Пустой гроб

Глава четырнадцатая ШАНТАЖИСТЫ

На другой день после посещения Жювом Тилли-сюр-Лизьё, где он расследовал загадочное исчезновение маленького Юбера, в девять утра Себастьян Перрон был уже во Дворце правосудия и направлялся в следственный отдел, чтобы просмотреть особо запутанные дела.

Со вчерашнего дня Себастьян Перрон не находил себе места; исчезновение Юбера потрясло его, он волновался, нервничал, ни на минуту не забывая о страшном известии, полученном от Мариуса.

Вдобавок судье пришлось довериться Жюву, и хотя вряд ли у него были основания сомневаться в честности и порядочности знаменитого сыщика, все же было малоприятно, что тайная драма, потрясшая его жизнь и обернувшаяся такими ужасными последствиями, стала известна стороннему лицу.

Большими шагами Себастьян Перрон пересек вестибюль Дворца правосудия, прошел вдоль пустынной в столь ранний час Торговой галереи, свернул в длинный, узкий коридор и поднялся на нужный ему этаж.

Порывистым движением судья распахнул дверь своего кабинета.

Все было как всегда. Ничто не изменилось там с того дня, как в этом ничем не примечательном помещении обосновался Себастьян Перрон: скромная обстановка, никаких особых удобств — обычный кабинет обычного государственного служащего.

В папках желтели бумаги, пахло пылью, но стоило Себастьяну Перрону открыть дверь, как у него возникло ощущение, будто в эту небольшую комнату вторглось нечто огромное, гигантское, чудовищное — неотвратимый рок стоял у него на пути, угрожал скандалом, готов был повергнуть его к своим ногам, разрушить его жизнь, лишить чести.

— О боже! — простонал Себастьян Перрон и со всего маху швырнул на стол портфель. — Декорации те же, но пьесу играют другую. Вчера еще я был счастлив, спокоен, а сегодня все мое существование поставлено под вопрос, впереди неизвестность и готовиться надо к худшему.

С унылым видом судья устроился за столом — тем самым столом, сидя за которым испытал он пронзительную боль, когда перед ним неожиданно предстала бывшая его любовница и тот, кого закон считал отцом оплакиваемого им сына.

Вот кресло, в котором сидел Жюв, когда он рассказывал ему историю своих злоключений.

Судья глубоко вздохнул.

— Пора браться за дело, работа — лучший способ забыться.

Бедняга раскрыл какую-то папку, принялся рыться в ворохе бумаг, пытаясь вникнуть в дело, которое волей-неволей должен был распутывать.

Увы! Какое ему было дело до чужой драмы, до жестокостей и невзгод чьей-то незнакомой жизни?

Судья никак не мог вникнуть в лежавшие перед ним страницы, мысли его витали далеко, беспрестанно возвращались к свалившимся на него несчастьям; он думал об исчезнувшем сыне Юбере — где он? утонул? умер? — о бывшей любовнице, ставшей женой другого, о сыщике Жюве, которому доверил тайные свои секреты — Жюв разыскивал тело его сына, был посвящен в интимную драму его жизни.

Так прошел целый час; но вот едва слышно в дверь дважды стукнули; судья вздрогнул и оторвался от бумаг:

— Войдите!

Вошел судебный исполнитель; старик давно знал Себастьяна Перрона и был ему предан.

— В чем дело? — просил судья.

— С господином судьей желает поговорить некий господин, — почтительно отвечал судебный исполнитель.

— Он предъявил свою визитную карточку?

— Нет, господин судья. Он утверждает, что вы его не знаете.

— По какому он делу?

— Говорит, по личному.

Состояние Себастьяна Перрона было таково, что все казалось ему связанным с теперешними его заботами. Раз пришли по личному вопросу, он тут же вообразил, что за этим кроется какое-нибудь невероятное приключение.

— Может, это Жюв, — подумал судья, — или кто-нибудь от Амели…

Он поспешил распорядиться, чтобы посетителя немедленно впустили.

Судебный исполнитель вышел, оставив дверь приоткрытой, а минуту спустя вошел мужчина лет сорока, но — странное дело — вошел он, пятясь, — наверное, что-то спрашивал у Доминика.

Себастьян Перрон поднялся. Он терпеливо ждал, когда же посетитель повернется к нему лицом и поздоровается; машинально он отметил, что тот и в самом деле разговаривал с судебным исполнителем, ибо в ответ донеслось:

— Разумеется, сударь, положитесь на меня.

