Глава седьмая БОГ МОРФИЙ

За несколько дней до этих событий, ранним утром профессор Поль Дро сидел в своем кабинете с усталым видом рассеянно подписывал бумаги; дверь кабинета неслышно отворилась и пропустила посетителя, не давшего себе труда постучать.

Дро даже не обернулся, только спросил:

— Это вы, мадемуазель Даниэль?

— Это не Даниэль, дорогой профессор, — ответил ему мужской голос, — это я…

Профессор поднялся.

— Вы, Миньяс? — сказал он, протягивая руку новому владельцу лечебницы. — Чем обязан столь раннему визиту?

С Миньясом Дро всегда был приветлив, хотя в голосе его угадывался холодок. Возможно, профессор Дро, поначалу встретивший греческого финансиста как спасителя, постепенно переменил свое мнение и теперь питал к нему менее горячую привязанность.

Ну, а Миньяс был все тем же — спокоен, холоден, невозмутим, самоуверен и, главное, с виду беззаботный и не обремененный делами.

— Хотите знать, — поинтересовался он, — с чего это я вдруг пожаловал? Черт побери! Могли бы и догадаться.

— Не имею ни малейшего представления.

— Так вот, дорогой мой, смею вам напомнить, что сегодня понедельник, и вечером я должен иметь пятьсот тысяч франков — эту сумму я обязался выплатить Картере за лечебницу.

Не прерываясь, Миньяс аккуратно положил на стол цилиндр, одну за другой стянул и небрежно бросил перчатки, прислонил к дивану великолепную трость из кости носорога — сенсацию всех модных ресторанов.

Изменившись в лице, профессор молча наблюдал за ним, не зная, что и сказать.

— Я не забыл, что сегодня вечером вам надлежит выплатить долг, Миньяс, но мне непонятно, почему это обязательство привело вас сюда.

Миньяс откинулся в кресле, устраиваясь поудобнее, как человек, готовящийся к бурному спору.

— Ах, не понимаете, — усмехнулся он, — господи, да ведь это проще простого; чтобы понять, о чем идет речь, вовсе не обязательно быть пророком. Я и не собираюсь скрывать от вас цель моего визита. Посколько лично у меня, Дро, нет ни гроша, а платить надо, я пришел разузнать, нет ли, случаем, денег у вас.

— Нет ли у меня денег? — выдохнул Дро, — да вы с ума сошли! Что за шутки, Миньяс? Я ведь уже говорил вам, у меня, как и у вас, нет ни су; да если бы у меня и были деньги, разве я допустил бы продажу лечебницы, я сам купил бы ее; что же до вас…

— Что до меня, — спокойно продолжил Миньяс, — вам плевать на мои затруднения, не так ли Дро? Вам и дела нет, что я буду опозорен и что завтра же на бирже все будет перешептываться: слышали последнюю новость? Миньяс купил дело у Картере и не смог расплатиться?.. Этого вы дожидаетесь?

Дро вскочил. Опершись о камин, он стоял против Миньяса, скрестив на груди руки и глядя ему прямо в глаза:

— Этого ли, другого, — хрипло вымолвил он, — я знаю одно: уже три месяца как денежные заботы занимают все мои мысли. Ни минуты, ни секунды покоя. Больше я ничего не знаю, да и знать не хочу. Когда неделю назад вы, Миньяс, столковались с Картере, вы не могли не знать, что за несколько дней вам не раздобыть пятьсот тысяч. Неделя прошла, пришел срок платежа, как не крути, а придется признать, что платить вам нечем.

Дро говорил с горячностью человека, искренне возмущенного ходом событий, и говорил он чистую правду. Уже давно этот незадачливый делец, погруженный в науку, совсем потерял голову от свалившихся на него материальных забот, с каждым днем они множились и ввергали его во все большее отчаяние.

Кого винить, если Миньяс совершил сделку, заведомо зная, что платить ему нечем — вот пусть теперь сам и выпутывается.

