Путник, зашедший переночевать

Глава пятидесятая У Йерухама и Рахели

К тому времени Йерухам уже кончил свою дневную работу и как раз собрался уходить. Мыться к реке он больше не бегал — ведь теперь у него была своя собственная квартира и даже свой собственный таз для мытья. Увидев, что я направляюсь к Дому учения, он окликнул меня и пригласил зайти в гости. Я пошел вместе с ним.

Мы шли рядом и ни о чем не говорили. Я — потому, что только что вернулся из леса, а он — не знаю почему. Может быть, он молчал просто потому, что я молчал.

Мы уже прошли полпути, как вдруг он остановился, поправил инструменты, которые нес на плече, и повернулся ко мне: «Мы с Рахелью заходили с праздничным визитом к ее родителям, но не застали вас в гостинице».

Я сказал: «Вы, вероятно, не застали меня там по той причине, что человек не может находиться в двух местах одновременно».

«Да, мы узнали, что вы поехали в какую-то деревню», — сказал он.

«Вот именно, дорогой мой, я поехал в деревню».

«У этой деревни, наверно, есть название», — улыбнулся он.

«Ты угадал, ты молодец, ты правильно угадал!»

«Это нетрудно было угадать, так что меня не за что хвалить».

«А разве не заслуживает похвалы то, как умело ты скрываешь свое любопытство и как обходишь вопрос, который хочешь выяснить, ожидая, пока я сам все расскажу?»

«А чего тут обходить? — сказал Йерухам. — Если человек едет в деревню, значит, ему надо туда поехать».

«Как ты прав, Йерухам! — восклинул я. — Мне нужно было поехать, и поэтому я поехал. А теперь, когда ты это знаешь, может быть, ты знаешь также, кого я там нашел?»

«Кого вы там нашли? Крестьян и евреев, кого же еще».

«И к кому же я ехал?»

«Легко догадаться, что к евреям».

«И для того, чтобы увидеть евреев, я дал себе труд ехать в деревню?»

«Ну, наверно, у вас были там знакомые».

«Если бы у меня были там знакомые, разве я не мог встретиться с ними раньше?»

«Может быть, вы раньше о них не знали. Или может быть… Нет, мне жаль, но я не могу ответить на ваши сократовские вопросы».

«Ты можешь, Йерухам, ты можешь, но ты не хочешь».

«Почему бы мне не хотеть?»

«Почему бы тебе не хотеть? Ответь себе сам».

«Если бы я мог ответить, то не спрашивал бы вас».

«Значит, ты думаешь, что если спросить, то можно получить ответ, не так ли? Ведь если ты спрашиваешь, то, конечно, хочешь, чтобы я ответил».

«Это зависит от вашего желания».

«А если я не захочу тебе ответить?»

«Это секрет для меня?»

«Секрет — это нечто тайное и скрытое, а не открытое и всем известное. И поскольку это известно тебе, то это уже не секрет. А сейчас, друг мой, давай-ка лучше выкурим по сигарете. В лесу я ни разу не закурил. Да я, можно сказать, весь день не курил. Когда шел в Дом учения, как раз собрался покурить, даже вынул уже сигарету, да тут мне встретился синагогальный служка, и я спрятал сигарету, а потом, в лесу, и вообще забыл о курении. Бери сигарету, друг мой, и давай пустим дым до самого неба со всеми его звездами».

Йерухам сказал: «Я не курю».

«Помнится мне, что раньше ты курил».

«Да, курил, но перестал».

«Перестал? Чего вдруг?»

«Рахель не выносит сигаретного дыма».

Рахель. Я уже много дней не вспоминал о Рахели, и тут он вдруг напомнил мне о ней.

Он заговорил снова: «Мы уже дошли до нашего дома, а вы все еще не рассказали мне, в какой деревне вы были и у кого. Вы хотите удивить своим рассказом Рахель?»

«Так ведь ты уже сам ей все рассказал!»

Он расхохотался, постучал в дверь и крикнул: «Рахель, Рахель, угадай, кого я привел!»

Я услышал, как она отозвалась из комнаты и назвала мое имя.

Рахель лежит на кровати одетая. У нее тяжелая беременность. Как слаба рука, которую она протягивает мне, и как странен смех, который лучится на ее ресницах, — словно эта молодая женщина одновременно и стесняется своих мучений, и радуется им.