Закрыв дверь, незнакомец резко обернулся. Стоило судье очутиться с ним лицом к лицу, как он глухо вскрикнул и инстинктивно отступил назад, вытянув руки вперед и задрожав всем телом.

От изумления и страха Себастьян Перрон не мог вымолвить ни слова и, надо сказать, не без оснований.

Странен был его посетитель. Его манера держаться внушала ужас, его облик любого поверг бы в оцепенение.

На незнакомце было просторное пальто, модные ботинки, в руке он держал цилиндр.

Но всех этих деталей Себастьян Перрон вообще не заметил. В глаза ему сразу бросилось совсем другое, это-то другое и вызвало у него крик ужаса: незнакомец был в маске, лицо его скрывал капюшон, как у кагуляров; под черной маской угадывался гладкий, волевой подбородок, в прорезях лихорадочно блестели огромные глаза.

— Сударь, — начал было Себастьян Перрон и тут же умолк.

Его объял неизъяснимый ужас. Что произойдет сейчас?

Незнакомец сделал два шага вперед. Он распахнул свое огромное пальто, подбитое мехом, и очутился в плотно облегавшем тело черном трико, которое, точно панцирь, охватывало его от шеи до ботинок. Это облегающее трико черного шелка придавало незнакомцу нечто фантастическое, феерический вид его завораживал и внушал ужас.

Бледный как смерть, трепеща от страха, судья прошептал имя, от которого кровь стыла в жилах:

— Фантомас!

В тиши кабинета эти три роковых слога будто столкнулись друг с другом и породили зловещее эхо, жуткие отголоски.

— Фантомас!

Так звали Повелителя ужасов, Гения преступного мира, Короля убийц; Себастьян Перрон произнес это имя и, точно в невообразимом кошмаре, услышал вдруг целую какофонию криков, рыданий, отчаянных воплей, стонов умирающих.

— Фантомас!

Так значит, Себастьян Перрон стоял лицом к лицу с опасным бандитом?

Но если это сам Фантомас, что нужно ему от Себастьяна Перрона?

Незнакомец тем временем медленно приближался. Стоило судье закричать, позвать на помощь — и злодей бы пропал; Фантомас, однако, не спешил, не выказывал ни малейших признаков торопливости.

Как всегда, Фантомас — а, по-видимому, это и в самом деле был он — был уверен в полнейшей своей безнаказанности. Держался он как человек, рассчитывающий одним своим видом внушить такой страх, что все вокруг падут ниц, оставив всякую мысль о возможном сопротивлении.

Доли секунды длилась эта странная немая сцена.

Хотя таинственный посетитель Себастьяна Перрона и не проявлял признаков поспешности, действовал он быстро, как хорошо отлаженный механизм. Движения автомата — точные, рассчитанные, уверенность актера в сотый раз заученно проигрывающего одну и ту же роль.

Голос его был резок и отрывист.

— Ни слова, господин судья, — последовал приказ, — ни единого жеста! Не пытайтесь нажать на звонок: я перерезал электрические провода — обычная мера предосторожности, и не рассчитывайте на вашего судебного исполнителя: я дал ему царские чаевые и распорядился не беспокоить нас ни под каким видом. Вот почему я вошел спиной, но не только поэтому; признаюсь, я непременно хотел надеть эту маску и теперь могу беседовать с вами, ничем не рискуя.

В ту же минуту незнакомец улыбнулся и, исключительно ловко пристроив свой цилиндр на уголке камина, вынул из кармана небольшой блестящий предмет, в котором судья с ужасом узнал револьвер большого калибра.

— Будьте умницей, — добавил необычный посетитель, — иначе вы вынудите меня прибегнуть к мерам, которые, смею вас уверить, мне неприятны… Придите же в себя, ничего дурного я не замышляю, пришел запросто — поболтать с вами. Согласны вы меня выслушать?

Судья не отвечал ни слова — мертвенно-бледный, он, казалось, сию минуту рухнет в обморок. Заметив это, посетитель сказал:

— Господин Перрон, молчание — знак согласия. Следовательно, ваше молчание я расценю как согласие. Я пришел поболтать с вами… так поболтаем?

Посетитель уселся в кресло и, словно вспомнив о чем-то важном, стукнул себя по лбу:

— Ах! Извините, — сказал он, — совсем забыл об одной маленькой предосторожности.

Повторяя все те же точно рассчитанные движения, незнакомец подошел к двери и запер ее на задвижку.

