Проклятая Мангазея

Глава 11

К середине лета у них была избушка, крытая щепой и грубыми жердями. С едой тоже улучшилось, но приходилось долго и много ходить по тайге и горам, чтобы пообедать и поужинать досыта. И главной задачей у Тимофея стали наконечники для стрел. Оставалось старых всего четыре. Остальные улетели, не попав в цель. И теперь он искал подходящий камень для наконечников. Дело трудное, а опыта никакого. Ещё хуже оказалось с порохом. Он тоже безвозвратно таял. А уж его он никак не мог возместить.

В своих прогулках по тайге в поисках добычи, троица обследовала уже большой район и нашла почти рядом с озером щель в скале. То была щель, уходящая в толщу почти отвесной стены, возвышавшейся саженей на двадцать и испещрённую отростками весьма острыми на взгляд.

— Я вот подумываю о той щели, ребята, — говорил Тимошка. — Там можно устроить наше жилье. Никакой медведь не сломает.

— Там же холодина зимой будет, — возражала Ксюша. — Я ещё схожу посмотреть.

— Сходи. А как же. Всё требуется основательно осмотреть и прикинуть.

А тем временем Айсе уже вскопала кусочек земли и посеяла что-то на своём огороде. Как потом оказалось, то были какие-то коренья и капуста. Семена умудрилась захватить из Мангазеи и сохранить.

— Я про них полностью забыла, да нашла случайно. Вот погляжу, как вырастить.

— Неужто получится? — удивился Тимошка. — А земля тут какая?

— Местами даже вполне приличная, — уверяла девушка. — Ещё у меня оказались в сумках немного семян ржи. Посеяла. Вдруг взойдёт что. Тогда и хлеб будет.

— Тут надо молиться всем богам! — воскликнул Таган и поднял голову к небу.

Осенью на огороде уже колосилась рожь, росла капуста и морковь. Ксюша тщательно за всем ухаживала и следила. Особое внимание уделяла злаку. Он рос на площади два на два шага, и мечтать о хлебе не приходилось. И всё же однажды заметила со смущённой улыбкой:

— Ребятки, скоро большой праздник у нас будет. Обещаю испечь немного хлеба.

— Неужели!? — разом завопили мужики. — Ну и баба у нас, Таган! Этак на следующий год и вправду с хлебом будем. То действительно большой праздник!

Через неделю всё трое тщательно собрали колоски и осторожно их обработали. Очистили, обмолотили, отвеяли и старались не потерять ни единого зёрнышка. Получилось всего большое лукошко зерна. Фунтов десять самое большее.

— Скоро помелем зерно, что я отберу для хлеба и испеку вам каравай! Остальное спрячем и сбережём до весны. А вам вскопать землю. Её будет раз в десять больше. Уж постарайтесь, — загадочно улыбалась Айсе. Мужчины переглянулись.

Как и обещала Ксюша, хлеб она испекла. Никто об этом не знал и, вернувшись из тайги, ощутили давно знакомый и такой приятный запах свежего хлеба.

— Мужики, чего стали столбами? — Ксюша улыбалась и продолжила: — Как обещала, хлеб на столе. Давайте быстрее бросайте свою добычу и за стол! Сегодня у нас настоящий праздник и мы попируем! Таган, соль у нас, можно сказать, закончилась. Завтра иди колупать её. Тебе такое задание.

Троица с восторгом жевала румяную корку хлеба. Что-то было немного не так.

Наверное, всё упиралось в печку. Она явно не подходила для выпечки хлеба. Всё же всем было радостно и праздник удался. Под конец трапезы Ксюша заявила посерьёзнев лицом:

— А теперь, ребята, слушайте и запоминайте. Мы с Тимкой ждём пополнения. Жду ребёночка! Вот так, мои дорогие!

Мужики остолбенели. Словно такое заявление обескуражило. А ничего особенного. Естественное событие. Все подспудно этого ожидали. Потом Тимка даже о восторгом заорал, вскочив:

— Ну, Ксюшжа! Как ты меня обрадовала! Поздравляю! Знатный праздник получился!

Он важно целовал женщину. Та смущённо отбивалась, а Таган хмуро наблюдал маленькую сценку и в голове что-то копошилось неприятное. Он сам это понял и с поспешностью отвернулся. Побоялся, что кто-то это заметит. Но тем было не до него. Невенчанные супруги радостно переговаривались, бессвязно и торопливо.

