Природа сенсаций

КИПР

— А давай-ка рванем на Кипр, — предложил Саныч, глядя, как апрельский дождь поливает широкие окна московского паба «Джон Булл».

— А что там? — спросил Мореный, оторвав взгляд от желтой поверхности пива в кружке.

— Да хоть тепло, по крайней мере.

Сказано — сделано.

Прошло время, и, заложив петлю над коричневым островом и зелено-серым морем, самолет царапнул бетон Ларнаки, подпрыгнул разок и заскользил.

В аэропорту их встречала Мария, прокатчица автомобилей.

— Роскошная женщина, а? — сказал Мореный, оглядев золотые цепи на загорелой шее Марии.

— А? — не расслышал Саныч. — А, да.

Из аэропорта вышли в пекло. Солнце стояло высоко.

— Ух, елы, — сказал Саныч.

— Жарковато, — отозвался Мореный.

Они сняли виллу, верней — полвиллы. Недорого: пятьсот в месяц за две спальни плюс холл, плюс веранда, плюс патио. Всюду мрамор: ступаешь на него босой ногой, и уже от одного этого становится хорошо.

— Ты только аккуратней, ради бога, — говорил Мореный, глядя, как Саныч усаживается за руль.

— Да я аккуратно.

Рули тут были справа. Машину взяли — «протон», в Москве невиданную.

— А, я понял, — сказал Мореный, приглядевшись к транспортному средству. — Это «лансер мицубиси», один к одному. Где, она сказала, их делают? Сингапур? Тайвань?

— Да что-то такое, — кивнул Саныч.

— Точно, «мицубиси».

— Тебе видней.

Вечером поехали в город.

— Главное сейчас, конечно, сразу кого-то найти, — рассуждал Мореный, закурив и выпустив дым в приоткрытое окно. — Потому что это ведь настроение на весь отдых, если сразу кого-то найдем.

Тянулись вдоль дороги кусты и за ними — белые виллы под красными крышами.

— Я бы выпил что-нибудь, — сказал Саныч.

Машину запарковали у пляжа, пошли вдоль набережной.

— Вот вроде ничего ресторан, — произнес Мореный.

— А почему не тот? — спросил Саныч.

— Не знаю, вывеска какая-то у того противная.

— Ладно, мне все равно.

Сели.

Подошла официантка.

— You speak any English? — спросил Саныч.

— A little, — ответила официантка.

Оказалось — англичанка, из Манчестера. У Саныча затеплился в глазах охотничий огонек.

— А я бы жил так, — сказал Мореный, глядя на море. — С утра на пляже, вечером официантом. Главное, думать ни о чем не надо.

— Это да, — согласился Саныч.

— Но я считаю, — сказал Мореный, — надо искать соотечественниц. Русские, они как-то… Да и разговаривать легче.

Ели клефтико — куски баранины, запеченные в фольге.

Темнело, море стало серым, и по нему, там, где оно сливалось с небом, тянулся пароход.

— Клефтико. Клефтико! Ах, какое удивительное слово — «клефтико»! — пропел Саныч, запуская в рот зубочистку.

Наутро поехали в Айя-Напу.

— Значит, так, — объяснял Мореный. — Идея простая. Сначала — днем — ходим по пляжу. Ну, купаемся там, все это. Главное — осматриваемся. Высматриваем то, что нам нужно. И сразу договариваемся с ними на вечер.

— Сразу? — спросил Саныч с сомнением в голосе.

— Знаешь, старичок, мне как-то не нравится твое упадническое настроение.

— А англичанка ничего вчера была, — заметил Саныч, заправляя «протон» в поворот.

— Да их тут тысячи, и даже намного лучших!

Въехали в Айя-Напу.

Потянулись дома, пестрые вывески, раскрытые прямо в улицу магазинчики.

— Ух ты, смотри, какая пошла, — крикнул Мореный.

— Не могу, — отозвался Саныч.

— Чего — «не могу»?

— Смотреть не могу. Куда ехать-то? Сейчас заблудимся. Ой, бля, здесь одностороннее.

