Фридрих фон Хайек (р. 1899), доктор права и политических наук Венского университета, получивший в 1974 г. нобелевскую премию по экономике, стал ныне самым цитируемым автором рыночников всех мастей. его идеи оказали огромное влияние на интеллектуалов и политиков во многих странах, особенно в Великобритании, США и Франции. Он был и остается непререкаемым авторитетом, «римским папой» экономического либерализма.
Согласно Хайеку, история человечества выявила две противоположные социокультурные системы. Первая, «родовой строй», отражает «примитивные» условия существования человечества и характеризуется обращенным в себя, замкнутым и самодостаточным обществом, где социальное поведение его членов определяется усвоенными всеми индивидуумами едиными социальными целями. В таком обществе, согласно Хайеку, главную роль играет инстинкт, а человеческие взаимоотношения основываются на чувстве групповой солидарности и бескорыстных отношениях внутри группы. Такой «родовой строй», учит Хайек, в ходе прогресса сменяется второй системой — «расширенным обществом» или «расчлененным строем». Социальные структуры становятся более беспристрастными, а социальная взаимосвязь индивидуумов — менее интенсивной. В таком обществе, доказывает Хайек, инстинкт становится бесполезным, а непосредственное инстинктивное поведение сменяется абстрактным следованием договору, сохраняясь лишь в таких микроскопических социальных группах, как семья.
«Расширенное общество» Хайека — такая общественная си стема, где спонтанно формируется отсутствие общих соци альных целей.
Таким образом, современное общество для Хайека представляет собой именно такой вид социального устройства, который человеческая воля не в состоянии ни произвести, ни даже исправить. Спонтанное образование этого строя, однако, полностью подчиняется схеме Чарлза Дарвина. Современная цивилизация сформировалась в процессе культурной эволюции и естественного отбора, а социальные правила играют роль своеобразных мутаций в этой неодарвинистской теории: некоторые из них выживают в силу большей эффективности, предоставляя естественное преимущество тем, кто их принимает. Такой социал дарвинистский взгляд естественным образом соотносится с идеологией прогресса и предполагает оптимистическое, сугубо утилитарное понимание человеческой истории. «Расширенное общество» Хайека имеет большую ценность, чем «родовое общество», и доказательством его превосходства является успех либеральной модели в современном мире.
Если на уровне исторического рассмотрения Хайек классифицирует основные типы общества как «родовое» и «рас члененное», то на синхронном уровне он выделяет противостоящие друг другу понятия «таксис» и «космос». Под «таксисом» понимается волюнтаристски установленный строй, любой политический проект, подразумевающий общую цель коллектива, всенациональное планирование, решающую роль государства, управление экономикой и т. п. Для Хайека перечисленные признаки — реликты «родового строя». напротив, слово «космос» обозначает «спонтанный строй», общество, проистекающее «естественным образом» из сугубо практической деятельности, существующее без определенной цели. люди в таком обществе заняты исключительно достижением своих личных целей, необходимое согласование общественных сил определяется их взаимодействием. Таким образом, «космос» формируется спонтанно, независимо от человеческих намерений и проектов. Согласно известной формуле Адама Фергюсона, «он вытекает не из человеческого замысла, а из человеческого действия». Такое определение современного общества как непостижимого в своей основе приводит Хайека к отрицанию классической точки зрения о необходимости самой полной информации об участниках общественного соревнования, вовлеченных в него социально и экономически. Хайек отвергает идею об «открытости», «понятности» рынка, он утверждает, что, на против, рыночная экономика есть нечто темное и непонятное; одни имеют больший, чем другие, доступ к информации. Предоставьте каждого самому себе, и пусть он достигает максимальных результатов, насколько ему это позволяют имущественные возможности. Утверждается отсутствие какоголибо рационального начала. Другая характерная черта «расширенного общества» — превосходство релевантной информации над информацией, доступной в настоящий момент; веру в возможность быть «полностью информированным» Хайек называет «синоптической иллюзией». Аргументация Хайека в этом вопросе такова: знание социальных процессов всегда ограничено, так как постоянно находится в процессе коллективного образования. ни один человек, ни какаялибо группа не могут обладать доступом ко всей информации, и никто не может, таким образом, полагать, что «учел все факторы», тем не менее успех общественного предприятия основывается на предполагаемом знании релевантных факторов. Следовательно, для любого человека является высокомерным предпринимать действия, «выгодные для общества». Из эпистемологического аргумента Хайек выводит социологическое заключение: определенное невежество является неизбежным, что не позволяет предсказывать последствия действий; следует с известным подозрением относиться ко всякого рода социальным прогнозам. Человек не может познать всего, поэтому луч шее, что он может сделать — это поставить себя на службу традиции, под которой Хайек подразумевает привычки, освященные уроками опыта.