Вне себя от отчаяния, несчастный профессор твердил одно:

— Я к этому не имею ни малейшего отношения… больше мне сказать вам нечего.

Спокойный, внешне невозмутимый, Миньяс с улыбкой наблюдал, как Поль Дро все больше мрачнеет.

— Полноте! — вставил он. — До шести вечера еще уйма времени, успеем раздобыть недостающие четыреста сорок тысяч.

— Четыреста сорок тысяч?.. — вздрогнул Поль Дро. — Что вы хотите этим сказать? Разве вы приобрели лечебницу не за пятьсот тысяч?

— В самом деле, — улыбнулся Миньяс, — но с тех пор мы ведь с вами заработали шестьдесят тысяч… Не прикидывайтесь, Дро, надеюсь, вы не забыли о чеке милейшего Педро Коралеса.

При имени Педро Коралеса профессор смертельно побледнел. Как мог он забыть о дерзкой выходке перуанца Коралеса, подарившего ему чек на шестьдесят тысяч франков, чтобы отблагодарить, в сущности, за убийство тетушки, оставившей ему баснословное наследство.

Эта постыдная сделка не шла у него из головы, он помнил, как чуть было не отказался от этих проклятых денег, как согласился принять их не без давления Миньяса, который высмеял его колебания, назвал их болезнью угрызений совести.

Белый как мел, Дро машинально сел. В ярости он с шумом выдвинул большой ящик своего огромного письменного стола.

Там, под кипой бумаг, лежал чек Педро Коралеса.

— Все верно, — едва слышно сказал он, — как вы точно подметили, мы заработали шестьдесят тысяч франков… Вот они. Теперь недостает всего четыреста сорока тысяч.

Поль Дро подчеркнуто выделил слово «всего», точно хотел напомнить Миньясу, какую большую сумму тот должен достать до шести вечера, если хочет избежать публичной огласки своей несостоятельности. Миньяс сделал вид, будто ничего не заметил. Когда профессор швырнул ему чек, Миньяс ловко ухватил его за кончик, аккуратно сложил и с довольной улыбкой засунул в бумажник.

— Осталось достать всего четыреста сорок тысяч — сказал он, тоже сделал акцент на слове «всего», и прищелкнул пальцами, словно желая показать, что раздобыть подобную сумму — сущий пустяк и что он ручается сладить дело еще до наступления вечера.

Не успел Миньяс сунуть чек в бумажник, а бумажник во внутренний карман сюртука, как он счел неприятный разговор исчерпанным.

— Кстати, Дро, — сказал он, — вас ожидает еще один визит; идя сюда, я столкнулся на авеню Гранд-Арме с нашим приятелем Педро Коралесом — я с ним познакомился в клубе. Я знаю, что он направляется к вам и что…

Доктор не дал ему закончить. Узнав, что Педро Коралес собирается нанести ему визит, Поль Дро так и подскочил на стуле:

— Сюда идет Педро Коралес? — воскликнул он. — Хочет меня видеть?.. Быть того не может… Да как он смеет!

— А почему бы и нет? — с искренним удивлением поинтересовался Миньяс.

Резким движением Поль Дро приблизился к своему собеседнику.

— Потому что, — ответил он, — раз Коралес смеет придти ко мне, значит, он действует как сообщник, идущий напомнить о его обязанностях другому сообщнику. Этот тип обращается со мной, как с равным… Миньяс, я не потерплю больше такого оскорбления…

Дро еще не кончил говорить, а Миньяс уже звонко расхохотался. Кое-как совладав со своей неуместной веселостью, греческий финансист воскликнул:

— Честное слов, Дро, вы становитесь неисправимым ригористом… Что за мысли, приятель, чистое безумие… Педро Коралес — славный малый, может, он что и не так сказал, зато расплатился с вами по-царски. Сейчас, когда у нас затруднения с уплатой долга, не время ссориться с таким богатым человеком… Дружище Дро, будьте же похитрее. Сию минуту придет Педро Коралес, и я прошу вас не только принять его, но и быть с ним полюбезнее.

