Проспать Судный день

ГЛАВА 38 СЕАНС

Возможно, вы удивились, прочтя послание, которое я оставил Сэму на зеркале в Дурацком Городке. «Сеанс» означал «завтрак», breakfast, переиначенное fast break, «быстрый проход» в баскетболе, Мэджик Джонсон из «Лэйкерс» даже получил это в качестве еще одного прозвища. «На месте твоей последней попойки» означало место, где Сэм в последний раз напился, насмерть, буквально.

Я мог бы долго рассказывать истории о Сэме и выпивке. Большая их часть была бы вполне смешной, даже самые ужасные из них, но Сэм бы этого не одобрил. Не то что ему было бы неловко, просто он не любил рассказы о пьянках. «Все равно, что бравировать этим, — сказал он как-то раз. — О, я такой хулиган крутой, превратился в животное, да так и живу теперь. Чушь полная». Видимо, поэтому он не любил и рассказы о чужих пьянках, поскольку они ни в какое сравнение не шли с его приключениями, а свои не любил рассказывать, поскольку решил, что эта часть его нынешней жизни глупа и лучше забыть о ней.

Я знал, что отчасти все это произошло оттого, что он проникся отвращением к тому, с чем столкнулся на службе в «Контрударе», элитных войсках Небес, вопреки своим ожиданиям. Но до того просто не мог понять, как это парень, который значил для меня все, иногда вдруг превращался в того, кого я даже узнать не мог. Не поймите меня неправильно — Сэм не был одним из тех злобных пьяниц, которые превращаются в чудовищ, по крайней мере, в обычном смысле. Он не встревал в драки, и это было хорошо, поскольку он крупный и сильный парень. Он не срывал на людях зло, хотя и злился. Но, зная его, видеть это было все равно, что видеть замедленные кадры того, как человек тонет. Всякий раз глядя на Сэма, того, которого я хорошо знал, парня с чувством юмора острым, как тюремная заточка, которую точили так долго и усердно, что лезвие стало почти невидимым, я понимал, что перестаю узнавать его. Снаружи он выглядел, как Сэм, но настоящий Сэм, мой лучший друг, ускользал все дальше и дальше. Иногда я долго глядел на него, пытаясь уловить реальный взгляд моего друга внутри этих красных, как у заключенного, глаз.

Это было еще до того, как мы стали адвокатами на службе Небес. Я пошел туда из-за Сэма.

Поскольку тогда мы еще не тусовались в «Циркуле», мы проводили время в другом ангельском баре, «Барнсторм», в Мэйфилде. Он был совсем не похож на «Циркуль» — хозяином здесь был один из наших, но клиентами, по большей части, были смертные. Это было большое и шумное заведение, я и Сэм выпивали там пару лет, даже после того, как я ушел из «Арф». Мы бы ходили туда и дальше, если бы не Карлин.

Она была официанткой, и, хотя и была поразительно красива, рослая и рыжеволосая, она была обычной женщиной, смертной. И проблема была не в том, что она была официанткой, а в том, что она работала официанткой в другом баре, а в «Барнсторм» приходила выпить. В этом и была проблема. Карлин любила выпить, как и Сэм.

Сэм и Карлин сошлись, и долгое время все шло хорошо, вроде бы. Сначала он не сказал ей, кто он такой, а когда запал на нее всерьез, то уже и побаивался это сделать. Наверное, он был прав. Она была странной девушкой, выросшей в сельской местности где-то в Сентрал Вэлли, в трейлерном поселке баптистов у безумной матери, которая кормила детей печеньем «Ореос» на завтрак и жареной картошкой с кетчупом на ужин. Карлин постоянно западала на больших парней ковбойского типажа и как-то сказала, что Сэм оказался первым, кто не бил ее. А еще у нее было ужасное мнение по поводу своей внешности, поскольку, при всей ее красоте, как я узнал позднее (а Сэм, естественно, узнал раньше), она была бледна, на грани альбинизма. Волосы у нее были такие светлые, что она постоянно красила их в рыжий цвет, постоянно подводила брови, иначе, как она сама говорила, «Я выглядела бы призраком». Всегда считала себя чудачкой, и никто не улыбался снисходительно, когда она это говорила, поскольку было видно, что она не шутит. И никакая выпивка не помогала. Нет, полная чушь. Выпивка делала все намного-намного хуже.

Я так в точности и не знаю, что случилось в ту ночь, когда они расстались, но, судя по тому, сколько потом выпил Сэм, расстались они плохо, поскольку в те времена он уже стал устройством для извлечения алкоголя из бутылки и слива его на какую-нибудь обочину.

