Ляля мыла посуду, прибиралась на кухне. Она любила начинать утро с ароматного запаха кофе в чистоте и уюте, поэтому всегда наводила порядок с вечера. И, наводя порядок, напевала своим низким цыганским голосом чувствительный романс.
Разговор с Саней привел ее в распрекрасное настроение. Во-первых, устраивались дела Иринки, а во-вторых, Ляля убедилась, что Саня по-прежнему дорожит Верой. Его взволнованный голос, готовность приехать немедленно говорили, что он очень к ней привязан. А когда есть чувства, люди не расстаются. Ляля убедилась в этом на собственном счастливом опыте. И так любовно и нежно снова подумала о Мише — нет, она не ошиблась, когда ему доверилась, когда положилась целиком и полностью на его решение! Ведь не так-то легко ей далось это доверие. Чего она только не передумала о Мише, о Томке! Слеза зазвенела в Лялином голосе, когда она вспомнила нестерпимые муки, которые принесла ей встреча с преуспевшей на почве иностранных дел однокурсницей. Но она достойно справилась! Голос набрал рокочущую полноту, гордо торжествуя победу.
Хотя горячее участие Тамары в Мишиной поездке и сейчас казалось Ляле… Ее голос горестно дрогнул. Но прояснять она ничего не собиралась! Романс снова торжествующе заполнил всю кухню. Они едут вместе! Вместе! Захотел этого Миша! Что могло быть прекраснее? Добейся она этой поездки сама, настаивай на ней, настраивай на нее мужа, радости Ляля испытала бы гораздо меньше. В душе у нее осталась бы неуверенность. Вернее, уверенность, что Миша этого не хотел. «Настойчивость моя принесла результат, — думала бы она, — но произошло это вопреки воле и желанию мужа…» Зато теперь при одной мысли о предстоящей поездке сердце Ляли радостно замирало. Поездка за границу была в ее жизни первой и обещала быть лучезарной.
Она припомнила, как узнала о ней, и улыбнулась. Не могла не улыбнуться. Размеренная счастливая супружеская жизнь не умерила Лялиной нетерпеливости. И хотя она поняла, что никогда не задаст вопроса о Тамаре, ждать ей было очень непросто. Она не привыкла, не умела ждать. И вот однажды вечером, взглянув на свою цветастую летнюю юбку, она подошла к уткнувшемуся в компьютер Мише и сказала своим низким голосом:
— Позолоти, дорогой, ручку, я тебе погадаю. Все, что было, и все, что будет, расскажу, не утаю, поведаю…
Миша обернулся, подхватил, посадил жену на колени и положил перед ней ладонью вверх руку — небольшую, крепкую, сноровистую и ловкую — гадай!
Как она любила его руки! На них уже появились набухшие синие жилки, были на них и мозоли от разных домашних работ, которых они не гнушались, и нежность в них была, и надежность. И она стала ласково водить пальцем по ладони и приговаривать:
— Вижу, дорогой, дальнюю дорогу, ведет она в страны неведомые, заморские, но хорошая эта дорога, благополучная, неопасная… Помогает тебе женщина черноглазая, тоже хорошая, тоже неопасная…
Миша прижал ее к себе и спросил:
— Ты у меня в самом деле колдунья?
Ляля не отвечая взглянула важно и снова повторила:
— Позолоти ручку, дальше говорить буду.
— Лучше я буду говорить дальше, — предложил Миша, — дорога лежит нам и вправду дальняя, заморская, потому что поедем мы с тобой в Англию на целых десять дней: три дня семинар и неделя у моего друга Джона, он повозит нас по стране. А помогает мне очень хорошая женщина, кстати, твоя однокурсница — Тамара Семеныкина. Помнишь такую?
Ляля кивнула.
— Ну вот видишь! И она тебя помнит. Я только заикнулся, что очень хотелось бы вместе с женой, и она сразу захлопотала, забегала с бумагами, с приглашениями. В общем, поездка в стадии оформления, и скоро уже можно будет чемодан собирать. Довольна?
