Приключения в Гран-Чако

ГЛАВА 11 ЦИКЛОН

Нене вылил воду из кувшина в костер и погасил огонь. Стало совсем темно, так как и лампа, только что зажженная, сразу погасла В темноте послышался плач. Плакала Джусепита, которую уложили в гамак спать, но она была так напугана разговорами взрослых, что не могла заснуть.

— Не реви, глупая! — мужественно успокаивал ее Джакомо, висевший в гамаке рядом с ней.

Но Джусепита продолжала хныкать, пока к ней не подошла донья Долорес и не взяла ее на руки.

Пеоны молча расселись в темноте у стены.

Вдруг Нене вскочил с места:

— Помогите мне открыть дверь, я должен выйти!

— Вас унесет ветром, а мы не сможем удержать дверь, — возражали ему.

— Пусть черт унесет меня вместе с вами! Жалко будет, если ветер унесет шкуру ягуара, которую забыли во дворе, — взволнованно кричал Нене, ища в темноте лассо, — слышите, как бушует!

Он нашел лассо, затянул петлю у себя на груди и начал снимать засовы с единственной незабитой двери. К счастью, ветер, разбиваясь об угол дома, не сильно препятствовал ему.

Наконец, дверь была открыта, и Нене исчез во тьме. У порога он крикнул, стараясь перекричать вой ветра:

— Когда задергаю за лассо, тяните! Не спеша, но равномерно!

Прошло немного времени, и лассо дернулось раз, другой, вырываясь из рук тех, которые держали его.

Нельзя было видеть, что делается снаружи, но все чувствовали, что ветер подхватил Нене вместе со шкурой ягуара и что он висит сейчас в воздухе, как воздушный змей.

Конец лассо вырывался из рук, дверь, как бешеная, раскачивалась на петлях, ветер гудел в помещении так, что нельзя было слышать друг друга.

Секунды шли бесконечно медленно; лассо, которое они тянули к себе, тоже казалось бесконечным, и поэтому все были удивлены, когда Нене вместе со своей ношей оказался у нас под ногами.

Его втащили в дом, и все бросились закрывать хлопающую дверь и снова закреплять ее засовами. Несколько человек долго возились в темноте, прежде чем им удалось справиться с дверью, и лишь после того все могли обратить свое внимание на маленького охотника.

Тот все еще лекал на земле и судорожно сжимал шкуру.

Ветер проникал через щели в стенах дома, и никто не мог определить, дышит Нене Фиори или нет. Дон Хосе расстегнул у него воротник и положил руку ему на грудь. Почувствовав биение сердца, он закричал изо всех сил:

— Жив! Оставайтесь на своих местах, а то наступите на него!

Вдруг загремел гром, загремел так яростно, что заглушил даже вой ветра и вся скала затряслась. Маленькая Джусепита задрожала на руках у матери. Но не от страха. Она спала крепким сном набегавшегося за день ребенка и дрожала во сне.

Нене пришел в себя. Он сел и протянул перед собой руки. Нащупав шкуру, он радостно вскрикнул. Но его беспокоило, не повреждена ли она. Ощупывая ее, ой нашел руку управляющего. Не выпуская ее из своей руки, он двинулся дальше, пытаясь определить, кто его сосед. Узнав дона Хосе, он нагнулся к нему и закричал изо всех сил:

— Почему мы сидим в темноте? У Каран есть фонарь. Попробуем зажечь его!

— Я знаю про него, — кричал в ответ управляющий, во он у него в сундуке. Кто мог знать, что такое случится? Конечно, он оставил бы его нам, но мы не догадались спросить.

— На мою ответственность! — предложил маленький охотник. Карай не отказал бы в такое время дать ее даже своему врагу. Нужно посмотреть, не повреждена ли шкура, и перевязать раны. Ведите меня к его сундуку.

Оба итальянца ползли по земле, ощупывая вокруг себя, опасаясь, как бы не задеть кого-нибудь. Никого нельзя было предупредить о своем приближении, потому что вверху беспрестанно гремел гром.

Наконец, они очутились у сундука, приподняли крышку и нащупали фонарь, который лежал сверху, словно сам охотник приготовил его для них.

Управляющий взял его в руки и встряхнул.

— Он полон, налит до краев. Но как его зажечь?

— Давайте сюда все плащи! — прокричал ему прямо в ухо Нене.

