Проспать Судный день

ГЛАВА 7 КРАЙ СВЕТА

Звонок телефона разбудил меня без четверти пять. Снова клиент. Ну, если точнее, звонила Элис, чтобы сообщить, что у меня новый клиент. Элис работала диспетчером столько, сколько я помню себя ангелом. Она всегда была хорошим сотрудником, типа того, что по-крайней-мере-поезда-приходят-вовремя, но голос у нее был такой, что от него бы побледнел и растерялся даже вшивый комодский варан. Выбор ее в качестве диспетчера, как и хора «Аллилуйя» в качестве звонка на мобильных, ясно демонстрировал, что у кого-то из небесного начальства третьесортное чувство юмора.

— Ты когда-нибудь спишь? — спросил я.

— Не могу. Лежу с открытыми глазами и страдаю, что приходится будить таких похмельных бродяг, как ты.

Понимаете? Уста этой женщины просто источали мед ангельской доброты.

Сэм спал на моей кровати, развалившись, как морской слон на песке, и звуки издавал похожие. Я быстро принял душ, изо всех сил стараясь не заорать, когда мыло начало попадать на ссадины и рассечения, а потом позвонил моему приятелю Жировику, чтобы узнать, как там у него дела на ниве исследований.

— Доброго утра, мистер Ди!

Его голос был весьма радостным для человека, который в любой момент мог превратиться в безмозглое животное в человеческом теле.

— Только что выслал все, о чем вы спрашивали.

— Благодарю, Джордж. Что-то интересное есть?

— Ничего за пределами обычной для вас загадочности. Рисунок называется «зонненрад», «солнечное колесо». Его часто используют националисты в Европе, но его использовали и оккультисты из гитлеровских СС, и его связывают с некоторыми из их темных ритуалов. Конечно же, в силу этого нынешние неонацисты его обожают, и существует достаточно мерзкая организация под названием «Движение Черного Солнца» — а другое название для этого рисунка — как раз «Черное Солнце». Я не слишком много о них нашел, но найденное выглядит пугающе.

— Круто. Все прочитаю, когда будет возможность. Счет вышлешь, ага?

— Не беспокойтесь, уже выслал. Я сейчас коплю на эту новую шведскую штуку, отслеживающую движения глаз. Устройство голосового управления слишком старое и слишком медленное, да и ошибки часто делает.

Чтобы ни у кого не возникало недоумения, объясню. Джордж Носеда, тот Джордж, с которым я сейчас говорил, имел серьезные проблемы с использованием клавиатуры, поскольку у него вместо кистей рук были копыта. Потому что он свинья. Свинья с человеческим мозгом ночью, и человек со свиным мозгом днем. Дерьмовейший из возможных вариантов оборотня в свинью. Причина, по которой это случилось, уходит в далекое прошлое. Если коротко, слуги Ада его обманули.

— Надеюсь, приятель, она тебе поможет.

— Вы очень добры, мистер Би. Хватит мне по телефону говорить, светает уже. Иди с Богом, — добавил он по-испански.

— И ты, парень.

Я серьезно. Я бы и Дональду Трампу не пожелал того проклятия, что досталось Джорджу, а он, на самом деле, чудесный малый.

Клиентом, которого мне предстояло защищать, оказалась милая пожилая леди по имени Эйлин Чейни, только что умершая в главной больнице Секвойи, за час до того, как я туда добрался. Когда я вышел на Внешнюю Сторону, она терпеливо меня дожидалась и, похоже, ничуть не удивлялась происходящему, кроме разве того, что у меня не было крыльев.

— Пока их не заслужил, — сказал я. Пусть это и не было чистой правдой, но так было проще всего ответить.

— Уверена, ты их заслужишь, юноша, — сказала она, пожимая мне руку. — У тебя чудесное лицо.

О'кей, значит, со смертью ее зрение не улучшилось. Но я все равно был полон решимости сделать для нее все. Хотя, как оказалось, делать было особо и нечего. Прошлое миссис Чейни не скрывало ничего шокирующего, обвинитель от Ада был новенький и неопытный и смог выдвинуть лишь самые общие и незначительные обвинения. Все закончилось, по ощущениям, в течение получаса.

