантка уже несла поднос, на котором дымился кофе и стояло два запотевших фужера с вином.

— Живем! — сказал Костя, поднимая фужер.

Саша пил вино маленькими глотками. Вино было такое холодное, что даже не чувствовалось вкуса — один лед, зато внутри все согревалось. Пластинка про червону руту еще не кончилась. Он пил и поглядывал на танцующую женщину с челочкой.

У нее были худые голенастые ноги. Вот у девчонки в кожаной куртке, которую он сегодня встретил в тумане, ноги были что надо… А если влюбишься, а ноги у нее кривые? Или вообще нет ног. Безногая. Что тогда? Кем ей приходится этот усач? Муж? Или нет?

Ночь за окном. А он тут. Здорово!

Широченное окно кафе запотело. За ним, в темноте, зеленоватой от неоновых фонарей, тенями скользили прохожие. На миг Саше показалось, что по улице прошел папа.

Вино, наверное, чуть нагрелось, стало отдавать железом. Саша поставил недопитый фужер на стол.

— Как тебе вино? — спросил он Костю.

— Закись, умноженная на окись.

— Точно! И деленная на перекись! — сострил Саша и тут же понял, что сострил глупо.

Принялись за кофе с бутербродами.

— Есть что-нибудь новенькое? — спросил Костя, опорожнив первую чашку.

— Угу, — буркнул Саша, хотя новых стихов у него не было.

С тех пор как они познакомились в литобъединении при Центральном клубе железнодорожников, Саша, писавший раньше чуть ли не по два стихотворения в день, потерял уверенность в себе и мучился теперь над каждой строкой. Не мог толком закончить ни одного стиха. По сравнению с Костиным творчеством все это казалось постыдно слабым.

— Прочти!

— Ты прочти.

— «Трубка»! — громко объявил Костя.

Женщина с челочкой за соседним столом обернулась.

начал Костя.

Он выглядел эффектно. Иссиня-черная, брошенная на лоб прядь волос, сосредоточенное, напряженное лицо…

Теперь уже не только женщина, но и ковбой и старики прислушивались к Костиному голосу.

Невозможно перебить, сказать, чтоб читал немного потише. Кажется, все кафе слушает. Ну и черт с ними…

Стихотворение было неожиданное. Костя никогда не курил. И какой он неудачник? Да. Настоящий талант.

Совсем некстати прямо к их столику направляется какой-то лысый тип…

— Можно?

Саша вынужден был кивнуть. Он виновато взглянул на Костю, но тот, даже не понизив голоса, невозмутимо продолжал:

Костя поднял фужер:

— Допьем?

— Допьем!

— Какая прелесть! «Нет», да еще отрывистое!

Саша от неожиданности опустил бокал. Это смеялась женщина с челочкой.

Костя допил вино, бросил через плечо:

— В конце концов надо иметь право судить!

— Это верно. Может быть, у меня и нет такого права, — лукаво улыбнулась женщина.

— Стихи бесспорно талантливы! — громко заявил Саша, остро почувствовав в эту секунду, что Костина «Трубка», при всем ее блеске, не тянет на такое определение… Ему стало досадно. — И вообще нельзя вырывать строчки из контекста. Это безграмотно! — Он взглянул на Костю.

Тот откинулся, покачиваясь на стуле.

— Сашка! Что за хамство! Так не спорят. Иди к черту! И потом, я не нуждаюсь в защитниках…

— Действительно хамство! — влез еще этот плешивый джентльмен, выходя из-за столика вместе со своей старухой.

Саша опустил глаза… Почувствовал, что уши наливаются кровью. Вот дурак! И правда хамство! Ну и пусть! Поразительно все-таки, что Костя нисколько на нее не обиделся.

— Саша! — сказала вдруг женщина. — А вы ведь тоже пишете стихи!

— Почему? — буркнул Саша, удивившись, что она назвала его по имени.

— О! Вот он, точно, пишет прекрасные стихи! — моментально подтвердил Костя. Саша не почувствовал в его голосе никакой иронии. — Вам понравится! Сашка, давай!

— Нет! — Но в голове его уже лихорадочно вертелись строки и названия стихов… Все-таки неужели Костя и вправду так считает? Ведь со времени их знакомства Костя ни разу не говорил, что он вообще думает о Сашиных стихах… А Саша не решался спросить…

— Сашка, ну давай же! — весело подмигнул ему Костя.

— Не буду! — решительно сказал Саша.

— Правильно! — Женщина встала, поднялся и ковбой. — А вдруг он прочтет, и мне не понравится? — Она словно читала в Сашиных мыслях. — Что тогда?

Они повернулись, двинулись к выходу.

Саша загадал: оглянется женщина — все будет хорошо…

Оглянулся ковбой.

И они ушли.

И все равно было хорошо.

Играла музыка. Дымный зал покачивался в танце…

Вдруг захотелось рассказать о той девчонке в тумане. Хотя рассказывать, если подумать, было не о чем… Но и делиться с Костей подобными историями нельзя. Наверняка посмеется…

Лысый уже заказывал. Заказал целую бутылку шампанского, салат, ветчину, тот же кофе…

— Костя, я сегодня познакомился с одной девчонкой…

— Вам, мальчики, больше ничего не надо?

— Принесите еще два фужера сухого, — сказал Костя и предостерегающе положил руку на Сашино плечо. — Так, что за девчонка? Втрескался?

