Из кафе, по служебному телефону, Лялька кому-то звонила. Потом утрясла с халдеем вопросы оплаты в кредит. Вышла повеселевшей. Хлопая дверью, подмигнула водителю:
- На базу, Толян, на базу!
С минуту ехали молча. Вика долго ерзала на сидении, не выдержала, спросила:
- Что такое деменция, она не заразна?
- Нет, - успокоил Жорка, - я листал медицинский словарь, тоже интересовался. Деменция - это приобретенное слабоумие, деградация личности, так сказать.
- На всякий случай сходи, проверься, - хмыкнула Лялька. - А я вот, хотела спросить: чем занимается администратор, зачем он вообще нужен?
Надо же, как запало, - удивился Устинов, - хоть подавайся в альфонсы! Нет, в Ленинграде на эту легенду так не клевало. А вслух пояснил:
- Артисты на сцене не работают в одиночку. У каждого свои музыканты, дирижер, операторы света и звука. Это самый минимальный набор. Всем нужно создать творческие условия. Если это гастроли - доставить в другой город. А значит, купить билеты, договориться с гостиницей, обеспечить питанием, суточными, командировочными, той же зарплатой. Есть еще целая куча нюансов. Один заболел - нужно срочно искать замену. Другой закапризничал: подавай ему поезд, он в самолетах летать боится. А третьему - вынь да положь представительский люкс, и чтобы не выше четвертого этажа.
- Короче, как наша Мамэлла, - подытожила Вика.
Человек, решающий любые проблемы, жил на окраине города в панельной пятиэтажке.
- Проходите, располагайтесь, - молвила дородная дама, открывшая дверь и отступила назад. Я сейчас позову мужа, он принимает ванну. Слово "ванну" произнесла с французским прононсом.
В квартире царил полумрак.
- Это и есть наша Мамэлла, - еле слышно шепнула Вика, дергая Устинова за рукав. - Осторожнее, в прихожей нет света. Нам сюда, в эту дверь.
- Эдуард, - доносилось оттуда, где было светло, - Эдуард, у нас гости.
Комната, в которой они оказались, меньше всего походила на офис. Бросалось в глаза трюмо с богатым набором косметики. На самом почетном месте стояли пустые банки, очень похожие на пивные, но с дырочками на крышке и броским названием "VIM". Это был импортный порошок для чистки сортиров. Телефон на журнальном столике, два кресла, диванчик для посетителей - вот, вкратце и вся обстановка. Все остальное пространство занимала кровать.
- Евдокия Никитична, вам помочь? - весело крикнула Лялька.
- Сидите, сидите! Я сейчас принесу кофе! - Голос Мамэллы звучал довольно приветливо. - Придется вам подождать. Супруг принимает ванну, а я без него ничего не решаю.
- Кто она? - тихо спросил Устинов, кивая на дверь.
- Бандерша, - смеясь, пояснила Вика, - наш с Лялькой администратор, между прочим, хорошая тетка.
Евдокии Никитичне давно уже стукнуло сорок и это по самым скромным подсчетам. Все в ее облике было большое: нос, губы, глаза, даже рост и размер тапочек. Шикарный халат с золотыми драконами скрывал остальные прелести.
Кресло жалобно скрипнуло. Она, не стесняясь, закинула ногу за ногу, обеспечив дальнейший обзор. "Колотухи" были что надо, как у Славки Давыдкина - центрфорварда Саранского "Спартака".
Смазливый мальчишка от силы лет восемнадцати, занес и расставил чашки с дымящимся кофе.
- Присядь, дорогой, - мягко сказала Мамэлла, - знакомьтесь: это мой муж.
Устинов назвал себя.
- Ну, как же, наслышаны. Говорят, вы работали у этого мафиози, я имею в виду Кобзона.
- Какой же он мафиози? - удивленно спросил Жорка, - были б все люди такими, как Иосиф Давидович, мы бы давно коммунизм в каждой семье построили.