Снова надо было ползти по земле от одного к другому и после долгих объяснений снимать с них пончо, в которые все кутались. Наконец, несколько плащей было наброшено на охотника, щели, сквозь которые проникал ветер, были заткнуты, и после нескольких напрасных попыток вспыхнул свет.

Все облегченно вздохнули; Нене поспешил осветить шкуру и внимательно ее исследовал. На лице у него можно было видеть радость, когда он обнаружил, что она не повреждена и лишь кое-где вымазана в грязи. Только после этого он принялся осматривать свои ссадины и раны, из которых текла кровь, ворча при этом:

— Я умер бы от стыда! Позволить ветру унести шкуру Меченого! После этого я не смог бы смотреть Карай в глаза.

Вой ветра умолк, но удары грома, сливавшиеся в один сплошной грохот, заставляли людей вздрагивать. Воздух в помещении был неподвижен, и лампа, которую Нене подвесил под потолком, уже не раскачивалась. Когда на мгновение удары грома прекратились, можно было ясно расслышать удары волн о берег где-то внизу и непонятный, неописуемый шум над головой.

— Циклон поднялся над нами, — объяснил Нене. — Слышно, как он трется о верхние слои воздуха. Но он еще вернется и покажет, на что способен. Мне кажется, это только передышка. Хоть на минуту отдохнем от этой проклятой бури.

И, правда, грохот грома становился все тише, удары доносились откуда-то издали и, наконец, совсем смолкли. Лишь странный, непрерывный свист, который издает работающая вхолостую дисковая пила, и плеск волн напоминали, что это не обычная ночь.

Можно было разговаривать. Каждый хотел поделиться с другими пережитым ужасом. До этого все были предоставлены сами себе. Джакомо неподвижно лежал в гамаке, но не спал. Глаза у него были закрыты, и он размышлял об охотнике. Он удивлялся в душе, что никто не вспомнил о нем. Словно угадав его мысли, донья Долорес уложила Джусепиту и подошла к свету. Она первая вспомнила об охотнике:

— Бедный Карай Пуку, где он сейчас?

— Если он жив, значит родился под счастливой звездой, — отвечал Нене. Будь это кто-нибудь другой, я бы не надеялся больше увидеть его, но ему везет во всем и все рады ему.

— Еще бы, — подхватила донья Долорес, — кто может ему быть не рад? Я никогда не забуду, как он пришел сюда, чтобы защищать моих детей.

— Я с вами согласен, — отвечал ей Нене, — но не думайте, что ваши дети единственные, которым он спас жизнь. Я вместе с пятью моими достаточно опытными товарищами тоже благодарен ему за то, что остался жив. Он всегда появляется там, где он нужен, и появляется вовремя. Конечно, жалко, что эта шкура принадлежит не мне, но очень вероятно, что если бы он не выследил Меченого раньше, чем я, мне не пришлось бы быть сейчас здесь, а кости моих собак растаскали бы коршуны. Я горжусь своими собаками, но ради него я отказался бы от них. Если на этот раз счастье ему изменило, то он виноват только в том, что взял с собой того пустомелю. Я встретил его на краю Соленой пустыни, когда сам я отдыхал, прежде чем выйти из нее. Знаете, там, на краю, где есть маленький островок зелени? Я лежал под пальмой, когда он подошел ко мне, неслышно как привидение, так что даже собаки не проснулись. Наверное, у него какой-то талисман. Когда он шел среди них, они не лаяли на него. Я сам испугался. Едва его узнал. Он был разрисован как индеец-тумраг, а с теми не очень-то приятно встречаться. Он у них считается своим. Черт его знает, как он со всеми ладит! Возьмет в руки змею, гремучую змею, она у него становится смирной, как угорь. Все рассмотрит, со всеми поговорит, словно может понимать язык зверей. Если бы не Джованни, вряд ли он согласился бы посидеть со мной, и тогда я бы не смог узнать, где поблизости находятся люди и где можно укрыться во время бури. Он очень спешил. Уверял меня, что к вечеру должен вернуться, и поэтому у него не было времени долго отдыхать. Рассказывал, что с ним спутник, которого он решил проучить. Я был очень любопытен, но этот спутник заставил ждать себя около часа, пока, прихрамывая, не нагнал нас; индейцы несли его куртку и башмаки. Карай оставил ему всех своих индейцев, а сам пошел дальше. Я предлагал Джованни вернуться вместе со мной, мне было жалко его, но он почему-то не захотел бросить Карай. Он не верил, когда я говорил ему, что самое худшее впереди, что путь через пустыню в три раза длиннее, чем с того места до реки. Он говорил, что хуже не может быть и что если он погибнет в пустыне, то пусть я передам вам его последний привет. Когда Карай снова двинулся в путь, он посидел немного со мной и я видел, что он очень хочет вернуться, но я не стал его уговаривать, потому что, по правде говоря, мне не хотелось возиться с ним. Если бы он пошел со мной, мне пришлось бы этой ночью сидеть где-нибудь в лесу, а не здесь…

