Птица

глава 9 каникулы

Курилка около университета в неделю защит курсовых и дипломных работ бурлила и вибрировала тревожностью. В студенческих голосах слышалась паника – она сигаретным дымом обволакивала двор, клубилась и забивалась в легкие, завязывала в узел кишки, основательно на них потоптавшись. Защиты, как и все похожие публичные выступления, где надо что-то кому-то доказывать, Птица не любил: он мямлил и мычал в попытках сказать связные предложения и покрывался красными пятнами от смущения, даже если был уверен в своей работе на сто сорок шесть процентов. Такой уверенности, правда, у него почти никогда не было, но он знал наверняка: и она бы не помогла меньше обливаться потом, пока стоишь у проектора и нелепо тыкаешь тупым карандашом в слайды, слепленные на коленке за пару часов до.

В этот раз защиты шли без Птицы, а сам он, козыряя академом, сидел на ступеньках около входа и курил. Хвастаться карточкой академотпуска ему нравилось: проходящие мимо сокурсники спрашивали, когда он защищается и кто у него в комиссии, а Птица лишь пожимал плечами. В другой раз, говорил он им, а про себя думал: или уже никогда. Сокурсники вздыхали, называя его везунчиком, сжимая в руках папки и распечатки, а потом шли дальше, исчезая в пасти университетского корпуса.

Птице хотелось бы рассказать кому-то о небе так же легко, как об академическом отпуске. Есть ли телефон доверия для падших ангелов? Он хмыкнул себе под нос, покачал головой. Сигарета истлела в пальцах до фильтра, и Птица поднялся со ступеней, чтобы ее выбросить, отряхивая штаны от июньской пыли. Илья должен был выйти минут двадцать назад, но то ли комиссия ухватилась за него щупальцами дополнительных вопросов, то ли он, на радостях сдачи, решил устроить жаркий мейк-аут в университетской библиотеке с своей искусствоведкой Лерой, которая, как понял Птица, обещала ждать Илью около аудитории. Защиты у факультета истории искусств прошли на прошлой неделе, сама Лера, по словам Ильи, получила чуть ли не одиннадцать из десяти возможных баллов за работу по фрескам Святой Софии в Новгороде и теперь терпеливо околачивалась около аудиторий в ожидании подруг и друзей с других факультетов.

Из дома Птицу тоже вытащила Лера, рассчитывая передать в его надежные руки замотавшегося после защиты Илью. «Мне потом просто еще девочек с филфака ждать, они после Ильи на четвертом этаже защищаются», – виновато написала она, подкрепив сообщение эмодзи с умоляющими глазами. Птица, конечно, согласился, хотя перспектива идти в университет его немного пугала: он все боялся, что завеса напортачит, и оказаться в этот момент в месте, где его хотя бы заочно многие знают, ему не хотелось. В завесе он был совсем не уверен, но желание увидеться с Ильей, который последние недели не вылезал из библиотеки, пытаясь сварганить текст курсовой, было сильнее.

Толпы в курилке накатывали волнами: приходили и уходили люди, курили и переживали вполголоса, громко смеялись, выдохнув после защиты, иногда плакали, шмыгая носом, а голоса их смешивались в поток. Спустя какое-то время Птица перестал вслушиваться и воспринимать речь вокруг. Курить не тянуло, он и так превысил свой внутренний лимит на две сигареты. Хотелось только наконец забрать Илью и утащить в парк, а лучше на веранду «Волковской пивоварни» и уверить, что все это закончилось и хотя бы пару месяцев Илья может побыть свободным, насколько это возможно.

Илья появился, когда Птица, уже не зная, чем заняться, играл сам с собой в крестики-нолики на пыльном стекле у входных дверей в корпус. Он оглядел крестико-ноличные художества, мысленно пожалел того, кто будет их отмывать, и повернулся в сторону Ильи. Тот выглядел помято и устало, крутил головой в поисках, но взгляд его никак не фокусировался после долгих разглядываний древнегреческих текстов в попытках понять хоть что-то перед финальной защитой.

– Йоу! – окликнул его Птица, помахав рукой перед лицом. Илья замер, чуть жмурясь:

– А, вот ты где.