Рынок — вот отличный ключ к системе. В обществе разобщенных индивидуумов торговля на рынке — единственно возможный вид социальной интеграции. В традиции либеральной мысли рынок представляется как абстрактный способ социальной регуляции, «невидимая рука», посредством которой проявляются объективные общественные законы, управляющие делами человека вне зависимости от любой политической власти. Социальный строй сливается с экономическим — ненамеренное следствие взаимодействия дви жимых исключительно собственным интересом индивиду умов. В таких условиях рынок охватывает все поле социальной деятельности, являясь более не моделью человеческой активности, но ею самой. рынок не принадлежит сфере чистой экономики (под которой Хайек подразумевал сферу элементарных экономических объединений — фирм и торговых домов), он становится глобальной системой для управления обществом. Рынок — уже не просто экономический механизм оптимального распределения дефицитных ресурсов, имеющий целью обеспечение благосостояния и счастья человека, он распространяется на сферы социологии и политики, где рассматривается как инструментальное обеспечение индивидуумам возможности свободно реализовывать их частные цели.
Определив основополагающие принципы «расширенно го общества» в рамках рынка, Хайек обращается к идеологическому направлению, которому он противостоит, — «конструктивизму». Эта идеология, согласно Хайеку, основана на вере в иллюзорную возможность преобразования общества согласно какомулибо проекту, убежденности в том, что общественные институты служат целям человечества, предназначены для их реализации. но, коль скоро все знание с необходимостью ограничено по отношению к потенциальному релевантному знанию, конструктивизм переоценивает роль, которую «общественные инженеры» способны играть в управлении обществом. Архетипом конструктивизма в глазах Хайека является социализм, который узаконивает воскрешение родового строя. Успех социализма кроется в его апелляции к атавистическим инстинктам солидарности и альтруизма. Эта мысль приводит Хайека к вы воду, что социализм заключает в себе все формы «социальной инженерии» и, в конце концов, именно к нему сводится любое диктуемое политическими соображениями экономическое решение, каким бы оно ни было. Последователи теорий Декарта и приверженцы холистического, или органического, общественного устройства, контрреволюционеры и романтики, марксисты, фашисты, социалдемократы — все они виновны в конструктивизме, ибо верили в целесообразность и эффективность государственного вмешательства в управление экономикой и проведения социальных реформ. Итак, если вы планируете производство, апеллируете к солидарности, перераспределяете богатство, принимаете законы по охране окружающей среды, вводите социальные льготы и самые мягкие формы государственного протекционизма, контролируете финансы, вы виновны в «конструктивизме» и обречены, по логике Хайека, на полный провал. Хайек настаивает на отсутствии какой бы то ни было общественной солидарности в достижении определенной цели и обреченности любых попыток поиска в этом направлении.
Критика Хайеком социальной справедливости — одна из самых яростных среди всех, когдалибо существовавших. Хайек называет ее «миражом», «антропоморфной иллюзией», «онтологическим абсурдом», одним словом — полной бессмыслицей, за исключением случая родового общества. То, что Хайек называет рынком, определяется как общественная игра. ее правила беспристрастны и в равной степе ни действительны для всех. Все игроки равны, но не все вы играют; общество состоит из выигравших и проигравших. его нельзя определить как «справедливое» или «несправедливое», ибо никто не знает, каковы будут последствия его действий. Поскольку общественная игра не была никем задумана, то никто и не ответственен за ее результаты. Говорить о «несправедливости безработицы» столь же абсурдно, как сожалеть, что он, а не ты выиграл в лотерее. Как справедливое или несправедливое может оцениваться только само поведение, но никак не его результаты. никто не дол жен отвечать за неудачи другого. невезение лежит в самой природе вещей, и глупо восставать против него.
