Природа хрупких вещей

Глава 12

Не помню, что я знала об отношениях мужчины и женщины, когда мне было столько же лет, сколько сейчас Кэт. Скорее всего, очень мало. Но Кэт — умная девочка. Говорю это совершенно точно. Она решает сложные головоломки и читает довольно сложные книги. А еще она умеет слушать. Внимает каждому слову. И сейчас по выражению ее лица я определяю, что она в полной мере понимает, в каком положении оказались мы с Белиндой. Кэт знает, что у ее отца есть еще одна жена, помимо меня.

Наверняка она заподозрила это сразу, когда увидела, как беременная Белинда тычет пальцем в наше свадебное фото, заявляя, что Мартин — ее муж. Этого было достаточно, чтобы Кэт рискнула на цыпочках снова спуститься вниз и притаиться у входа в кухню, слушая наш разговор, из которого она узнала, что у ее отца две жены и одна из них носит под сердцем ребенка.

Отчитывать Кэт за то, что она подслушивала, не имеет смысла. Я не приказывала ей оставаться в своей комнате; просто почему-то решила, что она будет там сидеть. Да и чего достигну руганью? Она уже услышала то, что услышала.

— Кэт, ты давно здесь сидишь? — спрашиваю я.

Она виновато кивает. Знает: я думала, что она будет находиться в своей комнате, пока я ее не позову. Хотя указания как такового на сей счет я ей не давала. Я подхожу к девочке, опускаюсь рядом на колени. Белинда следует за мной.

— Ты слушала наш разговор? Все слышала?

— Да, — шепчет Кэт.

Я не задумывалась о том, как мы с Белиндой будем перерывать дом в присутствии Кэт, но теперь по крайне мере можно не ломать голову, что ей можно рассказать. Она знает все.

— Кэт, у тебя есть ко мне вопросы?

Моя дочь переводит взгляд с меня на Белинду и обратно. Кивает. И пусть у нее уйма вопросов, я надеюсь, что следующий час мы с ней вдвоем просидим на полу и она будет расспрашивать меня своим чудесным голоском, который я так нечасто слышу.

Кэт показывает на Белинду.

— Там ребенок, — едва слышно шепчет она.

— Да, солнышко.

— Наш ребенок?

— Это ребенок мисс Белинды, — помедлив, отвечаю я.

— И мой?

Я молчу: не знаю, что сказать.

— Мой тоже? — допытывается она.

Я смотрю на Белинду. Та, как и я, видимо, догадывается, чем вызван столь напряженный интерес Кэт. Девочка на простейшем уровне понимает, что любой ребенок ее отца приходится ей братом или сестрой. Значит, скоро у нее появится братик или сестренка — то, чего у нее никогда не было. А об этом, я теперь ясно вижу, она всегда мечтала.

Глядя на меня, Белинда одной рукой обхватывает свой живот — словно обнимает еще не рожденного малыша.

— Милая, — говорю я Кэт, — пока немного все запутанно. Сейчас у меня нет для тебя понятного объяснения.

Но Кэт смотрит мимо меня на Белинду, и я вижу непоколебимость в ее лице. Для себя Кэт уже решила, что она приходится сестрой ребенку, которого вынашивает Белинда. И то, что я не вполне это подтверждаю, не имеет значения.

— Это все, милая? — спрашиваю я. — У тебя еще есть вопросы?

Кэт медленно качает головой. На самом деле, я вижу, вопросы у нее есть, но все они не столь насущны, как вопрос о ребенке Белинды.

— Что ж, ладно. Тогда пойдем в библиотеку. — Я поднимаюсь с колен, помогаю Кэт встать на ноги.

Втроем мы из холла идем в библиотеку, и я направляюсь к письменному столу Мартина. Кэт топчется в дверях. Ей никогда не нравилась комната, которая служила Мартину кабинетом.

— Все ящики стола заперты. Где хранятся ключи, я не знаю, — говорю Белинде. — Но нам необходимо их открыть. Думаю, там мы найдем часть ответов на интересующие нас вопросы.

Я вытаскиваю из волос шпильку и вставляю ее в замочную скважину основного, самого большого ящика. Двигаю ее из стороны в сторону, толкаю, вращаю. Бесполезно. Прошу Белинду одолжить одну из своих шпилек. Повторяю попытку. Снова берусь за свою шпильку. Пытаюсь вскрыть ящик с помощью штопальной иглы, крючком для застегивания пуговиц, шляпной булавкой. Затем опять беру свою шпильку, но на этот раз сую ее в замок вместе со шпилькой Белинды. И механизм внутри замка наконец-то поворачивается. Я тяну за ручку ящика.

