Проклятая Мангазея

Глава 25

Время летело быстро. В доме постоянно ощущалось сильнейшее напряжение. Даже Дашка стала с подозрением поглядывать на Настю и перестала откровенничать. А это тревожный знак. Зато страсть Клима всё разгоралась. Он уже откровенно выставлял Настю любовницей. Не обращал внимания на детей, и их хмурые запуганные глаза беспокоили лишь саму Настю.

Клим каждую ночь требовал любви. Настя уже пресытилась его ласок и лишь терпела, отрабатывая подарки. А их становилось всё больше. И цена их тоже повышалась. Клим позволил пошить несколько платьев и разной одежды для осени и зимы.

Это сильно радовало её, но думы постоянно сходились на том, что пора заканчивать столь опасную игру. Но как? Вернуться к мужу невозможно. Ни её гордость, ни сам Кирилл вряд ли смиряться с таким поворотом в жизни. Так что впереди маячила неизвестность, и это больше всего пугало Настю.

Тут она посчитала, что дальше так продолжаться не может и, пораскинув мозгами, пришла к мысли начать травить Клима с тем, чтобы он захворал и медленно отошёл к праотцам. Мысль эта показалась ей отвратительной, но необходимой. И тут же начала составлять смеси трав. Даже советовалась со старыми бабками и тайком подливала в разное питье своего зелья. Особенно в спиртное, полагая, что так будет надёжнее.

Месяца через два Настя посетила отца. Тот пытливо наблюдал дочь с вопросами во взгляде. Она его очень хорошо понимала и поспешила с ответами.

— Клим что-то стал сильно попивать, тятя. Как бы не захворал. Уже не мальчик, чтобы такое выдержать.

— Что, не в состоянии отучить? — удивился отец. — А не ты ли всё это подстраиваешь? С тебя станется. Не бери смертный грех на душу. Господь всё видит!

— Делать мне больше нечего! — искренне возразила Настя. Сама подумала, что Господь на небе далеко, и за всеми уследить вряд ли может. Лишь чуть что-то внутри шевельнулось.

Дома она частенько подливала и матушке с сыном. Но те пока не проявляли признаков хвори. Это Настю не беспокоило. Со временем всё скажется, и хворь не оставит их. А хозяин чувствовал себя всё хуже и уже редко выезжал по делам торговым. Многое передал Кириллу и своим приказчикам. И дела шли тоже всё хуже. Кирилл слабо с ними управлялся, приказчики начали сильно воровать. Потому Настя с настойчивостью уговаривала Клима расписать добро всем детям. И ей в первую очередь. После долгих сомнений и раздумий Клим согласился с ней.

Недели через две Клим всё же позвал священника, отца Никодима с дьячком.

— Ну что, сын мой, — перекрестился поп на образа в красном углу. — С чем призвал, от дел божьих отрываешь? Слыхал, ты хвораешь. Что, прихватило? Крепись, пред божьим судом, предстань соответственно. Грехи отмаливай усердно.

— Полно, батюшка свои проповеди мне втолковывать. Сам знаю. Грешен, грешен! Тут ничего уже не сделать. Я о другом буду просить. Самому уже трудно. Запись нужно сделать, добро отписать всем моим… Чтоб, значит, всё по закону. Без склок и сварок. Уважь, не откажи. Как бы не успеть с этим, отец святой.

— Ну что ж, Клим. Дело святое. Я и дьячку так предложил взять всё письменные причиндалы. Никишка, раскладывай, готовься. Начало сам знаешь.

Дьячок с удовольствием и любопытством принялся за дело. Внимательно слушал не столько Клима, сколько пода. Тот пересказывал по-своему, как положено для дела, для судилища, коль то потребуется.

— А что ты, сын мой, своей снохе столько отписываешь? Что, заслужила? — и хитро прищурился подслеповато.

— Так ведь коль помру, так жена может со света сжить. Невзлюбила она. А так будет спокойнее. Ты пиши! — с усилием сказал Клим дьячку.

