Проклятая Мангазея

Глава 13

Оглушённые рабством и полным отчаянием, Тимофей с Настей уже второй месяц тащились в неизвестность. То по рекам, где Тимофей до одури грёб тяжёлым веслом, то на верблюдах. Чуть полегче, но тоже приходилось бегать вдоль каравана, выполняя разную работу.

Настя тоже не сидела, сложа ручки. Хоть и была очень молодой, но хозяева не давали и ей сидеть без дела. Готовила еду, собирала топливо, а это было делом не таким простым, как вдоль сибирских рек. Здесь были голые степи и с непривычки наши путешественники вовсе затосковали в безбрежных просторах Азии.

А в большом кыргызском посёлке у слияния Оби с Иртышем, куда добрались лишь в конце марта, Тимофей узнал, что выдал их Таган. За обещание освободить его и отпустить на всё четыре стороны.

— Кто бы мог подумать! — сокрушался Тимошка, жалуясь Насте в те редкие минуты, когда удавалось повидаться. — Вот сука! Сколько лет жили бок о бок, и ели из одной миски — и на тебе! Нет, ему так просто не избежать божьей кары, сволота!

— Да, тятя, — соглашалась Настя. — Такого никак нельзя было ожидать от Тагана. А знаешь, тятя, меня уже никто Настей не называет. Здесь больше вторым именем. И ты мог бы хоть иногда называть меня Минбелика. Или просто Мина или Бика. А?

— Ну и придумала! — возмутился отец. — Может, ещё каким собачьим или конским именем тебя называть? Хотя… Я подумаю…

— Зато хоть как-то напоминает что-то русское. Окончание, например.

— Ладно тебе! Мне пора, а то нагайкой получу по спине. И так весь исполосован за строптивость. Смотри, хоть ты живи поспокойнее, моя девочка.

— Ты, тятя, лучше о себе беспокойся. У меня и так намного лучше, чем у тебя.

— Ну и слава Богу, милая моя! Ты хоть знаешь, куда мы двигаемся?

— Нет времени узнавать. Да и что могу, если мало ещё слов знаю. К чему это нам? Обойдёмся и так. Хоть холода заканчиваются и то благо. А знаешь, что я вчера услышала? Не догадаешься!

Тимошка вопросительно глянул на дочь, торопясь уйти. И та тоже поспешила:

— Русские слова услышала! Ругался кто-то по-русски. Но я не всё поняла. Иди уж, грозятся. Потом доскажу.

Заявление Насти сильно взволновала Тимофея. Откуда тут русский? Хорошо бы узнать. Да как, если столько работы, что в гору некогда взглянуть.

Лишь через пару дней он опять встретил дочь на привале, и они смогли чуток поговорить. И Тимофей тут же спросил о русском:

— Ты его видела? Может, слышала?

— И видела и слышала, тятенька! Только он на русского не похож. Так что ты и признаешь его за русского.

— Что-нибудь узнала о нем? Откуда тут взялся?

— Очень мало узнала. Лишь то, что он верит в Аллаха. Видела, как он молится. И занимается какими-то делами. Не раб. Вроде малого начальника.

— Надо с ним поговорить. Постарайся уж, милая моя Бика. Ну и смешное имя!

— А мне нравится. Не то, что Минбелика! Придумала мама! Ладно, тятя, как увижу того человека, так сразу и спрошу его. Только он не русский. Это точно.

Лишь через неделю Насте удалось опять увидеть того мужчину и затеять разговор. Он сильно удивился, повернулся к Насте и с любопытством разглядывал девчонку.

— Господин, вы знаете русский язык. А мы никакой больше не знаем. Нам так от этого плохо! Помогите нам, прошу вас!

— То ты не одна? Кто ещё тут имеется из русских?

— Мой тятя, господин. Он с караваном работает. Раб. Нас обманом захватили, и теперь мы ничего не знаем. А вы не похожи на русского, господин.

— У меня отец русский, а мать местная. То есть не из здешних мест. Мы у Каспия живём. Море такое далеко. Торгуем. Этот караван частично и нам принадлежит. А ты у кого рабыней будешь?

— У Агаджи, господин. А кто он, я так и не узнала. И что с нами будет, тоже я не могу знать. Вы знаете такого господина?

