Природа хрупких вещей

Глава 24

Спустя два дня мы прибываем на вокзал Сан-Матео, где нас встречают Эллиот и Белинда с дочкой. Всеобщей радости нет предела. А как изменилась малышка Сара за месяц нашего с Кэт отсутствия! Она улыбается и агукает. С трудом верится, что к созданию этого чуда причастен Мартин.

Я представляю Кэндис Белинде. Как ни странно, знакомство проходит менее напряженно, чем я ожидала. Так или иначе, мы проделываем один и тот же путь — только каждая из нас идет своей тропой, разумеется, — и это путешествие удивительным образом сближает и единит нас.

Дорога пролегает по идиллическим сельским просторам. Кэндис неустанно восхищается красотой зеленых пейзажей, открывающихся из окна нашего экипажа. Гостиница тоже приводит ее в восторг, как я и надеялась. Конечно, «Лорелея» не сравнится с фешенебельными отелями, в которых Кэндис, дочь богатых родителей, вероятно, останавливалась в юном возрасте, однако этому месту присуще некое необычное очарование, которым вряд ли может похвастаться роскошный дворец.

Белинда размещает Кэндис в номере на нижнем этаже, а сама с Сарой устраивается вместе с Кэт и со мной на втором. Втроем — Кэндис, Кэт и я — мы занимаем три комнаты в гостинице, и Кэндис настаивает на том, что она будет полностью оплачивать наше проживание.

Белинда поначалу пытается отказаться, но Кэндис говорит:

— Вы живете на доходы от гостиницы, и я должна вносить свою долю. Так что не обессудьте.

Белинда уступает.

Кэндис изнурена к тому времени, когда мы распаковываем ее вещи. Белинда предлагает ей отдохнуть перед ужином. Но Кэндис не желает оставаться в четырех стенах — она предпочитает дремать в саду, под персиковым деревом. Эллиот вытаскивает на улицу диван и ставит его под раскидистыми кронами, в которых жужжат пчелы. Кэндис лежит на диване. Кэт, держа Сару на коленях, сидит рядом на одеяле. Дивное зрелище. Оно, я знаю, навсегда останется в моей памяти.

Мартин, сам того не желая, создал из нас прекрасную семью.

Целую неделю я наслаждаюсь безмятежностью и радуюсь тому, что Кэт рядом, зная, что отныне она всегда будет со мной. Если погода позволяет, Кэндис старается проводить время на свежем воздухе. Здесь, конечно, не тусонский жаркий климат, препятствующий развитию туберкулеза, но такое впечатление, что она помолодела и окрепла — если не телом, то душой.

После обеда мы часто располагаемся на одеяле под персиковым деревом и слушаем рассказы Кэндис о ее детстве. Я поощряю такое времяпрепровождение, чтобы Кэт всегда чувствовала связь со своей первой матерью.

Я помогаю Белинде управлять гостиницей, и мне это очень нравится. Сару по ночам все еще приходится кормить, и я быстро беру на себя обязанности по приготовлению завтрака для нас и постояльцев. По моей просьбе Белинда также поручает мне заниматься стиркой. А стирать я люблю. Это напоминает мне о том, что есть вещи, которые можно отчистить всего лишь с помощью воды, мыла и небольших усилий.

Эллиот бывает в гостинице почти каждый день. Видно, что он обожает Белинду, а у нее самой меняются представления о романтической любви. Я уверена, что со временем она перестанет страдать из-за того, что сделала ошибочный выбор, отдав предпочтение Мартину, а не Эллиоту. И когда это произойдет, Эллиот будет рядом.

Улучив момент, когда мы с ним остаемся одни, я спрашиваю про шахту. По его словам, во время землетрясения вход в нее основательно завалило. Не исключено, что золото в шахте еще осталось, но теперь, чтобы попасть туда, нужно немало потрудиться, а то и взрывчатку применить.

— В шахту еще долго никто не войдет, если туда вообще можно проникнуть, но я поставил знак, предупреждающий посторонних, что это частная собственность, — докладывает он. — Белинда там не бывает, а сама шахта находится довольно далеко — из гостиницы она ее не увидит. Кроме горя, эта шахта ничего ей не принесла.

Я спрашиваю Эллиота, известно ли ему, каким образом Мартину удавалось добывать золото без ведома Белинды. Он подозревает, что Мартин нанял для этого пару работяг. В Сан-Матео его часто видели в компании двух оборванных китайцев. Давний друг отца Белинды интересовался у Эллиота, не знает ли он, что это за китайцы, с которыми общается муж Белинды.