В нем аккуратно, одна на другую, сложены папки. Беру верхнюю, кладу на стол и открываю.

На самом верху лежит наше с Мартином свидетельство о браке, ниже — свидетельство о рождении Кэт, еще ниже — купчая на дом.

Пролистываю эти документы. Под ними — свидетельство о браке Джеймса Бигелоу и Белинды Луизы Диксон из Сан-Рафаэлы, штат Калифорния. Белинда, увидев бумагу, цепенеет. Я смотрю следующий документ — его собственное свидетельство о рождении, на имя Мартина Чарльза Хокинга из Уайт-Плейнс, штат Нью-Йорк, отец и мать — Альберт и Морин Хокинг. Ниже — свидетельство о рождении некоего Джеймса Уайлдера Бигелоу, родившегося 12 марта 1873 года близ городка Тринидад в округе Лас-Анимас, штат Колорадо. А прямо под ним его же свидетельство о смерти в 1876 году. Джеймс Бигелоу скончался от скарлатины в возрасте трех лет. Мартину в ту пору было два года, потому-то он так легко выдал себя за этого человека. Разница в возрасте между ними составляла всего один год.

— Настоящий Джеймс Бигелоу умер в раннем детстве, — ошеломленно произносит Белинда, читая документ одновременно со мной.

— Да.

— Но как он о нем узнал?

— Не могу сказать. — Я продолжаю перебирать бумаги. Следующий документ — свидетельство о браке Аннабет Бигелоу (очевидно, это старшая сестра злосчастного Джеймса Бигелоу) и некоего Перси Гровера, поженившихся 4 июня 1896 года в Тринидаде, штат Колорадо. Далее — свидетельство о смерти Аннабет, скончавшейся через год после свадьбы в результате падения с лошади. Я кладу это свидетельство обратной стороной вверх на уже просмотренные документы, моему взору открывается следующий, и у меня перехватывает дыхание, равно как и у Белинды. Поверх оставшихся бумаг в папке лежит маленькая свадебная фотография без рамки, на которой запечатлен Мартин с какой-то женщиной. И это не Кэндис. Ее фотопортрет я видела. На снимке — нарядная пухленькая шатенка, и она, готова поспорить, немного старше Мартина. Переворачиваю фотографию. На обратной стороне кто-то карандашом подписал: «Аннабет Бигелоу и Перси Гровер. 4 июня 1896 года».

— Господи помилуй, — шепотом выдыхаю я. Мало того что Мартин выдает себя за почившего Джеймса Бигелоу, так он еще и был женат под именем Перси Гровер. Я смотрю на молодого Мартина в свадебном костюме, и на меня нисходит откровение. Я поворачиваюсь к Белинде.

— Та скотоводческая ферма, о которой он вам говорил, принадлежала не его отцу и не добросердечному хозяину ранчо, который взял его на работу, как он мне рассказывал. Ее владельцем был его тесть. Потом она перешла к его жене. А Мартин унаследовал ранчо после смерти Аннабет, погибшей при падении с лошади.

Говоря это, я холодею от леденящей душу мысли.

— Дочь хозяина скотоводческого ранчо разбилась насмерть при падении с лошади? — бормочу я. На самом деле лучше бы промолчала. Белинда возле меня пошатнулась. Я хватаю стул, который до этого отставила, и пододвигаю ей.

— Садитесь.

Она со мной не спорит.

— Вы же не думаете, что он ее убил? — охает Белинда. Глаза ее блестят от страха и ужаса.

Внезапно я вспоминаю, что Кэт топталась в дверях, когда я принялась взламывать ящик. Взглянув в ту сторону, испускаю вздох облегчения. Очевидно, девочке надоело наблюдать, как я мучаюсь с замком, и она ушла. Слава богу.

— Нам сейчас не до этого, — говорю я. — Забудьте то, что я сказала.

Белинда кивает, по-прежнему тараща глаза. Но мы обе знаем, что Мартин — бессердечный обманщик, которому нельзя доверять. О том свидетельствуют документы, которые мы перебираем.

Я снова сосредоточиваю внимание на папке. По мне, так это грандиозная коллекция достижений Мартина, а также важнейших личных документов, которые он так тщательно хранит. Я хочу найти свидетельство о смерти Кэндис, той молодой женщины, которую родители определили в престижную школу верховой езды, где она и познакомилась с Мартином Хокингом. Хочу убедиться, что она действительно умерла от чахотки. Если это так, значит, Мартин не убивал Кэндис, чтобы заполучить наследство. Я должна знать наверняка, что ее убила болезнь и только болезнь, — на тот случай, если мне с Белиндой и Кэт придется бежать из этого дома сегодня же ночью и заявить на Мартина в полицию.