— Конечно! У него тут четырнадцать верблюдов с грузами. Богатый калмык! А твой тятя тоже у него?

— Да, господин. Нас продал за свою свободу наш лучший друг. У нас было немного золотого песка, мы собирались как-то добраться до Руси с его помощью. И вот оказались в рабстве. Вы можете нам помочь, господин?

— Сложное дело. Но я подумаю. Поговорю с Агаджи. Может, что и получится.

На этом их разговор закончился. Помощник Агаджи даже шлёпнул Настю пониже спины, и та помчалась выполнять свою работу. Повторяла шёпотом имя этого человека: Бабуш, Бабуш. И подумала: «Интересно, как имя его отца? Или он тоже поменял на местное? Надо спросить. Значит, он теперь купец. Большой человек! Надо с ним подружиться. Вдруг поможет чем!»

Ей не терпелось поделиться новостью с отцом, но тот был сильно занят, а отвлекать его было опасно. И Настя терпеливо ждала удобного случая. А он наступил дня через два.

— Тятечка! — окликнула она отца. — Я уже говорила с ним! Его зовут Бабуш! И он водит знакомство с нашим хозяином Агаджи. Обещал поговорить с ним о нас.

— Это уже хорошо, дочка! Куда мы идём, узнала?

— Он сказал, да я подзабыла название. Какое-то море. В него река впадает, и в этом месте его посёлок. А сколько до него времени идти — не узнала. Но очень и очень далеко.

Они ещё хотели о многом поговорить, но Тимофей получил кнутом по спине, и Настя убежала, боясь смотреть, как бьют её отца. Страх и злость мешались в её голове, однако жить надо и никуда от этого не денешься.

А через неделю, примерно, Насте опять удалось перекинуться словом с Бабушем.

Под конец тот сказал как-то странно:

— Если хотите, готов купить вас у Агаджи. Будете моими рабами. Обещаю лучшее обхождение. Скажи отцу. Здесь вы стоите недорого. А дальше ваша цена повысится раза в три, а то и больше, — и он усмехнулся. Насте это не понравилось. Но она с надеждой всё время думала о его словах и всё ждала случая обговорить это с отцом. Тоже было трудное дело и приходилось ждать.

— Тут трудно что-то решить, Настя, — ответил Тимофей, выслушав рассказ дочки. — С этими людьми трудно договариваться. Мы ведь рабы и им безразлично как это с нами произошло. От барыша они никогда не откажутся. А ты говори с ним. Кстати, а где его отец? Похоже, что в караване его нет.

— Спрошу, тятя. Как удастся поговорить, так и скажу. А ты тоже думай. Этот Агаджи живёт в другом месте. Далеко от моря. А ты знаешь, что такое море?

— Я его никогда не видел. Тятя мой ходил по нему на лодье. Да то всегда со льдинами, а то, к которому идём, должно быть тёплым. А ты обмылась после купания? Вода в озере дюже солёная оказалась. Даже соль не коже появилась. Ещё язвы заработаем. Ты больше в таких не купайся, Настенька.

Караван шёл по голой выжженной степи. Редкие кустики трав и ещё каких-то чахлых кустов навевал уныние и тоску на путников. Воды было мало. Лишь три раза в день давали по кружке мутной воды, и у некоторых болели животы. Тимофей тоже мучился. Силы его помаленьку истощались.

Но неожиданно купец Агаджи вызвал его к себе. Оглядел критически, заметил:

— Ты что такой хилый? Или жара так на тебя действует.

Тимофей плохо его понимал, но согласно кивал и односложно отвечал.

— Бабуша знаешь? Просит продать тебя с дочкой. Согласен?

Купец ещё повторил вопрос медленно, и Тимошка уразумел. Закивал и торопливо ответил:

— Да, да, господин! Хочу, господин!

— Тогда держать вас не стану. Не ожидал, что ты будешь таким хилым. А дочь твоя просто уродина! Завтра совершим сделку, и иди себе к Бабушу. Может, там тебе будет лучше. Проваливай! — махнул он рукой.