Ляля покраснела до ушей, до того ей сделалось стыдно: дура ревнивая! Чего только не вообразила. И стала Мишу целовать, а целуя, вообще обо всем позабыла, но потом вспомнила, что Иринку нужно будет куда-то пристраивать. Через день-два, как всегда вовремя, появился Конек-Игрунок, Санька, палочка-выручалочка, и сразу возник даже не один вариант пристройства Ирины, а два.
Закончив уборку, Ляля позвонила тете Оле и напросилась к ней в гости вместе с Иркой. Старушкам приятно, когда их не забывают, попьют они вместе чайку и обсудят Лялино предложение. Ляля еще раз мысленно перечислила достоинства Посада: все удобства, сад, цветочки, чистый воздух.
Потом стала думать, как аккуратнее повести разговор — соблазнит она старушку загородом, та соберется — не так-то это просто в ее возрасте — и получит отказ, потому что Ирку возьмут Санины родители, обидится тетя Оля и вполне справедливо. Но если не поговорит, а Санины родители не смогут Иринку взять, и укатит Саня в Париж завтра-послезавтра, то останется она с Иришкой на руках… Потом сообразила: надо говорить про разные варианты, ведь если дядя Паша с тетей Наташей не откажут, им тоже может помощь понадобиться, они люди работающие, вот она и будет настраивать тетю Олю на подхват — она энергичная, деятельная, уживчивая. А если понадобится, и одна с Ириной справится.
Наконец-то все сообразив и разложив по полочкам, Ляля вздохнула с облегчением.
— Не живешь, а ходы в шахматной партии продумываешь, — сказала она Мише. — Я не удивлюсь, если на старости лет стану великим стратегом и тактиком.
— Стратегия и тактика еще никому не вредили, — отозвался Миша.
Он, как обычно, проводил вечер за компьютером — готовил тезисы для конференции и развернутый план спецкурса, который собирался читать в будущем году.
— А Вера так и не появилась, — продолжала Ляля, она сочувствовала Сане и желала ему всяческого благополучия в личной жизни.
— Появится, — рассеянно отозвался Миша, — осенью, наверное. У нее родители в Твери, она скорее всего к ним уехала.
Вера была для него совершенно самостоятельной единицей, никак с Саней не связанной, и сейчас он был слишком занят, чтобы думать еще и о Вере.
Ляля поняла Мишу и перестала ему докучать досужими разговорами. Сейчас главное — чтобы он закончил работу, а все житейские проблемы она прекрасно разрешит и без его помощи.
Поутру, проводив Мишу в институт на очередные консультации, Ляля завязала Иринке бант-пропеллер, старушкам такие нравятся, и отправилась к тете Оле. По дороге они зашли в булочную-кондитерскую и купили все, что помягче: рулет с вареньем, мармелад, эклеры. Эклеры все любят.
Ирка болтала, по своему детскому обыкновению, а Ляля молчала, погрузившись в собственные мысли, и только время от времени одергивала дочку: «Говори потише! Не прыгай! Смотри, ступенька!» Но Ирка прыгала, говорила громко и благополучно преодолевала все ступеньки.
— Ты меня у тети Оли оставишь? — вдруг очень серьезно спросила Ирина, когда они сели в метро.
— Да нет, мы с тобой ее только навестим, — успокоила Ляля дочку. — А вот когда мы с папой в командировку поедем на две недели, тогда ты поживешь где-нибудь за городом, может, с тетей Олей, а может, с дяди Саниными родителями.
— Я лучше с тетей Олей, — печально сказала Иринка, — я тех родителей совсем не знаю.
— Они хорошие, я их знаю давно, — стала успокаивать дочку Ляля, а сама подумала: вот мы жалуемся, обижаемся — то на нас свалилось, другое, а нашим детям от нас похлеще достается — раз! — и живи в чужих людях, в чужом доме. Каково это?! Она обняла дочку за худенькие плечики и стала рассказывать, а сердце у нее щемило: хоть в Англию не поезжай… — Папу дяди Сани зовут деда Паша, он очень добрый. Когда я была маленькой и приходила к ним в гости, он поднимал меня до потолка, и я руками по потолку шлепала. Игра называлась «ручной слон на потолке». Мне так нравило-о-ось. У нас потолки были высоченные, до них не достать, а у них низенькие.