Получив приличную плату, отец Никодим поклонился иконам, осенил себя крестным знамением, посмотрел на Клима и изрёк тихим голосом:

— Всё ж, Клим, особо не доверяй своей снохе. Не по душе она мне. В церковь ходит редко и особой веры в душе не имеет. Грех то. Пусть придёт исповедаться. Прикажи, сыну скажи. Ну, зови, коль что потребно будет. Выдюжишь, коль Бог послушает твои молитвы и отпустит твои грехи.

Попа все домочадцы проводили поклонами и здравицами. Потом поспешили к хозяину узнать причину посещений.

— Ну чего уставились? — тихо рыкнул Клим недовольно.

— Как же батюшка! — всплеснула руками жена. — Поп ведь не просто так приходит. Исповедовался? Или что поважнее?

— Что может важнее быть, дура? Дайте отдохнуть! Устал я, притомился…

Женщины и Кирилл переглянулись и тихо вышли, притворив дверь.

В горнице все, как по команде, уставились на Настю. Та подавила в себе смущение и молча, опустив скорбно голову, удалилась. Не слышала, как свекровь злобным голосом прошипела:

— Всё проклятая Настька виновата! Чует моё сердце! Ведьма!

Никто ей не ответил. Лишь в глазах застыл ужас. А Кирилл, прищурив глаза, проговорил со страхом, оглянувшись на дверь:

— А что тогда делать, матушка?

— Извести её надо, — шептала женщина. — Я к ворожее пойду, совета просить.

— Страшно-то как! — сгорбилась старшая дочь.

Настя, прислонившись ухом к двери, едва услышала суть разговора. Страх сжал сердце. Быстро ушла к себе. Ноги подрагивали от слабости. Голова пульсировала.

Пыталась поразмыслить — ничего не получалось. Страх словно сковал её мысли. И тут же всё же подумала: «Завтра же начну лечить Клима. Надо составить из лучших трав настои и отвары. Сумею ли?»

Остаток дня Настя провела в торопливых попытках составить и собрать дополнительно какие-то редкие травы. Их не оказалось. Это обеспокоило. Зато страх прошёл, и в душе что-то произошло. Стало спокойно и легко. Лишь изредка в груди что-то щемило, но скоро прошло. Спала она в эту ночь крепко и долго. А с утра успела до матушки навестить Клима и напоить отваром.

— Я подниму тебя на ноги, Климушка, — уверенно молвила Настя, наблюдая как пил хворый мужик. Тот благодарно улыбнулся. Даже кивнул довольно бодро.

— Ты так уверена? Хорошо бы! — и протянул руку, требуя её к себе, приобнял. — Как я рад, что ты у меня есть, Настенька! Ты не покинешь меня?

Его голос был искренен, а у Насти что-то защемило внутри, стало жаль этого недавно сильного мужчину. Боязливо оглянулась на дверь, ожидая подглядывания или подслушивания. Было тихо и ничто не нарушало эту гнетущую тишину крохотной комнатки. Это тут они предавались любовным забавам совсем недавно. А сейчас Клим лежал без сил и желания. Хотя о желании говорить ещё рано.

Она делала отчаянные усилия, показывая нежность и заботу. Ничего такого она не чувствовала. Осталась одна жалость и чувство острой вины. Эту вину Настя старалась хоть как-то теперь сгладить. Получится ли? Этого она сказать не могла.

Однако отвары сделали своё дело. Его потянуло на сон и Настя тихо вышла из комнатки. Её встретили злобные глаза свекрови. И Настя с трудом заставила себя проговорить:

— Заснул. Я помогу ему, обещаю.

После обеда у Насти появилось острое желание посетить отца. Думала она недолго. Молча оделась и, не предупредив, убежала из дому.

Тимофей собирался уходить по делам. Однако тут же снял кафтан и чмокнул дочь в щеку, оглядел её. Глаза его показались колючими.

— Ты какая-то странная, доченька? Что произошло?

— Ох, тятя! Я весь день думаю о Климе. Жаль мне его. А почему — и сама не могу понять. Что-то со мной случилось за этот день. Да и за ночь тоже. Вроде бы зря я на него так окрысилась.

— Стало быть, дочь, совесть у тебя ещё не потеряна? — изрёк отец сурово. — То хороший знак. Я рад, что ты проснулась.