Когда миссис Чейни и судья исчезли, я остался наедине с обвинителем. Если не считать белков его глаз, демон, носивший очаровательное прозвание Дерьмохлюп, выглядел, будто статуя, высеченная из гигантской очищенной от шкурки лиловой виноградины. И он глядел на меня с нескрываемым интересом.

— Я про тебя слышал, Долориэль, — сказал он.

— Ага. Как только всем становится скучно, всплывает мое имя.

— Я серьезно. Некоторые ребята на нашей стороне серьезно тебя недолюбливают. Типа, и планы у них есть. На твоем месте я бы подыскивал другую работу.

— Будь ты на моем месте, твои друзья уже давно бы тебя прибили, — ответил я.

Пока он раздумывал над моими словами, я вышел обратно. Уже опасался, что он попросит у меня автограф или что-нибудь в этом роде.

Было семь тридцать утра, когда я вернулся к своему дому. Скверное время суток для любого вменяемого человека, и в особенности для того, у кого столько всего болит, как у меня. Припарковав машину на другой стороне улицы, я внимательно огляделся, но не заметил никакой слежки. В вестибюле дома я столкнулся с соседями, двумя молодыми женщинами, живущими на одном этаже со мной. Мы пару раз встречались, но никогда не заговаривали. Я думал, что они — пара, поскольку все время видел их вместе. Одна из них была худощавой, рослой и темноволосой, вторая — чуть пониже, рыжая и весьма мускулистая, хотя и не слишком массивная. Сейчас они были одеты для утренней пробежки. Я шагнул в сторону, пропуская их. Рыжая поглядела на мое лицо.

— Ой! З вами усе гараздо? — спросила она. Похоже на русский язык. — Вы вполне в порядке? — спросила она по-английски.

Я понял, что она хотела сказать «все ли с вами в порядке».

— Я в порядке, благодарю. На меня напали.

— Боже ж мий!

Она что-то еще сказала темноволосой, чего я совсем не понял, и та мрачно покачала головой. Они сочувственно поглядели на меня и пошли дальше.

— Держите осторожно! — сказала мне темноволосая. Она тоже явно плохо говорила по-английски.

Я попытался еще немного поспать, но был слишком взвинченным, чтобы расслабиться, не говоря уже о голове и ребрах, ощущение от которых было такое, будто они побывали под промышленным прессом. Поэтому я встал, заглотил одиннадцать таблеток ибупрофена и принялся разглядывать адрес, который дала мне Эди Парментер вчера вечером. Ее заказчик, некий Профессор Густибус, жил достаточно далеко за городом, на холмах у побережья, но я был не против, чтобы у меня было время на раздумья.

Когда я подъезжал к въезду на автостраду, то позвонила Элис и попросил снять меня с ротации на пару часов, пока я буду заниматься личными делами.

— Можешь называть это, как тебе вздумается, — сказала она. — По мне, я бы честно сказала «буду валяться дома, смотреть телешоу и валять дурака», но можешь говорить, что хочешь.

— Для меня полнейшая загадка, Элис, почему ребята так часто произносят слова «злобная сука», говоря о тебе.

Она повесила трубку прежде, чем я успел развернуться в своей витиеватой грубости. Терпеть не могу.

Мне действительно нравится водить машину, особенно когда не надо ждать звонка с работы. Я проехал по шоссе Вудсайд, потом через холмы у Тихоокеанского побережья, где дубрава сменилась лесом секвой. Солнце поднялось уже достаточно высоко и частично разогнало утренний туман. Не то чтобы это можно было назвать чудесным ноябрьским днем, по крайней мере для калифорнийского Ноября, но погода была достаточно хороша. В это время года золотой свет солнца, что был в октябре, становится по цвету ближе к бронзовому, а в декабре он станет почти серебряным. Сегодня в нем было больше желтого, но в воздухе был четкий оттенок зимы, холодный укол, напоминающий о смертности всего сущего, от которого вздрагиваешь, даже стоя на ярком солнечном свету.

