Ранним мартовским утром мы выехали из Триполи в большое путешествие по Сахаре. Преодолев почти тысячу километров и проехав через несколько крупных городов, в том числе и Себху, уже под вечер мы прибыли в город Джерму.
От Себхи наша машина шла вдоль вади Хайят. Слева от дороги поднимаются невысокие черные скалы, иногда вплотную приближающиеся к шоссе. Справа, за финиковыми пальмами, в зыбком мареве видны светло-желтые холмы дюн песчаного массива. Это — уже упоминавшаяся «идехан». На языке туарегов «идей ен», от которого произошло арабское «идехан», означает «песчаная пустыня». Между скалами и песками не только проходит хорошая асфальтированная дорога, но и кипит жизнь, которую, находясь в Триполи, трудно было себе представить. Обработанная земля, разбитая на квадраты, обрамленные невысокими бордюрами, засажена кукурузой, африканским просом, овощами. По полям деловито снуют важные голуби, черные скворцы, серые воробьи. В отдельных местах скалы отступают от дороги, и взору открывается высокая стена эвкалиптов, акации и других деревьев. За этой живой стеной на поливных землях раскинулись поля пшеницы и кукурузы. Все это говорит о том, что в наше представление о нынешней Сахаре следует внести серьезные поправки.
Не доехав 5 километров до Джермы, мы остановились на отдых. Желание сфотографироваться на фоне дюн, подходящих здесь близко к шоссе, было так велико, что, загребая буквально килограммы чистого сахарского песка в башмаки, мы пошли искать наиболее удачную точку. Рядом было чье-то поле, где работал дизельный насос, подающий воду для орошения. Стук насоса и птичий гам, шедший из зарослей эвкалипта и пальм, слились в общий шум, далеко разносившийся вокруг. Возвращаясь назад, мы натолкнулись на полуразвалившийся колодец. Дно его было засыпано песком, завалено пустыми пакетами из-под молока и другим мусором.
Значит, до того как были пробурены артезианские скважины, здесь существовали колодцы, которые не только давали воду многочисленным караванам, но и позволяли заниматься земледелием. Наше немудреное предположение позднее подтвердили ливийцы в Триполи, которые сказали, что вади Хайят и следующее за ним вади Ираван были оживленными караванными тропами, известными еще в глубокой древности, причем на всем протяжении многокилометровой дороги были прорыты колодцы.
Еще 15 минут пути — и мы в Джерме. Рабочие турецкой строительной компании завершали дорогу, которая ведет к центру муниципалитета Убари. Мы остановились на территории, где расположилась болгарская организация «Булгаргеомин», которая ведет поиски воды в этом районе Сахары. Чувствуется, что эти люди знают, где искать. В центре небольшого лагеря сооружен плавательный бассейн с пресной водой, вокруг лагеря растут эвкалипты, мимозы, в цветах прячутся небольшие домики. И это в Сахаре!
В этих местах мы оказались не случайно. Интерес к древней цивилизации Африки невольно вызывает в памяти имя древнего народа — гарамантов. Помните описание их у Геродота?
В Национальном атласе Ливии, изданном в 1978 году в Триполи, помещена карта, составленная на основе древнеегипетских документов и посвященная периоду правления основателя XXII (Ливийской) династии, фараона Шешонка I (950–929 годы до нашей эры). В ней названы ливийские племена, жившие к западу от Нила, в том числе мишвиш, занимавшие побережье залива Большой Сирт, а также гараманты, обитавшие к югу от мишвиш.
Кстати, указанное на этой карте место обитания гарамантов совпадает с соответствующим описанием у Геродота. Напомним, что «отец истории» четко относил гарамантов к ливийским племенам.
По мере усыхания Великой пустыни, что связано с отступлением ледников на север к VI тысячелетию до нашей эры, древний человек двинулся в долину Нила. Первым пунктом на этом пути был оазис Эль-Файюм, расположенный в 30 километрах от Нила и 100 километрах на юго-запад от Каира. Уже в период древнего царства здесь появился человек, освоивший плодородную местность. Оазис Эль-Файюм, возможно, явился плацдармом для заселения долины Нила, и около V тысячелетия до нашей эры пришедшие из Сахары люди создали здесь первое государственное образование. Многие ученые идут дальше и считают, что выходцы из Сахары прошли в Финикию и Месопотамию.