— Сам я тех китайцев в глаза не видел, — добавляет Эллиот. — И в последнее время они в округе не показываются.

После этого разговора с ним я сама сходила к шахте, чтобы посмотреть на разрушения. Вход завален огромной грудой каменных глыб. Рядом стоит знак «Посторонним вход воспрещен». Слава богу, что шахта находится на дальнем краю земельных владений Белинды и никому из нас больше не придется стоять там, где сейчас стою я.

Наступает первое июня. Я понимаю, что откладывать поездку в Сан-Франциско больше нельзя. Я должна собственными глазами увидеть развалины нашего дома. Я проверяла окончательные списки погибших и раненых во время землетрясения и пожара. Имя Мартина Хокинга ни в одном из них не фигурирует, а это значит, что он либо не выбрался из дома и никто не опознал его останки, либо ему каким-то чудом удалось спастись, но он лечился от полученным травм под другим именем. И я должна пролить свет на эту загадку.

Однажды вечером, уложив детей спать, мы вчетвером — Белинда, Кэндис, Эллиот и я — усаживаемся в холле пустующей гостиницы, чтобы обсудить мои дальнейшие действия. Хорошо, что Эллиот сегодня с нами: парень он здравомыслящий и в какой-то степени лицо постороннее, никакого отношения к тому, что случилось в Сан-Франциско, он не имеет. Более того, он съездил в окружной архив, расположенный в Редвуд-Сити, чтобы выяснить юридические тонкости, связанные с расторжением брака с исчезнувшим супругом.

Чуть раньше мы уже пришли к единому мнению, что я не должна заявлять на Мартина в полицию Сан-Франциско, обвиняя его в многоженстве. Это было бы неразумно. Ни Белинда, ни Кэндис не желают, чтобы меня посадили в тюрьму за то, что я бросила Мартина умирать. И мы, разумеется, не хотим, чтобы на Кэт пала вина за его падение с лестницы, в результате которого он сильно покалечился. Расследуя его преступную деятельность как многоженца, полиция непременно установила бы, что Мартин все же возвратился в Сан-Франциско в тот день, когда произошло землетрясение. Мне стали бы задавать слишком много вопросов.

А вот в интересах Белинды сообщить, что ее бросил некий Джеймс Бигелоу. По утверждению Эллиота, Белинда не вправе подать заявление о расторжении брака на основании того, что муж бросил ее, если она не сообщила властям о его исчезновении. Мы решили так: она скажет полиции, что после скоропалительного бракосочетания они с Джеймсом отдалились друг от друга, он не горел желанием стать отцом и грозился ее бросить. Может, власти и станут его искать, но что они могут о нем выяснить? Джеймс Бигелоу — призрак. Его сочтут подлецом, который бросил беременную жену и бесследно исчез.

Однако не совсем ясно, как должна поступить я.

— Если я вернусь в Сан-Франциско и сообщу в полицию, что Мартин пропал без вести, его станут искать? — вслух рассуждаю я. — Не уверена. Все силы брошены на восстановление города после землетрясения.

— Тогда и в твоем случае будет действовать тот же закон, что применим ко мне, — замечает Белинда. — Ты тоже станешь свободна и будешь вправе снова выйти замуж. А Мартина в конечном счете объявят умершим, так ведь?

— Через семь лет, — поясняет Эллиот. — Это очень долгий срок, Софи.

— А что еще мне остается? Здесь я ничего изменить не могу, — отвечаю я. — Через семь так через семь. Значит, буду ждать.

— Ты, как и я, можешь заявить, что Мартин тебя бросил. И твой брак тоже будет расторгнут, — говорит Белинда.

Но я не хочу, чтобы мой брак был расторгнут. Пусть лучше меня считают вдовой, чем незамужней женщиной. Я не желаю снова становиться Софи Велан.

— Никто не поверит, что Мартин меня бросил, — возражаю я. — Он хорошо относился ко мне и к Кэт. Ему принадлежал чудесный дом с красивой мебелью. К тому же на его банковском счету лежали три тысячи долларов. Просто так он не оставил бы все это, как твой Джеймс — тебя и твою гостиницу. Нет, я не смогу доказать, что он поступил бесчестно.