Выписывая зигзаги среди холмов, я принялся подбивать баланс.

Я уже был практически уверен, что загадочный Кифа — не кто иной, как Энаита, влиятельный ангел, стоящий несколькими ступенями выше меня в иерархии, создательница Третьего Пути. Если честно, Третий Путь представлял собой не некое место, а целый мир, убежище для человеческих душ, куда они отправлялись после смерти, вместо того чтобы отправиться в Ад или на Небеса. Конечно же, одним из важнейших и нерешенных вопросов было, зачем она его создала.

А еще, зачем же Элигор, Очень Влиятельный Демон, помог ангелу сделать такое. Я никогда не слышал о том, чтобы влиятельный ангел и один из влиятельных обитателей Ада делали что-то вместе, за исключением тех случаев, когда приказ был отдан с самого верха. Однако возмущение насчет Третьего Пути, царившее на Небесах, похоже, было совершенно искренним, следовательно, данная операция не санкционирована.

Итак. Энаита заключила с Элигором какую-то сделку, и, насколько я мог понять, они обменялись Пером и Рогом в знак договоренности. Элигор на время потерял перо, но теперь оно снова у него, благодаря мне, любимому ангелу из цирка Барнума. Я так себя называю, поскольку, очевидно, идиоты рождаются каждую минуту даже в загробной жизни, и я — загробное тому доказательство. Но рог все еще где-то спрятан.

Замаскировавшись под никому не известного ангела Кифу, Энаита завербовала моего друга Сама и еще изрядное количество ангелов, чтобы создать и населить этот новый загробный мир. Но Кифа, как я узнал недавно, нанимал и «улыбающегося убийцу», злобного зомби, который гнался за мной до самого Ада. Из этого следовало, что наниматель Сэма желал уничтожить меня, чтобы заполучить перо, как и то, что она спрятала рог демона на Небесах, Земле или (что менее вероятно) в Аду А это означало, что она, на самом деле, чудовище и совсем не такой враг, которого бы я желал разозлить. Однако рог был единственным средством, с помощью которого я смог бы добыть у Элигора свободу для Каз, так что мне надо найти его.

Так о чем же я беспокоюсь? В смысле, как сказал Клэренс, не так уж и сложно найти десятисантиметровый кусок рога демона на такой небольшой планете, как эта. Можно хоть сейчас начинать, со дна Тихого океана и дальше, в восточном направлении.

А теперь еще, для пущего веселья, эти неонацисты и мерзавец-бандит, которые тоже принялись искать рог, по неизвестной причине, отвлекшись на то, чтобы немного избить меня, когда это позволил плотный график работы. Я понятия не имел, как встроить этих парней в общую картину происходящего, но, когда я делал вид, что собираюсь продать перо, этим сразу же заинтересовались многие. Вполне возможно, что некоторые из участников аукциона с пером работали по поручению «Черного Солнца» или были еще как-то с ними связаны. Оставалось лишь надеяться, что заказчик, работавший с Эди, сможет рассказать мне хоть что-то, кроме названий и имен. Именно поэтому я и заехал так далеко от города. Если я не смогу узнать от этого Густибуса (что за имечко, черт подери?), то снова вернусь на первую клетку игры. И на первой клетке мне ничего не светит, кроме пустого места.

Я заехал повыше, и туман начал превращаться в морось. Включив дворники, я ткнул кнопку CD-плеера, одно из немногих новшеств, которые я засунул в эту ужасно старую японскую машинку. Блюз Чарли Паттона нес меня вперед, дождь начался и кончился, снова выглянуло солнце, и я выехал на мокрое широкое полотно Первого Шоссе на другой стороне гор и поехал дальше на север.

