С того времени когда на белые скалы Марсала пришли люди, это было первое воскресенье, в которое жители калеры ощутили скуку. Никто не пошел на охоту, никто не отправился на рыбную ловлю, ни один из пеонов не захотел наведаться в ближайшую таверну, находившуюся в нескольких милях.
С утра сидели на тенистой веранде, нависшей над обрывом, и смотрели на другой берег. Чем выше поднималось солнце, тем сильнее становилась жара и мучительней духота.
Разговаривать было не о чем. Мысли всех были там, на другом берегу.
Уже подробно обсуждены все возможные варианты исхода экспедиции, однако лишь об одном варианте все молчали, хотя у каждого на уме был именно он. Все думали об этом, но стыдились заговорить Каждый знал, что если он начнет разговор на эту тему, все встанут против него. Поэтому все молчали.
— Дьявольская жара, — произнес в конце концов Хоакин, окончив эти слова продолжительным зевком — Держу пари на свою голубую шелковую рубашку и свой нож, что Карай Пуку где-нибудь в пути «потеряет» Джованни.
Все понимали, что под словом «потеряет» метис разумеет нечто иное. Он проговорил это спокойно, без язвительности — и не то жара подействовала на людей, не то нервы их были чересчур напряжены событиями прошедшей ночи, но разговор на эту тему был продолжен.
Дон Хосе не мог удержаться и крикнул:
— Если бы у меня была привычка спорить, я бился бы об заклад на все свои деньги против твоей тряпки и ножа, что ты лжешь!
Даже в цивилизованных местах Южной Америки никто не выносит обвинения во лжи, тем более здесь, на краю девственного леса, где тот, кто выговаривает слова «лжешь», должен немедленно опустить руку за револьвером.
Но коварный метис хотел высказать до конца свою мысль, и поэтому смирил свою гордость и свою злобу и сделал вид, что не расслышал последних слов.
— Дон Хосе, — начал он, — не называйте мою рубашку тряпкой. Вы меня хорошо знаете, я работаю у вас два года, и мой нож сделан из закаленной стали, он был со мной во многих битвах, не раз погружался в тело какого-нибудь аргентинца или бразильца и, кажется, годится и для паршивого гринго. — При этих словах в руке у полуиндейца блеснула сталь.
— Ты зверь! — бросил ему в лицо разъяренный управляющий, вскакивая с места и хватая стоявший рядом стул.
Рабочие окружили их. В калере еще не случалось такого, чтобы кто-нибудь оскорбил управляющего, но сейчас произошло столкновение между их земляком и чужеземцем, и не могло быть сомнения, на чьей стороне их симпатии.
Двое мужчин уже готовы были броситься друг на друга, когда из кухни появилась донья Долорес. Словно ничего не понимая, она встала между доном Хосе и Хоакином.
— Что случилось? — спокойно спросила она, словно не замечая, что в руках у пеонов сверкнули ножи. Ее взгляд встретился с яростными глазами мужа.
— Ты пил вино, Хосе? — спросила она.
— Сам не знаю, что случилось со мной, но я не смог сдержаться, когда Хоакин начал оскорблять нашего гостя! — отвечал управляющий. Лишь при этих словах окружающие поняли, в чем дело.
Донья Долорес посмотрела на Хоакина. Находясь в кухне, опа слышала все, но сейчас ее взгляд был такой вопросительный и испытывающий, что метис был вынужден отвести глаза и отложить свой план до лучших времен.
— Я не хотел оскорбить охотника, — оправдывался он. — Просто у него не хватит терпения возиться с Джованни. Взять с собой такую обузу! Я знаю Чако, пробовал как-то перейти через Соленую пустыню, но мне пришлось вернуться назад. И кроме того, если он нашел там золото, то пожелает ли он поделиться с Джованни?
Два ядовитых слова «золото» и «делить» подействовали совсем не так, как этого хотел Хоакин. Уже давно мысли об этом мучали всех в раздражали тем больше, чем тщательнее люди скрывали их. Ведь они столько лет жили здесь и не могли разузнать у индейцев о сокровищах! Каждый чувствовал себя обманутым. Но как только их мысли были произнесены вслух, они почувствовали, что были неправы. Они поняли, что несправедливо посягали на результаты чужого труда, и прониклись злобой к тому, кто первый произнес эти слога.
— Плохо ты знаешь Карай! — яростно выкрикнул управляющий. — Скорее он погибнет сам, чем бросит друга в беде. И если бы он нашел там золото, я не знаю, кто бы потребовал от него дележки. Это было бы так, как если бы кто-нибудь пришел сюда и потребовал, чтобы вы поделились с ним вашим жалованием.
— Вы еще удостоверитесь в этом, — продолжал настаивать Хоакин, убедившись, что никто не поддерживает его.
