Проклятая Мангазея

Глава 8

Потом Тимошка пару раз вызывал подружку Гапы, и та поведала историю:

— Вы совсем одурели, скажу я тебе. Гапку больше не выпускают даже на улицу. Сидит под замком. Меня тоже не пускают к ней. Так что я сама ничего не могу узнать. Недавно с Петькой хотела поговорить, так он только язык показал. Плохи дела у нашей Гапочки. И ты тоже хорош! Сколько можно дёргать судьбу за хвост?

Тимошка и сам всё прекрасно понимал. Всё ж жаль было Гапку. Она ему нравилась всё больше. Смешная, и такая приятная на ощупь. И в постели быстро поняла, что к чему. Молодец!

Прошло почти три недели. Тимка вспомнил слова Гапки о сроке, когда можно понять о беременности. Но узнать ничего не мог. Петька тоже ничего не говорил, да и виделись они очень редко. Даже в окошке он не мог разглядеть Гапкино лицо. Может, она и не выглядывала его, обижаясь и кляня на чем свет стоит.

Был конец августа и неожиданно к причалам Мангазеи причалила целая флотилия кочей, дощанников и прочей посудины. Пришли купцы, работные люди и стрельцы из Тобольска. В городке тут же началось столпотворение. Оно захватило и Тимку. Полгорода глазели на прибывших. Для некоторых уже были готовы избы в посаде. Другие спешно строились. И все искали пристанища на время, пока обживутся. Тимошка решил поселить у себя семью из трёх человек: муж, жена и мальчишка лет до двенадцати. Сам он перешёл в пристройку, где был чулан. Пришлось утеплить его. По ночам уже случались заморозки. Спешно поставил печку и тем грелся. Зато получал деньгу. Её хватало на пищу, а на большее и тратить он не хотел. Тёплые вещи остались от старой жизни. Да и немного прикупил ещё летом, по теплу.

Игнат уже недели две, как исчез. Ничего не сказал, просто ушёл и не вернулся. Тимошка ломал голову над этим исчезновением, но спокойно. Теперь даже лучше, что его нет. Хоть что-то получает от жильцов.

В голову пришла мысль проверить две схоронки. Он ушёл чуть ниже к речке Мангазейке, где у него были два места-тайника. И тут он заметил, что один разворошен и всё шкурки пропали! Его даже в пот бросило. Тут же понял, чьих рук дело.

— Ну подонок! — выругался он вслух. — Так отплатил мне за гостинность! Или я что-то сболтнул по пьяне? Наверное, так и случилось! Вот дурень! Так мне и надо'!

Он сильно переживал потерю. Зато вторую часть он ещё немного подправил, забросал камнями и хворостом. Да и развороченную схованку заровнял. Олени до сих пор паслись и ему показалось, что их можно продать или зарезать. Подумал, что как только наступят настоящие холода, можно и продать. К чему они теперь ему?

А народа в городке настолько прибавилось, что он ходил толпами. Многие мужики уже готовились на промысел, сколачивали артели. Богатеи нанимали их, снаряжали, готовя в дальнюю дорогу на целую зиму и часть осени. Да и весну многие прихватывали. всё лишняя пара шнурок.

Тимошка тоже подумывал о найме в артель, но поговорил с мужиками, понял, что без опыта будет не столько доход, сколько ругани и злобы. И он бросил эту затею.

И вдруг к нему завалились трое стрельцов и грубо потащили Тимку в съезжую избу острога. Ничего не сказали, просто потащили, угрожая бердышами.

Крепенький дьяк встретил его за столом в мрачном помещении с листами бумаги на нем и чернильницей с перьями. Оглядел внимательно, придирчиво. Вздохнул, кивком отпустив стрельцов.

— Ну что, Тимошка, будем говорить, или кнутом поощрить для начала? — молвил с усталостью в голосе начальник.

— Дак… я разве против, господин? А об чем говорить?

— Игната знаешь? Он говорит, что у тебя жил.