Миньяс говорил решительно, властно, и профессор смутился:

— Это что же — приказ?

Миньяс и бровью не повел.

— Да нет, просто я позволил себе дать вам совет.

Как ни в чем не бывало, Миньяс продолжил:

— Послушайте, Дро, вы ведете себя неразумно; хотите вы работать над главным делом вашей жизни, то бишь работать для вашей любви, да или нет?

Миньяс не счел нужным что-либо уточнять, но, говоря так, он глаз не спускал с профессора. Дро понял, на что намекал Миньяс, и глухо вымолвил:

— Да, разумеется, я хотел бы этого, я отдал бы свою жизнь за…

— Понятно, но разве для достижения этой цели вам не понадобятся деньги?

— Понадобятся, — согласился Поль Дро, — я должен любой ценой остаться директором этой лечебницы.

Ничего другого Миньясу и не требовалось.

— Ну вот, — сказал он, — теперь вам понятно, что нужно быть паинькой и не ссориться с Педро Коралесом?

Быть может, настаивая на своем, Миньяс требовал слишком многого от своего компаньона. Профессора бил озноб; невероятным усилием воли он попытался овладеть собой и съязвил:

— По правда сказать, я не понимаю вас, Миньяс, к чему все эти рекомендации? Я почти готов держать пари, что вы либо сами, либо через кого-то посоветовали Педро Коралесу навестить меня. Что вы опять задумали? Уж не собираетесь ли вы взять в долг у этого типа?

Миньяс поднялся, подошел к окну кабинета и забарабанил пальцами по стеклу.

— Занять денег у Педро Коралеса? — ответил он. — Нет, старина, я не люблю брать в долг. Ведь это значит, что когда-нибудь долг придется вернуть.

— А что же вы тогда любите? — усмехнулся Поль Дро.

— Просто брать, — решительно и резко парировал Миньяс.

Греческий финансист, похоже, тотчас пожалел о своем ответе. Он прекратил барабанить по стеклу, обернулся и с нескрываемой тревогой взглянул на Поля Дро, который продолжал стоять, опершись на камин.

— Довольно шутить, — громко сказать Миньяс, — невеселый что-то получается у нас разговор.

Он снова повернулся к окну, улыбнулся.

— Приближается Коралес — вот кто, возможно, укажет нам выход… Вот он беседует с Даниэль… сейчас она препроводит его сюда.

Услышав эту новость, Поль Дро попятился:

— Я лично не желаю видеть Коралеса… Примите его вы, Миньяс, а я…

Миньяс уже держал в руках цилиндр, перчатки и трость.

— Не говорите глупостей, — сказал он, — я не могу принять этого господина, его примите вы, Дро. Думаю, визит его будет краток, а как только он уйдет, я появлюсь.

Опять Миньяс говорил тоном, не допускающим возражений, он был неподражаем в искусстве строить вежливые, формально любезные фразы, которые подразумевают непреклонные решения.

Дро понял, что должен смириться.

— Будь по-вашему, — сказал он, — я приму его.

Миньяс прошел в смежную с кабинетом приемную и оторвал кусок стенной обивки, чтобы лучше слышать, о чем будут говорить врач и Педро Коралес, а тем временем Даниэль уже докладывала Полю Дро, что его ждет посетитель.

— Пусть он войдет, — сказал хирург, побледнев еще больше.

Через минуту Педро Коралес уже тряс руку директора лечебницы.

— Вы не оперируете сегодня утром? — спросил перуанец. — Я вас не побеспокоил?

Указав посетителю на стул, Дро тоже сел.

— Ничуть, — ответил он.

Тотчас, с профессиональным любопытством, хирург стал внимательно разглядывать лицо нового своего посетителя, в котором обнаружил поразительные перемены.

Цвет лица его, прежде светлый, приобрел свинцовый оттенок, глаза странным образом потемнели, нос заострился, скулы выступали, щеки ввалились, а руки, не переставая, дрожали.