К концу лета всё же порешили, что лучше перебраться в щель скалы. Тимка уже перекрыл высоко уходящую щель тонкими брёвнами на столбах, сложил из камней не-'] большую стенку с дверным проёмом. Всё скрепил глиной, её пришлось принести аж за версту. Это его не испугало. Зато теперь была надёжная защита и от холода, и от зверья. А помещение оказалось достаточно обширное. Шагов десять в длину и четыре шага в ширину. Кверху оно сильно сужалось. Одно ответвление шириной в шаг с небольшим Тимка тоже заделал жердями. В стены вбил берёзовые клинья. На них можно вешать всё что угодно. Лукошки и корзинки уже наплели. А Тимошка сплёл даже себе лапти. Обувка уже дышала на ладан, как можно сказать, вспоминая монастырские времена.

— Вот ту малую щель, Тима, надо бы отгородить для Тагана. Негоже ему спать с нами. Мне стеснительно будет. А места там ему хватит. Узко, да ничего, сойдёт.

— Я и сам хотел предложить, да постеснялся. Вдруг Таган обидится. Тогда завтра и займусь. Дело нехитрое.

— А за загородкой будет обязательно холодно, как считаешь?

— Наверное, — согласился Тимка. — Там можно мясо хранить, коль добудем. Ещё от мышей стоит хоронить всё съестное. А то они мастаки всё изничтожить.

— То верное слово, — молвила Ксюша. Буду проверять почаще. К тому же всё можно подвешивать к потолку. А вот печь хотелось бы сложить основательную. Без неё не выжить.

— Успеть бы глины натаскать?

— Надо успеть, Тимочка. Осень подбирается. Поторопись, любимый.

Печь Тимка сложил с помощью Тагана большую. Она заняла треть помещения. Зато дым хорошо уходил сквозь щели в потолке и почти не ощущался внизу, что больше всего радовало Ксюшу.

Мужики к зиме наготовили силков, пастей и других разных ловушек. Оставалось почаще проверять их и вытаскивать добычу. Была большая угроза, что их могут очищать другие любители дармовой добычи.

А Ксюша почти каждый день поглядывала на лукошко с зерном ржи. Проверяла, не напали ли мыши на лакомую закуску. Пока всё было в порядке. Зато мышей этих приловчились ловить и использовали как приманку и ловушках. А вскоре Таган в отсутствии супругов сумел приготовить такое жаркое, что даже Ксюша удивилась, и всё с жадностью поели. Спросила потом с любопытством:

— Ты как добыл дичи и что за добыча? Вкусно страшно!!

— Ругаться не будете? — озадаченно спросил парень, слегка смущаясь.

— Кто ж тебя станет ругать за такое кушанье, Таган? — очень серьёзно ответила Ксюша и вопросительно глянула на Тимошку. Тот кивнул, облизывая губы.

— Тогда слушайте. Подумал, что мышами часто питаются волки. И лисы тоже. Да и прочие хищники. Мы тоже похожи на хищников. Всё едим. Вот и наловил за два дня, наловил ровно три десятка. Чтоб, значит, каждому ровно десять штук. Ну как?

Ксюша с гримасой неудовольствия посмотрела на Тагана, на Тимошку, а тот опередил её и заметил решительно:

— Здорово придумал! Так и дальше делать стоит. Как вкусно и сытно получилось! С травами и кореньями просто знатно! Молодчина, Таган! Ксюша, не вороти нос! Пахнет отменно. Надеюсь, Таган, шкурки ты снял и выпотрошил?

— А как же! — повеселел Таган. — Повозился долго. С этим теперь стоит поспешить пока мыши имеются. Будут ли зимой?

— Можно их соблазнить травами и прочими такими подарками с зёрнами. Куда им деваться в такие морозы. И вам легче будет их пережить и вынести. Занимайся!

Морозы ударили неожиданно и рано. Дров много не заготовили и теперь бросились в лес по снегу собирать сушняк и рубить его. В каменной щели оказалось довольно тепло. Печь долго хранила тепло и лишь к утру было холодно, а однажды вода в котле покрылась тонким ледком. Все окоченели.

Но то были единственные такие морозы. В остальное время зимы морозы были божеские, и те вспоминали довольно долго. Тогда перебивались почти исключительно мышами и почти всех выловили. Но появлялись новые, и никто не знал откуда. Посмеялись над Ксюшей за капусту. Половина всходов пропала. Остальные не дали кочанов и пришлось довольствоваться листьями. И то было большое подспорье. Листьев оказалось много и они вымахали большими.