— А как же, господин. Потом куда-то исчез. Теперь жильцов пустил приезжих. Всё деньга на пропитание есть. Вот думаю в артель попасть… на промысел, значит. Жить-то как-то надо.

Дьяк внимательно оглядел Тимошку. Что-то чиркнул в бумаге. Обтёр перо о волосы. Вскинул глаза на юношу.

— Ты ведь послушником был в каком-то монастыре? — это скорей был не вопрос, а утверждение. — С чем сюда пожаловал?

— Дак с колоколами, господин мой, направил меня настоятель, отец Серафим. С ними так и добрался. И жил почти год у отца Якова в его доме. Трудился на благо нашей православной церкви.

— Отец Яков не очень лестного о тебе мнения, как о работнике церкви, Тимошка.

— То так господин. Не по душе мне такая работа. Вот и собрался на промысел.

— Однако уверял, что трудолюбием не обделён. Хорошо работал.

— Старался, господин. Куда деваться?

Дьяк всё внимательно рассматривал Тимошку, а тому было боязно и сумрачно на душе. Никак не мог понять причину его допроса. Хотя в голове что-то мелькнуло про Игната. Неужто попался и всё рассказал? А я ничего не помню.

— Кто в твоей избе раньше жил? — продолжал допытываться дьяк.

— Мужик жил. Хозяином его звали. Я у нега подрабатывал с позволении батюшки. В основном по ночам, хотя зимой дня почти и нет тут.

— Как звали того мужика?

— Я ни разу его имени не слыхал, господин. Да и хари своей он не охоч был показывать. Такой грузный детина с немного рыжеватой бородой лопатой. Брови густые, глаза почти закрывали. Даже мало говорил.

— Что ты у него делал в доме?

— Немного по хозяйству, господин. А в основном по ночам возил грузы на оленях. Две или три нарты до ручья. Названия не называли, а я сам не допёр спросить. То мне ни к чему, господин.

— Что за товар был на нартах?

— Никто не говорил мне, а я не спрашивал. Дюже он грозный бывал, господин.

— Кто ещё с тобой бывал там?

— Знакомый мой мужик. Он-то меня и позвал работать к хозяину. Исайкой звали. Тоже куда-то пропал. Так я и поселился в пустой избе хозяина, господин.

Пришлось описать и Исайку. И вдруг дьяк спросил, строго глядя на Тимошку:

— Когда то было? Можешь вспомнить?

— Трудно будет, господин. Меня тогда не взяли. Хозяин сказал, что молод и не надёжен. А путь дальний. Где-то перед весной или в самом её начале, господин. Морозы ещё стояли, помнится.

— Откуда деньги на новую одежонку у тебя появились?

— Так мне хозяин платил по полтиннику за ездку. К тому же отец Яков почти за год работы заплатил, пусть Господь учтёт его доброту. Да от его щедрот немного перепадало. По кабакам почти не хожу, господин. Счёт деньгам знаю, приучен.

Тимошку постоянно смущали острые пронзительные взгляды дьяка. От них по спине пробегали мурашки, и он уже почти ощущал на этой спине удары кнута. Было жутко, и он мысленно молил Господа не допустить такого.

Дьяк долго молча всматривался в наивное выражение лица Тимошки. Вздохнул и проскрипел устало:

— Стоило тебя кнутом отходить для верности. Да уж больно ты и так перепуган. Пока иди. Из города не исчезай, будет хуже. Чего не спрашиваешь, что с Игнатом?

— Так… господин… как-то несподручно мне им интересоваться. Я и забыл почти про него. Ушёл, так и ушёл.

— А ведь он у тебя в доме нашёл мешок со шкурками, — вдруг изрёк дьяк и пристально глядел в испуганные глаза Тимошки. — Знал про тайник?

— Даже не догадывался, господин! Признаться, я про такое думал, что хозяин может у себя держать что-то ценное, А что тут ценного кроме рухляди? Так боязно было даже заикнуться, господин. Исайка так меня застращал, что я готов был язык проглотить, лишь бы не обмолвиться об том товаре… что возил к ручью, значит.

