Простые вещи

Глава 7

Спалось ему плохо. Поутру Александр Павлович еще раз тщательно обшарил всю кухню. При ярком солнышке заглянул во все щелки и норки, но ничего не нашел. Кольцо исчезло.

На душе у Александра Павловича было скверно. Даже Париж померк. Что такое мечта по сравнению с грубой действительностью?

Он прекрасно понимал, что молодые люди, занятые своими делами по уши, тут ни при чем. Вера подала им чистые тарелки с рюмками, и дело с концом. Сева тоже не мог так подшутить над приятелем, не в его привычках такие шутки. А если для ювелира взял? Тогда бы сказал, так, мол, и так. Нет, не стал бы он брать кольцо без спроса, он же понял, что для Александра Павловича кольцо — большая ценность, и так красиво его вернул. Оставалось одно лицо, которое чуть ли не полгода прожило у него в доме и исчезло, оставив по себе недобрую память. Александру Павловичу очень не хотелось дурно думать о молодой приятной женщине, она достаточно долго вызывала у него искреннюю симпатию, а временами даже восхищение своими самыми неожиданными умениями. Но к неожиданным умениям прибавилось еще одно, совсем уж неожиданное. По зрелом размышлении Александр Павлович решил немедленно поговорить с Верой и все выяснить. Может, и впрямь положила куда-нибудь для сохранности, а он, как дурак, тут крутится, переживает и про нее же дурное думает. А будет отнекиваться и глаза прятать — тем хуже. Ему бы только глаза увидеть, он сразу поймет. И пристыдить сумеет. Он уже не из-за кольца расстраивался, из-за молодой женщины. Ей еще долгую-предолгую жизнь жить, так стоит ли мараться? Разумеется, ни телефона, ни хоть какого-нибудь адреса, по которому он мог бы ее найти, у него не было. Она возникла из небытия и растворилась в небытии.

Александр Павлович вошел в комнату Веры и удивился. Он, собственно говоря, после того как она поселилась у него в доме, сюда не входил, а комнатка получилась веселая, славная, но удивило его другое, он словно попал в старую калашниковскую квартиру — зеркало, комод, полки он помнил с детства. Откуда все это? Ах да, Лялька делала ремонт и выкинула ненужный хлам… Или? Его кольнула пренеприятнейшая мыслишка. Или не выкинула? Но он тут же отогнал ее. Разумеется, выкинула. Однако стоит человеку себя скомпрометировать, как ему уже не веришь ни в чем. Конечно, ни кольца, ни записки на столе не было. Он и не сомневался. Зашел просто так, для очистки совести. Ничего, еще не все потеряно. Он позвонит Севе и выяснит телефон или адрес Веры. А может, он позвонит Севе, и Вера возьмет трубку. Такое тоже вполне могло быть. Позвонил. В мастерскую. И сразу дозвонился.

— Ты насчет кольца беспокоишься? — услышал он бархатный баритон. — Видел я, видел, как тебя забрало. Ну так слушай, я тебе сейчас телефончик дам, подъедешь к музейщикам в Исторический, там специалисты высшего класса, спросишь Валентину Ивановну, она тебе все расскажет в лучшем виде.

Сердце Александра Павловича заколотилось и куда-то ухнуло.

— Спасибо, Сева, — сказал он и сам не узнал своего охрипшего голоса. Телефон он записал и попросил: — Мне бы еще Верин телефон.

— Стосковался уже? Веруня тебе понадобилась? — смешливо завибрировал бархатный баритон. — Пирогов захотелось? Или чего послаще?

Александр Павлович молчал, чувствуя удушье.

— А Веруниного телефона я тебе не дам, нет у меня ее телефона.

Но Саня не поверил. Он сообразил, что Сева имеет какие-то виды на эту особу. Очевидно, те самые, в которых подозревает его, и поэтому просто не хочет дать ему телефон. Какая глупость!

— У меня к ней дело, Сева. Важное, — сказал он.

— Да я не сомневаюсь! — Баритон звучал все так же насмешливо. — Только где ж ее взять, Веруню? Она на Кольце вышла, ручкой помахала. Правда, просила ей ключ от мастерской у соседки оставить, на случай если переночевать понадобится.