— Разве я не говорил, — торжествующе выкрикнул Хоакин, — что Карай бросит Джованни в пути?

— Если бы не эта буря, — продолжал Нене, — он бы его не покинул. Он пошел вперед, чтобы Джованни не стыдился его и возвратился со мной. Я хорошо слышал, как он говорил индейцам, чтобы те, если он не захочет вернуться, сопровождали его и, если будет нужно, сделали бы носилки и понесли его. Он оставил ему всех индейцев, чтобы они могли чередоваться. Но Джованни даже не стал с ним разговаривать! Видели бы вы, как он шел через пустыню! Поднявшись на цыпочки, согнув ноги в коленях, он плелся мелкими шажками, и под ногами у него хрустела соль. И мои собаки брели потом также, как и он, словно переняли у него эту походку. Но когда Джованни понял, что мне такой спутник не очень улыбается, он начал строить из себя героя, и я был только рад этому… Представьте себе такого упрямца! Сам все хорошо знает, поучений не терпит, и я должен был бы выносить это! Пара часов пути, и он язык высунул. Если бы я сам не видел этого, ни за что бы такому не поверил. Карай все время уходил вперед и потом дожидался его. Когда он ждал его у большого попала, то сорвал несколько плодов и чистил их старым индейским способом — ногой в траве, чтобы содрать мелкие колючки, которыми покрыты плоды. Добрая душа у Карай, он приготовил несколько штук и для Джованни. Но тот не захотел поднимать их с земли, сорвал с ветки и, прежде чем Карай успел предостеречь его, засунул в рот, словно это были обычные фиги. Вот упрямец! Весь язык и нёбо у него были потом утыканы колючками. А Карай, вместо того чтобы бросить его и идти дальше, пожалел его и спросил, нет ли у меня воска. Я понял, зачем ему воск, лишь тогда, когда Джованни подошел ближе и Карай успокоил его, что в селении можно будет достать воск и он вытащит у него все колючки. Никогда я не думал, что в глуши можно чему-нибудь научиться; в голову бы мне никогда не пришло, что можно колючки кактуса вытаскивать при помощи воска…

Все были благодарны Нене за его разговорчивость, даже когда чувствовали себя уязвленными, слыша как он высмеивает их товарища. Из его рассказов они поняли, что он не простой пустомеля, что он хочет вознаградить себя за несколько месяцев вынужденного молчания.

На каждого одиночество действует по-разному. Один привыкнет молчать, да так и останется неразговорчивым; другой спешит наговориться, едва только очутится среди людей.

Управляющий доже был недоволен, что о его рабочем так плохо отзывались, и поэтому поспешил перевести разговор на другую тему.

— С фонарем нам повезло, — начал он. — Но откуда вы знали, что у охотника есть фонарь, который не гаснет даже при сильном ветре? Неужели вы настолько хорошо с ним знакомы, что знаете это?