Тимошка понял лишь то, что купец согласился продать их Бабушу. Это не произвело на него особого впечатления. Он уже успел значительно отупеть и ко всему относился без взрыва негодования и злобы. Кроме плохого, это ему не дало бы ничего.

Он даже понял, что может поискать Настю и быстро её нашёл.

— Со мной говорил Агаджи, Настя! Сказал, что завтра продаёт нас Бабушу! Что ты на это скажешь? Мне что-то смутно от такого…

— Не бойся, тятя! Хуже не будет. А лучше Бабуш обещал. Ещё встретимся с его батюшкой и посмотрим, как он отнесётся к нам. Будем надеяться на лучшее, тятя!

Вечером следующего дня слуга Агаджи молча повёл рабов к новому хозяину.

— Вот, господин, возьмите своих рабов. Мой хозяин вам желает добра и барыша.

Бабуш уже видел Тимофея и теперь изучал его взглядом. Всё же поздоровался на русском, и Тимошка услышал довольно сильный акцент. Видно, что то был не родным языком. И не удивительно. Мать-то была калмычка.

Бабуш немного поведал историю своего рода. Оказалось, что его отец по имени Матвей из курской земли попал в плен к татарам Ногайской орды. А те вскоре продали его калмыкскому, вернее торгутскому тайше, вроде хана у них. Те только что переселились в степи восточнее Волги и Яика[1]. Так Матвей оказался рабом. Сумел выкупить себя. Принял буддизм и женился на богатой дочери купца.

— Теперь у нас с отцом большое хозяйство. Тысячи овец и коней, — завершил своё повествование Бабуш. — На Каспии у нас три больших баркаса. Ходим торговать до самой Персии. Слыхали про такую страну?

— Никогда, — признался Тимошка. — Далеко это?

— На самом полдне моря. Богатая страна. Выгодно торговать с нею. Ты много по огромным рекам плавал. Можно определить тебя рулевым на такую лодку.

— Надо бы освоиться, господин. Язык освоить, а то как без него? А с верой как у вас? Надо менять или как?

— У нас на такое мало обращают внимания. Можешь остаться при своей. Отец не захотел так по причине его невесты. Та потребовала перейти в нашу веру. Ну а я пошёл в мать. Меня никто не спрашивал, и теперь мы всё буддисты. Ты, наверное, и не слыхал про такую веру?

— Не слыхал, — признался Тимошка.

— А она самая древняя из великих. Исламу, например, и тысячи лет нет. Вашей полторы тыщи. А наша имеет уже две с лишним тыщи лет! Так-то! — с гордостью закончил Бабуш. Лишь вспомнив, добавил: — Отец будет доволен с вами поговорить. А то давно он не встречал русского в наших краях. То редко случалось.

И всё же работы стало не меньше, зато кормить начали значительно лучше. И со слов Насти Тимофей надеялся на улучшение его с дочкой положения.

Не прошло и десяти дней, как Тимофея посадили на конька, и теперь он стал гонять вдоль каравана, высматривая неполадки с поклажей. А то было важно.

Наконец жара спала. Началась осень. А степь чуточку преобразилась. Пошли даже перелески, и настроение Тимошки резко пошло в гору. Работа не так изнуряла, а Бабуш почти не встречался с ним для разговора. Тому казалось, что он всё сказал.

Вскоре вышли к речке Яик, и в одном из больших селений Агаджи ушёл в сторону.

Караван стал меньше и продолжил движение уже на больших лодках. Их наняли хозяева, в том числе и Бабуш. Теперь стало ещё легче. Правда, хороших рулевых оказалось мало, а под товары Бабуша погрузили четыре лодки. И Бабуш поставил Тимоху на рулевое весло. Речка была неширокой, идти стало трудновато. Того и гляди сядешь на мель. Правда, на передней лодке находился самый опытный рулевой и остальные следовали точно в его фарватере.

Общались отец с дочкой постоянно. Отец заметил, что дочь поправилась и уже не выглядела замухрышкой. К тому же вода в реке пресная и она с удовольствием и часто купалась. Все удивлялись смелости и настырности девки. Осень, вода холодная, скоро ледостав начнётся, а она продолжает каждый день купаться. Да ещё и плавает у лодок, что сильно беспокоило отца. Потом сушила одежду. Теперь она носила шальвары под платьем, которое пришлось ей приобрести в долг у Бабуша.