— А маму как звать? — спросила Иринка.
Ляля на секунду запнулась — когда она была маленькой, то маму звали тетей Олей, а потом вместо нее появилась тетя Наташа. Но к чему ребенку подробности?
— Бабой Наташей зовут, — сказала она. — Тоже добрая и веселая.
— Мама, а можно я сама выберу, с кем ты меня оставишь? — Ирка смотрела на мать Мишиными темными глазами.
Ляля услышала ее вопрос и обрадовалась: да, вот это правильно! До чего у нее Ирка умная — вся в Мишу: не скандалит, а решает.
— С тетей Олей ты бы осталась? — спросила она.
Иринка кивнула:
— Я ее знаю, понимаешь? Мы с ней на качелях качались, в парке гуляли, она мне запеканку делала.
— Вот и хорошо. Потому мы к ней в гости и идем. Придем и узнаем, какие у нее планы… Вдруг она занята? Или, не дай Бог, болеет? Когда про все узнаем, тогда и решать будем. Согласна?
— Согласна. — Ирка вздохнула как-то по-взрослому и примолкла.
Ляля опять ее пожалела, а потом сама себя спросила: а что, собственно, происходит? Есть из-за чего рассиропливаться? Две недели за городом у хороших людей, и точка. Никаких соплей! Она напомнила себе, что Ирка уже в санатории была оздоровительном, какой-никакой опыт житья в чужих людях у нее есть, и сколько еще чужих людей за жизнь перевидает! Она опять обняла и прижала к себе дочку.
— Ирка, моя Ирка, как же я без тебя скучать буду! Поскучаем мы с тобой, поскучаем и встретимся! Вот радость-то будет!
Ирка прижалась к матери и замерла, видно было, что больше всего на свете ей не хочется расставаться.
— Хочешь с тетей Олей — поедешь с тетей Олей, — сказала Ляля. Ей хотелось хоть чем-то утешить ребенка.
Ольга Сергеевна, стряпая, поглядывала, по обыкновению, из кухонного окошка своего первого этажа и сразу заметила, что дорогие гости на подходе. Им даже кнопки домофона не пришлось нажимать, дверь перед Лялей с Иринкой сама запиликала, потом отворилась. Ирка изумленно смотрела перед собой, а Ляля подняла голову и помахала кивающей из окна тете Оле.
— Волшебство, да? — успела спросить Иринка, получила в ответ согласный кивок и уже ступенька за ступенькой поднималась по лестнице к другой двери.
Ольга Сергеевна с удовольствием посмотрела на складненькую хорошенькую женщину, которая ей с улыбкой помахала, а потом исчезла в подъезде.
К кому мы хорошо относимся? К тому, кому добро сделали! А кто посоветовал этой невеличке своего мужичка к рукам прибрать? Тетя Оля и посоветовала. Очень даже стоящий мужчина, такого в один миг сцапают, охотниц немало, она на них из своего окошка насмотрелась. А когда по просьбе Миши посидела с Иринкой и познакомилась с ее матерью, то посоветовала:
— Не проворонь своего счастья! Ухватись за него обеими руками, а то будешь, как я, на чужое из окошка смотреть!
И ведь послушалась умница, приняла свои женские меры и живет теперь дружной семьей. Ольга Сергеевна одобряла разумных женщин, которые умеют жизнь направить в нужное русло. У нее-то житейского разума не было, характер подводил — пых да пых! Все пропыхала.
Но если уж совсем откровенно говорить, она об этом не жалела — живет сама себе госпожа, в ус не дует. Вот так-то. Ольга Сергеевна одобрительно взглянула на себя в зеркало — волосики покрашены, бровки выщипаны, губы в помаде, еще хоть куда женщина! И открыла дверь.
Взаимные приветствия, объятия, поцелуи. Тетя Оля вручила Ирине грушу и посадила к телевизору.
— Не мультики, так рекламу посмотрит, — сказала она, — до чего иногда забавная бывает! А нам ведь чайку попить надо и поговорить, так я поняла?