«Вот и плоды богатства, — подумал Поль Дро. — Внезапно заполучив большие деньги, этот счастливчик, должно быть, перестал сдерживаться, не просыхает от кутежей… Держу пари, что пьет он беспробудно и каждый вечер с бокалом шампанского в руке обмывает полученное наследство…»

Поль Дро прервал свои философские размышления, ибо, как всякий человек научного склада ума, не любил попусту терять время и обратился к своему собеседнику.

— Я рад вас видеть, сделайте милость, объясните, чем обязан я вашему визиту?

Перуанец поклонился.

— Во-первых, доктор, — сказал он, — я хотел бы еще раз поблагодарить вас за все, что вы сделали для моей тетушки… А во-вторых… во-вторых, я хотел бы…

Педро Коралес смущенно умолк.

Затем, путаясь в словах, начал снова:

— Послушайте, доктор, хоть вы и хирург, вам, наверно, не чужда медицинская практика… Ваш диагноз, вне всякого сомнения…

Коралес изъяснялся невнятно, и Поль Дро почуял, что вот-вот ему откроется какая-то неожиданная тайна.

— Я не врач, — отвечал он, — но ведь медицина и хирургия — сестры, основные положения терапии мне знакомы. О чем вы хотите со мной побеседовать?

Коралес поднялся; проделал он это с заметным усилием, словно едва держался на затекших, отяжелевших ногах, задыхаясь от малейшего усилия; глаза его сверкали неестественным блеском.

— Господи, доктор, — вымолвил он, — раз уж так случилось, не буду скрывать от вас — мне не совсем здоровится.

— Вы и впрямь выглядите неважно.

— В самом деле? — сказал перуанец, отстукивая зубами дробь. — Представляете, доктор, меня просквозило, я подхватил страшнейшую невралгию. Порой боль становится нестерпимой, и как раз сейчас…

Поль Дро слушал больного с невозмутимым спокойствием. Он сам продолжил начатую перуанцем фразу.

— Как раз сейчас, — сказал он, — вам совсем скверно.

— Невероятно… впрочем, вы сами заметили, как плохо я выгляжу.

— Вы хотели бы знать, что вам предпринять? — спросил хирург. — Хотели бы получить рецепт?

— Нет, нет, — поспешно прервал его Педро Коралес, — рецепт мне не нужен, я знаю, что от перемежающейся лихорадки мало что помогает, боль можно снять лишь на время, например…

Тут он стукнул себя по лбу:

— Вот, например… Что бы это могло быть?.. Например, морфий, доктор, в таких случаях он приносит облегчение… У вас же есть морфий? Не могли бы вы сделать мне укольчик?.. А еще лучше — не могли бы вы раздобыть мне ампулу этого чудесного обезболивающего?.. Разумеется, я заплачу…

Услышав последние слова, Поль Дро подошел к Педро Коралесу, взял его под руку и силой подвел к окну.

— Хватит, пошутили, — без обиняков начал Поль Дро, — поговорим начистоту. Господин Коралес, уже с четверть часа я наблюдаю за вами и вот мое заключение: вы вообще ничем не больны, ведь так? Ваша невралгия — не более, чем предлог, вы морфинист и рассчитывали на мою помощь, чтобы достать морфий? Ведь так? Отвечайте!

— Но, доктор…

— Прошу прощения, вы рассуждали следующим образом: «В психиатрической лечебнице непременно должен быть морфий… Доктор Дро — человек продажный, я найду способ подкупить его и уговорить потворствовать моему пороку…» Признавайтесь, сударь.

На Педро Коралеса жалко было смотреть.

Поль Дро, разумеется, угадал верно!

С некоторых пор перуанец безбожно злоупотреблял морфием, и этот страшный яд производил в его организме убийственные разрушения. Он не мог больше без него обходиться и жестоко страдал, когда не удавалось достать морфий.

Коралес мертвенно побледнел.

Поль Дро был прав: в последнее время он с большим трудом раздобывал морфий, он придумал обратиться к хирургу, а тот намеревался ему отказать.