Наконец лёд на реке уже не позволил идти дальше. Пришлось стоять неделю, пока не появились десятки верблюдов и лошадей. Опять перегрузка и караван вновь тронулся на полдень уже по снегу. А морозы всё крепчали, и теперь Тимошке с Настей казалось, что они опять среди заснеженных просторов севера. Только лесов в этих землях почти не было. Лишь по оврагам, лощинам, буеракам тянулись редкие рощи, присыпанные снегом. Его тут было мало.

В начале февраля караван достиг конечного пути. Большое селение в устье Яика представляло скопление кибиток и полуземлянок, и определить какой-то порядок оказалось невозможным делом.

Часть каравана Бабуша остановилась на окраине села. Там был большой загон. Туда загнали верблюдов, предварительно освободив их от грузов. Всё сложили в приземистые сараи, крытые соломой и камышом.

— Помойтесь немного и заходите в нашу кибитку, — приглашал Бабуш своих рабов. — Познакомлю вас с отцом. Ему будет интересно поговорить с вами, — Бабуш говорил слегка свысока. Тимофей нисколько не обижался. Уже привык за год с лишним путешествия по бескрайним землям Азии. Зато тоже хотелось взглянуть на настоящего русского. И они с Настей принялись в полуземлянке приводить себя в порядок.

Слуга из мальчишек, смуглый и молчаливый, принёс два стёганых халата на вате, шапки без меха, тоже на вате, и сапоги, далеко не новые, с войлочными носками внутри. Это было кстати при сильных морозах, что сильно напоминало Мангазею. Этот город и Тимошка частенько проклинал, вспоминая Айсе. Ничего хорошего тот город ему не принёс. Лишь видимость относительного богатства. И куда оно делось? Всё пропало, растворилось в мареве пустынной степи и вихрях снежных метелей.

Близился вечер и слуга зашёл к рабам и, не кланяясь, сказал неторопливо:

— Хозяин кличет вас. Идите быстрее. Хозяин неважно себя чувствует. Старый.

Отец с дочерью переглянулись и вышли на мороз и ветер. Было очень холодно. При таком ветре никакой халат не спасёт, но приходилось терпеть. Рабы!

Они скромно зашли в кибитку старого Матвея. Тот возлежал на кошме, покрытой хорошо выделанной бараньей шкуре. Несколько подушек подложены под спину. В чашках разлит новый напиток — чай. В плошках с жиром коптят светильники. Тимка поклонился в ожидании слов хозяина.

— Так вы на самом деле русские, как сказал сын? — спросил хозяин слабым голосом. — Я вот хвораю. Ещё не забыл своего родного, — криво усмехнулся хозяин. — Ну, садитесь напротив, послушаю вас.

Гости сняли обувь и уселись, скрестив ноги. Тимошка толкнул дочь локтём и прошептал грозно:

— Чего вытаращилась на хозяина?

Дальше он не успел ничего сказать. Бабуш заметил гостям:

— Испейте чаю, и расскажете отцу о своих приключениях и жизни на Руси. Ему нездоровится, и потому постарайтесь не раздражать его.

— Бабуш, сынок, не стоит стращать моих гостей раньше времени. Пусть не скромничают. А то ты и так их перепугал. Пусть успокоятся. Да и мне не мешает. Столько лет не слышал родного слова, — старик продолжал смотреть на своих рабов.

Те осторожно попивали из пиал ароматный странный напиток. С мороза горячий настой был приятен. В животе тут же потеплело. А Настя улыбнулась отцу.

— Попили? Теперь говорите. Если засну, то получите подарок, — и опять скривил губы в подобие усмешки.

Тимофей начал издалека. Поведал свою жизнь в монастыре, сопровождение колоколов в Мангазею. Это заинтересовало старика, и он попросил поподробнее говорить. Чем дальше шло повествование, тем меньше подробностей позволял Тимошка. Он заметил, что хозяин начал клевать носом и голос чуть приглушил, сделал его монотоннее. А Бабуш одобрительно кивнул головой.