«Хорошо было там, у ребят перед алией? — спросила она. — Вы увидели там красивых девушек?»

«И красивых девушек, и славных парней».

«Они все славные, пока не приехали в Страну», — заметил Йерухам.

Я сказал: «Когда невеста хороша в глазах жениха, а жених хорош в глазах невесты, им суждено сохранить свою красоту на всю жизнь».

Йерухам взял лицо Рахели в свои ладони и произнес с улыбкой: «Как и нам».

Она хлопнула его по рукам: «Оставь меня, я должна подняться и приготовить ужин. Господин вовсе не нас имел в виду».

Йерухам сказал: «Лежи, Рахель, лежи, я сам приготовлю ужин»

Рахель возразила: «Если ты будешь вот так стоять надо мной и держать мое лицо в руках, ты не сможешь ничего приготовить».

«Не беспокойся, все будет в порядке».

«Тогда оставь меня», — сказала Рахель.

«Хорошо, хорошо, уже оставляю, только ты, пожалуйста, лежи».

Йерухам снял рабочую одежду и надел другую, потом набрал в пригоршню воды, сполоснул лицо и пошел было готовить ужин. Но, подойдя к кухонному столу, воскликнул: «Обманщица, ты ведь уже все приготовила, даже клубнику и сметану. Ну, если ты будешь такой расточительной, нам придется взять деньги из АПАКа!»[224]

«А что это такое АПАК?»

«Поди научи ее азам Страны Израиля!»

Он снял со стены керосиновую лампу, поставил ее на стол и объявил: «Ужин готов».

Потом наклонился к Рахели и спросил, что она ела днем и что хочет поесть сейчас.

Клубника издавала аппетитный запах, сметана радовала глаз белизной. После трех полуголодных дней, которые я провел в деревне, этот ужин показался мне особенно вкусным.

Йерухам извлек из сметаны одну клубничину и сказал: «Вы только посмотрите на нее — прячется в сметане и высасывает из нее весь вкус? А вы не скучали там, в Стране Израиля, по клубнике со сметаной?»

«Скучал? О чем только человек не скучает!»

«Смотрите на него! Я говорю о клубнике, а он отвечает мне метафизикой! Что будем пить — чай или какао?»

Рахель сказала: «Выпейте раньше по стакану простокваши».

Йерухам кивнул: «Рахель права, выпьем раньше простоквашу, а потом чай. Если уж мы в изгнании, то примем ярмо изгнания с любовью. Вот и черный хлеб галута тут как тут. Боже праведный, что может быть вкуснее ржаного хлеба со свежим маслом? Как хорош этот каравай, круглый, как молодая крестьянка, посыпанный тмином, как милая рожица веснушками!»

Рахель опять хлопнула его по руке: «Ешь и не произноси тут свои импровизированные проповеди».

Йерухам поднял каравай, понюхал его, взял нож, щедро отрезал ломоть, положил на него толстый кусок масла, откусил, потом намазал снова, еще раз откусил, с аппетитом прожевал и снова намазал еще не намазанные части, опять с аппетитом прожевал и все это время торопил нас тоже есть, сопровождая свои слова высказываниями известных в Израиле ораторов. Потом вдруг широко открыл глаза, ударил кулаком по столу и громко выкрикнул: «Кто голоден, должен есть!»

Еда поощряла аппетит, а аппетит поощрял еду, пока от всего каравая остался только маленький кусок, да и тот в конце концов исчез в чьем-то рту — то ли хозяина, то ли гостя.

Йерухам сказал: «А теперь выпьем чаю в память о тех днях, когда все наши трапезы состояли из чая с ломтем хлеба или ломтя хлеба с чаем».

Он поднялся и принес кипящий чайник и ароматную заварку. Разлил чай и спросил: «Чем мы украсим наш чай? Проклятые муравьи, объели весь пирог, который остался у нас после праздника».

Он дунул на пирог, прогоняя муравьев. Муравьи бросились врассыпную, и мы увидели, что сыр в пироге ссохся, а изюм на нем заплесневел. Йерухам покачал головой: «Человек должен платить за каждый кусок, который он оставил недоеденным».