Ослабевший, как все токсикоманы, как все такого рода больные, морфинист готов был расплакаться от отчаяния.

— Доктор, доктор…

Вдруг на него словно снизошло вдохновение. Педро Коралес сунул руку в карман.

— Пусть так, — сказал он, — я морфинист, вы правы, и я подумал, что смогу достать у вас этот яд. Все верно… Но не отказывайте мне, Дро, я предлагаю вам целое состояние. Сколько вы хотите? Тысячу франков… десять, двадцать тысяч… или еще больше?.. Я заплачу, сколько скажете…

Несчастный бросил на врача взгляд, полный мольбы и тревоги.

Поль Дро ни за что не должен был дать себя разжалобить. О, немало повидал он несчастных морфинистов, стыдливых и жалких, канючащих и готовых на все, лишь бы достать это пагубное снадобье.

Любую психиатрическую лечебницу можно было бы назвать домом морфия. Его применяют там ежеминутно. Редкий случай, когда в коридоре не встретишь медсестру со шприцем морфия для инъекций.

Морфий! Он успокаивает и приносит сон; поначалу больной видит в нем просто снотворное, затем, после первых уколов, — средство облегчить боль, а потом это становится пороком и наступает привыкание — страшное привыкание!

Морфий!.. О, конечно же Поль Дро был отлично с ним знаком; если бы он согласился поставлять эту отраву Педро Коралесу, мало-помалу он ловко стал бы вытягивать у перуанца все более значительные суммы.

С его стороны это было бы подлым мошенничеством, хуже, чем мошенничеством, — это было бы преступлением. Морфинист — настоящий самоубийца, и того, кто поставляет ему морфий, с полным правом можно назвать убийцей.

Поль Дро не колебался. Он с силой схватил Коралеса за руку.

— Сударь, — вымолвил он, — если бы здоровый, сильный, ни на что не жалующийся человек вздумал назвать меня вором, мошенником или бандитом, я бы тут же потребовал у него сатисфакции… Если бы те же оскорбления я услышал от душевнобольного, я бы заранее простил его, — ибо знаю — душевнобольные не отвечают за свои слова. Если мне не изменяет память, всякий морфинист безумен… поэтому я не принимаю близко к сердцу ваши оскорбления… Но не советую злоупотреблять моим терпением. Подите вон! И чтобы ноги вашей здесь больше не было!

Врач толкнул Педро Коралеса, и тот отлетел прямо к двери.

Поль Дро нажал на звонок. Вошла медсестра.

— Проводите этого господина, — распорядился хирург.

Довольный собой, он хлопнул дверью.

От природы Поль Дро был человеком вспыльчивым. Чтобы не дать волю своему гневу, ему пришлось сделать над собой невероятное усилие. Это усилие лишило его последних сил, он весь дрожал; обернувшись, врач пошатнулся от ужаса.

Перед ним стоял Миньяс и смотрел на него с нескрываемым презрением.

— Идиот! — сквозь зубы процедил финансист. — Идиот! С вами немыслимо иметь дело.

Заметив, что хирург вновь принимает вызывающий вид, Миньяс грубо тряхнул его за руку.

— Жалкое ничтожество! — вскричал он. — Вы что же, вообще ничего не понимаете? Если сегодня вечером я не заплачу за лечебницу, нас обоих выставят на улицу, и меня, и вас, Дро, будьте уверены. Мы-то с вами еще ладно, черт возьми… Мы мужчины и уж как-нибудь выкарабкаемся, но, бьюсь об заклад, вы и думать забыли о вашей возлюбленной. Хорош же наш влюбленный!.. Какой же он преданный… Его терзают угрызения совести… Из-за минутной слабости он уже готов отказаться от главного дела жизни…

Толкнув тупо смотревшего на него Дро, он воскликнул:

— Трус! Жалкий трус!

Чем объяснялась необычная властность этого человека?

Дро, который решительно и резко отверг домогательства Педро Коралеса, молча стерпел оскорбление, брошенное ему в лицо Миньясом.

