Они мчались по тускло освещенному перрону.
Костя бежал, расстегивая на ходу пальто.
«Так в суете и не смог оставить его дома», — подумал Саша и втайне позавидовал Косте: морозный воздух прожигал насквозь.
Шестнадцатый вагон, пятнадцатый… Обогнали мототележку, на которой везли бумажные мешки с почтой. До четвертого вагона было еще далеко.
Посадка на поезд заканчивалась. Пассажиры кучками толпились у ступеней вагонов, разговаривая с провожающими.
Наконец поравнялись с четвертым вагоном.
Проводник — тоже без пальто — стоял у поручней. Костя сунул ему билеты.
— Влезайте, ребята. Это потом. Только скажите, какие места?
— Седьмое и восьмое!
Дверь в купе была закрыта. Костя с грохотом откатил ее вбок.
В полутьме, прижавшись плечом к плечу, сидели и о чем-то весело разговаривали двое — лейтенант в шинели и девушка с шалью на плечах.
Пальто девушки, отороченное воротником из намокшей чернобурки, уже висело на крючке у двери.
— Добрый вечер! — сказал Костя, выкладывая сверток с пирожками на столик. — Провожаете, товарищ лейтенант? Будьте уверены — довезем в целости и сохранности. Угощайтесь, пожалуйста. Домашние! — Он развернул пирожки.
Девушка почему-то рассмеялась. Саша потянул Костю за рукав.
Они вышли. Саша задвинул за собой дверь.
— Ну, чего ты? — сказал Костя. — Может, вместе до самого моря ехать. Это тебе не электричка!
Они выбрались в тамбур. Проводник все еще стоял у ступенек.
— До отхода поезда остается пять минут. Просим провожающих выйти из вагона! — раздалось по радио.
— Едем, Сашка! — сказал Костя.
Сашу бил озноб. Он засунул руки в карманы и только сейчас заметил — снег совсем перестал падать. В морозном небе светилась луна.
Торопливо вытеснились из вагона и столпились возле подножки провожающие.
— Пиши каждый день. Хоть открытку, — раздалось сзади.
Саша оглянулся. Девушка была в пальто. Накинув платок, она поцеловала лейтенанта и вдруг сошла на перрон.
Лейтенант хотел спуститься за ней.
— Все, — сказал проводник. Он взялся за поручень. И встал на ступеньку.
— Счастливо! — Девушка, смеясь, махала варежкой. — Довезите мне его в целости и сохранности!
Костя смутился, но лишь на мгновение.
— Прощай, Москва! — Он повис над плечом лейтенанта и внезапно отпрянул обратно: — Сашка! Отец!
— Где?! — Саше даже и в голову не пришло, что это мог быть и Костин отец.
Лейтенант посторонился.
Да, по перрону вдоль состава бежал его, Сашин, папа!
Он бежал, заглядывая в окна, огибая провожающих. Бежал, и через руку у него было перекинуто Сашино зимнее пальто.
— Папа! — не выдержал Саша.
— Ты что?! — Костя толкнул его в спину.
— Папа! — У Саши перехватило горло.
Отец услышал, отыскал глазами лицо сына, бросился ко входу в вагон.
— Саша! Александр! Немедленно выходи!
— Ты не волнуйся! Все будет хорошо!
— Саша! Выходи немедленно. Мама очень сердится. Очень. Я тебя прошу. Откуда деньги?!
Поезд дернулся и пошел. Еще можно было соскочить с подножки.
— Я скоро вернусь! — крикнул Саша.
— Постой! Возьми хоть пальто! — Отец бежал за вагоном. — Товарищ проводник!
Тот вопросительно посмотрел на Сашу.
— Спасибо! Не надо! — крикнул Саша. — Не волнуйтесь! Я напишу.
Отец отставал.
Проводник поднялся в вагон. Саша, схватив обжигающе холодные поручни, высунулся в последний раз и успел увидеть фигурку с пальто в руках…
Поезд набирал ход.
В коридоре, у всех окон, дымя сигаретами, стояли пассажиры. Саша поежился.
— Не боись! — сказал Костя. — Раз притащил пальто, значит, ничего страшного. Мой бы в меня зубами вцепился, из вагона бы выбросил…
— Ну да? — Саша был бесконечно благодарен другу, что тот не посмеялся над отцом и над ним, Сашей.
— Спать хочешь?
— Не знаю… — Он нервно зевнул.
— А я тебе завидую, — сказал Костя.
— Почему?
— Послезавтра утром увидишь море.
— А ты?
— Первое впечатление! Пошли спать.
Ехали они втроем. Только вместо девушки был лейтенант. Его мундир аккуратно висел на вешалке, а сам он уже лежал на нижней полке, заводил на ночь часы.