Как мы убедились, для Хайека требование социальной справедливости нереально и нелепо, а попытка ее установления — нонсенс, который приводит к разрушению правового государства. «новый философ» Ф. Немо, ученик Хайека, утверждал, что социальная справедливость «глубоко аморальна». Традиционное представление о справедливом, пропорциональном распределении обречено на поражение, так же как и идея об обществе, солидарном с принципом общей пользы. Это «примитивные родовые требования». Общественной солидарности во имя идеи общего блага нет места в модели общества Хайека, из которой исключено даже равенство возможностей, ибо оно ликвидирует различия между «игроками» и искажает эффективную работу общества. Союзы должны уйти, они «несовместимы с основополагающими принципами общества свободных людей». Те же, кто заявляет, что им чуждо общество потребления, являются для Хайека «неприрученными, нецивилизованными» людьми.
Теория, согласно которой рынок никогда не является несправедливым и «всегда прав», принцип «всё — для лучших» не позволяют никому критиковать результаты действия свободной рыночной экономики. Только к самим себе мы должны обращать похвалы и упреки; когда обстоятельства — против нас, мы не имеем никакого права перекладывать вину на коголибо другого. Эта апология успеха отрицает общепринятое понятие справедливости, ибо успех оправдывает сам себя. Кроме того, это отличное средство от угрызений совести у «выигравших» и чувства морального протеста у «проигравших». Теория Хайека теоретически обосновывает безразличие к нищете. Хайек писал, что наиболее чистая форма человеческой этики — утверждение в качестве основной задачи человека преследования наиболее эффективным образом свободно выбранной цели без оглядки на то, чем чревато это преследование для остальных людей. рынок Хайека замещает левиафана. Эта точка зрения является в высшей степени антиполитической, ибо она утверждает спонтанное возникновение общественного строя и отсутствие какихлибо проектов его переустройства; исторические процессы не должны быть никому подчинены. Для Хайека, так же как и для Адама Смита, роль рыночных сил заключается в том, чтобы сделать государство лишним. Источником власти становится не государство, а закон, и только власти закона нужно подчиняться. Панегирик Хайека всеобщему закону призван подчеркнуть, что закон как таковой превосходит любое законотворчество и что законное государство характеризуется властью законов, а не властью людей, что уже отмечал Локк. Политикам в такой ситуации отводится роль наблюдателей за экономикой, блюстителей порядка и защитников закона. Хайек резко отрицает независимость и неограниченность власти. лучшее общество — общество без лидера. Из идей Хайека следует, что любая политическая власть должна быть отвергнута как несовместимая с обществом свободных людей.
Демократия определяется Хайеком в исключительно правовых терминах; этот тезис лишает ее всякого глубинного содержания. Как и рынок, демократия представляется им как поле действия безличных сил. Хайек критикует так же принцип правления большинства как противоречащий принципу индивидуализма. Эта концепция отрицает понятие народа как органического целого, идею национальной независимости и какие бы то ни было надежды на прямую демократию. Как мы уже убедились, критика Хайеком«конструктивизма» напрямую связана с его представлением о социальном спектре как реальности, о которой ни один человек не способен получить полного представления. То, что человеческая информация о нем всегда бывает непол ной, не подлежит сомнению, но прав ли Хайек в своих вы водах из этого утверждения? начнем с того, что «замкнутый родовой строй» не так уж и замкнут, как кажется Хайеку, хотя его параметры, безусловно, являются более ограничеными. Понятие «неполной информации» будет всегда существовать в обществе. невозможно подвергнуть сомнению и то, что многие общественные факторы не являются сознательно принятыми проектами, но суть последствия серии взаимодействий. Более того, никто не станет отрицать, что существует зачастую огромная разница между проектом в теории и на практике. Однако это вовсе не означает, что невозможно предпринять определенные общественные или политические действия или переустроить общество согласно избранной цели, и уж совсем не обязательно, чтобы все попытки улучшить социальные условия были обречены на то, чтобы только ухудшить их. Хайек доказывает, во первых, что «конструктивизм» есть сугубый рационализм, который рассматривает акт человеческой воли как технический объект. на самом же деле человеческое поведение редко исходит из трезвой оценки всех «за» и «против». Да лее Хайек делает вывод, что принятию человеком политического решения должно предшествовать знание всех аспектов проблемы, что необходимо для точной оценки результатов. Этот довод выдает неспособность Хайека адекватно оценить то, что принятие решений — не прямолинейный, а гибкий процесс, включающий стадии адаптации и реакции. Как отмечал Ж. Роллан, маловероятно, чтобы лю бое научное, техническое, экономическое, политическое, общественное предприятие в истории человечества основывалось на полном предварительном знании всех релевантных факторов; крайне важным аспектом является осмысление людьми их начинаний. Ахиллесова пята критики «конструктивизма» — непонимание того, что вопрос не в «справедливости» или «несправедливости» невыносимой ситуации, а в том, каким образом ее разрешить. Должны ли мы отказываться от спасения утопающего, аргументируя это тем, что «никто не ответственен» за опасность, которой он подвергается?