Мамэлла поджала губы. Она, видимо, не любила, когда ей перечат.
- Откуда ж тогда деньжищи? Вы, Игорь, конечно, меня извините, на какие такие шиши он целую сеть аптек в Краснодаре открыл?
Устинов глотал воздух. Делал вид, что "завелся".
- Откуда деньжищи? - да оттуда, откуда и у меня: пахал человек, как проклятый, пашет и будет пахать! И как только сердце выдерживает? - по восемь концертов на-гора выдает. Другие от силы три, ну, иногда четыре. А какие концерты! Это вам не какая-нибудь группа "Мираж": выйдут, задницами покрутят, рты под "фанеру" пораскрывают, и кода! Гони, бабушка, бабки! Четыре состава кормятся от одной фонограммы. А Кобзон вживую поет, под живую, натуральную музыку.
- А что он вообще из себя представляет?
Когда человек "в запале", он всегда говорит правду - нет времени для фантазий. Мамэлла Устинову безоговорочно верила. Судя по ее взгляду, в последнем вопросе сквозило женское любопытство.
- Ну, мужик он конечно запойный, когда не в работе. Забухает - не перепьешь. Но голову не теряет. Если для дела надо - бросает мгновенно. Я, например, уменьшаю дозу, постепенно выхожу из "пике" - работа такая, что позволяет. А он сразу прыгает в ванну и там "отмокает". Часами сидит: то в холодной воде - то в горячей. Выходит почти как огурчик - хоть сразу на сцену. Зато на гастролях - сухой закон. Не для всех - для него одного. Программа идет за программой: с утра и почти до полуночи. Если из зала просят - он выходит на "бис", никому не отказывает. Такие нагрузки не каждый выдерживает.
Люди в оркестре разные, но каждый из них талант. Бездарей Иосиф Давидович рядом с собой не держит. А таланту по барабану: Кобзон ты или Морковкин. Запросто может послать. Имею, мол, право на отдых и обеденный перерыв - и прав будет.
Так Иосиф Давидович что удумал? После последней программы заказывает банкет. Сверхурочные платит всему ресторанному персоналу: от мойщиц посуды до поваров. А потом приглашает поужинать всех, с кем работал на сцене. Подходит к каждому персонально и приглашает исключительно лично. Ешь, сколько душа пожелает! Пей, что захочешь - хоть коньяк по сто двадцать рублей! Если имеешь зазнобу, сажай ее за свой столик, пусть тоже порадуется. Кобзон заплатит за всех! А сам он, "крутой мафиози", будет тихонько сидеть в уголочке, цедить бутылку "Нарзана". И будет сидеть до конца, пока не уйдет последний трубач. Золото не мужик, жаль, что таких мало!
Жорка махнул рукой, залпом выпил остывший кофе.
- Что вы хотите приобрести: дом или квартиру? - сухо спросил Эдуард.
Для него прозвучало как откровение, что где-то есть люди лучше его.
Эх, блин, поломал тему! - читалось на лицах девчонок. Мамэллу тоже слегка покоробило:
- Дорогой! - сухо сказала она, - если не трудно, приготовь нам еще кофе!
Это прозвучало как выговор. Мальчишка вспыхнул, сгреб опустевшие чашки в поднос и выбежал вон.
- Итак, - улыбнулась Евдокия Никитична, - вопрос прозвучал: что вас конкретно интересует?
- Я мог бы купить и то и другое, - со всей откровенностью ответил Устинов, - но нет смысла спешить. Хотелось бы осмотреться, подобрать что-нибудь действительно стоящее. А пока снять квартиру на длительный срок, где-нибудь в тихом, спокойном районе. Отдохнуть от толпы, зализать раны.
