Природа хрупких вещей

Глава 13

Лишь несколько раз в своей жизни я хотела повернуть время вспять и принять другое решение. Я никогда не жалела, что приехала в Америку, и не жалею — даже теперь, — что отозвалась на объявление Мартина. Но в это мгновение, если б можно было, я отмотала бы пару часов назад и в половине пятого, когда раздался звонок в дверь, не пошла бы ее открывать. Пусть бы Белинда стояла на крыльце и думала, что она пришла не в тот дом. Я наблюдала бы за ней в занавешенное тюлем окно гостиной, пока она не удалилась бы.

Мне плевать, что Мартин — аферист и впутал нас в свои аферы. Мне плевать, что он заключает браки с женщинами, потому что ему от них что-то надо. Сейчас мне даже плевать, да простит меня Бог, на то, что Аннабет Бигелоу Гровер вовсе не случайно упала с лошади.

Мне важно лишь одно: еще утром, проснувшись, я считалась матерью маленькой девочки, которая нуждается во мне и любит меня. А теперь я просто еще одна жалкая душа, которую растоптал Мартин Хокинг. Может, он и не подрезал подпругу на лошади Аннабет, но он точно украл у Кэндис ее ребенка. И сказал Кэт, что ее мать умерла. С Белиндой он заключил фальшивый брак. Мне подарил ребенка, которого я не вправе оставить себе, потому что он не мой. Кэндис жива, пребывает в одной из аризонских лечебниц и жаждет вернуть свою дочь.

Я чувствую, что Белинда стоит возле меня. Она поднялась со стула и тоже читает письмо. Меня так и подмывает выпихнуть за порог, притвориться, будто я ее никогда не видела, будто у меня никогда не было причины взломать сегодня ящики письменного стола и узнать, что за тайны там хранятся.

— Значит, мать Кэт жива? — мгновением позже ужасается Белинда. — А девочка думает, что ее мама умерла!

Что бы я ни собиралась сказать в эту минуту, слова застывают у меня на языке.

Несколько долгих секунд мы молчим.

— Как он мог так поступить с малышкой? — наконец произносит Белинда надтреснутым голосом, который полнится негодованием материнской любви. Она еще не стала матерью, я тоже не мать, но мы обе балансируем на грани материнства. Она — с внутренней стороны, я — с внешней.

И правда, как Мартин мог так поступить с Кэт? Сказать, что ее мать умерла, хотя та жива?

— Не понимаю, зачем он это сделал. Зачем? — упорно вопрошает Белинда, ожидая от меня ответа.

— Я… может, он думал, что она уже скончалась от чахотки. — Собственный голос кажется мне чужим. — Она унаследовала значительное состояние. Очевидно, затем он и женился на ней. А потом, на его удачу, она заболела.

— Но ведь ее отец пока еще жив, — замечает Белинда, глядя на письмо.

— У нее есть свои деньги. От бабушки достались, по словам Мартина.

— Все равно не понимаю, зачем убеждать Кэт, что ее мама умерла? Зачем говорить ей это?

Я могла бы дать тому лишь одно объяснение. И скорее всего, это основополагающий мотив всех поступков Мартина Хокинга — если исходить из того, что мне теперь о нем известно.

— Потому что ему так было удобно. Он хотел, чтобы она думала, будто ее мама умерла. Хотел жить здесь, в Сан-Франциско, в свое удовольствие.

— Но зачем? Зачем он нас так ужасно обманул?

— Вероятно, хотел извлечь какую-то выгоду для себя. — Все, что мне удалось выяснить, складывается в единую картину, подтверждающую мое предположение. — Ему плевать на нас. На всех плевать.

— Даже на собственного ребенка? — изумляется Белинда.

— Даже на собственного ребенка. Я думала, он такой из-за того, что на его долю выпало слишком много горестей. Думала, он решил навсегда покончить с любовью, причем даже к дочери, потому что больше не хочет страдать. Но дело не в этом, Белинда. Он не парализован горем. Он просто бездушный коварный лжец. Потому и совершил все эти гнусности.

— Прекратите, — шепчет Белинда, поморщившись, будто я отвесила ей пощечину.

Смягчаю голос. Белинде тяжело слышать те откровения, что бродят у меня в голове. Тем более все сразу. Но она должна их осознать. Потому что необходимо решить, как нам быть дальше.