Хайек доказывает, что человек не способен преобразить среду, так как не является «всезнающим». По Хайеку, чело век мог бы устанавливать справедливые законы, если бы у него была возможность начать с абсолютной tabula rasa в обществе. Но поскольку такой возможности у него нет, он должен принимать общественный порядок (или бес порядок) таким, какой он есть. Вот почему все политические инициативы по переустройству общества кажутся Хайеку аберрацией, обреченным на провал вмешательством в действия общества. Доводя до логического конца присущую всей либеральной мысли враждебность по отношению к любой политической автономности, Хайек отрицает само понятие политического проекта. Он старается навязать всем ощущение политической импотентности, отказывая сфере политики в энергии и пассионарности. Идеи Хайека на политическом уровне провоцируют инертность и способствуют худшему виду консерватизма. Сказать, что рынок не является ни справедливым, ни несправедливым, — значит эффектно расположить его по ту сторону зоны действия критики, превратить в своего рода бога. но что самое главное — человек не должен воплощать свои внутренние ценности в обществе; скорее ему следует увидеть в самом обществе систему ценностей, которая позволит ему успешно в нем оперировать. Следует различать его дело и дело общества; лучшее общество — то, где нет людей, занимающих себя вопросом о на правлении социального развития. Таков итог «автономно стииндивидуума» по Хайеку: как только человек освобождается от каких бы то ни было социальных обязательств, он теряет возможность участвовать в различного рода проектах в союзе с другими людьми. «Человек никогда не будет господином своей судьбы», — настаивает Хайек. Он может делать все что вздумается, но ни в коем случае его желания не должны переходить в социальную плоскость. Согласно Хайеку, общество нормально функционирует лишь тогда, когда никто за него не ответственен; человеческая свобода, реализованная в никем не контролируемом обществе, по существу означает бессилие и покорность человека обществу, которое дало ему его свободу: вот она, свободная рыночная экономика! Другими словами, человеческая свобода может существовать только тогда, когда человек подчиняется ей, когда его социальный выбор отрицается. не будет преувеличением сказать, что теории Хайека лишают человечество самих человеческих качеств, ибо если что и отличает чело века от остальных животных, так это его способность задумывать и осуществлять коллективные проекты. лишая человека возможности коллективной реализации в истории, Хайек, по существу, отбрасывает нас в «предродовую» эру чистой животности. Как замечает Жиль Леклерк в своей книге «Вчерашний день либерализма», «либерализм — в сущности, доктрина тонкого тоталитаризма». ясно также, что в модели общества Хайека нет места для традиции. По сути дела, он попросту использует это понятие в своем стремлении проторить человеку дороги в мире свободной экономики. Традиция в глазах Хайека не имеет никакой иной ценности, кроме как указывать путь к неперсональному и абстрактному порядку, воплощенному в рынке; все остальное, имеющее отношение к традиции, отрицается. Кроме того, существует ясное противоречие между традицией, которая, по определению, социально уникальна и является единственной в своем роде, и теми сугубо универсалистскими принципами, которые Хайек предлагает человечеству. Теперь, когда все признают, что современный Запад — это серп, нацеленный под корень традиции, ясно, что за благосклонной апелляцией Хайека к «традиции» кроется нечто другое, а именно — стремление пресечь какую бы то ни было традицию.