Наконец он сказал тихо:

— Можно замолчать. Отец заснул. То ваша большая заслуга. Ждите подарка. Он очень плохо спит последние дни. Теперь хоть передохнет малость. А вы идите в соседнюю кибитку. Там вас накормят. Завтра вам всё скажут.

Гости тихо вышли. Морозный ветер ударил в лица. Отвернувшись, они бочком вернулись в свою холодную полуземлянку. Однако дрова там были приготовлены и плошка горела. Кто-то позаботился о них. Стало теплее на душе.

— Однако, Настя, мне сдаётся, что дала наши могут наладится, — заметил Тимошка, растирая слегка замёрзшие ладони. — Однако, холод здесь собачий. Из-за ветра. Затопим очаг и потеплеет. Авось проспим до утра. Не то, что в степи. Намёрзлись мы.

Настя была задумчива и не стала вдаваться в разговоры. Видимо усталость валила её с ног. Отец тоже спешил улечься и тоже не стал себя бередить.

Началась новая жизнь с проблесками надежды. И надежды основательной. Правда, младший отпрыск Бабуш что-то не очень благосклонно относился к своим новым рабам. Поблажки делал слабые, но Настю выделял. Тимошка подумал, что то неспроста. Беспокойство, зародившееся в нем, росло с каждым днём. А дочке шёл всего двенадцатый год. Рановато даже для таких людей выходить замуж или стать наложницей. Хотя такое и тут случалось довольно часто.

Матвей частенько приглашал своих рабов к себе послушать русскую речь. Они поняли, что хозяину просто приятно слышать родные слова. Замечали, как он многое не улавливал, но продолжал слушать. И засыпал, что радовало всё его семейство. Жена его, ещё не старая женщина, приняла новых рабов вполне приветливо, видя как благотворно они действуют на супруга. А Насте иногда делала подарки старыми вещами, которые становились для девочки настоящими праздничными одеждами.

Тимофей работал с овцами и верблюдами. Их было много и работы хватало. Однако его не покидала мысль как-то улучшить их с дочкой жизнь. Но пока ничего не происходило, если не считать недобрых взглядов на Тимофея. Последнего такое мало беспокоило. Его больше радовало благоволение старого хозяина. Но его жизнь висела уже на волоске. Он предпочитал не вставать и часто говорил, что должен всё же дожить до весны и погреться на солнышке.

А вот что будет после его смерти, Тимофея занимало очень сильно. Побаивался совсем другого от Бабуша, чем от его отца. И постоянно раздумывал, прикидывая, как можно использовать пока то, что имеется.

Уже весной заметил, что жена Матвея помаленьку меняла своё отношение к Насте. Это тоже настораживало. Она всегда корчила недовольную рожу, слыша, как Тимошка называет дочь русским именем. Сама она звала её только Минбелика. Никаких уменьшительно-ласкательных тонов.

Тем временем лёд в море сошёл и оно очистилось. И Настя и отец впервые увидели его во всей красе. Тимошка разочарованно заметил на это:

— Ничего особенного. Просто другого берега не видно, а так ничем не отличается от Енисея или Оби в их нижнем течении. Словно губа Тазовская или Обская.

— Нет, тятя! — возражала дочь. — Смотри, какая вода с синевой. А там она почти всегда серая. Нет, море куда красивее. Я хочу искупаться. Да не опасно ли? Ещё кто заприметит, и тогда разговоров не оберёшься.

— А мы вечером можем прийти к морю и искупаться. Мне тоже охота попробовать.

— Никому не говори, тятя! — радостно заспешила проявить радость девчонка. — Я полагаю, что вода уже чуть нагрелась, — смеялась она и шлёпала по бережку босиком, распугивая мальков.

Старый Матвей много времени сидел на солнышке у кибитки и щурил блаженно глаза. Мимо проходила Настя, и он окликнул её:

— Чего не заходишь, девка? Я бы с удовольствием поболтал с тобой. Совсем большая стала. Девушка. Сколько тебе лет будет?

— Недавно было двенадцать. В марте, господин.

— Большая, — неопределённо заметил старик. Ему было лет семьдесят. Зубов во рту у него не было, и он слегка шамкал. — Хочешь на родину вернуться?