- Зна-е-те, И-игорь, - нараспев протянула Мамэлла, - вы нас всех просто очаровали. Но не это меня настораживает: для человека свободной профессии вы рассуждаете слишком уж здраво. Тем не менее, я вам постараюсь помочь. Подруга моей приятельницы уезжает в Москву - надеется все сокрушить, но сделать карьеру. Она рассуждает примерно, как вы: не желает сжигать мосты, оставляет пути к отступлению. Квартира ее свободна, как вы и хотели, на длительный срок. Честно скажу, эта жилплощадь нужна мне для дела, но вам я ее уступлю.
- Не знаю, что и сказать...
- Уступлю охотно, не без выгоды для себя, - она поднялась с кресла, слова теперь падали сверху вниз и звучали с легким нажимом. - Не знаю как вам, а мне квартира понравилась. Это именно то, что нужно... по нашей специфике. Договор арены подписан. Я теперь на правах пользователя. Все коллизии учтены и оформлены юридически. Хозяйке заплачено сразу за полгода вперед...
Евдокия Никитична медлила. Жорка тоже молчал, поскольку не хотел торговаться.
- Коммуналку я тоже беру на себя. Ключи... куда подевались ключи? - вспомнила, ключи я сейчас найду. В общем, завтра же можете посмотреть, за что я намерена получать... по двести долларов в месяц! - сказала, будто бросилась в пропасть.
- Завтра так завтра.
- Жорка, в принципе, не спешил и правильно делал: после удачной сделки самый прижимистый жох испытывает благодарность к обманутому клиенту и даже способен на множество мелких уступок.
- Сами вы этот дом не найдете, - после длительной паузы пояснила Мамэлла, - только время зря потеряете. Это в предгорьях, на границе с соседней Республикой. Машина мне сегодня нужна, а утром Анатолий вас отвезет, все покажет. Вы ведь заночуете у девчонок? - они на сегодня попросили отгул...
Лялька и Вика опекали Жорку, как маленького: не давали сорить деньгами и все порывались накормить до отвала. На крохотной кухне они целый вечер лепили пельмени, а Жорка рассказывал и рассказывал.
В его арсенале было множество богемных историй: про скрипача Поноровского Сашу и дочку его Ирину; про Рубину Калантарян и сына ее Рубена; про Сергея Захарова, уже отмотавшего срок и его похождения в Киевской Филармонии. Ибо Контора к разработке любой легенды всегда подходила с государственной основательностью.
Устинов устал убегать и теперь отдыхал душою и телом. Спасибо за это девчонкам, таким несчастным и непутевым! Когда-нибудь и у них все сложится в этой жизни.
Вода в кастрюле уже закипала, и подружкам стало не до него. Жорка отпросился за сигаретами. Сам же нырнул в ближайший универмаг, и купил им японский цветной телевизор. Один на двоих.
Девчонки были растроганы. Спать его уложили на огромной трехместной кровати, а сами ушли. Как оказалось, на лестничной клетке они занимали две соседних квартиры: в одной просто жили, другая служила местом для интимных свиданий.
...Устинов уже собирался уснуть, но услышал шаги. Вспыхнул мягкий ночной свет. У постели стояла Лялька, босиком и в ночной рубашке.
- Если хочешь, возьми меня, - тихо сказала она, - не хочешь - тогда Вику. Если нравимся обе - возьми обоих, мы не ревнивые. Вика, иди сюда, а ну-ка разденься.
Устинов отрицательно покачал головой.
- Ты не думай, - жарко шептала Лялька видя, что Жорка молчит, - у Вики фигурка что надо. Разденется - лучше чем эта... фотомодель женщины.
Терпеть больше не было сил.
- Сестренки мои любимые, - сказал он с душевной мукой, - зачем вы меня так мучаете? Вас не хотеть невозможно. Только что же мне делать? - если я вас возьму как женщин, потеряю как лучших друзей.
Устинов ожидал всего, что угодно, но только не такого финала: девчонки вдруг обнялись и дружно заплакали.
Это была последняя ночь без мук и кошмаров.