— А Исай что-нибудь говорил про хозяина, про шкурки?

— Бывало, да тотчас грозился всеми карами. Говорил, что смерти предадут тотчас за болтовню.

— Ладно, Тимошка, — протянул дьяк и зевнул сладко. — Кстати, фамилия у тебя есть, или ты бесфамильный, голодранец?

— Как же, господин! Есть и фамилии. Я из довольно богатой семьи. Мой тятя ходил на промысел на Новую Землю. Там ноги поморозил и с великим трудом выбрался домой в Устюг Великий. Тогда и дал обет, что в случае удачи отправит меня в монастырь. Так и получилось, господин. Зато теперь я избавился от него. В иноки меня так и не постригли. Не успели. А фамилия моя Скудельников.

Дьяк кликнул стрельца и приказал ему:

— Запри в холодной. Пусть посидит малость, подумает своей башкой.

Тимошка обомлел, скорбно глянул в лицо дьяка, да тот уже не смотрел на Тимошку, уткнувшись в лист бумаги.

Просидев три дня в холодном и сыром подвале, Тимошка часто вспоминал монастырскую темницу и никакой разницы не заметил. Страх то и дело сжимал его сердце, заставлял тосковать, и надежда редко посещала его. Был уверен, что Игнат наговорил на него кучу с торбой. Теперь не миновать кнута. И то не самое страшное

На четвёртый день стрелец отворил тяжёлую дверь и, махнув рукой, молвил:

— Выметайся, парень. Тимошкой кличут? И побыстрей, пока дьяк добрый сегодня. И помни, что из города ни ногой.

Тимошка не сразу поверил в столь неожиданную милость дьяка. А стрелец поддал ему бердышом под зад и тот поспешил на улицу, карабкаясь по осклизлым ступеням лестницы. Внутри всё ликовало и радовалось.

В погребе его почти не кормили и он дома набросился на еду, которую ему предложила баба, что жила тут. Тимоха улыбался ей радостной улыбкой. Однако ничего не стал рассказывать. Пошёл топить баньку, где остро захотелось смыть налёт того ненавистного погреба в съезжей избе.

Начинался сентябрь, морозы крепчали. Но пока было вполне сносно. Снег изредка перепадал. Днём таял, а по ночам мороз всё сковывал опять до утра. Ночи стояли уже длинные, и солнце почти не показывалось на небе.

Промышленный люд уже отправлялся на промыслы. Город пустел, дымил сизыми дымами. Олени уже запрятались в нарты. Самоеды и остяки иногда проносились на собачьих упряжках, но большинство предпочитали оленей. Те сами кормились.

Тут Тимошка узнал о скандале в поповском семействе. Выяснилось, что Гапка забрюхатела, и жених отказался от свадьбы. Дело принимало плохой оборот для отца Якова. Об его семействе шли подмётные письма к начальству и в скором времени можно ожидать посланца из Тобольска.

Эти слухи радовали уши нашему Тимошке. Он так и не увиделся с Гапой и немного жалел её. К тому же она носила его дитя, и это тоже как-то будоражило воображение молодого Тимки.

И в один из редких тихих морозных дней сентября, он вдруг на улице посада встретил девушку в сопровождении странного молодого то ли мальчишки, та ли ещё кого. Но Тимошку поразила девушка. Она явно не русская и несла своё тело грациозно без всякой наигранности, естественно. Довольно большие для метиски глаза масляно блестели. Она шла без платка на голове и черные волосы поблёскивали в лучах низкого холодного солнца.

Тимошка остановился и не смог оторвать глаз от её лица. Она заметила его. Смешно скривила губы, а глаза заблестели смешинками. Это было очень интересно и привлекательно. Когда они поравнялись, Тимка не сдержался и проговорил:

— Откуда такая краса тут появилась! Раньше не замечал.