Хотя против этой теории приводится много серьезных аргументов, однако есть факты, свидетельствующие в пользу этого предположения. Например, до сих пор считается, что письменность на нашей планете зародилась в конце IV — начале III тысячелетия до нашей эры в Месопотамии и Египте, причем древнеегипетская письменность появилась на пять веков позже, а еще позднее, в середине II тысячелетия до нашей эры, возникло китайское иероглифическое письмо. Согласно предположению ученых Республики Кот-д’Ивуар (Берег Слоновой Кости), начало письменности положили африканцы около семи тысячелетий назад. В то время африканские племена жили на территории теперешней пустыни Сахары, покрытой густыми тропическими лесами. Проведя сравнительный анализ древнего египетского письма и памятников африканской письменности, сохранившихся на скалах в Сахаре, ученые пришли к выводу, что свою форму записи египтяне заимствовали у африканцев, а не наоборот, как считалось до сих пор.
Многие факты свидетельствуют о тесных связях Сахары и долины Нила в глубокой древности. В Феццане найдены мумии более древние, чем в Египте, а древнеегипетский бог Амон, культ которого был перенесен в долину Нила, родом был из оазиса Сива в Ливийской пустыне. Впоследствии население долины Нила сделало рывок вперед в развитии материальной культуры, а Сахара, иссушаемая безжалостным солнцем, стала объектом культурной экспансии долины Нила. Однако египтяне были скупы на сведения о своих соседях. Больше всего обнаружено упоминаний о Ливии. Первое из них датируется III тысячелетием до нашей эры. А в XV веке до нашей эры, во времена фараона Тутмоса III, говорится об оазисах Ливийской пустыни, жители которых платили дань египетским фараонам. Так, оазисы Харга и Дахла поставляли ко двору фараонов пшеницу, оазис Сива — финики, а вади Натрун — соль.
Отношения Древнего Египта со своими соседями складывались не всегда мирно. Ливийцы нередко нападали на богатую земледельческую долину. Нам известно, что в борьбе с египтянами ливийские племена объединялись с «народами моря». Так египтяне называли племена, которые с материковой Греции и островов Эгейского моря напали на Финикию и Египет. Египетские хроники отмечают, что в военных действиях пришельцы использовали двухколесные боевые повозки. Именно они принесли с собой лошадь и колесницу, которые впоследствии проникли в глубь Сахары и были изображены на наскальных рисунках Тассили (Тассилин-Аджер) — алжирского плато в центре Великой пустыни. Исследователь этих рисунков Анри Лот отмечает, что изображение лошади появилось около 1200 года до нашей эры. Именно в этот период фараон Рамсес III укрепил египетскую державу и отбросил от своих границ ливийцев и их союзников.
Любопытно отметить, что на рисунках в Тассили лошади, запряженные в боевые колесницы, идут таким шагом, которого в природе нет: они выбрасывают вперед передние ноги, в то время как задние еще не подобраны к брюху. Любопытно и другое — такой неестественный галоп лошадей изображен и на рисунках, найденных на острове Крит.
Подобное совпадение дает повод еще раз упомянуть о прямой связи «народов моря» или одного из племен, входивших в это объединение, с ливийским племенем гарамантов. Аполлоний Родосский в IV песне своей «Аргонавтики» сообщает, что дева Акакаллида, дочь критского царя Миноса, носившая в себе плод бога Феба и поселенная отцом в Ливии, родила «славного сына, — все именуют его Гарамантом и Амфитемисом»[37]. Именно этот Гарамант — легендарный предок гарамантов — бежал после поражения в битве с египтянами в пустыню и осел в Феццане, дав свое имя уже сложившемуся богатому оазису. Естественно, он принес с собой искусство разведения лошадей и научил использовать этих животных в охоте и боевых действиях.
Уже на карте, относящейся к концу III века до нашей эры и составленной по произведениям древнегреческих историков Диодора Сицилийского и Страбона, в центре территории, населенной гарамантами, обозначена точка — город Гарама. Отсюда на юг, север и восток шли караванные дороги, которые контролировались гарамантами. Древняя Гарама это и есть современная Джерма, где мы и находимся с единственной целью — прикоснуться к цивилизации народа, о котором писал Геродот.