Какое-то время мы молчим. Я не хочу обвинять Мартина в том, что он меня бросил, но и не уверена, что должна заявлять о его исчезновении.

— Допустим, я сообщу, что он пропал без вести. Полиция, занимаясь его поисками, осмотрит пепелище на месте нашего дома и обнаружит там его останки. Что тогда? — спрашиваю я. — Разве у них не возникнет вопрос, почему он не выбрался из дома? Полицейские, пожарные, солдаты ходили по улицам и криком предупреждали жильцов, что они должны эвакуироваться. Я читала об этом в газетах. Неужели они не задумаются, почему Мартин ослушался их распоряжения?

— Не все выполняют указания властей, — отвечает Белинда. — Скорее всего, они подумают, что Мартин очередной глупец, игнорирующий призывы. Его причислят к жертвам землетрясения и пожара и объявят погибшим, разве нет?

Я обдумываю ее предположение. Может, Белинда и права. А если ошибается? Что, если мое заявление о пропаже Мартина побудит полицию поглубже покопаться в его биографии? Да и в моей тоже.

— Я могла бы просто тихо исчезнуть, — говорю я. — В Сан-Франциско меня никто не хватится. Никто не станет искать меня здесь, никто и не найдет меня здесь. И для меня вовсе не обязательно, чтобы Мартина сочли пропавшим без вести, а потом объявили умершим. Я и без того вольна выйти замуж за другого человека. Ведь мой с ним брак не имеет законной силы.

Остальные, сидя вокруг стола, осмысливают мои слова.

— Значит, ты готова остаться Софи Хокинг? — наконец спрашивает Эллиот. — Хочешь жить под этим именем?

— Почему бы и нет? — Я поворачиваюсь к Кэндис. — Если здесь, в Сан-Рафаэле, кто-то спросит, я скажу, что прихожусь тебе золовкой. И тогда, после того, как тебя одолеет болезнь, никто не удивится, почему именно я взяла на себя заботу о Кэт. — Я не упоминаю, что со временем люди вообще забудут, что для Кэт я не родная мать, поскольку мы с ней носим одну и ту же фамилию.

Есть еще одна причина, в силу которой я хотела бы оставить фамилию Мартина, но озвучивать ее Кэндис незачем. Да и вообще упоминать. К нынешней ситуации это не имеет отношения.

Кэндис смотрит мне в глаза, морща лоб.

— Но ты мне не золовка. У Мартина нет брата.

— Знаю. Это просто ответ для тех, кто станет спрашивать. А много ли таких найдется?

— Или… — медленно произносит Кэндис, словно все еще обдумывает приемлемое решение. — Или тем, кто спросит, мы будем говорить, что Кэт — дочь Софи, а я — ее родственница. И если местные жители станут интересоваться, где муж Софи, и у нее будет желание им отвечать, она станет говорить, что он, к сожалению, погиб во время землетрясения и пожаров. Что, впрочем, так и есть.

Никто за столом не издает ни звука в ответ на это предложение.

— Я… я никогда не обратилась бы к тебе с такой просьбой, — наконец выдавливаю из себя.

— Ты и не просишь. Я говорю, что это наиболее разумный выход. Мы должны поддерживать легенду о твоем браке с Мартином, дабы уберечь тебя и Кэт от уголовного преследования. И тебя, кстати, тоже, Белинда, ведь ты была там, знала, что случилось, и ничего не предприняла. Согласитесь, это — самый разумный выход. Ведь меня скоро не станет. Это самый разумный выход.

— Но… наследство Кэт. Разве ты не хочешь, чтобы ей достались деньги, которые завещала тебе твоя бабушка? Ты же сама говорила, что их может унаследовать только твой ребенок, — напоминаю я.

— Наследство Кэт получит, — устало отвечает Кэндис. Долгий разговор утомил ее. — Мы только здесь будем говорить, что она твоя дочь. Мой поверенный в Лос-Анджелесе знает, что Кэт — мой ребенок. Ему также известно, что я скоро умру. Я велю ему составить документ о твоем назначении официальным опекуном моей дочери, Софи, и ты всегда сможешь предъявить его, если когда-нибудь от тебя потребуют доказательство того, что ты воспитываешь ее на законных основаниях.

— А у твоего поверенного не возникнет вопрос, кто я такая?

— Как ты и предлагала, я скажу ему, что ты моя золовка, жена брата Мартина. Именно поэтому твоя фамилия тоже Хокинг. Он не знает, что у Мартина нет брата.