Девушка не ответила, зато усмехнулась, и улыбка её оказалась очень привлекательной. А её спутник пробормотал тихо, искоса глядя на молодого человека:

— Ханум, не стоит привлекать к себе внимания этого гяура. Уйдём от греха подальше. Это опасно.

Они уже прошли, но Тимка услышал её ответ:

— Тогда и я гяурка. Однако я православная, крестилась.

— Это ничего не значит, госпожа. Ты продолжаешь молиться Аллаху и почитаешь его наравне с Исой. Так даже лучше для тебя.

Последней фразы Тимка не услышал, но ему стало ясно, что она неверная или исповедует две веры. Но глаза! — вспомнил он её лицо. И проследил её походку, пока она не завернула за угол. Спохватившись, Тимка помчался следом. Хотелось посмотреть её дом и кто она такая. Подумал с неудовольствием: «Где я раньше был, что ни разу её не встретил? А кто этот парень? Странный какой-то».

Она зашла в довольно большую избу, весьма внушительную и новую. В дверях она обернулась, заметила Тимошку и её губы слегка дрогнули. Показалось, что она улыбнулась ему. Сердце подскочило к горлу и запульсировало в жилке.

Решив узнать про неё хоть что-то, Тимошка остался стоять поблизу, и вскоре сосед поведал ему:

— В конце августа пришли с караваном, — говорил мужик. — А девка… слыхал, что потаскушка. Или рабыня купца Талдыкина. Осипа Фёдоровича. Тут будет вести свои дела. А дел у него много. И рухлядь в том числе, парень. Так-то.

— А девка? Её как звать?

— Девка? Да. Ксюша её зовут. Ксения, значит. Хорошая девка, приветливая и добрая. Всегда нищим подаёт у церкви. Да всё ж полюбовница. А у самого жена, дети в Тобольске-городе. Нет стыда у господ, нет! — вздохнул мужик и, осенив себя крестом, пошёл прочь.

Тимка ещё постоял малость и со вздохом ушёл к себе. Надо было дома ещё многое сделать, подготовиться к зиме, а она поблажек не даст.

С этого дня Тимошка часто задумывался и вспоминал Ксюшу. И имя какое красивое у неё. Может и иное имеется? Неверное? Ну и что. Пусть хоть так. Всё одно девка что надо! Чернявка! А глаза-то черные, блестящие и улыбчивые. Вот бы мне ближе с нею познакомиться! А мальчишка или парень? Кто он ей?

Скоро стал часто прохаживаться у её дома. Познакомился с купцом Талдыкиным. Не лично познакомился, а несколько раз видел его вблизи. Лет за сорок. Борода с проседью. Осанистый. В доме ещё проживают слуги. Тут и ездовой при нем. Олени отдельно содержатся. Мужик богатый и делами ворочает большими.

Посчастливилось и Ксюшу узреть. Та опять ему ласково усмехнулась. Глаза весёлые, задорные и нисколько не смущается. Даже странно. Не то, что Гапка.

Воспоминание о Гапке немного покоробило Тимоху. Даже подумал, что сравнивать её с Ксюшей просто невозможно. Они совершенно другие. И опять ощутил жгучее желание увидеться с девушкой. Уже хорошо то, что она не замужем. Да вроде бы мужик обмолвился, что она рабыня.

— Раз она свободно улыбается мне и не стесняется, значит, никакая не рабыня, — сказал он сам себе и эти слова воодушевили его.

Как-то раз, когда он прохаживался вдоль её дома, к нему подошёл мальчишка со странным лицом, что сопровождал её. Оглядел Тимошку внимательным взглядом.

— Тебе не надо здесь прохаживаться, парень, — мирно сказал он. — Айсе от этого будет плохо. Ты ведь не хочешь такого для Айсе?

— Что за Айсе? — удивился Тимошка.

— Это её имя, данное при рождении, парень. А Ксюша просто данное при крещении.

— Ты кто такой будешь, что позволяешь так со мной говорить?

— Я слуга и охранитель моей госпожи. Мы одного с ней рода. Меня обязали её охранять. Прошу тебя не приставать к ней. Она княжеского рода.

