Пропавшая гора

Глава VII Los indios!

Бросив тушу барана, охотники движутся вперед. Младший про себя решает вернуться к добыче. Его привлекли большие спиральные рога; такая пара рогов украсит любой зал в христианском мире, и, хотя он не может назвать их своим трофеем, поскольку не он застрелил барана, рога он намерен присвоить.

Но молодой англичанин недолго думает об этом; в следующее мгновение он о них забывает. Потому что, посмотрев на мексиканца, снова видит на его лице тревожное выражение, которое заметил раньше. Это выражение вернулось, как только миновал возбуждающий инцидент со стрельбой. Зная причину тревоги, Генри Трессилиан разделяет ее и больше не думает об охотничьих трофеях.

Они почти не разговаривают: работа отнимает все силы. Потому что за поляной, на которой они встретили баранов, нет дороги, кроме звериных следов, и приходится прокладывать ее самим. Деревья растут тесно, они переплетены лианами, и мексиканцу приходится часто пускать в ход мачете, чтобы прорубить проход; он делает это под аккомпанемент проклятий, таких же частых, как подлесок, который он рубит.

Это их задерживает, и проходит не меньше часа, прежде чем они доходят до конца чаппарели (колючих кустарников), хотя при этом преодолевают меньше мили. Но наконец они выходят на внешний край месы, рядом с обрывом. Здесь высокие деревья сменяются низкими кустами, которые не закрывают видимость. Перед их глазами ллано открыта до горизонта на север, восток и запад, они видят все на расстоянии не меньше двадцати миль.

Но так далеко им смотреть не нужно. Потому что на расстоянии чуть больше десяти миль они видят то, что сразу привлекает их внимание — тусклое желтоватое облако, основание которого находится на равнине.

— Это не дым, а пыль! — восклицает гамбусино, увидев облако. — Пыль, поднятая копытами лошадей, их сотни. Ничем иным это не объяснить. Лошади с людьми на спине. Если бы это было стадо диких мустангов, облако было бы более растянутым. Indios, por cierto! (Индейцы точно!) Carrai! — продолжает он, оглянувшись и видя в том направлении дым. — Какие мы были глупцы, разжигая костры! Это чистое безумие. Лучше было съесть завтрак сырым. Я никого не виню: должен был бы понимать опасность. Они увидели наш лагерный дым — и наши выстрелы. Ах, мучачо, как глупо мы себя вели!

Едва не задыхаясь от приступа сожалений и угрызений совести, он какое-то время молчит; однако сердце его громко бьется; глядя на далекое облако, пытаясь что-нибудь разглядеть в нем. Темное облако становится менее густым, частично оно рассеивается, и в нем видно какое-то более темное ядро со сверкающими точками. Пока отдельные фигуры еще не видны, только темная масса, но гамбусино знает, что она состоит из всадников, а блестит оружие и украшения, когда к ним пробиваются лучи солнца.

— Какая жалость, — восклицает он, — что я не попросил у дона Эстевана бинокль! Если бы он сейчас был у меня! Но я и без него достаточно вижу. Это именно то, чего я боялся. Сегодня больше никакой охоты: еще до вечера нам предстоит схватка, может, еще раньше. Mira! (Смотри!) Они разделились на две части. Видишь, сеньорито?

Сеньорито видит, что пыльное облако действительно разделилось на две части. Теперь он видит и отдельные фигуры: лошадей с всадниками на спинах; оружие блестит ярче, потому что находится в движении.

— Да, — говорит все более серьезно мексиканец, — это головорезы индейцы, и их сотни. Если это апачи — а это точно они, — да поможет нам небо! Я знаю, что означают их движения. Они заметили дым лагерных костров и хотят подойти с обеих сторон Серро. Вот зачем они разделились на две части. Назад в лагерь, и как можно быстрей, как только могут нести нас ноги! Нельзя тратить ни минуты, ни секунды. Vamos!

И они бегут в лагерь. Сейчас не нужно тратить время на прокладывание пути, бегут по уже проложенной тропе, мимо мертвого барана, мимо ручья и подвешенных индеек, не глядя на них и даже не думая о том, чтобы взять их с собой.

Обитатели лагеря шахтеров: мужчины, женщины и дети — уже встали и заняты делами. Некоторые работают у фургонов, поливают водой колеса, чтобы укрепить шины: древесина высохла и держится непрочно; другие чинят упряжь и седла, а третьи переводят животных на свежую траву. Небольшая группа собралась у туши бычка, его свежуют¸ чтобы приготовить бифштексы на завтрак.

Снова разожгли несколько костров, потому что людей много, и они разбились на группы в соответствии со званием и профессией. Вокруг костров женщины и взрослые девушки; одни склонились к глиняным котелкам с шоколадом и кофе, другие на зернотерке превращают вареную кукурузу в тесто для обязательных тортилий. Дети играют на берегу озера, заходя по колено в воду; они плещутся, как утки; мальчики постарше соорудили импровизированные удочки и ловят рыбу. В этом далеком каровом озере рыба есть, потому что оно соединено с рекой Хоркаситас, теперь почти пересохшей, но временами такой полноводной, что рыбы могут подняться до озера, и несколько видов действительно нашли сюда дорогу.

В пространстве, окруженном фургонами — в коррале, — установлены три палатки, они стоят в ряд. Средняя — большой квадратный шатер, и по бокам палатки поменьше обычной колоколообразной формы. Шатер занят старшим партнером и его сеньорой. В палатке справа их дочь со своей служанкой, индейской девушкой. В другой палатке спять отец и сын Трессилианы.