На какую страшную тайну намекал греческий финансист?

В чем состояло дело всей жизни врача, о котором был прекрасно осведомлен Миньяс?

Дро рухнул в кресло, Миньяс склонился над ним.

Он сразу перешел к делу:

— Морфий находится в аптеке, не так ли? В шкафу с ядами, ключ от которого всегда при вас… Отвечайте же, Дро!

Врач опустил голову:

— Да, это так…

— Дайте мне ключ.

Дро не двигался.

— Ключ, быстрее, — скомандовал Миньяс. — Выкладывайте ключ, черт подери, или я возьму его силой!

Дро, смирившись, сунул руку в карман. Через минуту со слезами на глазах он протянул Миньясу маленький никелированный ключик замысловатой конструкции.

— Умоляю вас, — прошептал он, — не делайте этого…

Миньяс рассмеялся ему в лицо.

— Как вовремя я здесь оказался! — съязвил он, помахивая ключом перед носом у Дро. — Я и на сей раз помогу вам выпутаться… Итак, до вечера, и будьте на месте; я позвоню вам.


* * *

— Здесь проживает господин Педро Коралес?

— Здесь, сударь.

— Передайте ему, любезный, мою визитную карточку и скажите, что его желает видеть господин Миньяс, компаньон доктора Дро.

Камердинер, встретивший Миньяса у входа в богатую квартиру, спешно нанятую новоиспеченным миллионером Педро Коралесом, в нерешительности остановился.

— Господин Коралес не принимает, — сказал он, — ему нездоровится.

Миньяс состроил огорченную мину.

— Новость невеселая, — сочувственно сказал он. — Коралес болен? Вот бедняга…

Он выдержал паузу, затем повторил не допускающим возражений тоном:

— И все-таки, милейший, передайте вашему хозяину мою визитную карточку, я к нему на два слова, дело срочное; когда он узнает, что я от Поля Дро, он тотчас примет меня.

Камердинер молча поклонился, провел Миньяса в просторную гостиную и попросил обождать.

Ждать пришлось недолго. Как только Педро Коралес узнал, что его хочет видеть компаньон Поля Дро, он, вопреки ожиданиям своего камердинера, немедленно вскочил.

Не достав морфия в лечебнице, молодой человек с час назад приплелся домой и в отчаянии повалился на постель, стуча зубами, дрожа от лихорадки, корчась в нестерпимых муках.

Однако достаточно было произнести имя Поля Дро, как он мгновенно преобразился.

Не успел Миньяс усесться в кресло, как Педро Коралес с мертвенно бледным лицом и трясущимися руками вбежал в гостиную.

— Вы спрашивали меня, сударь? — лепетал морфинист. — Вас прислал Поль Дро?

Миньяс встал. Он склонился в поклоне и, словно речь шла о чем-то вполне естественном, без тени смущения заявил:

— Да, сударь… Я от профессора Дро, он прислал меня по известному вам делу.

По лицу наркомана пробежала улыбка. Педро Коралес, который минуту назад был, казалось, на грани безумия, вмиг обрел необыкновенную ясность мысли.

— Наконец-то, — шептал он, — наконец-то! Скорее, сударь, идемте, я уже целые сутки без морфия, это ужасно.

Педро Коралес увлек Миньяса в свой кабинет. Он упал на длинный диван в углу комнаты, сбросил с себя пиджак и, распахнув рубашку, подставил грудь Миньясу.

— Скорее… скорее, — умолял он, — сжальтесь надо мной…

Тело Педро Коралеса было одной сплошной раной.

Столько раз несчастный колол себя, что на теле его нельзя было отыскать местечка, не обезображенного отвратительным отеком, который оставляют инъекции морфия.

— Уколите меня, — твердил он, наморщив лоб в предчувствии новых мучений, — уколите же меня, сударь… чего вы ждете?

Миньяс вынул из кармана миниатюрный шприц, поднес его к плечу больного, зажал между большим и указательным пальцами левой руки складку кожи.