— Я, может, царского, — усмехнулся Тимошка. — То она тебя просила так сказать мне или ты сам придумал?

— Сам, — честно признался парень. — Меня зовут Таган. Наш род ещё в сейчас кочует в верховьях Енисея. Далеко на полдень. Очень далеко.

— Как же вы оказались в этих местах?

— Её мать, Енгаль, снасильничал атаман проклятого Ермака. И за это её выгнали из рода. Пришлось укрыться на полночи в стойбище, где её никто бы не нашёл. Там и родилась Айсе. Уже потом, бабка Айсе послала меня, маленького мальчика, к Айсе прислуживать и охранять. Для этого меня оскопили. Вот и вся история, Тима.

— А купец Талдыкин? Как она у него оказалась?

— Купил за водку и бусы с ножом. Очень просто. Но он хорошо к нам относится.

Тимошка после этого разговора долго раздумывал над словами скопца. Вот почему ему показалось его лицо странным. Влияние оскопления.

Ещё через несколько дней он встретил Ксюшу и окликнул её:

— Эй, Ксюша! Можно с тобой познакомиться?

— Ты уже узнал моё имя? Таган тебе сказал? Вот негодник! Я его накажу. Что тебе надо? Смотри, мой хозяин строг и тебе будет худо от него.

— Мне всё равно, — браво ответил Тимошка. — Меня зовут Тимофей. Просто Тимошка.

— Я уже знаю. Таган сказал. Ты чего хочешь от меня? — глаза её играли. Понимала глупость вопроса и продолжала пустой разговор. — Осип очень строг и может меня наказать. Или тебе Таган ничего об этом не говорил? А надо бы! — улыбалась Ксюша и ямки на щеках приводили Тимошку в восторг.

— Ты ведь рабыня, или я ошибаюсь?

— Рабыня. Только я не чувствую этого. Осип обещал выдать меня замуж за хорошего богатого человека. Ищет. А ты богат? Что хорош, то я и так вижу. А как с богатством? Без денег трудно быть довольной, — продолжала играть глазами девушка. — К тебе это тоже относится. Деньги есть у тебя?

— Ты всё меряешь деньгами? — удивился Тимошка. — А деньги и у меня есть. Не такие большие, как у твоего хозяина, но есть. А любовь как тебе?

— Очень хорошо! — глаза засияли. — Только без денег она засыпает скоро. Ясно?

Уже легла зима. Снег высился сугробами и часто приходилось пробираться чуть ли не по пояс в этом самом снегу. И морозы приближались к свирепости.

А Тимошка постоянно выходил на свой пост и прохаживался вблизи дома купца Талдыкина. Ждал встречи и, как правило, она случалась. Айсе-Ксюша почти всегда тоже выходила с Таганом и шла прогуляться. Тимошка пристраивался сзади, потом шёл рядом, а Таган с недовольным видом шагал позади.

— Какой ты настырный, Тимка! — блестела девушка глазами, чуть прикрытыми часто инеем. — Этак тебя скоро побьют. Осип и так косо на меня поглядывает.

— А тебя он не побьёт? — с беспокойством спросил Тимоша, радуясь, что с девушкой так легко заводить разговор.

— Нет, не побьёт. Он меня никогда не бьёт. А ты чем живёшь, что только и делаешь, что поджидаешь меня? Или у тебя деньги имеются?

— Есть маленько, — признался Тимошка. — Вот думаю, как добыть больше. Ты ведь привыкла к хорошей жизни. Значит, надо стараться и мне.

— Ты это о чем, Тимка? — улыбалась она, прекрасно понимая, что он имеет в виду.

— Хочу избавить твоего Осипа от поиска для тебя достойного жениха. Или для тебя так просто, баловство? — И Тимошка тоже со смешинками в глазах, смотрел в лицо девушки, порозовевшее на морозе.

— Прямо так и ответить тебе!? — вскинулась Ксения. — Ишь чего захотел?