Илья приветственно приобнял его одной рукой, похлопал по плечу.

– А где Лера?

– Поутешала меня в коридоре, – выдохнул Илья немного грустно. – Но я сказал, что утешаться дальше буду с медовухой у тебя под крылышком.

Он подмигнул Птице и потащил его подальше от университета.

– То есть… – Птица замялся. – Прошло не очень?

– Ну… – протянул Илья, останавливаясь на пешеходном переходе. – Могло быть и хуже. Шесть поставили. Короче, как обычно: идешь в надежде «хоть бы не четыре», тебе ставят шесть, а ты думаешь: «А чего не восемь?» Ну или семь хотя бы. Шесть как-то совсем тупо звучит.

Птица закатил глаза: выборочный синдром отличника Ильи всегда его удивлял. Самому Птице шестерки вполне хватало – главное, не слететь с мизерной стипендии, или, как они ее называли, «доната на пиво», уж больно крошечная была сумма.

– Да ладно тебе. Зато это закончилось. Пойдем добывать тебе медовуху.

– Вот, это уже другой разговор!

До «Волковской пивоварни», укромно спрятанной среди краснокирпичных башенок Армы, они добирались смеясь и перешучиваясь.

– Я вообще курсач дописал за пару дней до дедлайна, – признался Илья, ероша волосы. – Прислал его Антипову в аутлуке, мол, так и так, гляньте, плиз, я еще успею что-то поправить, если что. И что ты думаешь? Он мне не отвечал все это время, я уж начал переживать не о своем тексте, а о том, все ли с моим научником в порядке. Он мне ответил в день загрузки работы, цитирую: «Норм, грузите». И больше ничего! Не буду с ним писать в следующем году, для него время уж больно иллюзия.

– Не бойся, когда ты один, бойся, когда твой научник не отвечает в адекватное время, – ответил Птица, глубокомысленно поднимая указательный палец вверх. Илья рассмеялся:

– Да уж! Потом оказалось, что он сам сейчас работает над кандидатской, у него все горит и вообще ему не до меня. Я даже оскорбился: ни разу я не доделывал работу настолько заранее, только чтобы Антипову – кошмар! – было не до меня. – Он драматично приложил ладонь ко лбу.

– Илюш, ну это его упущение, – со смехом сказал Птица. – Кому в здравом уме может быть не до тебя?

– Вот и я о том же, Птица!

Июнь грел их взлохмаченные головы, а чуть заметный ветерок выдворял последние серьезные мысли. На какое-то время в разговорах и пересказах мемов с защиты курсовых Птица почувствовал себя как раньше, когда самым страшным было не набрать достаточно баллов или нелепо запнуться, перепутав имена философов.

– По классике? – Илья усадил Птицу за столик на террасе пивоварни, а сам собрался пойти внутрь за выпивкой.

– Ага, давай, – кивнул Птица, проводив его взглядом. Илья салютовал ему двумя пальцами от виска и почти вприпрыжку направился ко входу, а потом исчез за тяжелыми дверями из плотного стекла. Идти с Ильей за медовухой Птица побоялся: паспорта у него больше не было. А без документов ему никогда не продавали ни обернутые в пленку книжки восемнадцать плюс, ни алкоголь с сигаретами – их приходилось стрелять у друзей. Раньше завеса мешала буквы в паспорте и пудрила мозги уставшим кассирам, но сейчас Птица был совсем беззащитен. О ситуации он как-то смято сказал Илье, мол, потерял, подал документы на восстановление, но все это долго и мучительно, как всегда бывает в государственных инстанциях. Дополнительных вопросов Илья не задавал.

Когда Илья вернулся с двумя стаканами искрящейся медовой жидкости и со звоном опустил их на стол, Птица успел два раза загрузиться жизнью и один раз раздуплиться обратно. От мыслей он попытался отмахнуться, но Илья ловко перехватил его задумчивый взгляд.

– Чего ты такой? Хочешь поговорить? – спросил он, пододвигая стакан ближе к Птице и делая глоток из своего. Птица тоже аккуратно отпил, почувствовал сладость на языке.

– Да не, просто задумался.