— Давай назад. Налево.

— И куда?

— Ну, к морю — это вниз.

Встали на земляной площади у пляжа.

— Киприотки, я считаю, на грузинок похожи, — сказал Саныч.

— Ну, не совсем. Бледные мы, — заметил Мореный, сняв рубаху и оглядывая колыхнувшийся живот.

Пошли вдоль пляжа. Тысячи девушек с голыми грудями лежали вдоль кромки моря.

— Неаппетитны тушки людские, когда их много, — сказал Мореный, щурясь. — Но, Саныч, это же счастье.

— Счастье, Майкл, счастье.

— Вот эти, смотри, — дернулся Мореный.

— Да, ничего, — согласился Саныч. — Ну, а как подойдем-то?

— Ты давай.

— Я-то да, но лучше давай ты.

Белобрысые, сисястые англичанки вспорхнули и вбежали в море, как две нелетающие птицы.

— За ними? — спросил Мореный.

— Давай еще пройдемся. Их же тут — сам видишь. Если что — вернемся.

— Русских надо искать, русских, — пробормотал Мореный.

— Я, главное, не пойму, — заметил Саныч, — куда они все деваются. Ты же смотри: самолеты летят — Екатеринбург Эйр, Самара Эйр, Воронеж Эйр… В них же полно баб прилетает.

— О, русские провинциалки! — подтвердил Мореный. — А давай на этой хренации покатаемся.

Он указал на красный, на жука похожий водный скутер «Кавасаки», покачивавшийся на волнах у берега.

— Фунт в минуту, — задумчиво сказал Саныч. — Это два доллара получается.

— Ну и что? Попробовать же надо.

— Я лучше пивка, — заключил Саныч.

Через полчаса, мокрый и приободрившийся, Мореный отыскал Саныча под тентом бара.

— Ну как ты, Майкл? — спросил Саныч.

— Мощная, скотина, — кивнул Мореный. — Пойдешь?

— Нет, я пивка. Тебе взять?

— Натурально.

Пока Саныч ходил за пивом, Мореный огляделся.

— Смотри, какие там пташки в углу, — сказал он, забирая у Саныча запотевшую бутыль.

— Шведки, — объяснил Саныч. — Я их сразу заметил.

— А ты был в Швеции? — спросил Мореный.

— Нет. А ты?

— И я не был.

Свечерело. Южная ночь пала на остров. Засверкали огни вдоль побережья.

— Ну, все-таки, а? — сказал Мореный в восторге. — Мир — вот он, на наших ладонях лежит, а, Саныч?

— Клефтико! — кивнул Саныч.

Вышли на главную площадь Айя-Напы. Треугольное, уступами спускавшееся к стене монастыря пространство все обращено было в колоссальную дискотеку. Толпа, потряхиваемая музыкой типа «хаус», колыхалась и клубилась на площади. Дикое, несчетное количество красивейших девиц имелось на этой площади.

— Сколько ж их тут! — воскликнул Саныч.

— Все наши будут, — сказал Мореный. — Хотя, в принципе…

— Чего?

— Да вот ты присмотрись. Это ж англичанки все.

— Ну и что? — сказал Саныч. — Англичанки, знаешь, какие темпераментные.

— Но они же эти… Как сказать? Рабочий класс.

— Думаешь, не оценят нас? — спросил Саныч.

— Думаю, побороться придется.

Остановились у стойки, притулившейся к стене какого-то кабака. «Каждый второй дринк — бесплатно», — написано было над стойкой. Картинный бармен-киприот с покрытой лаком и маслянисто блестящей гривой кудрей перебрасывал в волосатых руках бутылки.

— По текилке? — спросил Мореный.

— Естественно, — отозвался Саныч.

— Интересно, что он бесплатно нальет?

Выпили текилу, потом — бесплатный дринк.

— Чего это было-то, Майкл? — спросил Саныч, опрокинув в рот рюмку и передернувшись.

— Грушевка вроде какая-то, — выдохнул Мореный.