— Ты меня не осуждаешь, тятя?

— Как же! Осуждаю! А как не осудить? Плохие дела вершить — значит, и на осуждение будь готова. Да, ты моя дочь и единственное родное существо у меня. Потому могу легко и простить. А ты подумай про себя, сходи в церковь, помолись. Исповедаться ты, конечно, не осмелишься. Да что с тебя взять! Ты, наверное, сама не знаешь, каким богам тебе молиться. В тайге мы ничего такого тебе не втемяшили, в твою непутёвую голову. И за то тоже будем ответ держать, — приподнял отец голову и глянул в потолок.

— Ты в этом уверен, тятя? — как-то странно, с нотками неуверенности, спросила Настя. Её глаза бегали в разные стороны, скрывая чувство неуверенности и сомнения. А Тимофей строго глядел на дочь и тоже сомневался в силе своих слов. Но придушить любовь к дочке сил не было. Да и желания. Потому со вздохом молвил:

— Ты, дочка, подумай о моих словах. Не в церкви перед попом покайся в своих грехах, так перед собой. Тоже дело сделаешь. Для себя доброе. С грехом в душе трудно жить. Мы ведь в христианском мире живём. То тоже учесть стоит.

Отец заметил, что его слова упали на благодатную почву. Может, дочь опомнится? А месть не самое лучшее в мире чувство. Такие мысли слегка будоражили, волновали Тимофея. И он поглядывал на мрачное лицо дочери. Понимал, какая борьба шла у неё внутри, и посчитал за лучшее не мешать. Лишь сказал ласково:

— Ты тут побудь маленько, а мне пора. Дела. Потом ещё поговорим. Пока.

Настя благодарно кивнула, проводила отца до двери. А он обернулся и с лёгкой улыбкой заметил не так строго:

— Всё ж ты зверёныш, но я тебя так люблю, что не мыслю жизни без тебя. А ты так редко стала приходить, мой любимый зверёныш. Надеюсь, что ты справишься с ним

— Буду стараться, тятенька! А приходить тоже стану чаще. Я тебя люблю! — крикнула она уже вдогонку и радостная улыбка осветила её смуглое лицо.

Что-то произошло с Настей. Ей казалось, что она уже не ощущает той неприязни к свекрови и мужу, что глодала её столько времени. А с Дашкой постоянно старалась наладить прежние отношения. Получалось, но медленно.

Правда, Кирилл так и не принял её попытку поправить их отношения. Обида и даже ненависть сквозили в его глазах. Но в завещании было указано, что в случае притеснения Насти в доме, виновные будут лишаться наследства. Об этом их предупредил Клим, зачитав документ.

Он за месяц значительно поправился и был безмерно благодарен Насте. Скоро собирался заняться делами, хотя уже сейчас вызывал к себе приказчиков и разносил их за воровство, грозя привлечь к суду воеводы. Те вынуждены были вернуть часть уворованного, а после этого Клим троих выгнал. Потом много раз ругал сына за попустительство в делах и неумение строго карать воров.

— Этак после меня ты за год всё спустишь неизвестно куда! — кричал Клим на сына, стоящего с понуренной головой. — Наверное, нужно Насте доверить дело. Она-то своего не упустит. Растяпа!

Последнее замечание отца так испугало Кирилла, что он тут же упал на колени и, стукнувшись лбом о пол, взмолился:

— Отец, я всё понял и больше не допущу таких промахов. Да всё Настька мне мешала своими выходками!

— Молчать! — рявкнул отец и грозно бросил взгляд на сына. — Не сметь так говорить о ней! Ты её пальца не стоишь, увалень! Кто меня на ноги поставил? То-то!

Клим устало сел на лавку отдышаться. Лицо побледнело от волнения. Сын с беспокойством поглядывал на отца, боясь ещё чего-то.

— Чего щупаешь глазами? — уже вяло спросил отец. — Беги позови Настю. Пусть посетит хворого и принесёт отвар. Она знает какой. Беги!

Кирилл опрометью юркнул в дверь.

— Что случилось, Климушка? — с беспокойством спросила Настя, войдя. — Кирилл толком не пояснил. Боже! Ты такой бледный! — и грозно глянула на мужа. — Я же просила не волновать отца!