– Угу, – с подозрением отозвался Илья, внимательно разглядывая Птицу. – Надеюсь, ты помнишь, что я всегда рядом и готов раскидать твоих тараканов.

Птица кивнул, посмотрел на стайки голубей, мерно вышагивающих по заборчику вокруг террасы. Мысль о том, что Ру наблюдает за ним каждую секунду, не давала покоя. Хотелось спорить с голубями, уверяя их, что не сболтнет он ничего лишнего, а если и ляпнет, то разговора о NDA – соглашении о неразглашении – по поводу его ситуации вроде как не было. Не было же?

– Расскажи лучше, что было на защите. Как ты? Как Лиза? – быстро перевел разговор Птица.

– Да чего рассказывать, – поморщился Илья. – Защита как защита, в принципе. Про тебя только спрашивали, чего ты прям перед сдачей в академ свалил. Мне кажется, у нас с Лизой сначала была защита тебя, а потом защита наших курсачей. Вот докопались, тоже мне.

Птица хмыкнул. Быть неотъемлемой частью компании он привык, но и не думал, что его отсутствие заметят преподы: он не то чтобы блистал знаниями и редко когда был преподавательским любимчиком, в отличие от той же Лизы, от и до «облизавшей» греческие трагедии.

– Лиза вчера защищалась, помнишь, у нее была совершенно крышесносная тема по рецепциям «Антигоны»? Алексеев не оценил, чуть не отправил ее переводиться на культурологию с такими темами, – грустно поведал Илья.

Птица понимающе кивнул, потом поднял стакан с медовухой.

– За то, что это все закончилось, – провозгласил он, улыбаясь краешком губ.

– И то верно.

Стаканы звякнули друг о друга, Птица с Ильей выпили, вздохнули глубоко.

– Думаю, теперь можно планировать лето, – заговорщицки подмигнул Илья. – Хочется куда-то на природу и подальше от Москвы. Надоела. Пыль эта, автобусы забитые, пиво по четыреста рублей. На пару деньков хотя бы свалить.

Птица почувствовал, что его мутит, но продолжал с полуулыбкой смотреть на Илью и делать глотки медовухи, пока та не закончилась. «Может, не надо было так быстро пить», – думал он, хотя и знал, что поплохело ему не от алкоголя. Уверенность Ильи, планирование долгожданных каникул – все это было как будто слишком далеко и невозможно для Птицы. Он чувствовал, будто смертельно болен, часики тикают, а лекарство все никак не находится. Что, если завеса совсем исчезнет прямо посреди поездки, пока он счастливо болтается среди друзей? Что, если Илья сейчас отойдет за второй порцией медовухи, а вернувшись, не вспомнит Птицу? Завеса, завеса, завеса. Птица зависел от завесы – и сам внутренне поражался, как созвучны эти слова. Завеса-зависимость. Завеса никогда не была благословением, завеса была сосудосуживающими каплями в нос, слезать с которых тяжело и мучительно, а иногда почти невозможно. Как уж тут задышать самостоятельно, если годами полагался на коварные капельки?

– …Думаю, потом можно в ту заброшку, как мы раньше с Лерой ездили, она нашла какую-то классную за Торжком, говорит, фрески там загляденье. За фрески достоверно не скажу, но вот Лера… – продолжал говорить о каникулах Илья, – Лера точно загляденье! Птиц! Граунд контрол ту мэйджор Птица!

Илья чуть толкнул его в бок, едва не разлив остатки медовухи. Птица вздрогнул. О чем так беззаботно и воодушевленно болтал Илья последние пару минут, Птица не знал.

– Я тут, тут. Прости, залип. Что за заброшка?

– Где-то за Торжком, говорю же, – повторил Илья. – Думаю, примерно там, где мы тебя нашли, помнишь? Ты спрашивал недавно как раз. А на заброшку мы тогда даже не позарились, я до Леры и не знал, что это прикольно.

– М-м-м, – промычал Птица, на автомате потянувшись к стакану и разочарованно отставив его в сторону, заметив, что медовухи там больше нет. Илья перевел взгляд с Птицы на стакан и обратно, а потом с коротким «Ща» направился внутрь бара. Когда он пришел с двумя полными стаканами, Птица более-менее вернулся в реальность – по крайней мере, он на это надеялся – и приготовился слушать внимательней.