На виллу вернулись заполночь. По дороге, на черном шоссе, их обогнали мотоциклисты на тяжело, басовито урчавших мотоциклах типа «Чоппер». Мотоциклисты сидели, откинувшись назад, растопырив руки и ноги.

— Возьму завтра мотоцикл, — сказал Мореный. — Как тебе эта идея?

Саныч промолчал.

Их стояло трое в ряд: «Вираго», «Интрюдер» и «Стид».

— Ну, какой лучше-то, Саныч? — спрашивал Мореный.

— Да все ничего, — пожал плечами Саныч.

— This is best, — сказал хозяин мотоциклетной лавки, указывая на «стид».

— Чего-то у него глушитель помятый, — сказал Саныч.

— It is really heavy. Somebody fall down. If you fall — you pay.

— Понял, Майкл? Кто-то с него уже навернулся. Может, лучше тебе эту взять, — предложил Саныч, подходя к мопеду с привинченной к рулю корзинкой. — Смотри: тут полотенца можно возить, сосуды разные необходимые.

— А понты, Саныч? А понты?! Ты представь: выезжаем мы на набережную. Все наши будут! Штабелями лягут.

— Ну, машина попрактичней в этом смысле: когда лягут, их же подобрать надо, вывезти… — заметил Саныч. — Вообще, пора искать уже кого-то.

— Сейчас, — кивнул Мореный. — Аппарат возьмем, и сразу искать. «Стид» отпадает. «Вираго» или «интрюдер»?

— Бери этот, — сказал Саныч, указывая на «интрюдер».

— А мне «Вираго» нравится. «Интрюдер», правда, тоже нравится.

— Ты решай, — сказал Саныч. — Я пойду пивка.

— О'кей, — сказал Мореный, не отрывая взгляд от хромированного мотоцикла. — Главное — посматривай там. Видишь что достойное — так сразу коршуном кидайся. А тут и я подъеду.

Но когда Мореный, еле-еле, чуть не уронив, заправил тяжеленный, неуклюжий мотоцикл на парковку и зашел на террасу ресторана, коршун сидел один и в когтях ничего не имел.

Домой возвращались трудно. Ехали цугом: впереди Мореный на «ямахе-вираго», поодаль сзади — Саныч на авто.

На перекрестке, у светофора, поравнялись. Мореный постучал в окно. Стекло отъехало.

— Чего? — спросил Саныч.

— Хорошо тебе там, сволочи, с кондиционером, — сказал Мореный. — А тут, знаешь, как жарко? Все руки сгорели на хрен. И лоб.

— Но ты зато, Майкл, смотришься. Ох, смотришься! — И Саныч закрыл окно.

— Устал я чего-то, — сказал Мореный, когда наконец добрались до виллы. — С непривычки на нем, знаешь, нервно как-то ехать.

— Приспособишься, — отозвался Саныч.

— Меня одно беспокоит, — заметил Мореный. — Третий день уже, а мы до сих пор еще — никого. Ничего.

— Надо по отелям поехать, где русские живут. За Ларнакой. По пляжам пройтись.

— Завтра, Сань. Завтра — четко — день икс, момент истины.

— Почему всегда так? — спросил Саныч. — Если одна баба приличная, то подружка у нее — точно крокодил.

— Нам крокодилов не надо, — протянул Мореный.

— Нет, ну все-таки, почему?

— Закон природы.

Они лежали на пляже огромного отеля. Зеленая трава, белый песок. Пальмы. Русская речь, обрывками, летала над берегом: «Петр! Петр!», «Марина!..», «Дай насос…»

— А бандюков нет совсем, — заметил Мореный.

— Мидлклассовое такое место, — кивнул Саныч и затем, помолчав, поднял голову и добавил: — Вон, смотри, две хорошие.

Мореный посмотрел.

— Да, Саныч… Ну, ты… Ну, ничего. Главное, чтоб самому нравилось.

— Это самое приемлемое из всего, что тут вообще попадалось.

— Значит, надо идти.