А Карлин отправилась домой и покончила с собой.

И Сэму досталось ее дело.

Любой нормальный ангел попросил бы отвод — потребовал бы, — но к этому времени в числе достоинств моего друга Сэма нормальность уже не значилась. Опять же, я не знаю, что произошло, поскольку Сэм никогда об этом не рассказывал, но вряд ли это было что-то хорошее. Когда все закончилось, он вернулся в «Барнсторм» и продолжил пить. Я так понимаю, получилось что-то вроде последней попойки Дилана Томаса — Сэм просто позвал бармена Руди и сказал ему поставить перед ним в ряд стопки с ржаным виски. И вылил их себе в глотку одну за другой. Он начал пить с заходом солнца, а это случилось уже в час ночи.

Когда он закончил, то уже собирался заказать еще столько же, но я понимал, что лишь вопрос времени, когда кто-нибудь включит на музыкальном автомате «Королеву Червей», и здесь начнется Третья мировая (поскольку это была их песня). Мне как-то удалось убедить его выйти наружу, вроде бы под предлогом того, что мне надо было купить курева, а автомат в «Барнсторме» уже был пуст. Сэм настоял на том, чтобы взять с собой последнюю стопку. Поставил на асфальт, ровно настолько, чтобы наклониться и выдрать из асфальта паркометр. Это заставило его немного напрячься, но зрелище было охренительное. После этого он бросил железку вдаль по Калифорния-Стрит, поцарапав ею пару припаркованных машин. Поднял с асфальта стопку, заглотил виски, поставил стопку обратно и выпрямился, раскинув руки вверх и в стороны, словно чудовище.

— Доброй ночи, Токио! — заревел он. Шедшая в другом конце улицы навстречу нам парочка спешно развернулась и пошла обратно.

— Я трахну ваши дома и нагажу в вашу бухту! — заорал Сэм. Видимо, он вообразил себя Годзиллой. В другой ситуации это было бы смешно. Потом он, шатаясь, сделал пару шагов и просто упал на тротуар перед химчисткой «Спрингтайм», будто марионетка, у которой обрезали ниточки.

Умер прежде, чем приехала «скорая», вернее, его земное тело умерло. Официальный диагноз — сердечный приступ, но на самом деле Сэм Райли, получивший от Небес самое сильное тело, какое только у них было, просто методично убил его алкоголем.

«Барнсторма» на том месте уже не было, но был другой бар, некое заведение под названием «Крайняя Луза». Химчистка «Спрингтайм», однако, была на месте, как будто с тех пор и не прошли годы. Я вгляделся в окно и тут почувствовал Сэма позади себя. И не ошибся, как всегда. Я часто говорил ему, что у него тяжелая тень.

— Думаешь сменить профессию, Би?

— Ага. Похоже, ангельское житье заканчивается.

Я повернулся, и мне в глаза ударило утреннее солнце. Я не люблю это время суток еще и поэтому. Солнце тебя подставляет по полной, выпрыгивая перед тобой в самый неподходящий момент.

— Как ярко. Зачем вообще на улицу выходить? Мне кажется, тут дальше по улице кафе есть.

Оно и правда там было, и мы устроились в угловом закутке.

— Извини, что притащил тебя сюда, — сказал я. — Но нам обоим заказан вход в заведения в деловом квартале, а еще я подумал, что никто больше не догадается, о чем речь, поскольку за мной наверняка следят.

Он пожал плечами, но я не был уверен, что сейчас его это интересует.

— Ничего особенного.

— Все нормально, там, у тебя? Не появлялась сам-знаешь-кто?

— Нет. Но появится. А ты? После нашего скромного визита в музей дерьмо уже пролилось дождем?

Очевидно, он даже не знал, что меня схватили, не говоря уже о суде.

— У вас там, что, вообще новости не доходят?

— В Каиносе? Блин, Би, Третий Путь — все равно, что другая планета, помнишь? Все, чем мы пользовались, мы получали от Ки… от сам-знаешь-кого. И если уж речь зашла, почему Наверху тебя не раздавили, как виноградину?

Это не было праздным вопросом. Сэм не глуп — вовсе не глуп, хотя и часто ведет себя, как Энди Гриффит, с этими «а, черт», ровно до тех пор, пока его это устраивает.

— Поверь мне, все было куда интереснее. Подробности расскажу позже. Но хотел бы выяснить, осталось ли в силе то приглашение, которое ты мне дал.

— К нам? Сам-знаешь-куда? Ты наконец-то готов присоединиться к нам?

— Я начинаю думать, что у меня нет другого выхода. Я в беде, мужик.

— Все мы в беде.