Потом он расселся против стола, по другую сторону которого, ни жив ни мертв, упал в кресло Себастьян Перрон.

— Поболтаем, — повторил незнакомец, — и, как говорит пословица, меньше слов, больше дела.

Сделав это необычное вступление, человек в маске спокойно откашлялся — как оратор, приступающий в лекции на деликатную тему.

— Господин судья, — начал он, — поскольку вы благоразумны и держитесь паинькой, я не буду злоупотреблять вашим драгоценным временем и перейду прямо к делу. Тем паче, что дело очень простое; вы человек неглупый, и я не сомневаюсь, что мы легко придем к обоюдопри-ятному решению.

Себастьян Перрон начал понемногу приходить в себя.

Появление фантастического визитера повергло его в полнейшее оцепенение, но постепенно он осознал, жертвой какой выходки довелось ему стать, и теперь с трудом сдерживал бешенство.

— Сударь, — начал Себастьян Перрон, стараясь говорить как можно тверже, — не знаю, что за соглашение вы имеете в виду, но я не потерплю более…

Незнакомец грубо прервал его.

— Молчать, — приказал он.

Потом заговорил не так резко:

— Господин Себастьян Перрон, ваши речи неосторожны. Говорите, что не потерпите? Это еще что такое? Своя ноша не тянет. Вы ведь выносите меня, пусть и вынужденно, вы в полной моей власти — зарубите это себе на носу, и вот вам мой совет: смиритесь, это в ваших же интересах, да и в интересах вашего сына.

При этих словах Себастьян Перрон вздрогнул.

— В интересах моего сына? — прохрипел он. — Вы говорите о моем сыне?

Несчастный всплеснул руками, сам не зная, дрожит он от страха или надежды, не понимая, что мог бы сообщить ему об исчезнувшем сыне этот человек, выдающий себя за Фантомаса.

Посетитель, как ни в чем не бывало, настойчиво повторил:

— Да, речь действительно идет о вашем сыне… Теперь я могу говорить?

Судья сдался.

Чтобы узнать тайну этого нежданного визита, он был готов на все, мог пойти на любую низость, вытерпеть что угодно!

— Говорите, говорите же, — взмолился он.

Незнакомец поклонился ему.

— Вижу, — усмехнулся он, — мы найдем общий язык..

Откинувшись в кресле, человек в маске скрестил ноги, устроился поудобнее и продолжил:

— Я пришел к вам с одним предложением, любезнейший… Может статься, оно не очень-то придется вам по вкусу, но зато я сообщу вам радостную новость: сударь, ваш внебрачный сын Юбер не умер.

— Не умер?

Вне себя от радости, Себастьян Перрон не верил своим ушам.

— Не умер? — воскликнул он. — Юбер жив?.. Господи, неужто это правда?

Знаком незнакомец велел ему успокоиться.

— Юбер не умер, — наставительно сказал он, — но ему грозит опасность; Юбер у меня в руках, милейший, вернее — в руках третьего лица, которое и поручило мне переговорить с вами.

— РСто этот человек? Кто он? — прохрипел судья.

— Полноте ребячиться, — усмехнулся его собеседник, — вы же прекрасно знаете, любезнейший, что никаких имен я вам не назову.

Себастьян Перрон пришел в невероятное возбуждение.

— Черт с ним, наплевать мне на это, — вопил он, — я все прощаю, я не собираюсь возбуждать дело — верните мне сына!..

— Не так быстро, — вновь усмехнулся незнакомец, — вы слишком торопитесь, в таком деле нельзя рубить с плеча… Вы хотите получить сына, сударь? Будь по-вашему… Я облечен полномочиями вернуть вам ребенка — для этого я и пришел…

— Благослови вас господь…

— Ребенка вы получите при одном условии.

— Согласен на любое.

— Условие чисто формальное. — Стальным голосом незнакомец отчеканил: — Юбера похитили с определенной целью… Вы платите мне сто тысяч, и через сутки я возвращаю вам сына, согласны?

Себастьян Перрон без сил откинулся в кресле.

— Сто тысяч франков, — повторил он, — вы с ума сошли. У меня нет таких денег.

— Займите.

— Бог с вами, у кого?

— Это меня не касается.

— Но это же ужасно!

— А мне что за дело.

Онемев от волнения, Себастьян Перрон во все глаза глядел на сидящего против него грозного властелина.