– В общем, Птица, пара дней отоспаться – ну, нам после защит, – и едем. Позови свою Надю, если она уже вернулась, – потрепал его по волосам Илья. Птица смутился, почувствовал, как тепло пятнами расползается по щекам, и опустил взгляд. Надя не была «его», Надя была сама своя, но поправлять друга он не стал: боялся промямлить что-нибудь совсем невразумительное. Илья простодушно засмеялся.

– Да… окей, я попробую, – сказал Птица, выбивая тревожную дробь на стеклянных стенках стакана и кивая.

– Не боись, Птиц. Мне кажется, ей понравится идея, – ободряюще улыбнулся Илья и отсалютовал ему стаканом. Птица неловко улыбнулся в ответ.

На третьем стакане огоньки на веранде начали кружиться у Птицы в глазах, и он щурился, прикрывая то один, то другой глаз, лишь бы движение остановилось. Не помогало: лампочки продолжали мелькать светлячками, а Илья – болтать без умолку о том, чем им точно надо заняться в Переславле.

– В смысле – в Переславле?.. – вдруг перебил Птица, прервав вдохновенный монолог Ильи. Тот чуть не поперхнулся глотком медовухи и недоуменно посмотрел в сторону Птицы.

– Ну, мы сначала ненадолго в Переславль, там домики в лесу, озеро это клевое, банька, все дела, а потом – та заброшка под Торжком… Я ж говорил… Хотя на третьей медовушке уже не очень уверен, – пробормотал Илья под конец, опуская взгляд в стакан.

– Да, говорил, наверное, – выдохнул Птица. – Походу, я прослушал.

– Я тебе, так сказать, в телегу продублирую, – ткнул его в плечо Илья. – Только завтра, когда отосплюсь.

Птица благодарно улыбнулся. Они допили и двинулись по домам, закуривая на ходу. Сигареты светились оранжевым в темноте и еле слышно трещали на вдохах, пока Птица с Ильей брели через ночные дворы Армы. В голове у Птицы было приятно пусто: где-то на задворках еще тревожно метались мысли о небе и переживания о себе, но они были укрыты тяжелым одеялом медовухи, летнего теплого воздуха и Ильи рядом. «Вот сейчас надо запомнить», – подумалось Птице. Планировать что угодно было почти невозможно и страшно. Что будет дальше и будет ли «дальше» вообще, Птица не знал, но момент внезапно осознанной юности был важен и дорог.

Он старался ухватиться за время и если не удержать, то хотя бы запомнить накрепко: вот он волочит ноги по сухому пыльному асфальту, где-то вдалеке узкая улица, ведущая в сторону Курского вокзала, подсвечена фонарями, в воздухе клубится дым, а рядом идет Илья, через шаг пиная попавшийся под кроссовку камешек. Молчание между ними было уютное, легкое – так бывает, когда с человеком просто хорошо, без американских горок и стараний удержать. Илья был прямо тут, и в моменте они с Птицей были обычными студентами-философами, грандиозно закрывшими очередной курс в университете, а впереди было целое лето – свободное и смешливое, солнечное и до одури юное, как они.

Нет, подумал Птица вдруг. Ничего этого уже не будет.

Он нахмурился, докурил сигарету и потушил ее о подошву кед, едва удержав равновесие. Илья подхватил его под руку, поймал взгляд и кивнул, убедившись, что все в порядке. Они дошли до пешеходного перехода и встали, глядя на светофор. На таймере обратного отсчета ежесекундно сменялись красные цифры. Недолго они оба завороженно наблюдали, как истекает время, а потом Птица повернулся к Илье: тот выглядел расслабленно и легко, при этом как будто уверенно – в себе, в людях вокруг, в завтрашнем дне, а летний ветер трепал его волосы. Может, и не будет ничего дальше, отрешенно думалось Птице. Зато сейчас у него, как в песне СПБЧ, есть все, чтобы жить вечно.