Я покачал головой.

— Спасибо, что в музее появился. Для меня это много значит.

— Я сделал это не ради тебя. Сделал, чтобы из-за тебя Клэренса не убили.

Как всегда, когда Сэм в плохом настроении, я не мог понять, когда он шутит, а когда — нет.

— Ага, я заметил, что вы сошлись. Еще что-нибудь скажешь?

— А?

— Теперь, когда Клэренс открылся. Больше ничего не хочешь сказать?

— В смысле? Ты это только что узнал?

— А ты знал?

— Еще раньше, чем сам мальчишка.

Сэм небрежно махнул рукой, и седой официант в пестрой белой рубашке подошел к нам, чтобы принять заказ. Заказ состоял из кофеина и смазки.

— Знаешь, когда-нибудь они научатся нормально обжаривать кофе, и тогда мне даже не придется в меню глядеть.

— Знаешь, если на время отвлечься от Клэренса и его выбора стиля жизни, как ты сам узнал насчет… насчет сам-знаешь-кого?

Мы старательно не произносили ее имя уже не первый раз, и это начинало превращаться в магический ритуал.

Он очень сдержанно поглядел на меня.

— Ты имеешь в виду, когда я наконец понял, что ты прав?

— О'кей, можно и так сказать.

— Доллар, чтоб тебя. Это не случилось, как гром среди ясного неба. Происходило всякое странное дерьмо. Сначала она нам сказала… ну, тогда мы еще не знали, что это «она», что мы некоторое время не будем принимать новые души. Что проект приостановлен, поставлен на паузу, или какой там есть для этого хренов бюрократический термин. А потом Волхвы начали, типа, исчезать.

— Волхвы? В смысле, другие, такие, как ты?..

— Ага, другие ангелы, которых она завербовала. Которых она обманула.

На мгновение мне показалось, что я уловил у него скрытую злость. Хотя я не думал, что это единственное, что его беспокоит, определенно, отчасти это было верно.

— Сначала Нистриэль, потом Техаб и несколько других. Сначала мы подумали, что их отправили на какие-то длительные задания, но потом один из нас наткнулся на Нистриэль на Земле, и она оказалась стертой.

— Стертой?

— Ага. Как, по твоим словам, случилось с Уолтером Сандерсом. Ничего не помнила о Третьем Пути и многого другого тоже. Мы начали прикидывать, куда ветер дует. Потом ты закатил мне свою развернутую речь, и смысла в ней было немало, просто я не желал этого слышать. Но я не мог разуслышать это потом. Начал все обдумывать, задал пару вопросов других Волхвам, и у меня не заняло долго времени понять, что все дерьмо, раньше казавшееся бессмыслицей, вполне осмысленно. И список его очень длинный.

— Вся эта затея — хрень. И смысла в ней нет никакого и поныне. Что ей надо, на самом деле, если она не верит в Третий Путь?

На мгновение он, казалось, снова разозлился, а затем выражение его лица стало печальным и обреченным.

— Может, и верила, по крайней мере, поначалу. Блин, откуда нам знать, Би. Мне уже надоели все эти «почему» и «почему не».

Он покачал головой. Нам принесли еду.

— Так что дальше?

— В смысле, что нам делать, чтобы защитить себя?

Я помолчал, нанизав на вилку целую сосиску, будто гринду на гарпун.

— Хорошо бы знать. В смысле, у меня есть пара идей, которые я хотел тебе подкинуть.

— Ага, конечно, ты у нас всегда брызжешь идеями.

Эти слова прозвучали несколько натянуто.

— Ну, давай.

И я рассказал ему все, почти все, что знал, и высказал идеи, над которыми сам раздумывал. Он слушал, время от времени задавая вопросы, сделал пару замечаний, которые помогли мне взглянуть на проблему с другого ракурса. Именно на это я и надеялся и именно за это всегда ценил Сэма: он ничего не принимал как данность. Если ты говорил: «У меня есть план, как нам разбогатеть», он всегда спрашивал: «А нужно ли нам быть богатыми, на самом деле?» И, чаще всего, оказывался прав. Он сразу указывал вопросы, ответ на которые надо было знать прежде, чем браться за дело.

Просидев где-то полчаса и выпив по три или четыре чашки кофе, мы превратили первоначальные идеи в более конкретные наброски, пока что не заслуживавшие названия «планов» или даже «экстренных мер по спасению». Но разговор, по крайней мере, дал мне отправную точку, от которой можно было рассуждать дальше. Пока Сэм ходил в туалет, я оплатил счет. Мы вышли на улицу. Ветер стал сильнее, небо затянуло облаками. На тросах над улицей уже раскачивались рождественские украшения, будто огромные зимние цветы.

