Пустой гроб

Глава восемнадцатая НАВСТРЕЧУ ЛЮБВИ

Спустя несколько часов после того, как Поль Дро расстался со страшным своим сообщником, который вывел его из равновесия, поманив преступной, но так кстати пришедшейся приманкой, на другом конце Парижа, у входа в грязный, сомнительный кабачок на бульваре Шапель, шумно толпились апаши.

Там собралась целая компания молодцов и девиц вида самого зловещего.

Полицейские, совершавшие обход квартала, старались и близко не подходить к сборищу этих типов. Из чувства осторожности полицейские не хотели вступать в перепалку, которая вполне могла обернуться дракой, они предпочитали закрыть на все глаза и не замечать это недозволенное законом сборище подозрительных личностей.

Особого вреда от них не было, а повода для стычки давать не хотелось.

Ко всему прочему, апаши, собравшиеся в тот день у злачного притона, были как никогда серьезны и озабочены; час был поздний, из кабачка их вытолкали, и если они, нарушая закон, продолжали толпиться на тротуаре, то делали это вовсе не для того, чтобы вывести из себя полицейских — апаши собирались потолковать об одном срочном деле.

Среди этой шпаны были свои знаменитости — личности, одинаково хорошо известные на бульварах, под аркадами мостов и в тюремных камерах.

Доведись пройти мимо агенту сыскной полиции, он без труда назвал бы каждого из них по имени; в глаза сразу бросалось неразлучное трио — Фонарь, Бычий Глаз и сожительница их Адель, тут же крутилась мамаша Проныра, которая была еще грязнее и сварливее, чем обычно; был там и наводящий ужас Пономарь, посматривавший на всех исподлобья, рядом с ним — странное, похожее на марионетку существо с головой полишинеля, которое все звали Придурком; Придурок именовал себя «секретом Пономоря», да с такой гордостью, как если бы речь шла о кюре и его викарии.

Придурок, с которым прежде в банде никто не считался, ибо в активе у него было всего несколько приводов за бродяжничество, в тот вечер важничал, как индюк, выпячивал грудь колесом, прохаживался гоголем, бросая на окружавших его размалеванных проституток призывные взгляды.

Он только что закончил свои разглагольствования, и рассказ его оказался так интересен, что привлек внимание даже таких асов, как Пономарь, Фонарь и Проныра.

Случилось так, что Придурок впутался в одну махинацию и был теперь единственным связующим звеном с приятелями одного ловкача, который щедро подмазал дельце и обещал еще раскошелиться, если все будет чин-чинарем.

Увидев, что слушают его внимательно, Придурок пустился в подробности.

С час назад, в темном переулке к нему с таинственным видом подошел какой-то шикарно разодетый тип и сунул ему двадцать пять луидоров. Потом он сказал Придурку:

— Дело вот в чем: договоришься с приятелями, и завтра вечером поступите в мое распоряжение — сделаете, как я скажу.

Запрятав поглубже луидор, Придурок заявил, что согласен и обо всем передаст своим дружкам, а затем поинтересовался, что им придется делать.

Шикарный тип успокоил Придурка:

— Красть и пускать кровь не придется, а дело в следующем: достанете тачку и на все ходу врежетесь в такси — в нем будет ехать одна бабенка, ее надо как следует проучить. Сделайте дело смывайтесь и сидите тихо, а вечером явитесь к папаше Корну, там будет ждать вас человек, который и организовал это дельце, он него получите капусту — уж он-то раскошелится, хватит и вам, и вашим дружкам.

Придурок уточнил еще кой-какие детали, говорил он долго и поверг апашей в глубокое раздумье.

Первым слово взял Пономарь.

Заговорил он первым вовсе не потому, что решение пришло к нему раньше — просто в силу его возраста, опыта и свирепости все признавали в нем хозяина, главаря банды.

Пономарь по-отечески оперся на плечо Придурка.

— Неплохо поработал, сынок, — сказал он, — начинаешь кумекать, что к чему… Если так пойдет, похоже, выйдет из тебя толк… Когда-нибудь, Придурок, ты сравняешься с Бычьим Глазом, а то, глядишь, и с Фонарем; что и говорить — ловко сработано. Смотри-ка, ты малый не промах, заставил-таки клиента заранее раскошелиться.

Пономарь протянул Придурку широкую, волосатую лапу, и тот, расстрогавшись, хотел было горячо ее стиснуть.

Но не этого ждал от него Пономарь. По лицу его скользнула ироническая ухмылка.

— Этим не отделаешься, Придурок, — сказал он, — думаешь, протянули друг другу лапки, и заметано? Все это для хлюпиков и кривляк, которые слыхом не слыхивали о настоящих чувствах. Мне нужна капуста. Гони монету.