— Что случилось с вами? — опять спросила его донья Долорес. Я никогда не видела вас таким подозрительным, как сейчас, никогда вы не поступали и не говорили так. Весь день сегодня какой-то странный…
— Смотрите, я был прав, — неожиданно прервал ее Хоакин, — он возвращается один, смотрите! Вон там, где колышется трава!
Взгляды всех обратились к противоположному берегу, где сквозь густую траву кто-то направлялся к пристани, у которой стояло несколько лодок. Управляющий взял в руки бинокль, который оставил охотник, и поднес его к глазам.
— Да, это белый, но это не Карай и не Джованни! Вокруг него в нескольких местах колышется трава, значит, с ним собаки. И он вышел не из селения, а прямо из леса и плохо знает местность. Часто оглядывается, ищет лодку. Он не здешний. Слышите лай собак? У него большая свора, и собаки хорошие — они уверенно ведут его к лодкам. Ружье у него длинное, вот он надел широкую шляпу и отвязывает лодку. Чем же он будет грести, ведь весла остались в селении? Когда он выходил из леса, индейцы видели его, но не догадались, что он воспользуется их лодкой, сейчас в селении суматоха, вот будет гонка! Вот он спускается к берегу, уже отплыл и гребет прикладом своего ружья — кто бы мог подумать! Плывет к нашему берегу… Собаки плывут за ним…
Взгляды всех были устремлены на приближающуюся лодку, но зрители не забывали поглядывать и в сторону индейского селения. Несколько индейцев показалось на берегу. Весел у них не было, и они повернули обратно, но на полпути к селению встретили еще нескольких человек, которые несли весла. Раньше чем незнакомец достиг середины реки, в погоню за ним пустились три лодки, в каждой из которых было два или три индейца. Казалось, белый не обращает никакого внимания на погоню, лишь его необыкновенное весло стало глубже погружаться в воду да волны сильнее забурлили перед носом его лодки.
— Он гребет так же, как мы вчера! — выкрикнул один из парагвайцев. — Но индейцы все-таки не успеют догнать его, потому что он переправится через реку раньше, чем они.
Несколько собак, выброшенных потоком, вскарабкались на камни, торчащие из воды у самого берега и громко залаяли, словно спрашивая, где же пристанет к берегу их хозяин. Когда лодка повернула и поплыла по течению, направляясь к удобной гавани, часть собак попрыгала в воду, а другие принялись прыгать с камня на камень.
— Быстрей, быстрей! — закричал путешественник по-итальянски на своих собак.
— Гром и молния! Он итальянец, как и мы! — пробормотал дон Хосе. — Откуда, черт побери, в этой глуши взялся мой земляк?
Пеоны обратили внимание на собак:
— Десять, пятнадцать — смотри, там на скале еще две, и одна плывет — восемнадцать собак, и каких! Наверное, он знаменитый охотник, если у него столько собак!
Лодка пристала к берегу. Из нее выскочил невысокий, подвижной человек, вытащил лодку на песок и, окруженный своими собаками, начал подниматься по тропинке. В это время остальные три лодки тоже достигли берега, из них высадились индейцы. Часть их остались у лодок, другие, более отважные, следовали на некотором расстоянии за охотником.
Управляющий вышел встречать его; гость еще издали крикнул ему:
— Привяжите своих собак, чтобы они не передрались с моими!
— Не беспокойтесь, — успокоил его управляющий, подавая ему руку, мой пес забился на кухне, едва только почуял ваших. Здравствуйте, земляк, милости просим!
Гость совсем не удивился, что с ним заговорили mi-итальянски.
Он представился всем бодро и не без юмора:
— Нене Фиори — ваш слуга! Родился я здесь, но родители мои — итальянцы. Не сердитесь на меня, что я нагрянул к вам, как саранча, со всей своей четвероногой семьей, но мне надо отдохнуть немного среди белых. Иду я издалека, с самой Боливии, пять месяцев блуждал в лесах. У меня дела в этих местах.
— Не за тигром ли из Санта-Крус вы пришли сюда?
— Черт бы его побрал! Мне надо уже возвращаться домой, но я не смог удержаться, чтобы не посмотреть на сто шкуру. Слишком долго я шел по его следам, — взгляд его был направлен туда, где, натянутая на толстые сучья, сохла шкура Меченого, — и кроме того, мне не хотелось бы этой ночью быть в лесу, кажется будет буря.
Он вскочил на высокий утес, поднял голову и втянул в ноздри воздух, словно пытаясь учуять что-то.
— Будьте гостем, дорогой земляк, вместе с вашими четвероногими спутниками, и вообще ваш визит сегодня нам особенно приятен. Будет немного веселей.
На это приглашение Нене ничего не отвечал. Он повернулся к индейцам, следовавшим за ним, и шутливо произнес:
— Ну, что глазеете? Идите домой, да смотрите не опрокиньте ваши лодки! Карай Пуку рассчитается с вами, за то что я воспользовался вашими лодками без разрешения.
Они ничего не поняли из его слов, но, услышав его веселый голос и имя охотника, успокоились и направились к лодкам.