— А я даже не знаю где моя родина, господин. В тайге родилась. Там никого на сотни вёрст. Там мне было хорошо. Но и тут не хуже. Особенно при вас, господин мой. Вы так добры к нам. А можно я вас немного полечу, господин? — просительно смотрела в его белёсые глаза.

— Ты знахарка? — удивлённо поднял голову. — Давай. Мне нечего уже терять. А вдруг получится что-нибудь путное.

— Думайте только о хорошем и приятном, господин. У вас бок болит сильно, да?

— Точно, девка! Откуда знаешь? Кто сказал? — оглянулся он по сторонам.

— Никто, господин. Мне так показалось. А там у вас печёнка. Она плохая у вас.

— Я тоже так думаю. Да что с этим делать! Старость…

— Ещё сердце должно щемить. Так, господин?

— Вот, чертовка! Верно и это! Ну и девка! Значит, помочь сможешь?

— Трудно сказать, господин. Я никогда ещё не лечила людей. Зверей лечила, а людей не приходилось. Их просто не было вокруг. А те кто был, не хворали.

— Давай действую, проказница, поглядим.

Голос его жены заставил Настю вздрогнуть.

— Что ты там ворожишь, несчастная!? Сейчас же уйди от моего мужа!

Настя остановила пасы, оглянулась и вопросительно глянула на Матвея. Тот позеленел и крикнул:

— Исчезни, падаль баранья! Ещё помешаешь — прибью. Не сам, а прикажу!

Баба мгновенно засеменила прочь, грузное тело колыхалось во всё стороны.

— Успокойтесь, хозяин! — приложила ладонь к груди. — Вам может стать хуже.

— Уже стало! Ну и стерва! Вечно появляется неожиданно и некстати! Падаль!

— Прошу вас, господин! Вы мне мешаете! Надо успокоиться, иначе может быть хуже. А мне сдаётся, что могу вам облегчить хоть немного вашу хворь.

— Ладно, дочка, — согласился хворый. — Погоди малость. — Он прикрыл глаза. Испарина покрыла его шею. Настя вытерла её воротником его куртки. Её он не снимал. Ему было постоянно холодно. Даже на солнце.

Настя ждала и молча наблюдала старика. И думала, что их ждёт когда он помрёт. И ничего заметно хорошего не могла предположить. А Матвей вдруг встрепенулся.

— А ведь отпустило! То твоя ладошка помогла. Ну-ка ещё немного!

Настя в молчании стала делать пасы и в уме молила всех богов помочь несчастному хворому, отдалить неизбежный конец хотя бы на годик. Почему на годик, Настя объяснить не пыталась.

Почувствовав усталость и вялость во всем теле, Настя немного испугалась.

— Пока хватит, господин. Полегчало? — она встряхивала руки и в голове зародилась надежда и уверенность, что ещё не всё потеряно в этой жизни. Надо просто искать и найти то малое и приемлемое, что может удовлетворить её в жизни.

— Ох, девка! Как легко стало! Ты что, на самом деле знахарка?

— Это первый раз со мной, господин, — призналась девочка, смущаясь. — Сама побаивалась. На самом деле лучше стало?

— Значительно! Вот спасибо, вот удружила! С меня причитается, дочка! Чего б ты хотела? Говори без стеснения. За такое ничего не жалко.

— Нельзя плату брать за помощь страждущему, господин. Дар может пропасть.

— Это кто ж тебе такое сказал?

— Так никто, господин. Кто мог, коль я в тайге родилась, и там никого не было кроме родных да предателя Тагана. Само на ум пришло.

— Предателя, говоришь? И кто тот проходимец?

— Так наш лучший друг, господин. Продал нас за свою свободу. Может и не за свободу, а по зависти или ещё за что. Бог его знает, господин.

— Мда! — просипел Матвей и задумался. А Настя постояла и спросила:

— Мне можно идти, господин?

— Иди коль надо. Спасибо тебе, дочка. Век буду благодарен за доброту твою.

— Да что вы, господин. Что такого я сделала? Четверть часа руками поводила да что-то нашёптывала. Сейчас и не припомню что. До свидания, господин. Поправляйтесь и не болейте.

--

[1] Яик — река, современное название Урал.