Внешне человек в черном трико сохранял полнейшее хладнокровие, но судья заметил, как, стараясь действовать незаметно, он поднял правую руку и направил на него дуло револьвера.

— Еще раз повторяю, любезнейший, — заговорил незнакомец, — сына вы получите в обмен на сто тысяч франков, разговор у нас мужской, и давайте называть вещи своими именами. Господин Перрон, согласившись принять меня, вы согласились принять шантажиста… Сейчас я вас шантажирую — услуга за услугу… Согласны заплатить сто тысяч франков — получите сына, откажетесь — я убью его… Все просто, ясно и обсуждению не подлежит. На размышление у вас пять минут.

Когда до сознания Себастьяна Перрона дошел смысл гнусного ультиматума, ему показалось, что сердце его сейчас разорвется.

В обмен на Юбера у него требовали сто тысяч франков. Да он с радостью заплатил бы эти деньги, если бы они у него были!

К несчастью, Себастьян Перрон не был богат. Карьера далась ему собственным горбом, в полном смысле этого слова. Занимаемый им пост был почетен, влиятелен, но, как и большинству государственных служащих, платили ему немного.

Судья вел весьма скромный образ жизни, однако жалованье расходовал почти целиком; он рассчитывал на правительственную пенсию и на старость ничего не откладывал.

Сумма в сто тысяч франков была для него огромна, и достать такие деньги ему было негде.

Господи! К кому обратиться с такой просьбой? Как получить взаймы целых сто тысяч? Что делать?

Судья, не раз занимавшийся делами о вымогательстве, на себе ощутил демоническую, инфернальную власть, какую обретают мошенники над людьми порядочными.

Отказаться платить — значит, приговорить к смерти собственного сына. Связать себя обещанием? Но можно ли обещать невозможное?

Мысленно Себастьян Перрон перебрал всех своих знакомых, всех, с кем сталкивали его дела и кто мог бы ссудить ему нужную сумму.

Кто из них мог бы дать ему денег?

Как сквозь сон донеслись до него слова:

— Три минуты уже прошли… Осталось две.

Себастьян Перрон был на грани обморока.

— Какая гнусность, — лепетал он, — и все же я должен…

Решение пришло внезапно.

— Будь по-вашему, — сказал судья, — когда речь идет о жизни ребенка, колебания неуместны… Я заплачу вам сто тысяч франков, но заплачу при одном условии.

Шантажист недоверчиво покачал головой:

— Не знаю, смогу ли я принять его, сударь…

— Сможете, — прервал его судья. — Слушайте меня внимательно. Я заплачу вам сто тысяч франков при следующем условии: вы сами укажите место, где я должен буду передать деньги. Вы сами изберете место, следовательно, сможете принять необходимые меры предосторожности; туда вы доставите моего сына. Как вы справедливо заметили — услуга за услугу, я передам вам деньги, вы мне — ребенка. Произведем обмен из рук в руки.

Не дав ему договорить, шантажист усмехнулся.

— Вы правы, — сказал он, — и претензии ваши справедливы. Оба мы — деловые люди, и раз вы согласны с моими требованиями, я приму ваше условие. Когда вы сможете расплатиться?

Прикинув что-то в уме, Себастьян Перрон ответил:

— Пожалуй, дня через четыре…

Шантажист в очередной раз отвесил ему поклон.

— Великолепно, — сказал он, — ровно через четыре дня держите деньги наготове, я извещу вас. — А теперь, дорогой мой, — добавил он, вставая, — пора прощаться. Больше нам нечего сказать друг другу. Будьте так любезны, прошу вас — мне нужны ваши запястья и ваши лодыжки.

Себастьян Перрон явно ничего не понимал. Лицо его выражало полнейшее недоумение.

— Послушайте, господин судья, — пояснил шантажист, — думаю, вы человек умный и поймете, что, расставаясь с вами, я вынужден принять кое-какие меры предосторожности. Я вам, конечно, доверяю, но слишком уж велико будет искушение: боюсь, не заручись я вашим молчанием, не успею я выйти отсюда, как вся охрана Дворца бросится за мной в погоню… А мне этого очень бы не хотелось. Поэтому сначала я вставлю вам кляп, а потом свяжу руки и ноги.

Себастьян Перрон хотел было воспротивиться, но шантажист дал ему понять, что решение его бесповоротно.