— Надо, — согласился Саныч как-то убито. — А неохота…

— Перестань, — сказал Мореный. — Что, в самом деле?

— Мне светленькая нравится, — сказал Саныч.

— Светленькая получше.

Тем временем темненькая встала и вошла в море.

— Время! — сказал Мореный. — Иди!

— О-ох, — Саныч встал.

Мореный наблюдал, как удалилась, затем возвратилась его фигура. Ветер трепал плавки-шорты, надетые на Саныча.

— Ну? — спросил Мореный.

— Да она спит.

— Чего?

— Спит человек.

— Читает же.

— Это отсюда кажется, что читает. А глаза закрыты. Ближе подходишь — спит.

Мореный подумал и сказал:

— Хорошо. Сам пойду.

Он подошел.

Девушка читала, сдвинув темные очки на лоб.

— Прикурить можно? — спросил Мореный.

— Можно, — сказала девушка и протянула зажигалку.

Мореный прикурил.

— Спасибо. Что читаем? Достоевского?

— Почему Достоевского?

— Так. Мне кажется, вам пошел бы Достоевский.

— Почему?

— Объяснить не могу. Но ощущение есть.

Мореный глубоко затянулся и выпустил дым, который некоторое время летел над пляжем синим завитком. Потом разлетелся.

Девушка перелистнула страницу.

— И как читается? — спросил Мореный.

— Нормально.

— Спорим, — сказал Мореный, — что я угадаю ваше имя.

— А на что спорим?

— На шампанское. Если я угадаю — ставлю вам шампанское.

— А если нет?

— Тогда, естественно, я ставлю вам шампанское.

— Мы вообще-то отдыхать приехали, — сказала девушка как-то вяло.

— Ну да, — ответил Мореный. — Мы тоже — не работать.

— На один день, — сказала девушка.

— О! Можете себе позволить! Откуда же?

— Из Никосии.

— А… — смекнул Мореный. — Так я угадываю?

— Нет, пожалуй, — сказала девушка. — Нам все равно вечером возвращаться.

— А я вас подброшу, — предложил Мореный. — На мотоцикле!

— За нами и так приедут.

— Как знаете. Спасибо за огонь.

— Проститутки из Никосии, — говорил Мореный вечером на вилле, брея щеку перед выездом в город. — Соотечественницы. Лиственницы. Соотечественницы как лиственницы. В тропическом лесу, среди лиан и пальм. Древесные обломки империи.

— Почему ты так уверен, что они проститутки? — спросил Саныч.

— А ты видел, какой за ними пердак приехал? На «Тойоте»? Видел?

— Может, это муж, — предположил Саныч.

— Я бы фиш-мезе съел, — заметил Мореный.

Фиш-мезе — последовательно подававшиеся груды рыб и рыбок, морских гадов, овощей — ели в таверне у дороги. Хозяин, щербатый, черный от загара, подавал сам.

Саныч спрашивал его, откуда рыба. Хозяин ловил ее сам, выходя по утрам в море.

— Все, завтра иду с ним за рыбой, — объяснил Саныч Мореному. — В четыре надо встать.

— Рыбалка — дело тонкое, — кивнул Мореный.

— А ты ловил когда-нибудь в море?

— Ни-ни, — сказал Мореный. — Знаешь что? Ломанем-ка в стриптиз-бар.

— Там же за деньги, — вздохнул Саныч.

— Лучше уж за деньги, чем никак.

Привратник в стрип-баре оказался русский, из таких, которых много на Кипре: чернявый, с южным говорком и какой-то уголовной вертлявостью.

— Недавно открылись. Но у нас тут нормально, — пообещал он.

Заплатили за вход.

— Ладно, пять фунтов не деньги, — успокоил Мореный Саныча. — Я вот, знаешь, что думаю? Этот вышибала — ведь, наверное, киллер какой-нибудь. Отсиживается тут, а потом, в нужную минуту, летит. По подложному паспорту. Прилетает: шлеп! Депутата там, предпринимателя.