— Ты совсем не похожа на наших девок, Ксюша. Потому и спросил. Прямо.

— Так уж и прямо? — смеялась задорным смехом девушка. — Вовсе не прямо, Тима! — кокетливо смеялась, играла глазами, обязательно зная, как это действует на мужиков.

— Тогда можно и ещё прямее, Айсе. Я хочу посетить ваш дом и просить у Осипа твоей руки, а тебя твоего сердца.

— Ого! — воскликнула Айсе уже серьёзно и вдруг замолчала. Тимошка заметил, как она изменилась лицом. Услышал тихий голос: — Ты предлагаешь мне брак?

— А что с того? Ты так крепко засела у меня в сердце, что я только об том и думаю! А что может сказать на это твой Осип? Он ведь знает, что мы свиданничаем.

— Знает и молчит. А ты серьёзно говоришь?

— Я никогда не говорил так серьёзно, Айсе. Ты же такая девушка! — Слова ему не удалось подобрать, и он в замешательстве замолчал.

— Так я уже старуха, мой Тимка! — Это она тоже сказала очень серьёзно, а глаза не излучали смеха.

— Ну и сказала! Ты ещё так молода, что тебе можно дать не больше пятнадцати.

— Ой, ой! Пятнадцать! Хочешь, скажу правду?

— Только правду и хочу знать, моя любовь Айсе, — тоже без весёлости ответил Тимошка. — Мы теперь будем говорить друг другу только правду. Согласна?

— Чистой правды трудно добиться, Тима, — серьёзно ответила девушка. — Но тебе скажу. Мне скоро двадцать два будет. Что скажешь на такое?

— Скажу, что это просто здорово! Мне тоже идёт столько же, как тебе. Всё очень хорошо. Я человек немного взбалмошный, и мне нужна рассудительная с опытом жена. Как ты, и больше мне нечего тебе сказать.

Оба рассмеялись. На Тагана они не обращали внимания, и тот понурившись, плелся позади, глядя себе под ноги. А влюблённые безудержно хохотали, на редких прохожих внимания не обращали, а те с осуждением провожали их глазами. По-видимому сильно завидовали. Однако молодым людям не было дела до таких мелочей.

— С чего бы так смеяться? — спросила Айсе, немного успокоившись. — Ты чего смеялся, Тимошка?

— Ты начала. За тобой и я засмеялся, — хохотнул Тимка.

— Врёшь ты все. Это я за тобой засмеялась.

— Да ладно тебе. Вон люди с нас посмеиваются. Пошли отсюда! — И Тимошка за руку потащил Ксюшу дальше, подмигнув мужику с лопатой.

— А где мой Таган? — оглянулась Айсе в недоумении.

— Наверное, он решил, что не стоит нам мешать. Так даже лучше, не так ли?

— Ага! — блеснула она глазами, а Тимофей как-то сразу посерьёзнел. Помолчал немного и спросил, схватив её лицо ладонями, сняв рукавицы:

— Выйдешь за меня? Или не можешь расстаться со своим Осипом?

— А как мы сможем жить? — тоже серьёзно спросила Ксюша. — Ты-то где живёшь?

— У меня изба есть. На берегу Мангазейки. Она, правда, запущена, но привести в порядок можно. И деньги у меня пока имеются.

— И можно глянуть на твою избу? — лукаво спросила она.

— А чего ж нет, хоть сейчас! — он с волнением смотрел в раскрасневшееся на морозе лицо Ксюши. — Не побоишься?

— Ты что, такой страшный бываешь? Я женщина смелая, учти…

— Тогда поспешим. — Тимошка торопливо поплёлся к речке, закованной в лёд.

Через пять минут он указал на избу, До неё оказалось не больше двадцати шагов. Следы Тимошки указывали на подснежную тропу.

— Ты такой лентяй, что даже снег не смог расчистить? А лопата у тебя есть?

— Найдём, — неуверенно ответил Тимошка. — Заходим?

— Показывай свою берлогу, — согласилась Ксюша и осторожно пошла следом за Тимошкой, старавшегося идти по старым следам.