— Простите, что расстраиваю вас. Но это чистая правда. Он вас не любит. Он никого не любит.

И мы снова умолкаем на несколько минут.

Белинда скользит взглядом по документам на столе — доказательствам коварства и жестокости Мартина. Того, кто он есть.

Или кем не является.

— И что же нам теперь делать? — спрашивает она детским голоском.

— Я абсолютно уверена, что в Калифорнии многоженство является преступлением, — слышу я свой голос. — Завтра утром первым делом пойдем в полицию. Добьемся, чтобы его арестовали.

— А потом?

— А потом… потом, думаю, его посадят в тюрьму. Не знаю.

— А с девочкой что будет?

Тут уж я знаю, что ответить, но медлю несколько секунд.

— Она должна воссоединиться с матерью.

Часы в холле отбивают половину седьмого. Сгустились сумерки, скоро ночь накроет город темным покрывалом. После того как мы обратимся в полицию, все изменится безвозвратно. Той жизни, которую я до сих пор вела, будет положен конец. Вероятнее всего, я останусь без жилья и средств к существованию. Полиция, как только выяснит, что мой брак с Мартином — дутый пузырь, возможно, сразу заберет у меня Кэт, если ее мать все еще жива. Полицейские сами доставят девочку в Аризону. Отнимут у меня эту истерзанную малышку.

Этого нельзя допустить. Она уже столько всего пережила.

Я сама должна отвезти ее к матери.

Но мне понадобятся деньги на билет и еду. Может быть, в сейфе хранятся наличные. Может быть…

Я поворачиваюсь к Белинде.

— Думаю, необходимо составить четкий план действий. И думаю, необходимо проверить, что Мартин прячет в котельной.

Она тупо смотрит на меня, не понимая, о чем я веду речь.

— Пойдемте со мной.

Я быстрым шагом покидаю кабинет, Белинда следует за мной. Мы проходим через холл в кухню. Кэт там. Сидит за столиком у окна, рисует птичек и бабочек восковыми мелками. «Для ребенка» — написала она в верхней части каждого листа.

Улыбаюсь девочке, ласково сжимаю ее плечо. Мне не хватает мужества объяснить ей все прямо сейчас, но она увлечена рисованием и, свыкаясь с ролью старшей сестры, кажется, не замечает моего волнения. Я направляюсь к двери, что ведет на лестницу и в котельную. Открываю ее и, приподняв юбку, спускаюсь по ступенькам.

— Закройте за собой дверь, — тихо велю я Белинде. Не хочу, чтобы Кэт увязалась за нами.

Щелкаю выключателем. Загорается лампочка, что свисает с середины низкого потолка. Деревянная дверца хранилища заперта на висячий замок. Я хватаю лежащий у бойлера тяжелый гаечный ключ, которым обычно отвинчивают или затягивают краники, заношу его над головой и с размаху ударяю по замку. Белинда охает от неожиданности. После нескольких ударов замок сбит с деревянного полотна и отлетает в сторону. На полке, сделанной Мартином, стоят бутылки, в которых, я уверена, содержится отнюдь не тонизирующее средство для волос. Беру одну бутылку и откупориваю ее, ломая на горлышке застывший воск. Подношу бутылку к носу и чую сильный запах уксуса.

Роняю бутылку на пол. Она разбивается. Белинда пятится, вздрогнув от удивления. В луже среди осколков стекла лежат крупинки песка, ошметки глины и мелкие обломки белого камня. И вдруг в этом месиве я замечаю бесформенный комочек размером с изюм, искрящийся в желтом свете лампочки.

Комочек сияет, словно летнее солнце. Золото.

Я перевожу взгляд на Белинду. Она во все глаза таращится на блестящую изюмину, сверкающую на мокром полу.

— Теперь понятно, почему он выбрал вас, — говорю я. — Ему нужна была шахта вашего отца.

Белинда поднимает голову, смотрит на меня.

— Но ведь в этой шахте ничего нет. Ее забросили десятки лет назад. Там ничего нет! Дедушка и отец изучили в ней каждый дюйм. Там ничего нет!

Я беру с полки еще одну бутылку и тоже бросаю на пол. Она разбивается. В уксусной луже среди крупинок песка и каменной крошки сияют еще два комочка размером с горох в крошащейся оболочке из белого камня.