Кирилл в страхе молчал. А Настя напоила свёкра тёплым отваром. Запах поплыл по комнатке. Приятного от него было мало. Клим устало отвалился на подушку и закрыл глаза. Настя приложила палец к губам, предлагая молчать. Кивнула головой на дверь. Муж безропотно, торопясь, вышел вон.

Настя ещё долго сидела рядом, наблюдая сон Клима. Видела, что тот постарел и уже не казался сильным деятельным купцом. Но что-то ещё осталось. Настя со вздохом встала и удалилась на цыпочках, боясь потревожить чуткий сон хворого.

У себя в опочивальне, муж уже давно переселился в другую комнату, она долго предавалась раздумьям. Должна признать себе, что последнее время чувствует себя гораздо лучше, спокойнее. Даже умиротворённое. Лишь был страх перед заговорами или сглазом. Уверила себя, что сможет противостоять любым наветам, наговорам и сглазам. Много молилась со странными молитвами, мало похожими на церковные. Их она знала плохо, и желания изучать не ощущала.

Прошло ещё чуть больше месяца. Клим почти полностью оправился от хвори. Изредка всё же приходилось ложиться по настоянию Насти и отдыхать день или два.

Жена Клима всё реже приходила к супругу в его комнатку, где он предавался блуду. А Настя, присмотревшись, решила, что свекровь хворает. Скрывает это, боясь, что Настя начнёт приставать с помощью в лечении. Этого вынести она не смогла бы.

— Дашутка, иди ко мне, поговорим, — позвала Настя младшую.

Девочка не очень охотно подошла. Вопросительно смотрела на Настю, ожидала.

— Что с мамой? Мне кажешься, что у неё не всё в порядке со здоровьем. Хворает? Я могла бы помочь ей. Одна ведь семья…

— Не верю я тебе, Настя, — откровенно призналась Даша.

— Я не вру, Дашутка. Вон отцу уже лучше стало. Второй месяц отпаиваю его. А что у мамы болит? Ты должна знать.

После короткого замешательства, Даша ответила:

— На печёнку жалуется. Что-то в правом боку болит. Иногда очень сильно.

— Давно это у неё?

— Месяца два назад. Правда, и раньше побаливало, говорила. Уже давно беспокоит. А последнее время сильно.

— Она, конечно, откажет мне помочь ей, а?

— Я с сестрой уже советовали ей, да она не соглашается. Очень сердита на тебя. Да и я тоже, как и все мы…

— И напрасно, Дашутка! — Настя спешила оправдаться, но видела, что Даша ещё не готова слушать. Просто отмахнулась и ушла, хотя видно было, что девочка ещё хотела поговорить. Насте показалось, что она сомневается и хочет выяснить правду.

Всё же Настя была довольна. Надеялась, что с Дашей у нее наладится дружба.

А Клим уже стал уделять работе значительное время. Настя поругивала его, но он упёрто стоял на своём, заявляя решительно:

— Силы вернулись, Настенька, значит, надо спешить поправить дела. Пока Кирилл их полностью не развалил, гнида! Боюсь, что времени у меня не так много, милая.

— С чего ты взял такое? — возмутилась Настя. — Ты ведь одужил. Осталось немного, да я ещё не бросила тебя потчевать своими снадобьями. Авось помогут ещё.

— Что-то мне говорит, что силы мои лишь на время вернулись. И то благодаря твоим заботам, любимая. Всё мечтаю опять ощутить тебя рядом в постели. Что скажешь, любовь моя? Уважишь мою просьбу?

— Откровенно говоря, милый мой Клим, мне страшно на такое согласиться. Вдруг хворь опять набросится на тебя. Тогда будет труднее с нею справиться. Усмири свою страсть. Ещё успеешь…

— Тут я с тобой не соглашусь, Настенька. Времени у меня мало осталось. А хотелось бы опять ощутить твои ласки и тело, такое молодое и приятное. Ну же!