Рахель собралась с силами, поднялась и принесла нам варенье из апельсиновых корочек. Вот ведь, во всех прочих фруктах человек ест мякоть и выбрасывает кожуру, а у апельсинов и мякоть, и кожура годятся для еды. И к чести Рахели, варенье у нее получилось хорошее. У кого это она так научилась — у матери или у Крульки? А может, это сами апельсины научили ее делать из своих корочек такое нежное и вкусное варенье?

Окна открыты нараспашку, запах ночной росы поднимается с влажной земли, льется с травы и с листвы деревьев, и какая-то птица щебечет из невидимого укрытия. А луна сопровождает ее мелодию на свой лад — своим серебристым светом.

Рахель вернулась в кровать, а мы всё сидели и слушали голос птицы.

Потом Йерухам встал, опять взял лицо Рахели в ладони и поцеловал в губы. Она сказала: «Постеснялся бы». Он закрыл глаза: «Могу и постесняться». Рахель шлепнула его по пальцам и сказала: «Садись и сиди как человек».

Она лежала на кровати и смотрела на мужа и его гостя. На мужа, потому что он ее муж. На гостя — потому что он гость ее мужа.

Потом она сказала: «Расскажи нам немного о Стране Израиля, Йерухам».

«Чего это вдруг?» — удивился Йерухам.

«Чтобы порадовать душу нашего гостя».

«Боюсь, что я не порадую его своим рассказом».

«Почему не порадуешь?»

«Правда дана нам не для того, чтобы радовать».

Если вы не слышали рассказов Йерухама, то вы не знаете, что такое рассказ, сотканный из противоречий. Он хотел произнести речь в осуждение Страны Израиля, а его осуждение звучало как восхваление. Здесь не место повторять все, что он говорил, но кое-что все же стоит упомянуть. Йерухам рассказывал об огромных гнойных болотах, которые расползались по той земле на протяжении двух тысячелетий, множа в ней всяческие болезни, а потом ты узнавал, что теперь болота эта осушены и превратились в хорошую землю. И то же самое он рассказывал о парнях и девушках, которых вроде бы послали на верную смерть для осушения этих болот, чтобы увеличить хозяйство Барона[225], а потом оказывалось, что они победили и вдобавок создали еще несколько еврейских поселений в Стране Израиля. И начинает казаться, что, может быть, именно таких людей имел в виду царь Давид, когда говорил, вдохновленный святым духом: «Засевают поля, насаждают виноградники, которые приносят им обильные плоды»[226].

Рахель лежала на кровати, и слушала, и дремала, и дремала, и слушала.

Что он еще такого рассказывал, что я упустил? Он говорил о комарах и мошкаре, которые налетают на людей огромными тучами, и покрывают палатки сплошным ковром, и присасываются к каждому человеку, так что его лицо и руки словно бы покрываются чешуей, и сосут его кровь, и вносят в нее яд, и заражают его малярией. А как только в человека попадает малярийный яд, его тело слабеет и он заболевает. И если эта болезнь не отпускает человека, то следом за ней на него нападает какая-нибудь другая, от которой он умирает. Многие вот так заболели и умерли, а некоторые хоть и не умерли, но стали похожи на мертвецов.

«Наш гость знает таких».

Гость знает. Однако по непонятной мне самому причине я говорю Йерухаму: «Выходит, если сделать расчет, то окажется, что в борьбе за освобождение Польши погибло больше евреев, чем при осушении болот Земли Израиля».

Йерухам отвечает: «Если вас это утешает, то утешайтесь этим».

А гость говорит: «Утешимся, Йерухам, утешимся тем, что есть еще молодые ребята, которые готовы отдать жизнь за Страну Израиля».

Йерухам усмехается: «Не за Страну Израиля, а за ивритские буквы на монетах Страны Израиля».

А гость говорит: «За ивритские буквы, и за Страну, и за ее народ».

«Чтобы побольше монет с этими буквами попало в карманы капиталистов?»

«Да, чтобы монеты Страны Израиля попали в карманы капиталистов и те потратили бы эти монеты в Стране Израиля».

«Как вы легко решаете все проблемы!» — воскликнул Йерухам.

«Легко или тяжело, — ответил гость, — но мир в целом не в нашей власти и не просит наш народ решать его проблемы. Однако свои собственные проблемы мы, пожалуй, можем и сами решить».

«Тем путем, которым вы идете?»