Дома у Птицы хватило сил только раздеться и рухнуть в кровать. Сознание кружилось медовушными вертолетами, и Птица даже решил попробовать старые лайфхаки – поставить одну ногу на пол, заземлиться. Это не помогло, и он устало свернулся клубочком на постели, укрывшись одеялом по уши. Если не ворочаться, это закончится, думал он. Так и уснул на вертящихся лопастях полупьяных вертолетов.

Очнулся он от вибрации телефона под подушкой. С закрытыми глазами нащупал его, подтащил поближе и приоткрыл один глаз – совсем чуточку, только чтобы разглядеть, кому он понадобился и не были ли это очередные клоунские рассылки.

Сообщение завершалось эмодзи с коварно улыбающейся Луной. Птица опустил телефон экраном вниз и тяжело закряхтел. Вставать не хотелось – еще меньше хотелось знать, откуда у Ильи столько сил и почему его никогда не развозит после их залетов по барам. Телефон провибрировал еще раз.

В надежде, что на этом поток важной информации завершен, Птица раскинулся на кровати звездочкой. Голова почти не болела, но ужасно хотелось чипсов – солененьких, рифленых. На этой мотивации Птица сумел выползти из кровати, широко зевая и потягиваясь. В ванной он плеснул в лицо ледяной водой, размышляя, успела ли уже нагреться вода в Плещеевом озере, где ему, по всей видимости, придется искупаться, или они с Ильей все-таки отморозят задницы. «Я даже не уверен, что умею плавать», – отстраненно думал Птица, чистя зубы и разглядывая себя в мутном зеркале. Отражение не воодушевляло, но он верил: пачка чипсов на завтрак приведет его в чувство.

Из квартиры он вылетел, прихватив ключи и сторублевку, нащупанную в кармане джинсовки и такую же помятую, как он сам. На улице было слишком ярко – солнце жарило и пекло, воздух стоял горячий. Спасала только тень от козырьков подъездов и листвы.

– Птица! – услышал он за спиной. Он обернулся, прищурился и увидел Надю в солнечно-желтом летнем платье, которая махала ему рукой. Она стояла около тарахтящего такси, из багажника которого водитель выгружал ее чемодан и рюкзак, тяжело опуская их на асфальт. Птица зашагал к ней, неловко подслушивая окончание разговора с таксистом – невысоким мужчиной чуть за сорок.

– У вас там что, кирпичи? – недовольно бормотал тот, кивая на Надин рюкзак.

– Всего лишь пара томов Большой российской энциклопедии, – с едва заметной иронией в голосе ответила Надя. – Жить без них не могу!

Птица подавил смешок. Водитель такси раздраженно покачал головой, окинул взглядом багажник, проверяя, не забыл ли чего, и, сказав напоследок: «Всего доброго!» – исчез в машине. Та моментально тронулась с места.

– И вам! – откликнулась ему Надя, улыбаясь. Затем повернулась к Птице: – Привет! Я вот только-только с вокзала.

– Вижу, – улыбнулся в ответ Птица, кивая на сумки. – Помочь?

– Давай, спасибо. Ты не торопишься?

– Неа! Я рад тебя видеть, – искренне ответил Птица, подхватывая с асфальта рюкзак. Он и правда был нелегким, и Птица еле удержался, чтоб в очередной раз за утро не закряхтеть. – Так и что в рюкзаке на самом деле?

– А? – не сразу поняла Надя. – А! Родители учеников подарили огромный том по архитектуре Изборска в честь окончания учебного года. Не смогла его там оставить.

Птица понимающе кивнул.

– А разве началка не в мае заканчивает учиться?

– В мае. Но у них потом была типа школьно-лагерная смена, и я подвязалась на это дело, было как-то грустно так сразу уезжать. Изборск летом – сказка! Ну а эта книжка – в том числе бонус за то, что они не переубивали друг друга за июнь и не совсем вывели меня из себя, – рассмеялась Надя.

– Не думал, что тебя можно вывести из себя.

– Ой, еще как можно! Иногда я еле держусь, но у меня есть волшебное средство на такой случай: я регулярно хожу поорать в лес, – призналась Надя, шагая в сторону своего подъезда. Птица хохотнул, поправляя на плече лямку увесистого рюкзака и везя за собой чемодан на колесиках.