— Ты где будешь спать?
— На верхней.
— И я на верхней! — сказал Костя. — Занимай левую, я — по ходу поезда.
Саша долго боролся с простынями и одеялом, вставал на цыпочки, даже подпрыгивал, пока более или менее сносно застелил постель.
— Спокойной ночи, — сказал лейтенант, отворачиваясь к стене.
— Спокойной ночи.
Под потолком горел ночник. Сжевали по пирожку, улеглись по своим полкам.
— Едем! — сказал Костя.
Стучали колеса, стучали колеса… Даже дух захватывало — все-таки в самом деле едут. К морю.
— Все. Детство кончилось! — Костя натянул на плечи одеяло, через минуту он уже ровно и шумно дышал.
А Саша все глядел на синий свет и не мог уснуть.
Он представлял себе ночь, комнату, раскладное кресло-кровать, которое сегодня стоит не застеленное. И маму с папой. Спят, наругавшись из-за Саши. Папа, наверное, защищал его. А может, еще не спят… А та женщина, в гостиничном вестибюле? Все. Теперь уже поздно…
— Сашка… — неожиданно проговорил Костя, — не спишь?
— Нет.
— А я вроде уже спал. Больше не хочу. Интересно, как это он узнал, в каком мы поезде едем? Твой отец?
— Ну! Я же написал в записке — 23.30… Мама его и заставила. Наверное, звонил по всем справочным… Теперь она его снова ругать будет. Что не снял меня с поезда.
— А твои ругаются?
— Еще как!
— Чего они не поделили?
— Кто знает!.. Всю жизнь так. — Саша жалел, что начал рассказывать, и все-таки продолжал: — Знаешь, до чего доходит? Папа вчера с чемоданом уходил… На улицу…
— Все же вернулся?
— Вернулся…
Помолчали. Спать расхотелось.
— Выйдем? — спросил Костя, поднимаясь с полки.
Свет в коридоре горел вполнакала. Здесь было уже пусто. Лишь в дальнем конце у окна стоял какой-то пассажир на костылях.
— Все-таки вырвались! — сказал Костя. — Здорово подвезло с этими деньгами.
Саша снова вспомнил ту женщину с сумочкой. Телефонную будку у Зоопарка… Поднял ли кто-нибудь пустой кошелек?!
За темным окном, мелькая, бежала вслед поезду низкая луна. Внезапно ее перекрыл встречный поезд. Освещенные окна мелькали, как кинокадры. Состав, кажется, вдвое увеличил скорость. Было что-то отчаянное и раскованное в яростном стуке колес.
— Послушай, есть у меня одно… Правда, не очень новое…
— Давай, — сказал Костя. — Только пусть поезд пройдет.
Сеется дождь
Над притихшей округой,
Над поселком далеким,
Над близким лесом.
Возникает, расходится
Круг за кругом
По глади воды белесой.
Сколько уже стою, укрыт
В тени дождя —
Под нависшей кроной.
Только время летит,
Только дождик бубнит
Надо мною
В листве зеленой…
Костя, кажется, не улыбался. Саша стиснул поручень у окна, продолжал:
— Сухо.
Тихо.
Это было
С кем-нибудь,
Когда-нибудь…
Птица вдруг заговорила —
Что-то вспомнила.
Забыла…
— Постой! — перебил вдруг Костя. — Сейчас! — И он направился в конец коридора.
Неужели в туалет? Саша был раздавлен. Убийственней рецензии придумать невозможно.
Но Костя подошел к инвалиду. О чем-то поговорил с ним. И вот он уже возвращался, неся в руке две сигареты.
— Держи.
Саша прикурил. Пальцы его дрожали.
— Ну, чего ты? Читай дальше.
— Знаешь, не могу. — Саша закашлялся. — Что за гадость?
— «Столичные».
Они молча стояли перед черным окном и дымили сигаретами. А поезд все скатывался по ночной, схваченной морозом равнине на юг, на юг.
Мелькнул огонек утонувшей в снегу будки путевого обходчика. Костя проводил его взглядом и вдруг забормотал вполголоса:
— Зима
Всегда длинней
Себя самой.
Года
И то быстрее тают.
Помрешь,
Покамест встретишься с травой.
Предатели грачи, что улетают…
Поразительно, что Костя никогда раньше об этом не говорил… Вот почему его так тянуло шляться ранней весной, в эти самые первые солнечные дни. Южанин, он, оказывается, тосковал в зимней Москве по морю и голубому небу.
Саша стоял рядом с Костей и глядел, как сквозь их неподвижные отражения все бежала и бежала вслед поезду низкая луна…