— Сами подумайте, — сказал он, — я не могу поступить иначе… Я постараюсь сделать так, — добавил он, — чтобы вы не выглядели смешным и не сгорели бы со стыда: никто не увидит вас связанным и с кляпом во рту. На письменном столе я оставлю вам напильник, вы сможете проявить изобретательность и освободить себя, никого не призывая на помощь. Это займет у вас с четверть часа, а я тем временем преспокойно исчезну и укроюсь в безопасном месте.

А что поделывал Жюв, пока разворачивалась эта сцена, пока несчастный судья Перрон вынужден был, волей-неволей, сделать вид, будто уступает наглым требованиям шантажиста, осмелившегося заявиться прямо к нему в кабинет, и согласен заплатить требуемую сумму — он надеялся выиграть время, предупредить полицию, устроить засаду, — так что же поделывал приятель наш Жюв?

Жюв был у себя дома, в маленькой квартирке по улице Тардье; он только что проснулся и пребывал в отличном расположении духа. По зрелом размышлении, сыщик рассудил, что накануне, проведя расследование, он полностью распутал мудреную историю, разобраться в которой поручили ему — каждый со своей стороны — Себастьян Перрон и Поль Дро.

— Теперь мне все ясно, — приговаривал сыщик, натягивая на себя одежду, — похититель ребенка — Себастьян Перрон, мое расследование доказывает это со всей очевидностью.

Одевшись, Жюв решил отправиться во Дворец правосудия и побеседовать с Себастьяном Перроном. Ровно в одиннадцать он уже шел по коридору следственного отдела.

Его встретил судебный исполнитель. Жюв поинтересовался:

— Я могу повидать господина председателя?

Судебный исполнитель отрицательно качнул головой:

— Нет, сударь, господин председатель занят, до часа он не принимает.

Настаивать Жюв не стал. Да, и как мог он догадаться, судебный исполнитель отвечал так по наущению гнусного прохвоста, который, одарив старого слугу весомыми чаевыми, поневоле сделал его своим сообщником.

— Себастьян Перрон занят, — сказал себе Жюв, ничуть не обеспокоившись, — что ж, ничего не поделаешь, погуляю часок и вернусь.

Он оставил судебному исполнителю свою визитную карточку и попросил предупредить судью.

— Куда бы мне отправиться? — раздумывал он. — Вот что, пойду-ка я в Тюильри.

Перейдя через Сену и очутившись на площади Шатле, Жюв вдруг подумал, что недурно было бы кое-что купить в соседнем универмаге.

— Перчатки мои совсем износились, — рассудил добряк Жюв. — Куплю-ка я сию необходимую часть туалета, а заодно убью время.

Жюв неторопливо вышагивал вдоль аркад по улице Риволи.

Переходя Луврскую улицу, он вздрогнул и от неожиданности застыл на месте.

В двух шагах от него остановился фиакр, дверца распахнулась и из фиакра поспешно вышел мужчина, которого Жюв сразу узнал.

— Дро! — прошептал он. — Это же Дро!

Это и в самом деле был хирург. Жюв увидел, как он пересек тротуар, как он… Тут Жюва поразило в самое сердце!

— Смотри-ка!

Поль Дро вошел в магазин игрушек.

Казалось бы — что в этом необычного, но Жюв с его тонким нюхом и врожденным инстинктом сыщика немедленно ощутил сильное волнение.

Что понадобилось Полю Дро в магазине игрушек? Зачем вообще надо было ему входить в этот магазин — ведь детей у него не было?

Жюв подошел к фиакру, взглянул на счетчик. Всего восемьдесят пять сантимов!

«Приехал Дро не издалека», — подумал он.

Теряясь в догадках, сыщик подошел к витрине и попытался разглядеть, что покупает хирург.

Жюв увидел, как услужливая продавщица протягивает хирургу полишинелей в шелковых костюмчиках, а тот внимательно их рассматривает.

— Полишинели, — бурчал Жюв, — зачем, черт возьми, понадобились ему полишинели?

Жюв невольно подумал, что Дро, должно быть, очень волнуется, покупая игрушки ребенку именно сейчас, когда таинственное исчезновение Юбера нарушило мерное течение его жизни.

Сделав покупки, Поль Дро, не замечая Жюва, снова сел в фиакр и назвал кучеру адрес — какой, Жюв не расслышал.

А впрочем — какая разница! Глядя, как удаляется фиакр, Жюв про себя повторял:

— Если, как я считаю, организатор похищения — Себастьян Перрон и если в один прекрасный день я смогу вернуть малыша Полю Дро, он снова приедет сюда — за игрушками, но приедет совсем в другом настроении!