Придурок, не ожидавший столь резкой атаки, был уязвлен до глубины души, ему до слез было жалко расставаться с аккуратной стопочкой луидоров, видеть, как навсегда исчезают они в бездонных карманах Пономаря.

Нахально присвоив себе луидоры, Пономарь заключил:

— По рукам, Придурок, иди скажи тому фраеру, что завтра, в назначенный час, наши ребятишки будут на месте, а теперь — все бай-бай, собираемся завтра в полдень — промочим горло.

Увидев, что хулиганы расходятся, полицейские, дежурившие на бульваре, с облегчением вздохнули, и самый старый сказал самому молодому:

— Говорил я вам, лучший способ поддерживать порядок — никогда не маячить у людей перед глазами и предоставить им полную свободу действий.

На следующий день, часов около девяти вечера, к темной, обезображенной строительными работами площади Трините с разных сторон устремились подозрительные личности.

Фонарь, длинный и тощий, одетый в синий рабочий комбинезон, Бычий Глаз — в котелке, коротком, зауженном в талии пиджаке и широченной рубахе без воротничка, из которой торчала голая шея, и Адель, вырядившаяся в самые красивые свои тряпки, вышагивали по тротуару со стороны улицы Шоссе-д’Антен.

Все трое вместе приехали на трамвае, спустились с холма Менильмонтан, добрались до площади Трините, а там тотчас разъединились и принялись расхаживать взад-вперед, делая вид, будто незнакомы.

Употребив на то всю свою ловкость, они постарались незаметно проскочить мимо наряда полиции и принялись внимательно вглядываться в лица прохожих, опасаясь, как бы поблизости не оказался переодетый в штатское инспектор сыскной полиции, на глаза которому попадаться не хотелось.

Что замышляли они?

Что намерены были предпринять?

Что поделывали Придурок и Пономарь?

Примерно в этот же час, в небольшой скромной квартирке, расположенной в тихой улочке недалеко от площади Звезды, мирно беседовали две дамы.

Одна из них, седая старушка в огромных очках, без устали работала вязальными спицами; другая — молодая, элегантно одетая дама с прекрасным цветом лица и вьющимися волосами без умолку болтала; старушка внимательно слушала ее, покачивая в такт головой.

Молодая дама была супругой профессора Дро, которая, возбудив против мужа дело о разводе, решила взять свою девичью фамилию и звалась теперь Амели Тавернье; она получила официальное разрешение покинуть супружеский кров и поселилась у своей тетушки, старой девы Дезире.

В тот вечер после долгих колебаний — ибо тетушка ее была подозрительна — Амели решилась исчезнуть из дому, придумав, будто отправиться на Лионский вокзал встречать подругу, которая якобы была в Париже проездом.

Тетушка Дезире поправила очки и, взглянув на племянницу, спросила:

— А как зозут твою подругу?

Взгляд был пронизывающий, и Амели слегка покраснела. Однако она быстро оправилась и назвала первое пришедшее ей в голову имя.

— Ты никогда не рассказывала мне о ней, — удивилась тетушка Дезире, — но, дитя мое, ты вольна делать, что хочешь, и вовсе не обязана докладывать мне обо всех своих знакомых. В котором часу ты вернешься?

Как раз этот момент и был самым скользким. Амели не хотелось давать точного ответа.

— Тетушка, — сказала она, — этого я и сама пока не знаю, но ни за что на свете я не допущу, чтобы вы изменили своим привычкам и легли позже обычного. Ложитесь, как всегда, в десять, а ключ суньте под коврик.

Тетушка Дезире отрицательно покачала головой.

— Никаких ключей и никаких ковриков, — возразила она, — я ведь буду волноваться! Я дождусь тебя и сама тебе открою.

Амели, которая уже успела надеть шляпку, пальто и повязать шарф, замешкалась и пробормотала что-то неразборчивое.

Наконец, собравшись с духом, она выпалила:

— Дорогая моя тетушка, я скажу тебе всю правду… Так вот… я так и думала, что ты не захочешь оставлять ключ под дверью… С другой стороны, я ни за что не позволю тебе дожидаться меня, и вот что я придумала: когда моя подруга написала мне, чтобы я пришла встретить ее на вокзал…

— Ты говорила, будто она тебе позвонила, — перебила ее тетушка Дезире.

Амели покраснела.

— Именно так я и хотела сказать, я оговорилась. Так вот, милая тетушка, когда Маргарита позвонила мне, чтобы узнать, смогу ли я придти на вокзал, я сказала, что не только приду, но и провожу ее до отеля, а чтобы вдосталь посплетничать, я даже пообещала ей заночевать в соседней комнате. Получается, тетушка, что вернусь я завтра утром.