— Вышибала — гроза депутатов, — сказал Саныч.

К ним подошла девушка в коротком платье на молнии.

— Мужчины, отдохнуть решили?

— Еще не решили, — сказал Мореный.

— А в чем проблема?

— Нет проблемы, — сказал Саныч.

— В том и проблема, что нет проблемы, — пояснил Мореный, — а нам надо, чтоб была. Мы же русские. А вы?

— С Молдовы.

— А звать?

— Маша. Угостите чем-нибудь, мужчины. У нас не принято, чтоб девушки так сидели.

— Чем? — спросил Саныч.

— Джин-тоник.

— Ничего себе цены, — сказал Саныч, расплачиваясь. — Джин-тоник — десять фунтов.

— Это всегда так, — отозвался Мореный. — В таких местах вход рубль, выход — два.

— А вы часто бываете в таких местах? — спросила Маша.

— Приходится, — сказал Мореный.

— По работе? Чем же вы занимаетесь?

— Угадайте, — предложил Мореный.

— Ой, вы что-то медленно пьете, — сказала Маша. — А я уже. Можно еще?

— Моя очередь, — сказал Мореный.

— Да ладно, я заплачу, — произнес Саныч.

— Давайте я вам расскажу, какие тут цены, — сказала Маша, осушив половину второго джина одним глотком. — Значит, так. Разговор с девушкой — фунт в минуту.

— Это как скутер, — заметил Мореный.

— А? Консумация — десять фунтов.

— Это потрогать? — спросил Мореный.

— Да.

— Так мы уже двадцать заплатили. Можно трогать? — он протянул руку и сдвинул молнию на платье девушки вниз. Обнажилась белая грудь в единственном числе с розовым, среднего размера соском.

Маша засмеялась, запрокинув голову.

— Какие вы резкие! Нет, за это отдельно надо.

Она не спеша, как бы нехотя заправила грудь в платье и застегнула молнию.

— А если вот — в номера пойти? — спросил Мореный.

— Можно. Но после программы, — объяснила Маша. — Я же танцую. Два выхода должна отработать.

— И сколько?

— Вы вдвоем хотите? Сто пятьдесят.

— Долларов? — спросил Мореный.

— Зачем долларов? Фунтов. Но мы и доллары возьмем, в принципе.

— Нравится здесь работать? — спросил Саныч.

— Да уж лучше, чем дома.

— Что, плохо в Молдове?

— Когда я уезжала — плохо было. Сейчас не знаю. Да что там могло измениться?

— Давно уезжали?

— Два года.

— Вряд ли там много чего изменилось, — заметил Мореный.

— Извините, я сейчас. Можете мне еще джин взять, — сказала Маша и упорхнула.

— Ну что, взять ей джин? — спросил Мореный.

— Пошли-ка отсюда, — сказал Саныч.

— Что, не будешь?

— Я пас. А ты?

— Что-то жаба душит.

— Вот-вот.

Черная дорога летела под колесо. Фара у «Вираго» мощная: столб света лежал перед мотоциклом, и в этом столбе летал над асфальтом какой-то сухой южный прах. Хороший ветер обдавал лицо, грудь. Мотор двухцилиндровый стучал ровно, сильно, сексуально.

— Не гони! — крикнул Саныч.

В самолет, когда улетали, взяли бутыль «Узо» — анисовой греческой водки.

Познакомились с соседками по ряду, девушками московскими. Выпили, стали звать их: Ленка, Ирка.

— Где же вы были раньше? — спросил Мореный. — У нас мотоцикл был, машина, все это. Колесили повсюду.

— А вы где были? — спросили Ленка, Ирка. — Мы в отеле всю неделю просидели, Кипра-то не видели.

У таможни обменялись телефонами.

В сентябре Мореный и Саныч пошли попить пива в клубе «16 тонн». Сели на веранде.

Ветер трепал пыльные тополя.

— Ну, ты звонил им? — спросил Мореный.

— Нет, а ты?

— Нет, конечно.

— А съездили неплохо, славно, — заключил Саныч.