Небо было покрыто облаками, хотя местами виднелись и кусочки голубого. Океан был серо-стального цвета, и, судя по всему, волна была хорошей, поскольку я увидел стоящие в нескольких местах машины и людей в мокрых гидрокостюмах, идущих к берегу с досками для серфинга.

Описание Эди гласило: «Не доезжая Хаф Мун Бэй, свернуть налево, у летающей лошади». Я уже пожалел, что не перезвонил ей перед тем, как выезжать, поскольку она не уточнила, является ли это чудо природы улицей, рестораном или самой настоящей лошадью с крыльями. Подъезжая к Хаф Мун Бэй, я сбросил скорость. К счастью, время было едва за полдень, поскольку ближе к вечеру, когда солнце опускается к океану и светит в глаза, увидеть что-то здесь становится сложно. Я проехал несколько ресторанов и баров с красочными названиями, но ни в одном из них не было и намека на лошадь, пернатую или иную.

Я был в паре миль от поля для гольфа и уже всерьез подумывал над тем, чтобы развернуться и ехать назад, когда в очередной раз попал под небольшой дождик. Когда дворники смахнули последние капли с лобового стекла, я его увидел. Действительно, это была летающая лошадь — спешу уточнить, не живая, просто эмблема одной из старых заправок, хотя в данном случае трудно было увидеть что-то, кроме красного Пегаса, и то не целиком, так как знак стоял у высокого дерева, окруженный порослью. Я невольно подумал, что странно, почему никто еще не стащил знак и не продал его какому-нибудь коллекционеру.

Первое Шоссе, по крайней мере, на этом участке, представляло собой совершенно обычную старую дорогу — не надо было искать специальный съезд с нее. Так что я свернул перед ржавым знаком с лошадью на грунтовую дорогу, которую иначе бы и не заметил. Там едва хватало места, чтобы проехать одной машине. Петляя, но, в целом, двигаясь в сторону океана, раскинувшегося от края до края горизонта, я глядел по сторонам. Проехал через рощу старых эвкалиптов, и запах, хлынувший в открытые окна машины, был будто у самой большой в мире таблетки от кашля. Дорога пошла вверх, и я увидел, что приближаюсь к вершине возвышенности, заросшей вечнозелеными соснами и кипарисами. И никакого намека на дом.

Но когда я выехал на вершину возвышенности, то увидел, что дорога не кончается. Вместо этого она, став еще уже, спускалась дальше, вдоль поросшего деревьями утеса. Миновав поворот, я увидел справа от себя крутой склон скалы из песчаника и белую пену океана внизу, а слева увидел дом, приткнувшийся к утесу, входом в сторону океана.

Сначала здание не показалось мне странным, просто большое трехэтажное здание белого цвета с высокой двускатной крышей, совершенно скрытое от шоссе деревьями. Однако подъехав ближе, я увидел, что на участке немало и других построек. Не меньше дюжины совершенно крохотных домиков, стоявших ровными рядами ниже по склону.

Я припарковал машину на гравийной подъездной дороге. Других машин не было, и оставалось лишь надеяться, что этот Густибус решил съездить в Пискадеро за ящиком артишоков или чего-то еще, и мне придется приехать сюда в другой раз. У входной двери было холодно, от осеннего ветра с Тихого океана меня ничто не защищало, поэтому, постучав в дверь тяжелым железным кольцом, я поднял воротник куртки и принялся ждать.

Уже начал задумываться, не был ли я прав насчет экстремально срочного сафари по артишокам, когда дверь наконец-то открылась. За ней стояла женщина, которой можно было бы дать лет двести, одетая, как плакальщица на Ренфэйр, в длинное черное одеяние, похожее на плащ-палатку. Ее головной убор был тоже черным, с плоским верхом и вуалью по обе стороны головы, открывавшей только лицо. Она поглядела на меня так, будто уже давно не видела живых людей.

— Я приехал, чтобы повидаться с Профессором Густибусом. Меня зовут Бобби Доллар.

Она кивнула. Это заняло у нее столько времени, что я уже подумал, что хорошо бы ее смазать, как Железного Дровосека.