Настя вздохнула. Слушать было неприятно, а представить себя в объятиях хворого старика и того неприятнее. Но надо согласиться. Её зверёныш ещё жил внутри. Его надо подкармливать хоть изредка, а требование Клима могло эту тварь немного успокоить вкусным куском.

— Ты точно хорошо себя чувствуешь, Климушка? — пыталась сопротивляться Настя.

— Не сомневайся, любовь моя черноглазая! Со мной ничего не случится дурного. Так я буду ждать тебя сегодня! — глаза его вспыхнули жаждой блуда.

— Только не вини потом меня, Климушка! — кокетливо ответила Настя.

— Никогда в жизни! — пылко ответил тот и полез целовать её. Она с трудом принимала его напор, шепча себе что-то успокаивающее. Он принимал это за ответ и с ещё большей нежностью и настойчивостью целовал её приятную шею и грудь. Она же начинала злиться и с трудом удерживалась от вспышки протеста.

Всё же заставила себя всё выдержать, на всё согласилась и спешила уйти.

— Погоди немного, моя звёздочка во мгле! Я должен отблагодарить тебя за все, что ты сделала для меня! Я скоро! — и удалился за дверь. Настя с интересом и удивлением вздохнула с облегчением, прошептав про себя:

— Боже! Дай силы вытерпеть его приставания! Я ничего не сделала для того, что бы соблазнить его. Я этого не хотела! А за остальное прошу прощения, Боже!

Продолжить всплеск чувств помешал Клим. Он вернулся с мешочком из красной кожи, расшитой узором. Лицо светилось радостью, а Настя подумала, что он вовсе оклемался и стал прежним здоровым крепким купцом с решительным, твёрдым характером дельца-удачника.

— Настенька, я подумал, что тебе мало досталось по моему завещанию. Больше выдать тебе опасно. Могут отсудить или что ещё устроить после моей кончины. А то против моей воли, дорогая девочка! Так я решил всё это отдать тебе. Оно не учтено в завещании и никто особо не знает, что и сколько тут добра. Значит, никто не станет с тебя чего-то требовать. Бери, отнеси отцу. Он тебя любит так сильно, что опасаться за тебя мне не придётся. И не тяни с этим. Завтра же отнеси и поясни отцу все, как было. Надеюсь, он тебя поймёт.

— А что тут? — спросила Настя, тронув мешочек пальцами.

— Здесь мои накопления на чёрный день. Не так много, но достаточно, чтобы выдать замуж моих дочерей. Но ты об этом не беспокойся. Я и так много отписал им. А тебе лишь дом в три комнаты с подсобными помещениями. Да земли четверть десятины с садом. А его надо ещё содержать. На какие шиши? Так-то, милая моя! Владей и помни своего грубияна и бабника! — лукавый смешок показал, что слова эти не пустой звук, а продуманные и серьёзные.

Настя с изумлением наблюдала такое странно весёлое лицо, и в голове зародилась весьма страшная мысль. Не чувствует ли он приближение своей кончины? Такое иногда бывает, но чаще со стариками, а Климу далеко ещё до пятидесяти.

Насте повезло. Клим быстро устал и заметил уже не так весело:

— Бери, и иди отдохни. А вечером я тебя жду на ложе любви, — с лёгкой усмешкой прошептал он. — Я тоже отдохну перед ночью восторга и любви. Иди же!

Настя поцеловала уже слегка сонного Клима и с поспешностью удалилась. Мешочек тщательно спрятала в складках платья в потайной карман. Нетерпение гнало её побыстрее заглянуть в этот красивый мешочек. Он был весьма тяжёленький.

Плотно закрыв дверь на засов, Настя высыпала содержимое на покрывало. Оно заблестело в свете лучин, разбрасывая лучики во всё стороны. Настя заворожённым взглядом обводила это прекрасное зрелище. Красота всего этого оглушила её. Руки сами стали пересыпать украшении сквозь пальцы, любуясь игрой света и лучей.