Сейчас все три палатки пусты, обитатели покинули их. Как известно, Генри Трессилиан ушел на вершину Серро, его отец в сопровождении мажордома обходит лагерь, проверяя все. А дон Эстеван, его жена и дочь ушли к берегу, чтобы насладиться освежающим ветерком с озера. Они успели только пройти по песчаному берегу и повернуть назад, как услышали крик, который встревожил не только их, но и всех обитателей лагеря:

— Los Indios!

Кричат наверху, с верхней части расселины; все одновременно смотрят вверх. И видят двух человек, стоящих на выступе скалы, их фигуры четко вырисовываются на голубом фоне неба; все сразу узнают в них гамбусино и Генри Тресиллиана. Они лишь мгновение стоят неподвижно, только чтобы выкрикнуть это ужасное предупреждение, потом бегом спускаются по расселине, рискуя сломать шею.

На дне их встречает возбужденная шумная толпа и забрасывает ураганом вопросов. Но они лишь повторяют то, что кричали сверху, и протискиваются туда, где их ждут дон Эстеван и старший Трессилиан. Первым начинает говорить старший партнер. Он обращается к Висенте:

— Ты видел индейцев, дон Педро? Где?

— В ллано, твоя милость, на северо-востоке.

— Ты уверен, что это индейцы?

— Абсолютно уверен, сеньор. Мы разглядели лошадей и всадников на них; белых людей нет, только краснокожие. Твоя милость может мне поверить: это индейцы.

— Могу поверить и верю. Но судя по твоим словам, они далеко. Насколько далеко, как ты считаешь?

— Когда мы на них смотрели, до них было десять миль или немного больше. Сейчас они ненамного ближе, потому что мы увидели их минут десять назад.

То, что охотники возвращались быстро, подтверждает их дыхание: у обоих широко раскрыты ноздри и грудь поднимается и опускается, как у бегунов в гонке в соревнованиях по бегу.

— Хорошо, что они так далеко, — говорит дон Эстеван. — И нам повезло, что вы увидели их раньше, чем они подошли.

— Ах, сеньор, они скоро будут близко: я знаю, что они нас увидели, вернее точно увидели дым наших костров и теперь направляются к нам. Легким всадникам не нужно много времени, чтобы проехать десять миль на такой равнине.

— Это верно, — соглашается бывший военный с видом тревоги и нетерпения. — Что ты посоветуешь нам делать, дон Педро?

— Прежде всего, твоя милость, мы не должны оставаться здесь, как можно быстрей нужно оставить этот лагерь. Через час, даже раньше может быть уже поздно.

— Твои слова требуют объяснения, дон Педро. Я их не понимаю Покинуть ласгерь! Но куда нам идти?

— Arriba! (Наверх!)— отвечает проводник, указывая на расселину. — Вон туда.

— Но мы не можем взять с собой животных. И переносить грузы нет времени.

— Я это знаю, твоя милость. И радуюсь тому, что мы успеем подняться и оказаться в безопасности.

— Значит, мы должны все бросить? Это ты советуешь?

— Да. Мне жаль, но лучшего совета я не могу дать. Если мы хотим остаться в живых, альтернативы нет.

— Бросить все, — вмешивается младший партнер, — вещи, животных, повозки! Это ужасное несчастье. Сеньор Висенте, мы можем защитить свой лагерь; наши люди хорошо вооружены.

— Это невозможно, дон Роберто; невозможно, несмотря на все наше вооружение. Судя по тому, что я видел, индейцев сотни против наших десятков; их достаточно, чтобы со всех сторон окружить наш лагерь. И даже если бы мы днем могли их удерживать, ночью они подползут и подожгут лагерь. Фургоны, палатки, вещи — все у нас сухое, как трут. Даже седла загорятся от первой же искры.

— Но откуда мы знаем, что эти индейцы настроены враждебно? Может, это какое-то дружественное племя. Опата?

— Нет! — нетерпеливо восклицает гамбусино. — Я видел достаточно, чтобы понять, что это не опата. Это не мирные индейцы. Это головорезы и почти точно апачи.

— Апачи! — подхватывает несколько слушателей. В их голосах страх. Слово «апачи» вызывает ужас у всех жителей Соноры. Все чувствуют словно прикосновение к коже головы ножа для скальпирования.

— Они идут с того направления, откуда могут прийти только апачи, — настаивает Висенте. — К тому же у них нет с собой вещей, нет женщин и детей. Все мужчины, вооруженные всадники.

— Если это так, — мрачно говорит дон Эстебан, — мы не можем ждать от них дружбы.

— И милосердия тоже, — добавляет золотоискатель. — И не имеем права его ожидать после того, как с ними обошлись капитан Джил Перес и его люди.

Все знают, о чем говорит Висенте: массовое убийство индейцев апачей отрядом мексиканских солдат, после того как бдительность индейцев усыпили ложным объявлением мира и обещанием безопасности, самое жестокое и кровожадное убийство в анналах пограничных войн.

— Я уже сказал: я уверен, что это апачи, — повторяет еще более настойчиво и выразительно гамбусино. — И ждать их здесь — просто безумие. Мы должны подняться на месу.

— Но будем ли мы там в безопасности?

— Как в крепости. Ни одна созданная человеком крепость не так сильна и надежна, как Серро Пертидо. Двадцать человек могут сдерживать сотни, даже тысячи. Каррамба! Мы должны поблагодарить святую деву за то, что дала нам такое безопасное убежище — дала в самый нужный момент.

— В таком случае воспользуемся им, — соглашается дон Эстеван после краткого совещания с партнером, который больше не возражает, хотя может потерять все. — Мы воспользуемся твоим советом, сеньор Висенте, и даем тебе право распоряжаться и делать все, что ты считаешь нужным.

— У меня только один приказ, твоя милость: arriba! Вверх — все и всё!