Слово «кольцо» болезненно отозвалось в душе у Сани, и еще болезненнее подействовало слово «ключ». Нет, Севе нужно объяснить всю ситуацию в подробностях, как это ни неприятно, предупредить его, оградить.

— Сев, что, если я к тебе часам к пяти заеду, есть разговор, — сказал Александр Павлович, и голос у него звучал уже твердо и напористо.

— Заруливай, — с некоторым недоумением согласился Сева. — Но если думаешь, что я знаю, какие в Париже брюки в моде, сразу скажу — не знаю.

— Мои брюки самые модные, — отозвался тут же Саня. — В общем, к пяти жди! — И повесил трубку.

До пяти он провернет кучу дел. Что бы ни происходило, жизнь должна идти своим чередом. Он по опыту знал, что нельзя бросаться в раскрытую пасть катастрофы, от нее ограждает привычная вязь житейских дел, она удержит тебя на поверхности, выведет, вывезет.

Перво-наперво он позвонил родителям, сообщил, что в ближайшее время, похоже, уедет в Париж, спросил, не хотят ли они пожить в Посаде. Отец Парижу обрадовался, а от Посада отказался. Они собирались к себе на участок, Милочка позвонила, что задерживается, дела не отпускают, и они торопились туда хотя бы на недельку, полить огород, подышать деревенским воздухом.

— Посад навестим, когда ты вернешься, рассказы твои послушаем, — сказал отец.

— Видишь, Тверь опять отодвинулась, — сказал Саня и при слове «Тверь» снова болезненно завибрировал — особа могла уже и из Москвы исчезнуть, села на поезд и ищи ветра в поле…

— Ненадолго отодвинулась, на месяц, не больше, — заметил отец, словно бы намечая для сына срок.

— Да, на месяц или до осени, — отозвался сын, не любя намеченных другими сроков.

— До отъезда уж не повидаемся, — сказал отец. — Тебе ведь некогда.

— Если завтра на дачу поедете, я вас отвезу, — предложил Саня, внезапно почувствовав, до чего нуждается в устойчивом противовесе, который умерил бы его душевную смуту, — в тихом, спокойном родительском мирке.

— А сборы?

— Какие у меня сборы! Двое штанов, пять рубашек.

— Может, постирать тебе чего? Наташа постирает, — тут же предложил отец.

— Да, из Посада к вам на дачу носки привезу. Но за заботу спасибо. Лучше скажи, далеко ли ехать?

— На машине часа полтора. Приезжай часиков в восемь, не рано?

— В самый раз, я же в Москве ночевать буду.

Распрощались.

Отцу про кольцо Саня говорить не собирался, вот про внука — другое дело, расскажет завтра, что Олежка с Инной вовсю трудятся, у них сейчас дождливый сезон, а отдыхать они будут месяца через четыре. Инна всем посылает привет, пишет, что скучает, и просит прислать фотографии.

«Завтра я их на даче и сфотографирую, — подумал Саня. — А у Инны попрошу, пусть пришлет еще Олежкиных фотографий, и старых и поновее, а то с чем же я к матери поеду? Пусть увидит, какая у нее родня в Австралии живет».

Саня все шутил, но когда думал об австралийцах, ему становилось грустно. И тем более жаль волшебного кольца. Вот повернул бы и оказался на полсуток в Австралии, а потом обратно… Собственно, с кольцом произошла какая-то глупость, нелепость, от которой осталось отвратительное послевкусие. Потеря была не материальной, а душевной. Опять грубая рука вторглась в его сложный хрупкий душевный мир и все там переломала. Да ладно, сейчас он не смеет об этом думать, съездит в редакцию, потом к Севе и вправит ему мозги, а то, не дай Бог, влипнет наш Сева-барин в какую-нибудь дурацкую историю…

В редакции еженедельника началось время летних разъездов. Каждый хотел урвать командировку туда, где потеплее, ну хоть дня на четыре, раз нельзя в отпуск. Атмосфера стояла накаленная — делили лето. Саня со своим Парижем только подлил масла в огонь. Все заахали и заохали, желанный город в южном краю показался жалким Крыжополем, и Саня почувствовал себя избранником судьбы, осиянным золотыми лучами счастья.

— Привезешь материал — опубликуем, — сказал ему завредакцией. — Ты знаешь, что нам нужно, мы знаем, как ты пишешь, проблем не будет.