«Тем путем, которым мы идем, даже если мы ошибаемся или поступаем во зло. Ошибки и зло, которые мы совершаем сами, можно исправить, а вот то, что не в наших руках, нам исправить не под силу».

Йерухам гневно ударил кулаком по столу. Рахель вздрогнула и с испугом посмотрела на нас.

Мне стало жаль ее, и я сказал: «Не бойся, Рахель, это Йерухам собрался на войну со всем миром и попробовал свои силы на вашем столе».

Йерухам засмеялся: «Чую я, что меня накажут, если я буду с вами спорить».

Я сказал: «Если так, то давай я буду спорить с тобой».

Он спросил: «И будете выставлять против меня стихи Торы или высказывания мудрецов?»

Я засмеялся: «А как же иначе? Не высказывания же твоих умников, чья слава — на один день, а мудрость — на один час?»

Рахель сказала: «Ну сколько ты еще будешь спорить, Йерухам? Может быть, развеселишь нас немного?»

Йерухам, как и большинство парней в коммунах Страны Израиля, обладал недюжинным чувством юмора. Он поднялся, взял свою кепку и сложил ее наподобие той туристской шапочки, в которой заявляются в кибуц американские туристы, чтобы фотографировать кибуцников. Выставил вперед одну ногу, склонил голову влево, перевел взгляд на гвоздь, торчащий из стены, и сказал: «Да, красиво здесь, красиво, но если бы вон та гора стояла немного подальше, инчей так на десять с половиной, то было бы намного красивей. — Потом опустил голову, посмотрел на таз с водой и продолжил: — И эта долина с озером тоже хороша, но, если бы передвинуть ее чуть правее, пейзаж приобрел бы иной вид, куда более приятный».

Когда Благословенный решал, как должна выглядеть Страна Израиля, Он не принял при этом во внимание интересы заграничных туристов. Похоже, Ему уже тогда было известно и очевидно, что они не приедут жить в этой стране, и потому Он создал ее по Своему усмотрению. Но даже некоторые из тех, для кого Он создал ее, недовольны ею. И не нужно далеко идти за доказательствами — вот вам Йерухам Хофши, который несколько лет пробыл в Стране Израиля, а в конце концов покинул ее.

Рахель спросила: «А ты и твои товарищи разве не давали повода посмеяться над вами?»

Йерухам сказал: «У нас было другое достоинство — мы любили друг друга. Между нами была такая любовь, подобной которой нет во всем мире. Ты только представь себе, Рахель, — парни, родители которых в галуте переманивают друг у друга покупателей, здесь сидят вместе, и каждый радуется радости другого. И так же, как они радуются радости другого, они радуются и каждому куску дороги, который добавился в Стране, а вечерами все выходят на улицу и танцуют до полуночи под высоким звездным небом».

Рахель лежит в кровати и слушает. Она знает, что, когда Йерухам танцевал, он танцевал не один, и не со своими друзьями, а со своими подругами — теми, которые строили с ним дорогу, теми, о которых говорили, что они красивы, как невесты, а сильны, как женихи. И если вначале на лице Рахели были словно выгравированы все те дни, которые ее муж провел в Стране Израиля, то теперь ее лицо выглядит так, будто на нем оставили след все ночи, которые он провел там.

Рахель отвернула лицо и положила руку на сердце. Сердце человеческое — что ты знаешь о нем? Час назад оно было веселым, а вот сейчас уже грустит.

Я встал со словами; «Мне пора идти».

Йерухам и Рахель должны были заняться своими делами и потому не задерживали меня, а я хотел идти, потому что уже приближалась полночь. Нехорошо сидеть всю ночь у молодых людей в первый год после их женитьбы.

Когда я вернулся в гостиницу, то увидел, что господин Зоммер все еще сидит в кресле и дымит своей трубкой. Полночь уже миновала, а он и не думал идти спать. Похоже было, что какое-то новое беспокойство поселилось в его душе и он пытается прогнать его с помощью той травы, что набита в его трубке. Чтобы доставить ему удовольствие, я сказал, что возвращаюсь от Рахели и Йерухама. Он вытащил трубку изо рта и приоткрыл глаза, но только пожевал губами. И мне показалось, что его мысли витают сейчас в каком-то ином, куда менее приятном месте.