Наскальные рисунки в Сахаре были впервые обнаружены в 1847 году французскими офицерами на алжирском плоскогорье массива Джебель-Ксур. Возле оазиса Туат, на красных скалах песчаника, они увидели изображения охотников с луками и стрелами и зверей, которых в этих местах никто не видел. В Европе никто не обратил внимания на это открытие, и имена этих офицеров — участников военной экспедиции против местного племени — остались неизвестны. Спустя десять лет немецкий историк, филолог, географ-путешественник Генрих Барт увидел наскальные рисунки в одной из долин Феццана. В 1869 году другой немецкий путешественник, Густав Нахтигаль, обнаружил рисунки на скалах нагорья Тибести (на границе Ливии и Чада), а с начала нашего века наскальные рисунки были открыты на плато Тассили, нагорье Ахаггар (Алжир), в Ливийской пустыне и других местах. В известной степени все они были однотипны, изображая, в частности, буйволов, антилоп, охотников, воинов со щитами.
В 1933 году лейтенант французской армии Бренан во время разведывательного похода по вади Джерат и плато Тассили открыл целую галерею в скалистом ущелье. Здесь были слоны, гиппопотамы, носороги и жирафы. Спустя немногим более 20 лет, в 1956 году, Бренан в составе экспедиции Анри Лота отыскал это вади и прошел его насквозь, обнаружив не только целую галерею рисунков, но и забытый мир с финиковыми пальмами и озером, кишевшим рыбой.
Эти находки вызвали сенсацию. Европейцы не предполагали, что скалы враждебной жаркой Сахары испещрены рисунками животных саванны. Гипотеза о том, что Сахара в древности не была пустыней, а имела богатую флору и фауну, получила новое подтверждение. В Ахаггаре была обследована цветочная пыльца, которую искали в различных почвенных слоях. Самый нижний слой (возраст — 8 —15 тыс. лет) содержал пыльцу лип и дубов, а в самом верхнем слое (5 тыс. лет) обнаружена пыльца оливковых деревьев и кипарисов.
Экспедиция Лота, самая богатая по количеству обнаруженных памятников — 1934 единицы, датировала рисунки Тамрита на плато Тассили периодом раннего неолита, т. е. 8000–6000 годами до нашей эры. Этот период Лот назвал «периодом охотников» или «периодом буйволов», а следующий за этим отрезок времени (6000–1200 годы до нашей эры) — «скотоводческим», где любимым объектом изображения был бык, а также целые стада с пастухами. Первобытные художники с большим мастерством выписывали рога, уши, копыта и хвосты быка, которого использовали даже для верховой езды, причем женщины ездили, занимая место сзади мужчины. На рисунках изображены и некоторые бытовые детали: конусообразная хижина, женщина, растирающая зерно на каменной зернотерке, и др. Особенно поразило Лота различие физических типов, среди которых были негроиды и европеоиды, а также разнообразие одежды.
Все рисунки Тассили, положившие начало серьезному исследованию наскальных надписей Сахары, были нанесены на пористой скальной породе красящей пастой, в которую добавлялись молоко и растительный клей. Краска становилась водонепроницаемой, и ее можно было освежить мокрой губкой, не опасаясь испортить картину, написанную много тысяч лет назад.
В Западной Европе, США и у нас изданы красочные альбомы и фундаментальные работы по наскальным рисункам Сахары. Но когда нам предложили посмотреть подобные рисунки в вади Барджуж — они открыты лишь в 1975 году, и самые старые из них датируются IX веком до нашей эры, — я был просто счастлив.
Вади Барджуж находится в 35 километрах на юго-восток от Джермы. Однако проехать туда на обычных автомашинах невозможно, а идти пешком под солнцем в течение дня нам не советуют. Да и наши провожатые не знают туда пешей дороги, однако они берутся в течение дня доставить нас на подходящем транспорте туда и обратно. Мы соглашаемся и отправляемся в путь.
Два японских вездехода стоят перед конторой «Булгаргеомина», и главный инженер болгарской фирмы Рони уверенно берет в свои руки руководство нашей маленькой экспедицией. Он здесь работает несколько лет, руководит буровыми работами и по долгу службы объездил всю округу. Он знает дорогу к галерее наскальных рисунков и даже находится в дружеских отношениях с полицейскими, которые несут службу в небольшом вагончике недалеко от вади. В этом районе, по-видимому, когда-то был населенный пункт, поскольку это место кроме вади Барджуж имеет еще и другое название — город Мутхандуш, который, естественно, охраняется государством. Но полицейский пост с радиофицированными автомашинами поставлен здесь не столько охранять древности, сколько оказывать помощь заблудившимся людям. Раньше, когда люди передвигались на верблюдах и делали дневные переходы по проторенным тропам, уход и приход каждого каравана был, как говорится, на виду. Сейчас люди стали самонадеянны и нередко, вскочив в автомашину, едут на прогулку по Сахаре или на пикник. Машины ломаются, вязнут в песке, и туристы, отправившиеся, можно сказать, куда глаза глядят и часто подальше от таких же, как и они, любителей, остаются одни в пустыне — без воды, пищи и средств связи. И тогда начинаются поиски этих горе-путешественников с помощью самолетов и вертолетов, которые, обнаружив их, сообщают об этом на ближайший полицейский пост. Иными словами, ливийские полицейские, с которыми нам предстоит познакомиться, охраняют пустыню и работают спасателями.