Но они потолковали с часок, обсуждая тематику будущего материала и возможные направления — искусство искусством, а изюминки, а пикантности? У публики аппетит к обычной стряпне пропал, ей соль с перцем подавай! Так что ты уж постарайся, погуляй по всяким злачным местам!

— Еще чего! — возмутился Александр Павлович. — Вы и так без устали вкус публике портите, суете ей гадость вместо нормальной пищи. А она, уважая печатное слово, давится, но ест.

— Ест так, что за ушами пищит, — не сдавался заведующий.

— Это у вас от жадности за ушами пищит. Тиражи фиговые, и затрещат скоро ваши дела по швам!

Они были старыми приятелями и каждый раз так бодались, причем с немалым удовольствием.

Приехал Саня в мастерскую не в пять, а в шесть, простоял в пробке, но Сева отнесся к опозданию спокойно.

— Наш стиль: мы опаздываем, но успеваем, — сказал он, вспомнив, конечно, как они зимой опоздали в Дом кино и познакомились с кинобоссом Иващенко. В тот вечер Сева как раз и Веру с Саней познакомил весьма необычным образом…

— Опаздываем не по своей вине, вот и приходится успевать, — вздохнул Саня.

За делами и хлопотами он было отвлекся от кольца, но теперь проблема вновь встала во всей неприглядности.

— Мне надо с тобой о Вере поговорить.

Он не дал Севе слова вымолвить, иначе тот стал бы отделываться шутками, а дело нешуточное.

— Я понимаю, ты к Вере неровно дышишь и не даешь мне ее телефон, возможно, из ревности. — При необходимости Александр Павлович умел говорить прямо и называл вещи своими именами. — Но поверь, твои подозрения необоснованны, а мои скорее всего оправданны.

Услышав такую преамбулу, Сева от Саниной прямоты и резкости открыл рот. Потом спросил:

— Ты это всерьез?

— Да, всерьез, — твердо ответил Саня.

— Здорово! Ты что же, очередную мелодраму пишешь? Или на самом деле думаешь, что я киплю от ревности и прячу телефон — лишь бы не дать? — Сева закинул голову и захохотал так заливисто, что Саня невольно улыбнулся. Отсмеявшись, Сева сказал: — Брось, друже, свои фантазии. Я и в юности не ревнив был, а теперь… — Он махнул рукой. — Если уж Лялечку какому-то проходимцу отдал, — Сева грустно понурился, — а ты говоришь…

— Почему проходимцу? — пожал плечами Саня. — Вернул законному мужу, а точнее, Ляля сама к нему вернулась, и ты, честно говоря, тут совсем ни при чем.

— Да ты что?! — Глаза у Севы округлились. — А я не знал. Ну, у меня интуиция! Тогда понятно, почему они сразу целоваться начали, такое вообще на Лялечку не похоже…

Выслушав эту тираду, Саня окончательно убедился: ревность Севе свойственна, но ревнует он не Веру.

— Видишь ли, Всеволод Андреевич, произошла престранная история, кольца у меня больше нет. Чистые тарелки и бокалы на месте, а колечко… — тут Саня не слишком весело присвистнул, — тю-тю. Не думаю, что им заинтересовался кто-то из твоих мальчиков. Или они фарцуют?

— Не замечал, — с усмешкой отозвался Сева. — Вадик специализируется по книжной графике, голова — компьютер, можно сказать, наш мозговой центр. Юрочка иконы пишет, верующий, церковный, только в туалет ходит без благословения. Петр — мелкой пластикой занимается, а его жена — кожей, в Лавру они пояса и крестики поставляют, так что сам видишь, все при деле и при деньгах. А Веруня…

— И без ремесла, и без денег, — заключил Александр Павлович со вздохом.

— Нет, ты не прав. Ремесло у нее есть и не одно, сам знаешь — она и фотокором работала, и машину водит, и ремонт вон осилила. Я уж не говорю, как стряпает, и все прочее.

— Так что? Думаешь, Вера не могла прихватить колечко? — недоуменно спросил Саня. — Если честно, и мне не хотелось дурно о ней думать, но у меня по-другому не выходит.