То же самое я проделываю с третьей бутылкой. И из нее вываливаются бесформенные комочки, на этот раз размером с маленькие половинки фасоли, к которым липнут пластинки каменной шелухи.

Наклонившись, трогаю белую пастообразную массу, облепившую золотой боб. От моего прикосновения она частично отслаивается. Я поднимаю из уксусной лужи покрытую каменной коркой фасолину, выпрямляюсь и, поднеся золотой боб к свету, разглядываю необычную, уже разлагающуюся каменную кашицу.

— Что это за белое вещество?

— Кварц, — говорит Белинда. — Иногда… иногда золотоносная руда, которую находят под землей, содержится в кварце. Папа говорил, что уксусная кислота расщепляет его кристаллы. Именно так он проверял породу, что порой находил в шахте. Именно так многие горняки проверяют свои находки. На настоящее золото уксус никак не действует, но другие минералы, похожие на золото, как… как, например, слюда или пирит, кислота растворяет или повреждает. А золото — нет.

Я поднимаю на нее глаза.

— Все еще верите, что в вашей шахте ничего нет?

— Но… я не могла не знать! Я бы знала!

— Вы сами сказали, что ненавидели эту шахту, считали, что там опасно. Что никогда в нее не спускались.

— Да, я ее ненавидела! Ненавидела! Там опасно!

— Но вы также упомянули, что в день своей смерти отец привел вас в шахту, потому как хотел вам что-то показать. А потом упал. Что, если он все-таки нашел золото? Что, если он чуть раньше нашел породу, похожую на золото, и для верности попросил кого-то провести анализ? Что, если именно это он собирался вам показать? Пещеру с кварцами, содержащими золото? И он точно знал, что это — золото, потому как уже получил тому подтверждение.

Белинда задумывается.

— Но как Джеймс… Мартин… как он узнал об этом?

— Сейчас это неважно! Может быть, кто-то из химической лаборатории болтал про человека из Сан-Рафаэлы, который принес на проверку только что добытое золото, а Мартин услышал. Неважно, как он узнал. Важно, что он собирался украсть ваше золото. Оно принадлежит вам. А он, заключив с вами фиктивный брак, который давал ему право на совместное владение вашим имуществом, собирался присвоить ваши сокровища.

Я умалчиваю о том, что Мартин мог бы с легкостью решиться на убийство Белинды после того, как вынес бы из пещеры последний золотоносный кварц и понял, что больше нет надобности выдавать себя за ее мужа. Умалчиваю и о том, что в день гибели отца Белинды Мартин мог тайком пробраться в шахту и при первой удобной возможности столкнуть мужчину в шахтный ствол, а потом скрыться, когда Белинда побежала за помощью. Мне это нетрудно вообразить. Сама Белинда, наверное, еще не считает «мужа» безжалостным чудовищем, но я уже по-другому Мартина и не воспринимаю.

Пока Белинда свыкается с мыслью, что Мартин ухаживаниями добился ее руки не из любви к ней, я откупориваю остальные бутылки. В каждой — склизкий разлагающийся кварц и крупицы золота. Раньше бутылок было больше. Где они, мне неведомо. Мартин представлял все так, будто он продавал «тоник» во время своих командировок, но теперь я уверена, что он либо припрятал бутылки где-то в другом месте, либо обратил их содержимое в деньги, которые положил на банковский счет, открытый на имя Джеймса Бигелоу, или Перси Гровера, или кого-то еще.

С полки у бойлера я беру банку и складываю в нее золото, стараясь не порезаться об осколки стекла.

— Он увидит разбитые бутылки, когда вернется домой, — словно в трансе произносит Белинда. — И сразу поймет, что нам известна его тайна.

— Надеюсь, что увидит. Мы уйдем отсюда на рассвете. Он не узнает, что вы были со мной. Зайдет в пустой дом и подумает, что все это сделала я: откупорила бутылки и нашла золото. Потом поднимется наверх, отопрет ящики своего стола и увидит, что все его драгоценные документы исчезли.

— И что он предпримет? — со страхом спрашивает Белинда.

— Если полиция знает свое дело, они уже будут подстерегать его здесь, и, как только он появится, его арестуют. Если не арестуют, он пустится в бега. Больше ему ничего не остается. Документы Мартина у меня. Он поймет, что я обращусь в полицию. Здесь ему нельзя оставаться.

— А если он заявится ко мне?