— Как же мне попасть в Каинос? — спросил я.

— В зависимости от, — ответил Сэм. — Как ты собираешься со мной связываться?

— Откуда я знаю? Может, никак не получится. Может, у меня на хвосте уже Небеса и Ад сидеть будут, когда это понадобится. И уж наверняка мне не хотелось бы оставлять записки и назначать встречу, как сегодня.

— Ну, я-то могу целыми днями там находиться, ожидая, пока ты будешь готов.

Судя по тону, он был явно недоволен.

— Что с тобой такое?

— Ничего. Неделька тяжелая выдалась.

Он скорчил рожу.

— Слушай, я еще спрошу у тебя, когда ты собираешься отправиться. Пока надо сделать кое-что на этой стороне. Перед тем, как отправляться, позвоню.

— Все мои телефоны прослушивают, Сэм.

— Тогда я сделаю так, что все будет суперсекретно и очень тихо. Не беспокойся, я что-нибудь придумаю.

Он развернулся и пошел от кафе «Крайняя Луза». Я вздохнул с облегчением. В таком скверном настроении Сэм мог запросто решить нажраться или, по крайней мере, раздумывать об этом.

— Да, спасибо за завтрак, — сказал он через плечо.

Городской телефон зазвонил в два часа ночи. Я уснул на диване, поэтому у меня ушла где-то минута, чтобы прийти в себя и сориентироваться. Оксана смотрела какой-то фильм по телевизору, ее чемодан был упакован и стоял на ковре рядом уже не первый час. Она все еще злилась на меня и за вечер не сказала ни слова. И уж точно не собиралась подымать трубку.

Я подполз к столу и снял трубку. Сначала слышал только глухой рокот, будто у моего уха была большая раковина. Потом услышал чей-то голос, но обращались не ко мне.

— Сэм? — спросил я.

— Ага?

— Что такое? Ты где?

Что-то странное творилось в трубке, но я достаточно быстро понял, что дело не в связи.

— Просто думал тут, — сказал он.

— Я тебя едва слышу. Ты сказал «думал»?

— И хочу кое-что сказать.

Долгая пауза.

— Сказать тебе кое-что.

Мое сердце заледенело. Такого Сэма я тоже знал. Долго с ним не общался, но узнал сразу.

— Ты в порядке?

— Отлично. Отлично, отлично. С друзьями. Поздоровайтесь, друзья.

На заднем плане кто-то рассмеялся. Кто-то что-то крикнул, но я не разобрал что. Где-то на заднем плане играла музыка кантри.

Вот блин, только не сейчас, была моя первая мысль. Было ясно, что Сэм нажрался. И круто нажрался.

— Не хочешь, чтобы я за тобой заехал? — спросил я. — Подвезти тебя?

— Ни хрена! Подвезти? У меня крылья, чувак. Волшебные ангельские крылья, не забыл? Нет, чувак, я просто позвонил, чтобы сказать тебе кое-что. Потому что, сам понимаешь, сегодня думал, что надо тебе сказать. Насчет одного дерьма, очень важного дерьма. Я хотел, правда, хотел. Но потом думал, думал, и подумал, а зачем я буду что-то говорить этому засранцу, если он меня продал?

Лед. Лед в груди, такой, что просто обжигает.

— Сэм, я не…

— Облажался, Бобби. Думаешь, я ничего не знаю? Думаешь, у меня нет друзей крме… нет, кроме тебя? И я не узнаю, что ты меня с потрохами продал?

— Я не собирался этого делать, Сэм, на самом деле. Лучше поверь. Мне надо было им что-то предложить, чтобы меня отпустили. Блин, они уже готовы были вынести мне приговор!

— Ага-ага. Понял. Точняк. На самом деле, ты не собирался этого делать. И поэтому даже не сказал мне об этом.

Его голос едва не сорвался.

— Даже не сказал мне…

— Сэм, я сказал бы, но мы говорили о другом…

— А ты знал, что я сказал, что позвоню тебе прежде, чем отправлюсь домой. А потом они придут следом за тобой, лживая задница? Так что, вот, я тебя позвонил.

Он рассмеялся, и звук был такой, будто что-то с грохотом упало.

— Нет, позвонил тебе, прости. Прости. Так что, когда тебе потребуется приехать ко мне домой, реально потребуется… сядь на хрен с крылышками и лети на луну, о'кей? О'кей? Вот так вот, малыш, вот… так вот…

На другом конце линии больше ничего не было слышно — ни разговаривающих и смеющихся людей, ни кантри, ни Сэма.