Однако как не туго приходилось троице беглецов, а зиму пережили. Никто точно не считал дни, и знать числа месяцев не могли. Лишь по приметам и по солнцу немного определялись. И Ксюша как-то заявила:

— Ребята, март на дворе. Чувствую, что скоро мне рожать. Как быть? Повитухи у нас нет. Придётся вам, мужики, принимать. Боюсь страшно! Сможете?

— По-моему разницы почти никакой с оленями, — заявил Таган, а Тимошка его поддержал, заметив хвастливо:

— А что? Я тоже принимал роды у коров. Получалось. И тебе поможем, Ксюша! А что делать! Придётся! Справимся, Таганка?

— Так ведь надо, — неуверенно ответил парень. — Испросим благословения у богов.

— Тима, я тут приготовила травы ещё с осени. Ты будешь при надобности заваривать и мне давать. Чую, что дело будет сложным. Вдруг что случится, так ты эти травки запомни, и будешь готовить.

Эти слова Ксюши сильно подействовали на Тимофея. Он вдруг осознал, какие трудные времена надвигаются. И спросил с тревогой в голосе:

— Когда роды-то должны начаться, Ксюша?

— Полагаю, что неделя или чуть больше у нас ещё есть. Так что готовься, милый.

Тимошка печально и даже растерянно, глянул на Тагана и оба поняли, что предстоят не только трудные, но и опасные времена. Каждый знал, как много рожениц не только трудно рожали, болели, но и помирали, несчастные, оставляя младенцев мужикам. В деревне хоть рядом баба были и родные. А тут? Потому всех охватило беспокойство.

Уставший до полусмерти, Тимофей вернулся с малой добычей. Всего один рябчик. Его встретил Таган ещё на подходе, когда тот нёс две рыбы с озера. Вид его говорил о чем-то неприятном и Тимошка тут же спросил в страхе:

— Рожает? Как у неё? А ты чего здесь?

— Спросил. Она отпустила. Говорит, что терпимо, а у меня рыбалка. Вот две рыбы. Вполне сносно для ужина. У тебя-то всего один рябчик. Не густо у тебя.

— Ладно, бери его, а я помчался к Айсе.

Та лежала на лавке у печи, и вид её был страдальческий.

— Ну как ты, Айсе? — бросился он к ней.

— Да вот, началось. Воды согрей в котле. А то не успела сказать Тагану, а он у озера рыбу ловит. Как бы не провалился. Лёд уже тонышает.

— Цел он. Видел с двумя рыбами. Я сейчас, моя Айсе! — и торопливо набил котёл снегам, выйдя за дверь.

Лишь следующим днём Айсе разрешилась орущей девочкой. Она показалась страшненькой. Мужики переглядывались, слабо понимая, что с ней делать. Мать едва живая от тяжести родов даже не смогла ничего сказать.

— Обмыть бы тёплой водой и дать пососать грудь матери, — предложил Тимка. — А то криком изойдёт. Гляди, как покраснела от натуги.

Неловко и долго мужики осторожно обмывали новорождённую, и подложили матери. С их помощью девочка наконец ухватила губами сосок и тут же замолчала. Мать едва шевелила рукой, и Тимка помог ей обхватить дочь и чуть прижать к себе.

— Смотри, как жадно сосёт, — прошептал Таган, словно боясь спугнуть малышку. — Наверное, это признак крепкого здоровья. Ты знаешь?

— Откуда мне знать про такое? Поглядим ещё, успеется. А что с Ксюшей? Совсем плохая. Каких трав заварить, ты не запомнил? У меня голова что-то не работает.

Таган подсказал настой для укрепления, но уверенности у него не было.

— Ладно, приготовлю, как ты говоришь. А ты давай с рябчиком разберись. Хорошо свари и отвар дать для бодрости. Должно помочь. Мы его так и не съели.

Лишь на третий день Айсе стала что-то понимать и говорить тихим голосом.

— Ты много не трепыхайся, Ксюша, — потребовал Тимка. — Слаба ты сильно. Вот хлебни отвара рябчика. Для тебя храним. Вчера чуток выпила и всё за весь день. Давай, давай, — настаивал Тимка.

— Это дочь кричит? — с трудом спросила она. — Давай ко мне, покормлю, — и отвалилась на примитивную подушку. Её она сшила только месяц назад, нащипав пуха с убитых птиц.

Тимка с удовольствием смотрел, как дочь сосала грудь, и с каждым днём замечал, что становится всё лучше. Но краснота на лице ещё не сменилась.