«Неужели всё это моё? — шептали губы Насти. — Что скажет тятя? Может, осудит? Ну и пусть! Я этого не крала, даже не предполагала получить. Всё честно!» — эти мысли кружили голову, а потом вдруг подумала ещё: «А стоят они такого, чтобы так восторгаться? Тятя лучше сможет определить. Зато Можно продать и покупать всё что захочешь! Завтра же пойду к отцу и покажу. Пусть оценит и спрячет. Мне пока ничего не надо из этого. Есть прежние подарки. Хватит…»

Она спрятала мешочек и долго не могла успокоиться. А тут стемнело и мысли о Климе так взволновали её, что вдруг захотелось сразу собраться и убежать прочь. Желание, конечно, выполнить не удастся, да и не стоит рисковать. Вряд ли Клим долго протянет в таком бодром состоянии. А там видно будет. Посмотрим, что тятя скажет. У него есть опыт жизни, а что она? Ещё дитя! Придётся терпеть и ждать.

Настя собралась и отправилась к Климу. Тот уже ждал её.

— Наконец-то! — воскликнул он радостно, встал с лавки и стал обнимать и целовать. Руки уже раздевали Настю. Она же с трудом вяло отвечала на его ласки. Затем сбросила с себя оцепенение и её ответы стали бурными и желанными.

Настя с удивлением должна признать, что его сила почти не изменилась. Он любил пылко, даже немного жестоко, но быстро иссяк и лежал, тяжело дыша и источая запах разгорячённого тела. Стало понятно, что его хворь не побеждена, а лишь затаилась до времени. И это открытие пояснило его уверенность в его кончине. Насте стало очень страшно. Хотелось тут же убежать, скрыться у отца и больше никогда сюда не приходить. И опять вынуждена была сдержаться. Обстоятельства обязывали находиться в этом доме. Заставила, себя спросить Клима:

— Ты как себя чувствуешь, Климушка? Дышишь ты плохо.

Клим что-то ответил невнятно. Настя не стала переспрашивать. Тихо отодвинулась от его тела и затихла. Затих и Клим. Настя встала, при свете лучин посмотрела на любовника. Тот дышал хрипло и не отвечал жизни. На касание Насти не проснулся. Пощупала пульс. Он колотился очень быстро, был слабым. Острое волнение тут же переросло в страх. Она оделась, прибрала всё следы собственного присутствия, ещё раз взглянула на Клима и ушла, тихо прикрыв дверь. Сердце её колотилось, как телячий хвост. Была уверена, что до утра она его живым не увидит.

Утром, не выспавшаяся и испуганная, она услышала, как в дверь её комнаты стучат и настойчиво.

— Кого в такую рань принесло? Кто там?

— Настя, — голос Дашки узнала сразу, — отец требует всех. Одной тебя нет. Поспеши. Так отец велел!

— Бегу! — прокричала Настя в ужасе. — Только оденусь! — А сама подумала: «Я считала, что он Богу душу отдаст ещё до утра. Ан нет! И то, слава Богу! Пойду!»

— Теперь все, — каким-то умиротворённым голосом проговорил Клим, увидев Настю. — Слушайте внимательно. Кто обидит Настю — того и с того света достану. Все уразумели? — он обвёл мутными глазами родных. Те молча стояли у кровати, опустив головы, боясь слово молвить. И вдруг матушка спросила со злобной решимостью:

— За какие это заслуги, позволь спросить, супруг мой любимый?

— За то, что она любила меня! Не то, что ты, клуша несчастная! Замолкни, баба! Прошу сказать каждого своё слово. А я послушаю и решу. Настя может молчать. Ну?

Никто не произнёс ни слова. Стояла тишина, прерываемая лишь трудным дыханием главы семейства. Клим продолжал оглядывать родных. В глазах было что-то бесчувственное, почти безразличное. Скорей всего он боролся за возможность продолжить свою речь, но силы уже покидали его. Он так и не дождался ответа и впал не то в сон, не то в беспамятство.

— Надо послать за попом, — проговорила хозяйка. — Может, успеет причастить и грехи отпустить. Их у него было много.

— Мама, как вы можете в такую минуту! — неуверенно ответила старшая дочь Аграфена. — Муж он вам всё ж. А нам отец. И не такой уж плохой.

— Заткнись! — грубо бросила мать. — Не твоего ума дело. Дашка, беги к конюху.