Они помолчали, Амели с тревогой смотрела на старую деву.

Та продолжала вязать, опустив глаза, потом медленно подняла голову и лукаво взглянула на племянницу, точно собираясь ей что-то сказать.

По зрелом размышлении, старая дева сочла за лучшее оставить свое мнение при себе и удовольствовалась следующим:

— Амели, детка, ты больше не ребенок, ты сама себе хозяйка, иди же, встречай свою Маргариту, увидимся завтра утром!

Дважды повторять ей не пришлось: Амели с несвойственной ей нежностью поцеловала старушку, выказала преувеличенное беспокойство, суетясь и спрашивая, не нужно ли ей что-нибудь, и мгновенно исчезла.

Притворив дверь, тетушка Дезире задвинула засов и крикнула сбегавшей по лестнице Амели:

— Желаю не скучать с Маргаритой…

Кто была та Маргарита?

Это был Себастьян Перрон!

Несмотря на все злоключения, приключившиеся с ней после возбуждения дела о разводе, Амели часто виделась с отцом своего ребенка, первым своим возлюбленным Себастьяном Перроном.

Судья всегда встречал ее так восторженно, с таким пылом и столько раз умолял ее быть с ним поласковей, что Амели, хоть она и отказывала ему, в душе была глубоко тронута настойчивой страстностью этого человека, которого искренне любила шесть лет назад.

Дни шли за днями, происходили странные, невероятные события, и Амели жаждала не только вновь увидеться с бывшим своим любовником, но и удовлетворить свое любопытство, выведать у него загадочные подробности исчезновения сына.

Сначала — и это вполне естественно — молодая женщина была удивлена и шокирована просьбой, с которой пришел к ней Себастьян Перрон. Он тогда сказал ей:

— Чтобы вызволить нашего ребенка, понадобится сто тысяч франков… У меня их нет, ты дашь мне эти деньги?

В тот момент Амели испытывала сильное потрясение, Себастьян Перрон стал ей отвратителен.

Впоследствии она убедилась, что судья не мог поступить иначе и что он отнюдь не был подлым шантажистом, выманивающим деньги у бывшей любовницы; одна только цель была у него, одно желание: найти ребенка.

Между тем Амели подозревала, что Себастьян Перрон рассказывает ей далеко не все; ей казалось, что первый ее возлюбленный скрывает от нее какие-то тайные мысли, которые она надеялась выведать во время любовного свидания.

И уж если говорить всю правду, не стоит скрывать — когда Амели Тавернье пытала свое сердечко, она отчетливо слышала, как стучит и стучит в нем прежнее чувство к Себастьяну Перрону.

Амели дрожала от счастья, при мысли, как, помолодев на шесть лет, она вновь ощутит страстное объятие человека, которому отдалась еще девственницей.

Вот тогда-то Амели Тавернье и придумала историю о вымышленной Маргарите, придумала затем, чтобы иметь в запасе целую ночь и отправиться к любовнику!..

Себастьян Перрон занимал небольшую, скромную, со вкусом обставленную квартирку на улице Мобёж, куда Амели не раз заглядывала на минутку, чтобы поговорить с судьей наедине.

В тот день она тоже навестила его днем, в шесть вечера Себастьян Перрон проводил ее до перекрестка Шатодён, и они расстались, договорившись снова встретиться ближе к ночи.

На прощание Амели сказала Себастьяну Перрону:

— Тетушка Дезире не станет меня задерживать, я выйду ровно в девять, поймаю такси и приеду. Я не прощаюсь… люблю тебя…

Влюбленные пожали друг другу руки и расстались.

Ни один из них не подозревал, что последние слова их слышал кто-то еще — этот кто-то следил за ними.

Но зачем? С какой целью?

Не угрожала ли Амели опасность?

Верная своему слову, ровно в девять Амели Тавернье спустилась по лестнице, вышла на улицу и немного прошла вперед.

Она заметила такси. Уже подходя к машине, Амели услышала, как шофер, скучавший без клиентов, обратился к ней с привычным вопросом:

— Садитесь, дамочка, куда поедем? Мотор у меня отличный, быстрый, сиденья мягкие, да и возьму недорого.

Накрапывал дождик, и Амели до смерти обрадовалась, что на такой безлюдной улице ей сразу удалось найти машину да еще с таким любезным водителем.

Такси стояло у тротуара, водитель, придерживая одной рукой руль, широко распахнул перед ней дверцу.

Амели впорхнула в машину, на ходу бросив:

— Улица Мобёж, 194.

Машина рванула с места.