— Да, будущий супруг, — оглядела Ксюша помещение избы. — Даже печка не топлена! Холодина страшная! Ну-ка неси дрова, лежебока! Или заморозить меня надумал?

Они шутливо переругивались, Айсе посмеивалась над хозяином, а тот спешил исполнить все желания женщины, чтобы побыстрее приступить к главной цели его желаний. Ксюша всё прекрасно понимала и не возражала. Это даже удивило Тимку.

Потом подумал, что она наверняка опытная в таком деле девка, и обмануть её пытаться бесполезно. Однако она не позволила сразу овладеть собой. Строго заявила, насмешливо сощурив глаза:

— Не спеши, мой Тимка. Ещё очень холодно в этом сарае.

— У меня имеется знатная полость. Выделанная отменно. Не замёрзнешь.

— Чего-нибудь горячего выпить. Есть?

— Нет ничего, моя милая, — натянуто улыбнулся он. — Я ведь не думал, что ты можешь посетить мою избу. Уж прости дурака. Следующий раз буду умней.

— Надеешься на повтор? Не очень-то рассчитывай, — и озорно засмеялась странным смешком. Этот смешок показал Тимошке, какая она загадочная и опытная женщина. И желание обладать ею прыгнуло в нем на огромную высоту.

Он сгрёб её в охапку и страстно стал целовать её лицо. Затем нашёл губы и приник к ним страстным горячим поцелуем. И всё же сумел заметить, как она расслабляется в его объятиях, словно тает от тепла и жара его страсти.

Они что-то бормотали друг другу и скоро оказались на топчане под тяжёлой полостью. Их близость была бурной и прекрасной. И лишь отдохнув, Тимошка спросил, излишне скромно:

— Нагрелась? А я предупреждал, что будет даже жарко.

— Не хвастайся. У тебя много было женщин?

— Ты третья. К тому же самая лучшая. А с первой, я почти ничего не смогу рассказать. Всё произошло как в тумане.

— А вторая? — пытливо глядела она в его глаза,

— Если так охота узнать, то то была Агафья, поповская дочка. Ты её можешь помнить. Жила в остроге при церкви Троицы. Около двух месяцев, как уехали на оленях. Вспомнила?

— Да. Такая белобрысая и невысокая. Пухленькая немного. И долго ты с ней был? Хороша была в постели?

— С тобой не сравниться ей никогда, но для меня была чудом. У меня опыта маловато. Не то, что у тебя. Многих ублажала?

— Бывало. Я ведь до девяти лет в стойбище жила. Тогда мать умерла от родов. Тогда меня и купил Осип. После я отдалась ему. А у него племянник есть. С ним тоже пришлось. Ну и дальше бывали мужики. Но кроме племянника все оказались стариками. А племянник просто слюнявый мальчишка. Противно вспомнить.

Тимошке было неприятно слушать её исповедь. Настроение упало и больше желания у него не возникло. Ксюша легко догадалась о причине и серьёзно заметила:

— Ты не огорчайся, Тима. Я ещё никого не любила. А с тобой я что-то такое почувствовала. Ещё не знаю что это, но ты мне сразу приглянулся, как увидела. А мужики… Такая у нас баб доля, что нас не спрашивают. Не обижайся. Мне с тобой было по-настоящему замечательно. Все предыдущие ничего не значили для меня и даже удовольствия не получала. Правда, Осипа я уважала. Но ему уже за пятьдесят. А с тобой чувствовала совсем иначе. Ты молод, горяч и тороплив. И всё это мне было так приятно ощущать.

— Ты меня совсем заговорила, Айсе. Может, продолжим? — И не дожидаясь ответа, начал настойчиво ласкать её горячее тело, жаждущее и трепетное. Такое милое и желанное. — Никак не решу, какое имя мне больше нравится. Оба хороши.

Она блаженно тихонько засмеялась, отдаваясь ему с жаром изголодавшейся по любви женщины. Им было хорошо и радостно.