Пропавшая гора

Глава XXII Молодой доброволец

Начинается новый день, лучи раннего солнца освещают вершину Серро Пертидо, и в лагере осажденных начинается необычная суета. Все собирают высохшие листья мескаля; сами растения были срезаны несколько дней назад; к счастью, их много. Другие, вооружившись примитивными молотками, бьют эти листья о стволы деревьев, отделяя волокна; наконец, еще несколько человек сплетают нити, из которых позже будут сделаны прочные веревки.

Выясняется, что веревки нужно не так уж много: наверх прихватили несколько лассо, ими были обвязаны тюки с вещами; из них и других кусков сплетают трос длиной в двести футов, достаточно прочный, чтобы выдержать вес любого человека. Задолго до наступления ночи оборудование для спуска готово, и, как и раньше, ждут наступления темноты, чтобы использовать его.

Тем временем дон Эстеван, два Трессилиана и Висенте проводят почти все утро на утесе, с которого спрыгнул снежный баран, разглядывая стену со всех возможных углов, определяя положение карнизов и их расстояние друг от друга. Как и сказал гамбусино, это последовательность очень узких карнизов, впрочем, достаточно широких, чтобы на них мог встать человек; одни из них горизонтальные, другие наклонные, они опускаются зигзагами, пока в ста футах от снования фасад скалы становится крутым и лишенным всяких выступов. До этого пункта спускаться будет нетрудно; теперь, когда в их распоряжении прочная веревка, они и дальше не ожидают особых трудностей.

Во время этой разведки, они увидели какой-то объект и с большим интересом смотрели на него. Они находились на западной стороне месы недалеко от поворота ее на юг. Равнина в этом месте от лагеря осаждающих не видна; и на этой равнине на расстоянии примерно в милю или чуть больше хорошее пастбище; здесь из озера вытекает маленький ручей, разливается на большом расстоянии и увлажняет почву; трава здесь свежая и зеленая.

И вот по этому участку свежей зелени взад и вперед движется объект, привлекший их внимание, — большая угольно-черная лошадь; все узнали Крестоносца. И не удивились, увидев его здесь. Это место стало его обычным пастбищем, и не раз Генри Трессилиан смотрел на него сверху, не раз индейцы пытались его поймать, но он всегда уходил от них. Он по-прежнему свободен, как антилопы, которые иногда видны вокруг него.

Закончив осмотр стены и отметив все детали, которые могут помочь в осуществлении замысла, они некоторое время стоят и смотрят на лошадь; у ее молодого хозяина мысль, которой он пока ни с кем не делится. И ничего не говорит до возвращения в лагерь, пока не возникает вопрос, кого именно опустят с утеса; все считают, что лучше отправить двух посыльных: они будут помогать и поддерживать друг друга. Все также полагают, что, как и раньше, нужно прибегнуть к лотерее.

И вот, когда наступает время решить этот вопрос и все пригодные для отправки посыльными снова собираются, делается предложение, которое всех застает врасплох Самый молодой член группы Генри Трессилиан говорит:

— Позвольте мне идти одному.

Все вопросительно и удивленно смотрят на него, и его отец восклицает:

— Ты хочешь идти один, сын мой? Почему ты это предлагаешь?

— Потому что так будет лучше, отец.

— Почему лучше? Я тебя не понимаю.

— Крестоносец понесет только меня.

— А! Крестоносец! Так вот что ты придумал.

— Por Dios! — восклицает старший партнер. — Я вижу, что предлагает твой сын, дон Роберто. Это замечательная мысль!

— Да, — говорит молодой англичанин отцу, — я думаю об этом со вчерашнего дня. На спине Крестоносца я доберусь до Ариспе на несколько дней раньше, чем пешком. И когда подо мной будет Крестоносец, я не боюсь, что индейцы меня остановят.

— То, что нужно! — радостно восклицает дон Эстеван. — Но, сеньор Энрике, ты уверен, что сможешь поймать коня?

— Поймать? Да он сам придет, когда я его позову. Как только я окажусь на равнине и он услышит мой голос, он будет рядом со мной.

— А почему бы мне не поехать на нем? — вмешивается Педро Висенте; он хочет уберечь юношу от риска. — Я знаю дорогу лучше тебя, мучачо.

— Возможно, — отвечает тот. — Но я тоже знаю ее достаточно. А Крестоносец не позволит никому подойти к себе, тем более ехать верхом.