— Да так, ерунда… — Саша уже не рад был, что затеял этот разговор. Кивнул на лысого: — Потом как-нибудь…

Автомат без перерыва крутил «Очи черные, очи страстные». Саша задумчиво глядел, как лысый принимает с подноса официантки тарелочки с закусками, серебряное ведерко с бутылкой, чревоугодливо расставляет все это в самом центре стола. Попросил еще две чистых тарелки. Официантка принесла. Откупорила шампанское.

— Хлопцы, — сказал лысый, берясь за бутылку, — вилки, надеюсь, нам сейчас принесут. Присоединяйтесь!

Из толстого горлышка поднимался легкий дымок…

— Мерси! — ответил Костя. — У нас свое есть.

Лысый как-то странно кивнул сам себе, выпил шампанского и углубился в салат.

Костя молодец! Как в детстве — сунут конфетку, а потом отвечай на тошнотворные вопросы — где учитесь и тому подобное.

Они допили свое вино, которое почему-то сделалось чуть вкуснее. Делать здесь было больше нечего.

Костя подозвал официантку.

— Четыре пятьдесят, ребятки, — сказала она, глянув в блокнотик.

Костя быстро выгреб все деньги. Судорожно пересчитал. Не хватало девяноста копеек.

Лысый внимательно наблюдал, не переставая жевать…

Саша на всякий случай порылся в пустых карманах. Это была катастрофа!

— Почему так дорого? Дайте меню!

— Пожалуйства! Могу принести. Вино югославское, марочное.

— Не надо! — вдруг вмешался лысый. — Сколько вам, хлопцы, не хватает? Рубля? Вот рубль.

Официантка взяла деньги и ушла. Серьги в ее ушах неодобрительно качались.

«…Как люблю я вас, как молю я вас, знать, увидел вас я в недобрый час», — пел Сличенко.

— Спасибо большое, — сказал Саша. — Мы завтра вернем. Обязательно. Скажите, пожалуйста, куда занести.

— Наверняка обсчитала, — поддержал его Костя. — Принесем. Мы не нищие.

Лысый улыбнулся, показав стальные зубы.

— Ну хорошо. Я остановился в «Москве», в четыреста седьмом.

— Запомнил, Сашка? В четыреста седьмом номере, — повторил Костя.

— До свидания. Мы обязательно завтра принесем, — еще раз заверил Саша.

— Счастливо! — Лысый пригнулся над тарелкой и отправил в пасть кусок ветчины.

…Ночной ветер полировал пустую, заледеневшую улицу.

Поздно. Домой добираться не на что. Гадость какая-то на душе.

— Ну, чего встал? — улыбнулся Костя. — Двинули на метро! Дома небось уже волнуются…

— На какие шиши? — Саша зябко провел пятерней по влажным волосам. — Надо было тебе заказывать это вино!

— А надо было тебе его пить!

— Ты же сказал — «все рассчитано»!

— Ну вот, опять разворчался… — Костя выдернул из кармана руку. — Гляди!

Он разжал кулак, и Саша увидел тускло блеснувший пятак.

— Это откуда?

— Заначил! — Костя подбросил монету и ловко поймал ее. — Ну, айда на метро?!

— Да как же мы вдвоем на один пятак?

— Увидишь. Надоело тебя учить. Пошли!

Ничего не оставалось делать, как опять идти за Костей, потому что пешком тащиться домой было далеко. И действительно, поздно.

В пустынном вестибюле метро Костя кивнул Саше на пожилую дежурную, облокотившуюся о поручень турникета.

— Открою тебе тайну: если вечером как следует зевнуть возле усталого человека — он тоже зевнет. Усек?

— Что за чушь?

— Не чушь, а гипноз! Я вот сейчас зевну на нее. Выразительно. По системе Станиславского. И она зевнет. Когда зевнет второй раз — глазки ее прикроются. И мы проскочим на один пятак. Ясно?

— Да перестань, Кость. Надоело. Уж лучше езжай сам, я пешком дойду.

— Вот скучный тип! Это же эксперимент. Только что придумал. Ладно. Черт с тобой, зануда! Держи пятак, иди вперед, а я впритирку за тобой проскочу. Иди-иди! Двигай! — Костя подтолкнул Сашу в спину.

Они прошли мимо дежурной, и в это мгновение Костя сладко зевнул.

Жуткое дело — дежурная тотчас начала зевать.

Саша обалдело покосился на приятеля, бросил пятачок в щель и быстро прошел через турникет.

И сзади тут же с грохотом выскочили железные заслонки. Саша оглянулся.

Костя оживленно объяснялся с дежурной, одновременно подавая незаметные знаки рукой: езжай, мол, скорей.

Саша поехал вниз по эскалатору, но не успел еще ступить на перрон, как, перескакивая со ступеньки на ступеньку, его нагнал Костя.

— Ну, каково?! Обаяние личности! — И он с размаху хлопнул Сашу по спине. У меня все всегда получается!

— Надоело! — увернулся Саша.

К платформе подошел Сашин поезд.

— Привет! — Саша вскочил в вагон.

Двери почему-то долго не закрывались.

— А может быть, это очень плохо! — неожиданно для себя громко крикнул он Косте.

— Что — плохо?

— Когда все всегда получается!

Поезд вдруг клацнул всеми дверями и помчал Сашу в гулкую темноту туннеля.