Ляля, хоть и ненавидела телевизионную рекламу от всей души и старалась всеми силами уберечь Ирину от телевизора, на этот раз не возразила. Поговорить в самом деле было нужно, хоть и не на такие серьезные темы, какие, возможно, предположила Ольга Сергеевна.
За чаем Ляля развернула перед тетей Олей райские перспективы совместного с Иринкой житья за городом — свежий воздух, удобства, витамины, цветы, зелень.
— Ира вас знает, вы с ней ладите, за неделю соберетесь, и мы вас на машине отвезем в Посад, а через три недели заберем обратно. Естественно, что и жизнь в Посаде за наш счет, и зарплата за месяц.
Ляля ожидала, что лицо тети Оли озарится радостью от такого предложения, но оно, напротив, выразило огорчение.
— Ох, Лялечка! — вздохнула она. — Хорошо-то хорошо, только нельзя никак! Полина у меня в больнице. Я к ней хожу через день, кота Ваську кормлю. Васька для нее — свет в окошке, тот же ребенок. Никак я не могу их бросить, им, кроме меня, не на кого надеяться.
Ляля прекрасно помнила полную голубоглазую Полину Аркадьевну с пятого этажа, старушки тогда по очереди оставались с Иринкой — Ольга все больше гуляла, Полина все больше читала…
— Сердце? — спросила она.
— Почки, — ответила та.
— Может, лекарство какое нужно достать? Или деньгами помочь?
Она помнила, как болела мама и сколько тогда всего было нужно. Ей тогда многие помогали — знакомые, полузнакомые… А тут две одиноких старушки выстаивают против болезней, немощи, старости, безденежья…
Ольга Сергеевна руками замахала: «Что ты! Что ты! Мы со всем справляемся. Вот только сейчас, к сожалению, помочь не можем! А так всегда с дорогой душой! Ты же нас знаешь!»
Ольга Сергеевна уже называла Лялю на ты, чувствуя ее своей. А как иначе? Откликнулась.
— У меня родной племянник есть, — сказала она. — Только я его по пустякам не беспокою, другое дело, если в самом деле караул. Так что не тревожься, если что, я к нему. Это у Поли один кот помощник, а у меня полно родни.
— Я рада, что полно, — вздохнула Ляля, она уважала оптимизм и мужество. — Но если понадобится что-нибудь, вы наш телефон знаете. Вот только две недели, — она назвала числа, — мы будем в отъезде.
— Спасибо, спасибо, Поле очень приятно будет, что вы о ней помните.
— А на это вы Полине Аркадьевне от меня цветов и клубники купите, хорошо? Ирин! Нарисуй тете Поле кота, а то она без Васи скучает.
Раз речь пошла о Поле, Ольга Сергеевна отказаться не могла и взяла деньги. Ирина появилась на пороге, хитро посмотрела на маму с тетей Олей и спросила:
— А как мне Васеньку рисовать? Я его совсем забыла… — Мордашка у нее стала такой горестной, что обе рассмеялись.
— Пойдем навестим любимчика, — позвала девочку старушка. — Он рад будет без памяти, сидит там один, скучает.
Счастливая Иринка отправилась играть с котом, а Ляля села писать письмецо Полине Аркадьевне, той будет приятно получить несколько теплых слов, узнать, что люди помнят ее добро.
Закончила и поднялась наверх поторопить дочку — время-то бежит, им уже домой пора. Ирина, высунув язык, рисовала с натуры Васеньку — зрелище уморительное. Ляля обошла квартиру и растрогалась: в чистоте, аккуратности, вышитых салфеточках светилось что-то девическое, от тех молчаливых рукодельных девиц, каких теперь нет.
Кот вышел у Иринки на славу — полосатый, мордатый, он по-хозяйски взирал на всех зелеными глазами и топорщил могучие усы.
— Увидит, что не похудел, — удовлетворенно сказала тетя Оля, забирая рисунок. — Завтра же отнесу, порадую подружку.
На обратной дороге Ляля сказала дочке:
— Видишь, дочура, не все выходит, как хочется. Теперь будем ждать, что дядя Саня скажет. Хотела сделать по-твоему, а не вышло. Нет у нас выбора, Иринка. Согласятся — поживешь у Саниных стариков, а нет — будем думать дальше…