— Колите же, — взмолился Педро Коралес.

— Простите, — холодно сказал Миньяс, — но вы кое о чем забыли, дорогой господин Коралес, укол стоит шестьдесят тысяч франков.

Педро Коралес дернулся:

— Да мне наплевать на это… Назначайте любу цену… Колите же, я заплачу!

— Простите, — снова сказал Миньяс, — поступим наоборот. Заплатите, и я сделаю вам укол.

Тон его был непреклонен. Несмотря на лихорадочную жажду скорее получить наркотик, Педро Коралес понял, что он не уступит. Молодой человек соскочил с дивана, как безумный кинулся в другой угол комнаты, где стоял небольшой, скромно инкрустированный шкафчик.

Шкафчик ничем не привлекал внимания, а между тем это был отличный сейф, один из тех сейфов, которые, мало чем отличаясь от обычной мебели, сконструированы так, что могут противостоять любым взломам.

Нервным движением Педро Коралес набрал шифр, вставил ключ в отверстие, открыл сейф, выхватил наугад пачку банкнот и бросил их Миньясу.

— Возьмите… Этого вам достаточно?

Коралеса била дрожь, Миньяс же был абсолютно невозмутим.

— Да, сударь, — спокойно сказал финансист, — теперь я сделаю вам укол, когда пожелаете.

Совсем обезумев, Педро Коралес ринулся к дивану и, задыхаясь, тяжело упал на него; на губах перуанца выступила белая пена, глаза загорелись в предвкушении экстаза — сейчас, наконец-то, он получит свою порцию морфия.

— Не двигайтесь, — приказал Миньяс.

В ту же минуту греческий финансист поднес шприц к плечу своего подопечного, ввел его под кожу, нажал на поршень, выпуская жидкость.

На миг лицо Педро Коралеса расцвело неизъяснимым блаженством.

Но это выражение счастья продлилось считанные секунды.

Внезапно глаза его закатились, губы стали мертвенно бледными, руки и ноги задергались в страшных конвульсиях.

Голова Педро Коралеса откинулась назад, тело изогнулось дугой, изо рта высунулся огромный, синий, вот-вот готовый лопнуть язык.

Миньяс тут же заторопился. На лице его не было и тени волнения.

— Готов, — бросил он, — Педро Коралес умер!.. Теперь он никогда больше не заговорит… Слуга его — мой человек, бояться мне нечего. Что до сейфа, этот болван так спешил, черт побери, что даже не закрыл его.


* * *

В пять часов вечера Поль Дро все еще неподвижно сидел в своем кабинете. Сославшись на внезапную мигрень, он отказался от завтрака и с самого утра никуда не отлучался из кабинета — дрожа от испуга, он ждал возвращения Миньяса.

Миньяс не появлялся!

В половине шестого он прислал Полю Дро краткую депешу:


«По получении этой записки, — сообщал Миньяс, — берите такси и срочно приезжайте к нотариусу, где я буду ждать вас. Деньги для оплаты лечебницы у меня есть, вы сможете завершить дело вашей жизни, мне требуется только ваша подпись».


С трудом ворочая языком, Поль Дро вслух перечитал телеграмму.

— Я завершу дело моей жизни… деньги для оплаты есть… он достал четыреста сорок тысяч франков!

Казалось, Поль Дро и сам не понимает, что говорит. Он быстро оделся.

Хирург направился к машине, остановившейся у решетки сада.

На тротуаре он столкнулся с разносчиком газет, тот продавал специальный выпуск «Ла Капиталь».

— Трагическое самоубийство! — выкрикивал газетчик. — Перуанец Педро Коралес отравился смертельной дозой морфия!

Поль Дро чуть было не упал в обморок. С трудом он взял себя в руки.

Как автомат, он продолжал идти вперед и, когда называл адрес водителю, голос его почти не дрожал.

Но зато, хлопнув дверцей, он не сел, а буквально рухнул на сиденье.

Загрузка...