Отличное шоссе ведет в сторону государственной фермы Магнуса. Здесь специалисты США, а после их ухода канадцы выращивают на поливных землях пшеницу. Обработанные площади разбиты на огромные круги. В центре каждого из них пробурена скважина, и к ней прикреплен поливной агрегат, который, перемещаясь по часовой стрелке, поливает высаженные растения. Интересно видеть огромные зеленые круги и радугу, образующуюся от брызг поливной установки. Хозяйство ведется на современном уровне. На полосе грунтового аэродрома стоит небольшой самолет, который обрабатывает поля химикалиями. Ферма Магнуса считается одним из ведущих государственных хозяйств. Всего в Феццане на конец 70-х годов осваивалось 3,7 тыс. гектаров. В 1986 году было решено задействовать только на этой ферме 2,7 тыс. гектаров. Большие запасы подземных вод делают эти планы реальностью.
Рони отлично знает ситуацию в районе. По его словам, вода находится неглубоко. Есть древние колодцы, которыми пользовались бедуины, глубиной 30–50 или 70 метров. Но лучшую воду берут сегодня с глубины 150, 200 или 600–700 метров. Я вспоминаю, что в центре Сахары находится крупнейший на земном шаре артезианский бассейн. Феццанской чашей именуют другой артезианский бассейн — с тремя горизонтами, причем уровень залегания этих вод в районе городов Убари и Себха составляет 100–200 метров. Мне приходит на память информация из ливийских органов печати о восточной части Сахары. Отсюда планируется перебрасывать по искусственному водоводу диаметром 4 метра на побережье залива Большой Сирт пресную воду для растущих городов и для орошения. Так что Сахара не так уж безводна, как мы себе ее представляем. Правда, добыть эту воду довольно трудно, но с развитием техники эта проблема вполне разрешима.
Проехав километров тридцать, упираемся в небольшой вагончик полицейских. Возле него стоят два мощных легковых вездехода тоже японского производства, с длинными, десятиметровыми антеннами. Здесь же находятся большая, снятая с автомашины цистерна для питьевой воды, огромный шпиль антенны стационарной станции и несколько овец в небольшом загоне. Ставим в известность полицейских о нашей поездке в вади Барджуж и договариваемся, что, если мы не проскочим мимо их домика в 15.00, они дадут сигнал тревоги и начнут нас искать. Все обговорено, и мы едем дальше.
Проскакиваем мимо больших масляных пятен, брошенных пустых бочек и рваных покрышек от грузовых автомобилей. Это одна из пробуренных и законсервированных скважин на воду. Болгарская и другие компании по указанию ливийских организаций бурят скважины и, дойдя до обильного водного горизонта, консервируют их до лучших времен. Таких скважин в Сахаре много, и при необходимости они могут стать основой развития сельскохозяйственного производства.
На горизонте показывается высокий песчаный откос. Разогнавшись, пытаемся взять этот подъем. Одна машина удачно проскакивает, вторая же останавливается посередине и затем съезжает задом вниз, чтобы попытать счастье по другой колее. Я сижу в первой машине. Выскочив наверх, мы останавливаемся, чтобы подождать отстающих. Я выбираюсь из автомашины и замираю, пораженный великолепием Великой пустыни. Впереди до самого горизонта раскинулась ровная, как стол, поверхность: ни камня или скалы, ни кустика или дерева. Все пространство — это мелкая красноватая галька на плотном слое крупного золотисто-желтого песка. Песок здесь слежался настолько, что даже сильный ветер не может поднять с поверхности ни одной пылинки. Солнце уже накалило каменистую поверхность, и где-то у горизонта плывет легкий мираж. В небе — ни одной птицы, на земле — ни одной букашечки. Голая, мертвая, прекрасная в своем неповторимом облике галечная пустыня, бывшая несколько миллионов лет назад дном Палеосахарского моря.