Просматриваю оставшиеся документы. Счет за установку надгробия на могиле Аннабет. Свидетельство о продаже скотоводческого ранчо в Колорадо за двенадцать тысяч долларов. Свидетельство о рождении Перси Гровера, родившегося в Кливленде, штат Огайо, в 1875 году. Свидетельство о продаже дома в Лос-Анджелесе, оформленное за четыре месяца до моего вступления в брак с Мартином. Свидетельство о браке с Кэндис, зарегистрированном в июле 1897 года. Два свидетельства о мертворожденных детях, мальчиках, чьими родителями могли бы быть Кэндис и Мартин Хокинг. Первое датировано ноябрем 1897 года, а это значит, что Кэндис была беременна, когда выходила замуж за Мартина. Второе — мартом 1898 года. Но свидетельства о смерти самой Кэндис нигде нет.

Роюсь в других папках. Нахожу карты Калифорнии и Колорадо, а также банковские счета — только на имя Мартина Хокинга; на самом крупном — три тысячи долларов. А вот коллекция некрологов из разных калифорнийских газет. Все почившие — мужчины. Имена их дочерей и адреса проживания обведены карандашом. Некоторые сообщения о смерти напечатаны всего несколько недель назад, другие — более давние. Среди давних — некролог о Джордже Диксоне, в котором выделено карандашом имя Белинды.

— Вот как он вас нашел, — говорю я, хотя ей это тоже очевидно.

Белинда смотрит на свое имя, как на диковинку.

— Зачем? — наконец произносит она через несколько секунд. — Почему именно я?

Я листаю некрологи. Все умершие мужчины были люди состоятельные, все — вдовцы, соответственно, когда они скончались, все принадлежавшее им имущество отошло их детям. И если Мартин охотился за чужим наследством, что он рассчитывал выиграть от брака с Белиндой? Придорожная гостиница — не великое приобретение. Значит, он выбрал ее по какой-то другой причине. Задаваясь этим вопросом, я уже знаю, где, возможно, найду ответ на эту загадку. Верно ли мое предположение, подскажет котельная.

Но прежде я перерываю стол, все, что там есть. Нахожу запертый сейф размером со шкатулку, право собственности на автомобиль Мартина и договоры на аренду гаража, чеки из бакалейной и мясной лавок, а также из «Эмпориума». Нахожу расчетные листки по зарплате, которую платили Мартину, когда он работал на конюшне в Лос-Анджелесе. И не нахожу никаких документов, указывающих на то, что он работает в страховой компании. И ничего, абсолютно ничего такого, что подсказало бы мне, чем Мартин занимается за своим письменным столом, когда бывает дома.

Пожалуй, надо попытаться вскрыть сейф с помощью шпилек, решаю я. Вытаскиваю его из ящика и под ним замечаю какой-то конверт.

Письмо на имя Мартина, отправлено по почте на адрес в Лос-Анджелесе за полгода до нашего с ним бракосочетания. Обратный адрес — лечебница Лас-Паломас в Тусоне, штат Аризона. Переворачиваю конверт. Он вскрыт. Поднимаю клапан, вытаскиваю письмо и начинаю читать:

Воздух будто застрял в легких — не продохнуть. Так вот почему я не могу найти свидетельство о смерти Кэндис. Она не умерла. Она жива. По крайней мере, была жива год и семь месяцев назад. И поскольку свидетельства о смерти нет и на банковском счету Мартина не десятки тысяч долларов, а всего три тысячи, значит, она, должно быть, по-прежнему находится в лечебнице. Как-то давно Мартин мне сказал, что его покойной жене досталось наследство от бабушки, что и позволило ему купить этот дом. Однако Кэндис ему наследства не оставляла. Она не умерла. Должно быть, он живет на деньги от продажи ранчо Аннабет.

Я смотрю на письмо и чувствую, как силы уходят из меня, уплывают, будто пух потревоженного ветром одуванчика. До сей минуты я обуздывала в себе крепнувший гнев на Мартина, чтобы затем пустить его вскачь в нужном направлении, как упряжку лошадей. Но теперь я выхолощена. Опустошена.

Наверное, то же самое испытывала Белинда час назад, когда увидела наше с Мартином свадебное фото. Словно вдруг оказалось, что ее мир скроен из бумаги, а сама она соткана из ниток, которыми он сшит. Бумага рвется на клочки, которые подхватывает и уносит ветер, а нитки разматываются.

Кэндис не умерла.

У Кэт есть мать, и это — не я.