Отойдя от столба, на который он было оперся, Жюв проворчал:

— Черт возьми! Забудем на время о Себастьяне Перроне, зато никто не сможет сказать, что я пренебрег хоть одной мелочью, прежде чем увериться в своей правоте. Итак, Поль Дро покупает игрушки — я узнаю, кому он их покупает.

Он подозвал такси и, показав на удаляющийся фиакр, сказал шоферу:

— Догоните этот фиакр и поезжайте за ним… Поедем туда, куда поедет он.

Так Жюв и ехал вслед за фиакром Поля Дро до самой заставы Майо. У шлагбаума хирург вышел, Жюв последовал его примеру.

— Сбережешь грош, миллион наживешь, — улыбнулся он. — Дро хочет сэкономить, мысль неплохая, сделаю, как он.

Следуя за хирургом, Жюв издали наблюдал за ним. Тот шел в сторону авеню Мадрид, и Жюва осенило.

— Ну и дурак же я, — бормотал он, — Дро возвращается в лечебницу, наверное, у него там маленький больной — ему-то он и купил полишинелей.

Объяснение звучало вполне правдоподобно, а если так оно и было, то Жюв не прав, не доверяя хирургу; напрасно поехал он вслед за ним, напрасно выслеживал его с тайной надеждой обнаружить что-нибудь новенькое.

Но как узнать, действительно ли полишинели предназначены маленькому больному? А вдруг все не так, и их отправят неизвестному адресату?

Пока Жюв ломал себе над этим голову, все разрешилось очень просто: на помощь ему снова пришел случай.

Дро подошел к ограде парка лечебницы.

— Сейчас он войдет, — предположил Жюв, — и я останусь с носом.

Но Жюв ошибся.

Не входя в парк, хирург бросил быстрый взгляд по ту сторону калитки, как бы желая убедиться, что его никто не заметил, и торопливо зашагал вдоль ограды.

— Ничего не понимаю, — заволновался Жюв, потом спохватился. — Да я совсем спятил: Дро возвращается домой, вот и все.

Врач и впрямь свернул с авеню Мадрид и вошел в примыкавший к лечебнице дом, где была его квартира.

— Ну вот, — бросил Жюв, — обвели меня вокруг пальца.

Жюв знал, что хирург живет на втором этаже.

Знал он и то, что, как все люди науки, Поль Дро имел свои причуды: он ненавидел лифт и никогда им не пользовался.

Стоя на тротуаре у входа в вестибюль, Жюв отчетливо слышал, как щелкнула дверца и лифт пришел в движение. «Надо же! — подумал он. — Дро вдруг надумал подняться на лифте».

Повинуясь тайному инстинкту, Жюв шагнул в вестибюль и с любопытством подошел к клетке лифта.

Особым талантом Жюва было умение подмечать мельчайшие детали. От отметил, что тросы продолжают перемещаться — значит, Дро, вопреки логике, не остановился на втором этаже.

Жюв решил действовать. Не думая о том, что Дро может его заметить, он бросился вверх по лестнице, прыгая через четыре ступеньки и прикидывая, на какой этаж направляется доктор.

Хлопнула дверца лифта, и Жюв догадался, что хирург вышел на пятом этаже.

— Отлично! Великолепно! — шептал Жюв. — Живет на втором, а визиты наносит на пятый. Что все это значит, черт подери?

На площадку пятого этажа Жюв попал тремя минутами позже хирурга. От отчетливо слышал, как звякнула связка ключей и как хирург открыл дверь квартиры.

— Дро вошел туда, — догадался он.

Сыщик прислушался.

Внезапно Жюва охватило небывалое волнение, лицо залилось краской.

За дверью квартиры, в которую только что вошел Поль Дро, он услышал детский голос, голос ребенка лет четырех-пяти, этот ребенок горячо благодарил хирурга.

Сомнений не оставалось: Дро подарил полишинелей какому-то ребенку, но кто этот ребенок?

Жюва словно пригвоздили к месту; хотел он того или нет, а получалось так, что Дро любил этого малыша и дарил ему полишинелей; не этого ли ребенка оплакивал Себастьян Перрон, может статься, и не причастный к похищению, потому что есть один малыш, которому Дро приносит игрушки, потому что Жюв своими ушами слышал, как этот малыш напевает припев детской песенки, он слышал голос звонкий и нежный… — голос ребенка!