Лишь через месяц, примерно, Айсе смогла с трудом встать с постели. Она сильно исхудала и выглядела старой и немощной. Боли ещё тревожили её. Она много пила собственных настоек. По её подсказкам Тимка готовил их.

Таган с утра до вечера гонялся за добычей. Пришлось зарезать последнего оленя оставшегося у них. Первого задрали волки, и от него Таган с Тимкой успели отхватить всего десятую часть. Остальное волки уже отгрызли и поели.

А весна уже шумела. Тайга зазеленела травами и цветами. Появился гнус и с утра до сна ночью донимал людей.

Дочка за месяц с небольшим стала вполне красивым ребёнком, и Тимошка не мог поверить даже себе, какой страшненькой она была при рождении. Назвали её по настоянию матери и Тагана Минлебикой. Но и Тимка настоял на своём, и дал второе имя: Настя. Так и звали её: мать на свой лад Минлебикой, а отец Настей, Натусей.

— А как мне её называть? — спрашивал Таган шутливо. — И так и так? Ладно.

Шло время, а болезненность Айсе не проходила. Здоровье было подорвано, и Тима неожиданно для себя заметил, как сильно изменилась Айсе. Стала неразговорчивой, подозрительной и даже к дочке относилась как-то странно. Вроде бы безразлично.

А однажды ночью, проснувшись от плача девочки, услышал голос Айсе:

— О, боги! Зачем вы наградили меня таким бесёнком!? И так едва живу и вся в страданиях, а тут такая дочь! Проклятая Мангазея! Ненавижу!

Тимка хотел встать и помочь или спросить, чего нужно, но после услышанного не решился и продолжал тихо лежать, раздумывая над её словами. Даже понимал несчастную женщину, так страдающую неизвестно для чего и зачем.

С этой ночи Тимофей стал присматриваться к Айсе и легко заметил, как её отношение к девочке постепенно ухудшается. А та оказалась крепенькая и здоровая. Она её начала купать в холодной воде ещё в начале лета и ничего с ней не случилось. Чуть сопли побежали. Даже не кашляла.

Теперь мужики вдвоём могли уходить в лес на охоту и с едой стало получше.

А Айсе перестала заниматься огородом и Тимка сам посеял рожь и ухаживал за своим «полем», в то время, как Айсе словно ничего не замечала. Она лишь бродила вокруг, собирала травы и копала корешки. И постоянно заваривала себе травы и пила эти отвары постоянно.

— Ты заметил, как изменилась Айсе? — спросил Тимка перед тем, как разойтись.

— Я особо не присматривался, Тима. К чему мне? — Ответил Таган и в его словах легко угадывалось замешательство. Тимка понял, что парень просто не хочет его расстраивать. — А что с нею?

— Она ненавидит дочку, понял ты? Как такое может быть? И я побаиваюсь за Настю. Иногда слышу её слова к ней по ночам, когда надо её кормить. Жуть берет!

— Тогда твои страхи легко понять, — посочувствовал Таган. — И что решил?

— Что тут решать? Ничего не решил. Вот тебе сказал. Может, что подскажешь?

Они расстались, так и не договорившись ни до чего. Пришлось Тимке ждать и надеяться на лучшее в её здоровье и отношении к дочери. И вдруг ощутил в себе потребность сильнее любить дочку, раз мать на такое не способна. И с этого дня постоянно уделял девочке как можно больше внимании. Даже иногда брал её в лес и скоро понял, что Настеньке там очень нравится.

Айсе безразлично отнеслась к такому. Тимка даже не был уверен, что она могла заметить повышенную любовь отца к дочери.

Так они и жили, и время неумолимо неслось всё вперёд и вперёд. И вот дочке уже шесть лет. Она стала красивой и быстрой в движениях. Смелость её часто ужасала отца. А один случай просто оглушил его. Была середина лета, и Настя куда-тс пошла. Это не вызывало беспокойства. Она делала так часто, что даже Тимофей привык к этому. Тем более что дочь всегда возвращалась невредимой. Ничего почти не рассказывала, лишь говорила, как ей нравится слушать птичек и старалась их понять. Отец смотрел на неё с умилением и любовью. Настя это чувствовала и тоже с любовью всегда целовала бородатое лицо отца и почти не замечала мать. Как и та её. Тимофея это немного раздражало, но он уже свыкся с такими выходками своих родных и терпел.