— Не заявится. Ваше свидетельство о браке тоже в этой стопке документов. Он побоится к вам возвращаться, не станет рисковать. Полиция будет знать и про вас, и про то золото, что он пытался украсть у вас, и про то, что украл. Прежде бутылок было больше, Белинда. Он заберет то, что уже украл из вашей шахты, и пустится в бега.

Белинда кладет ладонь на свой живот. Выглядит она изможденной.

— А мне что потом делать? Я просто… просто вернусь домой и одна буду растить ребенка? Кто я? Вдова? Незамужняя мать? Брошенная жена? Кто?

— Вы — обманутая женщина. И не думайте, что вынашивать и растить ребенка в одиночку так уж страшно. Скажите спасибо, что он у вас есть. Не все могут иметь детей.

Я знаю, что в моем голосе звучит обида, хотя у меня нет ни малейших намерений выражать свои сокровенные чувства. Я протягиваю Белинде банку с золотом.

Она и не думает ее брать.

— Возьмите, — говорю я.

Белинда с отвращением смотрит на банку.

— Мне оно не нужно.

— Нужно.

— Нет.

— Золото принадлежит вам!

— Я же сказала: мне оно не нужно! Из-за этого золота погиб отец, и Джеймс женился на мне тоже только из-за него. Забирайте его себе. Вам оно нужнее. Что у вас останется, когда вы покинете этот дом? Ничего. Забирайте.

Я смотрю на Белинду, охваченная желанием обнять ее как подругу — первую с незапамятных времен. Белинда права. Золото мне понадобится.

— Обсудим это позже, — говорю я, ногой отпихивая в сторону осколки на пути к лестнице. — Сейчас вам нужно вернуться домой, а нам с Кэт — собрать вещи, чтобы уйти отсюда на рассвете. Не исключено, что Мартин возвратится прямо завтра. Нам с Кэт необходимо до его прибытия подальше убраться отсюда.

— Я уже опоздала на последний поезд, — сообщает Белинда, следуя за мной. — Он отошел в начале седьмого.

К моему удивлению, я даже рада этому. Значит, ночью я не буду чувствовать себя столь разбитой и одинокой, что было бы неизбежно, если б компанию мне составляла одна только Кэт. Девочка, которую я люблю, но не вправе оставить себе.

— Вы заночуете здесь, вместе со мной и Кэт. А на рассвете мы все уедем.

— Поезда так рано не ходят.

— Мы… мы наймем экипаж, попросим, чтобы нас довезли до ближайшей железнодорожной станции за пределами города. Вы поедете домой, а мы с Кэт — в Аризону.

Я уверена: это то, что я должна сделать. Если я считаю себя порядочным человеком, то обязана вернуть Кэт ее матери. Поменяйся мы с Кэндис местами, я хотела бы, чтобы то же самое она сделала для меня.

Я спешу к лестнице, внезапно вспомнив, что так и не накормила Кэт ужином, а день уже на исходе. Нужно что-то приготовить поесть, а потом собрать вещи — свои и Кэт. А также найти время, чтобы позвонить в лечебницу и проверить, жива ли Кэндис, в состоянии ли принимать посетителей. Ну а затем каким-то образом сообщить Кэт, что ее мама не умерла.

Белинда, поднимаясь за мной по лестнице, засыпает меня вопросами:

— Когда вы намерены позвонить в полицию? Как я узнаю, что его арестовали? А суд будет? Мне придется приехать сюда и дать против него показания? Что мне сказать дома? Что я не замужем? Что сказать Эллиоту?

— Господи помилуй, всех ответов мы не знаем! — бросаю через плечо. — Никто не знает. Давайте просто постараемся пережить этот день.

Мы входим в кухню. Кэт здесь нет. На столике лежат ее рисунки и мелки, и я вижу, что у нее кончилась бумага. Должно быть, она побежала наверх за новыми листами.

Выхожу в холл, собираясь окликнуть девочку, и замечаю ее в библиотеке у стола Мартина. В руке у нее какой-то листок, и она его читает.

Письмо Кэндис.

Кэт произносит по слогам слова, написанные красивым почерком Кэндис. Письменные буквы она знает не очень хорошо, но сложенные из них слова узнает.

Я кидаюсь к ней. Кэт поднимает на меня глаза. Она потрясена. По ее лицу струятся слезы.

— Мама… — шепчет она, но обращается не ко мне.