Лишь после этого Нене отправился на террасу. Он по очереди дружески поздоровался за руку с каждым, словно вдруг встретил старых друзей, и лишь очутившись перед доньей Долорес, вежливо поклонился ей и поцеловал руку.
Такое поведение было здесь в новинку. Каменщикам никогда не приводилось видеть, чтобы кто-либо целовал руку их хозяйке.
Сам дон Хосе был взволнован. Он давно уже отвык от привычек, которые встречал у людей в городах, но гость был такой веселый и приветливый, и ему ничего не оставалось как только улыбнуться.
Нене глянул на стену дома, где висел анероид охотника.
Он подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть его:
— Разве я не говорил, что ночью будет буря? Смотрите, как прыгает стрелка: резко, очень резко; мне не хотелось бы во время такой бури находиться в лесу.
— Вы уверены, что будет буря? Ведь не один листок не шелохнется.
— Еще какая буря! Даже не буря — циклоп; нот почему я и решил самовольно воспользоваться чужой лодкой, чтобы вовремя оказаться под надежным укрытием, в доме, крыша которого сделана из пальмовых листьев, как у вас. Каран Пуку говорил, что эта буря для лесных индейцев менее опасна, чем для тех, которые живут по берегам реки, потому что циклон может сбросить в воду целое селение.
Все слушали разговорчивого гостя, но едва он вспомнил об охотнике, нетерпеливая донья Долорес перебила его:
— Вы встретились с ним? Как вы думаете, вернется ли он к ночи?
— Что вы! — отвечал ей Нене. — А если бы и так, он не сможет переправиться через реку. Да, кстати, он и его спутник передавали вам привет. Он пробовал уговорить своего приятеля вернуться вместе со мной, но тот не согласился. Я не удивлюсь, если узнаю, что за свое упрямство оба поплатятся головами. Вот подождите немного: как только стемнеет, начнется пляска! Мне как-то довелось пережидать такую бурю в лесу. Деревья вырывало с корнем, лагуна была в одно мгновенье осушена смерчем и рыбы, словно плоды, висели среди ветвей. Удивительно, что сам я остался живым. Ветром меня бросало, как сухой лист, и мне пришлось на четвереньках добираться до укрытия. Злейшему своему врагу я не пожелал бы пережить такое. Целую неделю после этого я был как прокаженный, негде было обсушиться, не из чего было разжечь костер, все вокруг было затоплено водой. И все это случилось из-за того, что я не послушался старого охотника дона Пабло и его осторожность принял за трусость.
— Как же так! — взволнованно размышлял управляющий. — У Каран в полночь начнется приступ лихорадки, к этому времени ему обязательно надо вернуться сюда.
— Это невозможно, иначе пусть я не буду Пепе Фиори. Мне тоже казалось, что он не совсем здоров, по когда мы попрощались, он быстро зашагал по Соленой пустыне.
— Входите в дом, — пригласил его дон Хосе, который в это время спустился с террасы и рассматривал горизонт. — На юге собираются облака и тянутся сюда, к реке. Посмотрите на волны. Гребни их покрыты пеной, как на море, и ветер дует вверх по реке. Странно, что здесь, наверху, так спокойно…
— Побудем здесь еще немного, — предложила донья Долорес. — Отсюда хорошо наблюдать заход солнца. Расскажите лучше, — обратилась она к гостю, — как вы с ним встретились.
— Извините, синьора. Я занял у вас столько времени своими разговорами, а сейчас надо приняться за дело, пока не поздно. Молотки у вас в калере, вероятно, имеются, да и гвозди тоже. Нужно хорошо позабивать все двери и окна, а на одной двери устроить крепкие засовы. Не забудьте о лодке, которую я видел на берегу. Ее надо поднять наверх и завалить камнями, чтобы не унес ветер.
— Но если Карай возвратится, мы не сможем помочь ему, — напомнила донья Долорес.
— Он не возвратится, не беспокойтесь! А если возвратится, мы все равно не услышим его сигнал, да никто и не отважится переплывать через разъяренную реку. Так что лодка никому не понадобится, спускайтесь вниз и снимите с нее цепь. Вы ведь знаете, какие бури бывают на Рио Паратвай. Они страшнее морских.
Донья Долорес все же уговорила мужчин не поднимать лодку на самый верх, а оставить ее на полпути, где лодку потом и привалили большим камнем и привязали к стволу дерева.
Буря приближалась.
Низко над рекой пронесся порыв ветра, вода в реке начала заливать берег. Лодка закачалась под ударами волн.
Четыре пеона, посланные за ней, должны были позвать себе на помощь еще нескольких человек, и не будь среди них Фиори, который имел смелость вскочить в лодку, она была бы разбита о камни ударами волн. Вскоре после этого вода начала заливать берег. Едва все приготовления были окончены, а окно и дверь заколочены, как налетел порыв ветра.