Надя жила на третьем этаже, и чемодан, который Птица вез за собой, недовольно стучал углами и колесиками о каждую ступеньку. На этаже Надя позвенела ключами, ища нужный в увесистой связке. «Зачем-то повесила вместе все-все свои ключи и теперь по стопятьсот лет ищу нужные», – объяснила она Птице через плечо. Когда Надя наконец справилась с замком и пропустила Птицу вперед, он погрузился во тьму и тишину – все шторы были занавешены, не пропускали свет, а воздух стоял одинокий и будто медленный.

– Вот что бывает, когда дома не живешь, – усмехнулась Надя и, оставив Птицу в коридоре, побежала расшторивать окна. – Так-то лучше!

Птица неловко мялся, не зная, стоит ли идти за ней. Вещи он оставил у входа в комнату. Планировка была такая же, как в его квартире, но выглядело все аккуратней, чище и новей: обои были свежие, провода не торчали из стен клубком змей, а тумбочка и вешалки в прихожей были по-икеевски белыми, лаконичными и сочетались друг с другом. У самого Птицы дома царили хаос и бардак, мебель была сборной солянкой из разных опер, приобретенная на гаражных распродажах и пожертвованная друзьями.

На свету Птица увидел, как по квартире летает пыль, обосновавшаяся за полтора месяца отсутствия хозяйки, и со стыдом вспомнил пыльные слои, охватившие его собственную квартиру за недели сычевания и бессилия, которые он провел в кровати.

– У тебя очень мило! – сказал Птица Наде, выглянувшей из комнаты.

– Ох, спасибо, Птица, – чуть смущенно ответила она. – Надо только прибраться и заново обжиться. Как твои дела? Может, чаю? Если он не умер, пока меня не было…

Птица замялся.

– Я в порядке. Вроде. – Он отвел взгляд. – Честно говоря, я шел за чипсами. Может, возьмем их и кофе и посидим на улице?

– Давай! А то мне как-то неловко за свою неприбранную квартиру, – просияла Надя.

– Это ты еще мою не видела. А учитывая, какой там треш, я еще долго не смогу позвать тебя в гости.

Надя улыбнулась.

– Да ладно, уверена, что все не так страшно, как тебе кажется. Пойдем за твоими чипсами! Очень хорошо на улице, а я все равно вряд ли заставлю себя разобрать вещи прямо сразу.

Пока они спускались по лестнице, Птица вспомнил о Переславле. Вдруг у Нади другие планы? Вдруг она вообще хочет отдохнуть дома и никуда больше не ездить хотя бы пару недель? Он не знал, как ее пригласить в поездку. Как люди вообще это делают? Они не так уж давно знакомы! А вдруг ей не понравятся его друзья? Он так напряженно думал, что не заметил, как врезался в Надю, пока та нащупывала в темноте подъезда кнопку открытия входной двери.

– Ой, извини!

– Все оки! Что-то я не сразу попала по кнопке, – ответила она, продолжая ему улыбаться. На улице она обернулась к нему, внимательно сощурила глаза. – Ты очень громко думаешь, Птица. Что такое?

Он замер, раскрыл рот в удивлении, но ничего сказать не вышло.

– Я просто… – начал он. Она не торопила. – Я подумал… Если вдруг у тебя нет планов и есть силы, мы с друзьями в понедельник едем в Переславль, а потом смотреть заброшки. Ну, у нас такие развлекухи. А в Переславле озеро, лес, вот это все. Можно поорать, если захочешь.

Птица тараторил и чувствовал, как краснеет от смущения. Он замолк, потер шею и пробормотал: «Вот, как-то так». Надя наклонила голову, подошла чуть ближе и почти невесомо коснулась его предплечья.

– Птица, я буду рада поорать с тобой в лесу. Только если ты пообещаешь, что тоже поорешь, – с улыбкой сказала она. Птица почувствовал, как внутри него разливается солнце и теплом окутывает внутренности, вызывая ответную улыбку – она была такой широкой и искренней, что он при всем желании не смог бы ее подавить. Он кивнул Наде и опустил взгляд.

– Я тогда… ну, пришлю тебе инфу в телегу. Очень рад, что едем и что, ну, ты согласилась, – сказал он.

– Почему бы и нет? – просто ответила Надя. – Лето!