— А кто тебе сказал, что не могла? Могла! Она же способная, — жизнерадостно ответил Сева. — Только что ж тут дурного? Я, например, сразу понял — интересная женщина! У нее, знаешь ли, в лице есть такой ракурс, что сразу делается заметно: она с чертом. — Сева словно бы даже обрадовался Вериной прыткости и продолжал: — Да-да, этакая авантюрная пикантность в характере. А то все пироги да пироги. Нет, в ней есть и полет фантазии.

— Хорошенькие фантазии! — возмутился Саня. — Я называю это по-другому. И потом… кольцо мне дорого, оно связано с одним семейным преданием.

— Не занудствуй. Какие еще предания? «Преданья страны глубокой»? Да Бог с ними! А живая жизнь до того увлекательная штука! Верка — она ж озорная. Может, хотела, чтобы ты ее помнил. Знаешь, по тому анекдоту? Приходит к скупому друг и говорит: я уезжаю далеко и надолго, подари мне на память кольцо, посмотрю на него и сразу тебя вспомню. Не подарю, — отвечает скупой, — посмотришь на свою руку и сразу меня вспомнишь: есть у меня друг, не подарил он мне кольца.

— Мило, — сухо улыбнулся Александр Павлович. — Но мне такая памятка ни к чему!

— Да какая тебе разница, что помнить? — широко улыбнулся Сева. — Старину-матушку или чертовку Верку?

«Интересный поворот мысли, — отметил про себя не без удивления Саня. — Ведь и в самом деле, кольцо напоминает о печальном событии. Может, ему суждено кочевать с недобрыми людьми? Или в нем особый соблазн заложен? В общем, стоит обмозговать ситуацию». А вслух сказал:

— Ты поступай как знаешь, но я на твоем месте ключа бы Вере не оставлял. Приедешь, а в мастерской пусто.

— Здорово было бы! Представляешь? Спрос на мои работы бешеный, и Веруня вмиг их распродала. — Сева даже засмеялся от удовольствия, представив себе такую картину. — Но вряд ли! Однако ты все же воспользуйся возможностью, посмотри, пока все на месте.

Сане было не до искусства, его раздражали Севины дурацкие шутки и нежелание принимать всерьез произошедшее. Произошла-то кража! Да, кража! И на это не надо закрывать глаза! Поступок постыдный, обидный, оскорбительный! И приехал он сюда, между прочим, из-за Севы, желая ему добра.

— Санчо! А ты никогда не задумывался, что женщины — прекрасны, непредсказуемы, и любим мы их именно за это? — Сева вальяжно развалился на диване и выпил очередную рюмку коньяку. — Мне, вот те крест, по душе Верунина лихость. Веруня, по-моему, далеко пойдет.

— Это точно, — желчно подтвердил Александр Павлович. Он коньяка не пил, из-за того, что был за рулем, и ему не слишком понравилось, что Сева отвел ему роль Санчо Пансы, намекая тем самым, что сам он благородный Дон Кихот. Тоже мне Дон Кихот, защитник обиженных! И Дульсинея Тобосская хороша! — Я тебе сказал, ты можешь поступать как знаешь, я тебя предупредил. Хотя не уверен, что она вообще тут появится после своего подвига.

— Да что ты все в набат с высокой колокольни? У нас, у русских, широта в характере, еще Достоевский собирался нас сузить. Мы все по натуре мошенники и артисты.

— Спасибо на добром слове! Ну, утешил! Ну, одолжил!

— Ты все рвешься к правде, вот я тебе правду и сказал. А ты мне лучше другое скажи: вот встретишь ты Веруню, и что? — Сева поудобнее устроился на диване, закинул ногу на ногу и с любопытством посмотрел на приятеля. — Что ты ей скажешь?

— Понятия не имею, но кольцо она мне вернет, — твердо заявил Александр Павлович.

— Если не продаст к тому времени. Жить на что-то надо. К тому же старики в провинции. Похлопает она глазками, и ты же окажешься в дурацком положении. — Сева сочувственно взглянул на расстроенного друга. — Мой тебе совет — плюнь и разотри по-христиански.

— И ты так спокойно можешь об этом говорить? — снова возмутился Александр Павлович, он даже усидеть на месте не мог, вскочил и заходил по мастерской. — По-твоему, можно брать и продавать чужое?