— Но, Кэндис… — начинает Белинда.

Но та ее перебивает:

— Послушайте, я знаю, что она мой Котенок. И этого достаточно. Главное, чтобы ни ей, ни вам ничто не угрожало, и вы могли бы спокойно заботиться о ней. Именно так мы и поступим.

На следующий день, в первую пятницу июня, Эллиот прибывает в гостиницу, чтобы отвезти меня на вокзал; мне предстоит первым поездом отправиться в Сан-Франциско. Я планирую сделать то, что задумала, и к вечеру вернуться; незачем оставаться на ночь в городе, полном беженцев. В газете «Сан-Франциско экзаминер», которую Эллиот где-то доставал для меня пару раз, я прочитала, что парк «Золотые ворота» все еще остается палаточным городком с тысячами бездомных. Нам с Кэт повезло, что мы нашли приют в «Лорелее». Многим вообще некуда податься.

Покидая гостиницу, я предупреждаю Кэт, что сегодняшний день она проведет с мамой, Белиндой и Сарой, пока я буду заниматься делами, требующими моего внимания.

— Где? — спрашивает она, в замешательстве склонив набок голову. Прежде такого я ей никогда не говорила.

— Там-сям, — бодро отвечаю я. — Гостинец тебе привезу. — Целую ее в головку и спешу укатить с Эллиотом, пока Кэт для себя не решила, что это слишком уклончивый ответ.

Отъехав примерно на милю, Эллиот вызывается сопровождать меня в Сан-Франциско, чтобы помочь мне осмотреть развалины дома. И оказать любую помощь, в зависимости от того, что я там найду.

— Спасибо. Ты очень любезен, но я сама справлюсь. Не пропаду, — отвечаю я. — К тому же у тебя свой бизнес, его нельзя оставлять без присмотра.

— Но как ты доберешься туда, где стоял твой дом? Сомневаюсь, что в городе ходят трамваи. А если не удастся нанять экипаж?

— Что-нибудь придумаю. Мне не впервой пешком ходить на большие расстояния. Дойду пешком.

— А если обнаружишь останки? С ними же что-то надо делать? — Тон у него резкий, грубоватый, словно он стремится нагнать на меня страху в надежде, что я приму его помощь.

Но я не боюсь увидеть обгоревший труп Мартина Хокинга. К Мартину я не испытываю ничего, кроме отвращения. Я уже рассматривала такую ситуацию, рисовала ее в своем воображении. Мысленно отрабатывала свою реакцию. Представляла кучу пепла, почерневший труп или отвратительную смесь того и другого. Страшная картина. Но я не сломаюсь. Я готова увидеть то, во что праведный огонь превратил Мартина.

— Все, что найду, похороню на заднем дворе, — заявляю я Эллиоту.

— Голыми руками? Средь бела дня?

— Соображу как. Сделаю это после заката, если придется. Или ты забыл, на что я способна.

Эллиот молчит несколько секунд. Потом говорит:

— Позволь поехать с тобой. Позволь… помочь.

— Чтоб ты тоже стал соучастником моих деяний? Нет. Не хочу тебя впутывать. Я должна убрать за собой сама. Не волнуйся, я справлюсь.

Он отводит от меня взгляд, качая головой. Либо не верит, что я справлюсь, либо ему не нравится, что так и будет.

— Если ты останешься до вечера, опоздаешь на последний поезд.

— Очень надеюсь, что этого не произойдет. Но если не успею на поезд, переночую на вокзале, посплю на скамейке. А тебя попрошу объяснить Кэт, что поезда сейчас ходят не по расписанию и я приеду завтра. Эллиот, мне случалось спать и в более ужасных местах, нежели вокзал. Я ценю твою заботу, но беспокоиться обо мне не надо. Я не пропаду.

После он умолкает, и остаток пути мы почти не разговариваем.

— Я буду встречать тебя в половине восьмого вечера, — обещает Эллиот, высаживая меня у вокзала через двадцать минут.

— Если меня задержат, я найду способ послать телеграмму на адрес твоей мастерской, — отвечаю я. — Пожалуйста, убеди Кэт, что со мной все в полном порядке.

— Постараюсь. Если потребуется, все объясню. — На прощание он приподнимает шляпу. Я поворачиваю на платформу и иду к поезду, который повезет меня в разрушенный Сан-Франциско, в ту жизнь, которую я пыталась создать для себя в этом городе.