— Идите за мной, — сказала она, разворачиваясь, и медленно пошла, шаркая. Снова восточноевропейский акцент. Неделя под девизом «Претворяем в Жизнь Ваш Любимый Фильм Ужасов от „Хаммера“», или как? Я пропустил, когда об этом объявили?

Мы прошли через недлинный коридор, и старая простушка в черном постучала в дверь. Потом открыла и пустила меня внутрь. Открывшееся мне зрелище было впечатляющим. Не в архитектурном смысле, в этом плане оно было похоже на огромный старый сарай такого вида, будто последние работы по отделке велись там лет сто назад, но из-за книг. Я никогда не видел чего-то, хоть близко похожего на это. По всем стенам помещения, метров пятнадцать в длину и в половину от этого в ширину, с потолком, который во всем остальном доме, по всей вероятности, был потолком второго этажа, были устроены книжные полки до самого верха. У полок стояло множество самодельных стремянок, некоторые — вполне хорошие, с колесиками, чтобы катать их вдоль полок, некоторые — совершенно примитивные, будто их соорудили, чтобы пытать ведьм. В центре помещения стоял огромный библиотечный стол, тоже покрытый книгами. Некоторые другие предметы мебели были замаскированы точно так же. В тех немногих местах, где не было книг, лежали другие вещи — кости, кувшины, раскрашенные камни. За исключением того, что некоторые из томов выглядели исключительно старыми, все это походило на заброшенный второсортный музей.

В дальнем конце помещения, у камина размером с мою спальню, в котором горел скромных размеров костер, но в котором можно было бы целиком зажарить быка, чтобы накормить рыцарей и сквайров, стоял человек, одетый в то, что я сначала принял за белый лабораторный халат. Вероятно, это и есть…

— Профессор Густибус? Привет, я Бобби Доллар. Эди Парментер должна была предупредить, что я приеду.

Он аккуратно засунул закладку в тяжелую книгу и положил ее так, что у меня было время разглядеть его. Густибус оказался одним из интереснейших людей из всех, с кем я встречался в последнее время (конечно, если не считать Ада, где совершенно свое понятие «интересности»). Высокий и худощавый, и, если уж речь зашла о фильмах ужасов от «Хаммера», слегка похожий на Кристофера Ли в зрелые годы, если говорить о строении черепа. Его длинные седые волосы были убраны в «конский хвост», а подбородок покрывала реденькая седая борода.

Густибус поглядел мимо меня, на дверь, где стояла в ожидании старая женщина.

— Благодарю тебя, Сестра, — сказал он голосом актера из программы «Мировые шедевры театра», растягивая гласные и подчеркивая согласные.

— Сестра? — спросил я. — Она ваша сестра?

Она выглядела достаточно старой, чтобы приходиться ему бабушкой, не то, что сестрой.

Он холодно улыбнулся.

— Нет. Сестра Филотея — монахиня. Была монахиней. Это… сложный вопрос. Для всех них.

В качестве продолжения странной фразы он протянул мне бледную худощавую руку.

— Я профессор Карл Густибус. А вы — Долориэль. Я очень долго ждал встречи с вами.

Прошло секунды полторы, пока до меня дошел смысл его слов. Когда дошло, по воздействию это было сравнимо с тем ударом, который Лысый Бандит залепил мне в солнечное сплетение.

— Дол… Долориэль? Простите, но меня зовут Бобби Доллар…

— Да, мистер Доллар, я знаю.

На его лице была все та же легкая улыбка, но глаза его были холодны и далеки, как звезды в ночном небе.

— Но знаю и другое ваше имя. А также подозреваю, по какой причине вы пришли сюда. В последнее время у вас возникли некоторые неприятности с парнями с Небес, не так ли? Маленькие… неприятности.

Улыбка исчезла.

— Или, зная, по крайней мере, некоторых из участников, мне бы следовало назвать это большими неприятностями?

Я понятия не имел, что ответить, да и не понимал, надо ли это делать. Поэтому схватился за пистолет.