Едем еще километров тридцать по этой галечной равнине. Легкий шлейф пыли от взрытой новыми покрышками японского вездехода почвы сильный ветер сносит в сторону так круто, что идущая метрах в двадцати за нами вторая автомашина не попадает в поднятую нами пылевую завесу. Порывы ветра иногда так сильны, что машину сильно кренит в сторону, как будто кто-то сильно бьет в бок кузова.
Как говорят о Сахаре, ветер здесь встает и ложится вместе с солнцем. Это действительно так, и за все время нашего путешествия он сопровождал нас, ибо в Сахаре в каждые сто дней только шесть безветренны. Сильный ветер, неся песок и мелкие частицы гальки, шлифует скалы, придавая им грибовидные или столообразные формы либо превращая их в какие-то фантастические фигуры. Ветер зимой дует в сторону моря и уносит сахарскую пыль на тысячи километров. Сахарский песок, вынесенный ветром, обнаруживали не только в Италии, но и в Дании, на Островах Зеленого Мыса и острове Барбадос.
Сворачиваем направо и минуем прикрепленную к палке облезлую табличку «Мутхандуш, археологический объект». И тут начинается самая тяжелая часть дороги — по черному вулканическому полю. Здесь некогда действовал вулкан, и лава, выплеснувшаяся из недр земли, залила большое пространство. Под влиянием температурных перепадов сплошная корка лопнула и превратила поле как бы в черную булыжную мостовую, по которой, переваливаясь с бока на бок и скрипя всеми тягами и болтами, наш вездеход медленно движется вперед, к вади Барджуж. Рядом с дорогой, по которой мы едем, вьется пешеходная тропа, и по ней, пожалуй, можно быстрее добраться до цели, чем на транспорте. Скорее всего по этой тропе ходят небольшие караваны верблюдов, поскольку вряд ли кому-либо придет в голову бродить пешком по пустыне почти в 100 километрах от ближайшего населенного пункта.
Черное поле относительно невелико. Примерно в середине его находится небольшая песчаная площадка, свободная от камней. Булыжники же сложены кучками. Мы заспорили об их назначении. Одни считали, что это заслоны от ветра, за которые прячутся бедуины, другие увидели в этих грудах камней что-то вроде могильных памятников. Я склоняюсь ко второму мнению, так как здесь не видно ни следов очага — а какой же бедуин на привале не пьет чай! — ни бытового мусора, верного признака стоянки. Да и пейзаж, мрачный, навевающий тоску и скорбь, вряд ли мог соблазнить бедуинов.
Вади Барджуж открывается внезапно. Пологий склон сбегает вниз в неширокую долину, засыпанную песком. Второй берег вади поднимается отвесной стеной, и, хотя редкие деревья закрывают известняковый пятиметровый склон, под косыми лучами солнца уже просматриваются какие-то рисунки и таинственные знаки. Вот мы и достигли цели нашего путешествия.
Стоянки древнего человека обнаружены в Ливии во многих местах. Среди наиболее известных можно назвать возвышенный берег вади Мардуния (или Бир-Дофан), что находится к востоку от Триполи, и район Ткара на северо-восточном склоне Джебель-эль-Ахдара, расположенный в 60 километрах от Бенгази. Найденные здесь орудия труда относят к наиболее примитивной «культуре голышей или булыжников». Древний человек брал обкатанные рекой голыши и, ударяя их друг о друга, придавал им форму самого примитивного орудия. Этот период именуется ранним палеолитом. В соседних с Ливией странах — Алжире и Марокко — также открыты стоянки древнего человека, и все предметы обнаружены примерно в одном культурном слое. Иными словами, человек обитал на побережье Северной Африки и в Сахаре более миллиона лет назад.
Начало неолита совпало по времени с приручением животных. Может быть, поэтому основные неолитические стоянки древнего человека отмечены наскальными изображениями, которых особенно много в Феццане и к западу от него, в горных массивах, расположенных близ границы с Алжиром. Во всех этих районах древний художник изобразил предметы своей охоты и окружающую среду обитания. А какие же рисунки меня ждут в вади Барджуж?