И в тот день он взял лук и пошёл бродить в лес, надеясь подстрелить зайца или чего покрупнее. Как повезёт. Опыт у него уже имелся богатый и с охотой дела шли хорошо.

Верстах в двух было логово волчицы. Там была её семья, и Тимофей знал то место. Намеренно туда не шёл, но вдруг оказался поблизости. Когда узнал место, хотел повернуть назад, но вдруг услышал далёкий голос, человеческий голос.

Стал, как вкопанный и озирался по сторонам. Подумал, что туземцы пришли сюда на свои ежегодные празднества в честь своих богов. Но время уже прошло и они не должны были вернуться — уже отпраздновали. Он замер, прислушиваясь. И вновь услышал голос, решил подойти ближе, изготовил лук на всякий случай. Логово волчица устроила под огромной лиственницей, вывернутой давней бурей. То было на пологом склоне, а перед ним редкий низкорослый лес. И через него он увидел свою Настю. У той на коленях играл волчонок, а шагах в трёх сидела волчица и грозно скалила зубы. Тимка замер в страхе и уже поднял лук, когда услышал голос Насти:

— Ну чего ты скалишься, мама! Я ведь только играю. Смотри, как он прытко кувыркается. И другие ко мне лезут! Уймись ты!

Волчица ещё грознее оскалила пасть, но не тронулась с места. Наблюдала, как ещё два волчонка ввязались в игру с Настей и всем было весело.

Отец стоял и наблюдал, боясь пошевелиться и спугнуть игру и спокойствие зверя. Показалось, что Настя уже не первый раз здесь. Уж слишком уверенно она ведёт себя с волчицей. И та не делает попыток даже отогнать девочку, не то, что схватить и загрызть. И он так и стоял, не решаясь ни на что.

В голове стали возникать воспоминания и наконец он сообразил, что Настя настолько вжилась в природу тайги, обладает такими дарами, которые позволяют ей обходиться со зверьём на равных. Такое в голове не вмещалось. И он тихонько, стараясь не шуметь, стал отходить. Благо ветерок шёл не от него к логову.

Отойдя шагов на пятьдесят, остановился и, подумав немного, позвал Настю.

В наступившей тишине услышал ответ:

— Тятя! Я сейчас! Жди! — и услышал вскоре шум травы и веток. Появилась Настя и с невинной улыбкой спросила: — Тять, ты меня искал? Зачем?

— Настенька, — бросился он к дочке, — как ты могла так поступить? Я чуть ума не лишился, увидев тебя рядом с волчицей. И не страшно?

— Нет, нисколечко! Она меня не трогает. Мы с нею дружим уже много дней. А какие забавные щенята, не правда ли?

— Бог мой, Настя! Как же ты меня напугала! Обещай больше так не поступать.

— Ну тятя! Меня в лесу никто не трогает. Я уже давно со всеми дружу, и они меня даже оберегают. Однажды, ещё давно, один молодой волк хотел меня укусить. Другой так его покусал, что он на следующий день подполз ко мне и перекинулся на спину. Пришлось почесать его по брюху. Мы и подружились.

— Боже мой, что ты говоришь! — в голосе отца слышалось отчаяние. — Тебя же обязательно когда-нибудь загрызут, милая Настенька! Ну прошу тебя, не надо так сильно рисковать! Что мы с мамой будем делать, коль с тобой что случится ужасное?

— Что ты, тятя! А маме всё равно. Она меня не любит. Она злая.

— Зачем ты так говоришь, доченька? — уже строго взглянул он на дочь. — У мамы плохо со здоровьем и её надо жалеть. Она сильно болеет. Ты же уже видела, как часто она мучается от каких-то болей. Это после твоего рождения, Настюха!

— Значит, я винная в её хворях? — вдруг грубо спросила девочка.

— Что ты, моя хорошая! Просто так Господь решил. А ты тут ни при чем, малышка!

Он обнял девочку и вдыхал запах волчат, трав и всего леса. И стало так хорошо ощущать её худое тельце. Такое любимое, беззащитное и смелое. Почему беззащитное, когда она может одна без оружия и взрослого мужика ходить так далеко в лесу, и никто её не трогает. И он сказал мягко, боясь оскорбить или обидеть:

— Ну ладно, Настюха. Хоть ты меня и испугала чуть не до смерти, но больше так не делай. И маме не говори. А то опять, хворь на неё набросится.

Девочка нехотя обещала, а отец точно знал, что обещания она не выполнит. И у него появилось смутное ощущение чего-то жутко страшного и близкого.