— Да ты оглянись кругом — все так живут, — миролюбиво возразил Сева. — Кроме нас с тобой разве что…

Саня мерил шагами мастерскую, и глаза его невольно скользили по стенам. Не зря Сева приглашал его взглянуть на картины — вокруг клубились то сияющие, то грозные облака. Александр Павлович и сам любил витать среди них и мог оценить небеса Севы. Что-то сдвинулось в его душе, возмущение поутихло. Он замолчал и сел. Но с Севой был все равно не согласен: если не пресекаешь безобразие — значит, потворствуешь. На этом он стоял и будет стоять!

Александр Павлович покинул Севину мастерскую с твердым намерением непременно отыскать в ближайшие дни Веру. Нужно поспешить — кто знает, сколько у него до отъезда времени? Завтра он повезет на дачу родителей, но сегодня успеет еще позвонить Ляле и выяснить, может, Вера появлялась у нее, делилась планами, оставила телефон.

Было еще совсем не поздно, когда он добрался до бывшей родительской, а теперь как бы его квартиры. Несмотря на недавние пиратские набеги, квартира выстояла и даже сохранила прежний уют. Саня, попадая сюда, всегда с благодарностью думал о стариках, — войдет на кухню, словно к ним в гости: стол накрыт скатеркой, чайник, сахарница и его любимая чашка на полке. И спать он ложился, привычно укладываясь на мягкую кушетку. Вот лежа на этой кушетке, он и набрал номер Ляли. Разговор начал очень эффектно, сообщил не без небрежности:

— Привет! Я с Севой на днях еду в Париж.

— А я с Мишей… — последовала пауза, — в Лондон. Ты, как всегда, звонишь очень вовремя, Санечка! — с привычной басовитой напористостью проговорила Ляля. — У меня куча проблем в связи с поездкой, и только ты их можешь решить.

— Но я же уезжаю!

— Именно своим отъездом! — радостно отозвалась Ляля. — Мы найдем кого-нибудь и отправим Иринку в Посад на то время, пока нас всех не будет. Хорошо и тебе, и нам. Согласен?

Саня не понял, что тут для него хорошего, но согласился, что придумано удачно и, конечно, очень всех выручит. У него мелькнула и еще одна выручательная идея.

— А может, Ирину к моим старикам пристроить? Завтра я их на дачу везу, заодно могу спросить, возьмут ли. Место у них обжитое, насиженное. Завтра посмотрю дачку и тебе доложу.

— Спасибо, Санечка! Мысль божественная. Ирке так бабушки с дедом недостает! А уж Павлу Антоновичу с Натальей Петровной я бы Иру, закрыв глаза, доверила.

— На всякий случай ты и свой вариант проработай, — попросил Саня. — Мои очень без внуков скучают, а потому загрузили себя до ушей, — у них и работа может быть, и что угодно. В общем, завтра прорабатываем операцию «Ирка», вечером сверим результаты и примем решение. Так?

— Так. Я тебе очень благодарна. Только вот что я еще хотела тебе сказать, Санечка… — В низком голосе Ляле зазвучали необычайно теплые нотки. — Прости, что вмешиваюсь, но я знаю, ты поссорился с Верой…

— Она была у тебя? — с живостью осведомился Саня, и сердце у него заколотилось.

— Была и что-то для тебя оставила, — сказала Ляля. — Ты заберешь у нас фамильную драгоценность и оставишь ключ от фамильного замка.

Господи! Что еще за шуточки?!

— Где она сейчас? — спросил он охрипшим голосом. — У тебя есть ее адрес? Телефон?

— Нет, она ничего не оставила. Только кое-что для тебя.

— Спасибо. Завтра вечером ты дома?

— И завтра, и послезавтра, я же дома работаю, ты что, забыл? Приезжай, поговорим. Кстати, когда вы едете?

— Пока не ясно, в любой ближайший день. А вы?

— Мы через десять дней ровно.

— Приятно слышать. Значит, до среды. Привет Мише!

— До среды. Привет Севе!

Саня рассмеялся: Лялечке не откажешь в чувстве юмора. Повесил трубку и облегченно вздохнул — нет, он ни в ком не ошибся, пусть история странная, но конец у нее хороший. Похоже, Вера и в самом деле хотела привлечь к себе внимание… И уже совсем успокоившись, он стал думать о стариках, Ирке и завтрашней поездке на дачу. А вот если бы и Олежка тут был, они бы с Иркой вместе на даче клубнику ели, по грибы ходили, подружились бы, как они с Лялькой.