Когда поп пришёл, все покинули комнату. Настя никак не осмеливалась покинуть Клима и ждала у двери. Поп вышел довольно скоро и со вздохом проговорил:

— В сознание не пришёл, дети мои. Ждите, Господь ещё не распорядился его душой.

Он мелко крестился, вздыхал. Принял знаки уважения и удалился.

Прошло уже две недели, а Клим так и не распрощался с душой. Никак не умирал. Даже пришёл в себя и пытался внятно говорить. Получалось плохо, но временами понять можно. А Настя по его глазам понимала, как ему приятно видеть её рядом.

Зато жену не терпел, показывал это глазами и голосом, но понять было трудно. С Тимофеем был ласков по мере возможности. Это видели все. Зависть в глазах у Кирилла светилась слишком заметно. Настя была довольна. Переглядывалась с отцом, и они понимали друг друга без слов. Настя даже успела передать ему драгоценности.

Скончался Клим тихо. Утром его увидели уже холодным, с умиротворённым лицом. Словно Господь снизошёл до него и отпустил всё его грехи. Настя благодарила Бога в своих молитвах. Похороны прошли скромно. Хозяйка так и не успокоилась, отказала в пышных похоронах. Возразить никто не осмелился.

— Тятя, мы скоро переселяемся в наш новый дом, — объявила Настя спустя девять дней. — Жить с матушкой я не смогу. Хватит! Надо выселить жильцов и переезжать.

Несмотря на угрозы Кирилла, Настя всё же заявила весьма решительно:

— Хоть развестись мы вряд ли сможем, Кирилл, но жить в этом доме я не могу. Будет лучше, если мы расстанемся. Со временем ты сможешь добиться развода. Понимаю, как сложно такое дело можно решить, но больше терпеть ваши издевательства нельзя.

— Я заставлю тебя жить со мной! — тоже решительно заявил муж. — Нас соединил Господь, и лишь он может изменить это.

— Вот и добивайся. А я ухожу. У меня теперь есть свой дом, и ничто меня не удержит здесь. Одна твоя мать чего стоит. Да Господь её накажет. Не вздумай на меня руку поднять. Пожалеешь сам! Лучше по-хорошему расстанемся.

Они ещё долго препирались, угрожали друг другу, однако Настя стояла на своём.

Вернувшись однажды в дом, Кирилл обнаружил исчезновение жены. В глубине души он не верил, что Настя сможет покинуть его, законного мужа. А так хотелось отомстить ей за все измены, что произошли с отцом. Самого отца винить он не осмеливался. Его образ постоянно вставал перед внутренним взором, пугал и лишал решительности и самостоятельности. В мечтах он храбрился, но на пути к своему «я» всегда вставала мать. Хоть здоровье её сильно пошатнулось и надежд на выздоровление лекарь не оставлял, она ещё довлела над сыном. И переступить через это он не осмеливался. Даже сестры начинали слегка бунтовать за глаза. Кирилл же свято соблюдал обычаи и заветы старины.

Однажды старшая из сестёр пожаловалась Насте и с завистью заметила:

— Как строга матушка, Настя! Уже сил нет выслушивать её наказы! Тебе хорошо, ты сильная, храбрая. А мы мокрые курицы!

— Кто вам мешает? Давайте отпор. Иначе вовсе замордует. А тебе скоро под венец идти. Какая ты будешь после этого?

— Храбрости не хватит, — сокрушённо ответила девушка. А Настя подумала, что у женщин вовсе нет никаких прав в семейном отношении, и тяжко вздохнула. Жалость на весь женский род опечалила Настю. Но сил хватало лишь для себя. К тому же у самой вполне возможны серьёзные осложнения с церковью и обществом. «Какие мы всё дуры, бабы! — подумала она сердито. — Пока молодые, всё понимаем и даже заставляем хоть чуточку сопротивляться. Состарившись, словно мстить начинаем молодым дочерям и родным. Злоба так и брызжет из них на нас, молодых! А отцы и вовсе нас держат за рабынь! Слава Богу, что мой понимает иначе нас. Меня, — поправилась Настя. — За это ему надо огромный памятник поставить после кончины! Господи, что я несу! Дура я!»

Но теперь всё осталось позади и можно перевести дух.