— Да, я хорошо его знаю. Если бы я плохо знал его у меня были бы основания быть недовольным им. Он всегда пересекает дорогу, и не только мне: Он во все вмешивается, и не всем это нравится. Вы знаете, человек совершает не только хорошие поступки. И вот стоит только что-нибудь сделать не так, как сразу же у вас на дороге появляется Карай Пуку. А стоит обидеть индейца, и он становится сам не свой. Он тебе прочитает проповедь, а ты опусти голову и исправь несправедливость. И люди слушаются его как овцы барана, и даже тот не отважится спорить с ним, кто с другим поцапался бы из-за одного слова, не пришедшегося ему по вкусу. Как-то нас возмутила его привычка всюду совать свой нос. Было это в устье Набилека. Мы там ловили цапель. Выше цапель было еще больше, но там жили индейцы — кадувеи, а с ними лучше не связываться. У них на все один довод — выстрел из винчестера, а они хорошо вооружены. Мы ловили у самого устья, там, откуда легко было удрать. Нас было шесть человек. Среди нас был и дон Пабло; его знает весь Парагвай, а он и черта в полночь не испугается. Мы ждали опасности со всех сторон. Однажды Карай Пуку на небольшой лодке приплыл прямо в наш лагерь. Сами понимаете, нам это не очень улыбалось — иметь еще одного пайщика. Мы его совсем не знали, он был тогда молодой парень, и нам показалось, что он хочет примазаться к нам. Никому из нас не хотелось начинать с ним ссору. Едва кто-нибудь из нас заводил с ним разговор. Карай пристально смотрел на него, и разговор немедленно прекращался. Наконец, очередь дошла до дона Пабло. Тот начал — зацепку он нашел сразу же — но Карай только посматривает на него; потом рассмеялся и, словно угадав наши мысли, заявил, что если бы ему нужны были цапли, то он не сидел бы здесь и не ждал, когда птицы прилетят к реке, а шел к гнездовьям, где у птиц эгреты[5] еще не запачканы и не помяты. Во время разговора он сбивал одну птицу за другой. У него была хорошая винтовка, двустволка. И когда он увидел, как нас бесит его поведение, он поел наши макароны, выпил наш чай, выспался, потом сел в свою лодку, оставил нам убитых цапель и уплыл. Каждому из нас досталось около семидесяти перьев. И куда, вы думаете, он поплыл? Вверх по Набилеку, прямо в когти индейцам-кадувеям. Поплыл один. Думаете за тем, чтобы стрелять цапель? Вовсе нет! Отправился прямо к ним в селение и потом бродил с ними по горам. Мы про него забыли и думали уже, что его тело давно растаскали коршуны или что его зажарили на костре. Цапель было все еще много, но нам так не повезло. Нас доконали тамошние болота. Целую неделю мы жили без огня — никто из нас не мог встать на ноги и отправиться за дровами. Малярия!

А он забрался на Орлиные горы, объездил на коне все селения, вскарабкался даже на Бодокенское нагорье, участвовал в свадебной церемонии и подружился со всеми. Думаете, забыл про нас? У него был бинокль, и с горных вершин он мог видеть все. Он видел, что цапель было столько же, сколько снега зимой, но дым из наших ружей вылетал все реже. Он решил, что у нас кончается порох. И лишь когда однажды он заметил, что не видно дыма наших костров, он понял, что с нами стряслась беда. Он знал, что мы не покинули бы такое место просто так и что в крайнем случае кто-нибудь из нас остался бы здесь караулить, чтобы не пришли другие охотники. Значит, костер должен был гореть. Другой бы не обратил внимания на такую мелочь. Но, как я говорил, Карай Пуку очень любопытен, и все его интересует. Три дня мы валялись без огня и без еды Как-то проснулись и ничего не понимаем — сон или явь? У нас в лагере находилось около двадцати кадувеев, а на другом берегу виднелись их кони. Лица у краснокожих были раскрашены красивыми узорами. Узоры-то красивые, но тогда они на нас нагнали ужас. Я не мог тронуться с места, а мое ружье было в другой хижине. Один из этих дикарей шел от одного белого к другому, разжимал ему зубы лезвием охотничьего ножа и что-то вливал туда из бутылки, которую держал в руках. Я не понимал, зачем они решили отравить нас, могли ведь просто убить. Когда индеец подошел ко мне, я зажмурил глаза и ждал, что он перережет мне горло. Я был так обессилен, что ничего не чувствовал. Но вдруг во рту стало горько, и я понял, что он насыпал мне в рот хинина. Я открыл глаза и вздрогнул: это был он. Высокий Охотник, Карай Пуку! Он был разрисован как лесной индеец! Когда мы пришли в себя, он стал кормить нас и пичкать пилюлями, и потом пригласил поохотиться на оленей. Мы предложили ему килограмм самых лучших перьев. Но он только улыбался. Взял с собой рога двух оленей, которых застрелил, перья оставил нам и уплыл Странный человек! Даже дон Пабло, этот ворчун, пожертвовал бы ради него жизнью.