Иду вдоль вади, начиная с его верховья. На первой картине вижу реалистическое изображение страуса, рядом — какая-то большая птица, похожая тоже на страуса, а ниже нарисованы две дрофы. Под этими дрофами вижу еще двух страусов, которые вычищены уже после того, как были нанесены рисунки. Дело в том, что все картины наносились в виде контура на известняковой стене вади скорее всего осколком более прочного камня. Бороздки контура имеют разную глубину, но в целом довольно хорошо проработаны. Два страуса первой картины вычищены, вероятно, совсем недавно, с тем чтобы получить четкое изображение на фотографиях. Другие рисунки покрыты пустынным загаром и не тронуты.
Меня все время интересовал вопрос, каким орудием наносил этот контурный рисунок древний художник. В Южном Йемене я посетил город Мукейрас и расположенные по соседству развалины древнего города. Среди огромных плит были и такие, на которых были нанесены крупные буквы химьяритского алфавита. Эти надписи делались другой, более твердой породой — диоритом, который при расколе дает раковистый излом. Когда каменный резец тупится, его просто выбрасывают, и со временем он превращается в обыкновенный камень. Таким резцом древнего художника в вади Барджуж вполне могли быть черные камни-булыжники с лавового поля. Предположить, что древний художник таскал с собой на перегруженных верблюдах специальные рубила, вряд ли возможно.
Прыгая с камня на камень, я двигаюсь вдоль галереи, протянувшейся почти на 500 метров. Вот изображение быка или буйвола, рядом вижу схематическое изображение человека, ниже — козы и овцы. Другая картина — зебу с горбом на шее и холке и с огромными крутыми рогами. Может быть, этих животных имел в виду Геродот, говоря, что они ходят задом, чтобы не упираться в землю закрученными вперед рогами. На этой же картине помещен большой слон, конец хобота которого отколот явно совсем недавно, и около скола хобота — длинношеий жираф, тело которого разрисовано квадратиками.
Таким образом, среди наиболее частых персонажей галерей фигурируют представители африканской фауны — дикой и домашней. К первой можно отнести слонов, жирафов, носорогов, крокодилов, страусов, дроф, ко второй — зебу, овец, коз, ослов. Картины идут вперемежку, на разной высоте, без видимого порядка вплоть до небольшой расселины, которая разделяет вади на две части, причем нижняя часть вади не имеет рисунков, хотя плоских участков стены здесь не меньше, чем в верхней части. Я пытаюсь все-таки понять, почему галерея разместилась только в одной части вади. И вдруг понимаю, что именно там, где растет десяток невысоких деревьев, было самое удобное место для отдыха каравана — людей и верблюдов. И пока с животных снимали поклажу, разводили костры и готовили чай, один из караванщиков, взяв в руки черный камень, царапал на мягком известняке или контур слона либо домашнего животного, или же какие-то знаки.
Дело в том, что некоторые картины сопровождаются непонятными на первый взгляд знаками, которые при ближайшем рассмотрении оказываются буквами туарегского геометрического алфавита тифинаг. Точки, как бы служащие контуром различных фигур, квадрат, треугольник, окружности с точкой в середине и без нее, знак плюс, крест, параллельные линии и др. — все эти знаки в привязке к изображениям, видимо, несут какую-то информацию, интересную или важную для других караванщиков, идущих в гом же или противоположном направлении.
Осмотр картинной галереи окончен. Обратный путь домой, как обычно, занимает меньше времени. Мы едем другой дорогой, вдоль линии высоковольтных передач. У первой опоры встречаем полицейского, который мягко, больше для порядка, отчитывает нас за задержку, и мчимся дальше, поднимая клубы пыли, к шоссейной дороге. И вдруг Рони, наш караван-баши, предлагает посмотреть окаменелые деревья. Спускаемся с полотна дороги и упираемся в черный скалистый холм, в расщелинах которого лежит огромный, разбитый на куски ствол ископаемого дерева. На кусках видна фактура древесины, но это — камни, куски известковых соединений, крепкие, звенящие от удара друг о друга.
Как объясняют геологи, во влажный период, когда Сахара была покрыта лесами, эти деревья падали в вади или мелководные заливы моря и соленых озер и, пропитываясь перенасыщенными известковыми соединениями, превращались в каменные глыбы. Болгарские специалисты говорили, что в Сахаре, в некоторых вади и прилегающих к ним низких участках, они находили целые завалы таких окаменелых деревьев. Куски таких деревьев считаются самым желанным сахарским сувениром, однако их запрещают вывозить из Ливии.