Во время этого разговора окружающие смотрят на молодого англичанина с восхищением. Никогда не видели они такого сочетания смелости с умом. И все это будет использовано им на благо; они не забыли судьбу двух своих товарищей, которые приняли такую жестокую смерть. Все боятся, что на их долю выпадет то же самое, если не повезет и вытащишь черный орех.

С восхищением смотрит на Генри и Роберт Трессилиан. Сердце его полно гордости за смелость мальчика, его сына, достойного носить имя предков; и когда дон Эстеван спрашивает, не возражает ли он против этого предложения, получает ответ:

— Напротив, я его одобряю. Пеший посыльный может не добраться вовремя, если вообще доберется. Мой смелый сын сделает все, что сможет; он спасет нас всех. Если же не получится, я, как и все, должен покориться судьбе.

— У меня получится! — восклицает пылкий юноша, обнимая отца. — Не бойся. Я верю, что меня защитит бог. Иначе зачем бы остался мой смелый конь? Почему он все еще здесь?

— Virgin santissima! (Святая дева!) — набожно восклицает дон Эстеван. — Я тоже так думаю. Будем надеяться и молиться всемогущему. Если он защитит, мы все будем спасены.

Генри Трессилиан — герой часа, хотя он и всегда был всеобщим любимцем и помогал всем, кто нуждался в помощи. Но сейчас, когда он предлагает добровольно взяться за такое опасное дело, рискуя ради них жизнью, его со всех сторон осыпают похвалами. Женщины встают на колени и с крестом в руках молятся о его защите. А Гертруда? О, какая печаль, какое горе в ее сердце, когда она слышит новость! Она встречает ее возгласом, почти криком, протянув руки и обнимая мать.

— Мама, отец должен запретить ему! Он погибнет, и тогда.. тогда…

— Не бойся. Подумай, hija mia (дочь моя), мы все можем погибнуть, если у него не получится.

— Но почему не может пойти кто-нибудь другой? Многие знают дорогу не хуже его, и я уверена, храбрый гамбусино согласится идти.

— Конечно, дорогая. Есть какие-то причины, которых я не понимаю. Но мы узнаем их, когда отец вернется в палатку.

Они узнают эти причины, но Гертруду они не утешают. Девушка вне себя от горя; ей все равно, что о ней подумают. Бутон ее любви превратился в цветок, и пусть все знают, что сердце ее отдано Генри Трессилину. Забыт оставшийся в Ариспе двоюродный брат, который, как предполагалось, будет просить ее руки. Все забыто, кроме одного человека, которого так жестоко отрывают от нее. Присутствие родителей и его отца не останавливает ее рыданий. Она знает, что они одобряют ее чувства, и ее юное сердце, не знающее вины, поддается зову природы.

Но тщетны ее жалобы; то, что должно быть сделано, будет сделано, и она наконец покоряется неизбежному. Сам Генри объясняет ей, что никто, кроме него, не сможет это сделать.

Они разговаривают, когда сумерки только начинают набрасывать на равнину пурпурные тени. Приближается время действий, и они вдвоем отходят от лагеря, чтобы попрощаться наедине. Стоят под деревом, взявшись за руки и глядя в глаза друг другу, и глаза девушки полны слез.

— Querida (Дорогая), — говорит он, — не плачь. Все будет хорошо, я уверен.

— Если бы я тоже в это верила, Энрике, но, о, дорогой, это так опасно! Если эти жестокие дикари схватят тебя! Ay Dios! Только подумать, что они с тобой сделают!

— Пусть попробуют поймать. Если я буду на Крестоносце, они меня никогда не поймают. На нем я уйду от них.

— Да, я верю в это. Но ты уверен, что сможешь сесть на него? В темноте ты можешь его не найти.

— Если не найду, вернуть к утесу и поднимусь.

Эти слова несколько успокаивают ее. Есть надежда, почти уверенность, что он не будет принесен в жертву в своей бесцельной попытке. Веря в это, она наконец говорит:

— Иди, querido mio. Я больше не будут возражать, но всю ночь стану молиться о твоей безопасности. Я теперь вижу, что это ради всех нас, и верю, что благословенная Мария, богоматерь, услышит мои молитвы.

Они обнимают друг друга, и губы их встречаются в поцелуе чистой любви, благословенной родителями. Потом они возвращаются в лагерь, где все приготовления к делу, которое так много для всех значит, закончены.