Пятое время года

В МУРЗУК — ЦЕНТР ФЕЦЦАНА

21 марта мы покидаем Джерму и едем в Себху, чтобы оттуда лететь в Триполи. Мы как будто чувствовали, что оставаться здесь, в Сахаре, при всей ее экзотике и массе еще не осмотренных достопримечательностей нам никак нельзя. И действительно, через четыре дня, 25 марта 1986 года, американские самолеты, поднятые с борта авианосцев 6-го флота ВМС США и Средиземном море, обстреляли из ракет ливийские военные объекты в городе Сирт. Это была разминка перед налетом американской авиации на Триполи и Бенгази 14 апреля того же года.

Учитывая, что до вылета нашего самолета остается четыре часа, решаем добираться до центра ливийской Сахары через Мурзук. Тем более что отличные дороги и опытные проводники, возглавляемые Рони Роневым, обещают нам показать по дороге «находище» гипсовых песчаных (сахарских) роз — выше я упоминал о них вскользь.

Однако настроение у меня паршивое. С каждым километром мы все дальше от города Гат и гор Акаккус, на отрогах которых находятся самые богатые наскальные рисунки в Ливии. Повседневная суета часто не дает возможности ознакомиться с уникальными памятниками истории в стране, где ты работаешь, памятниками, ради которых люди в прошлом рисковали жизнью, да и сегодня тратят время и большие деньги, чтобы их осмотреть.

От Джермы следуем по новой дороге, минуя ферму Магнуса. Через полчаса езды нас по договоренности встречает другая автомашина болгарских специалистов, осваивающих в этих местах небольшое, открытое ими нефтяное месторождение. Они взялись показать нам это «находище». Спускаемся с обочины и начинаем петлять по белесой пустыне, разыскивая то место, где упавшие редкие капли дождя и роса приводят к образованию кристаллов гипса, вырастающих в течение многих лет в причудливые бутоны. К середине дня ветер в Сахаре усиливается. Он бросает в лицо горсти песка, и темные очки лишь немного защищают глаза от песка. Тем не менее с помощью наших болгарских друзей нам удается найти удивительное место — питомник гипсовых сахарских роз.

Гипсовые розы засыпаны песком, и только специалисты, бывавшие здесь в хорошую погоду, могут найти место их «произрастания». Стоя на коленях и раня пальцы об острые камни, раскапываем хрупкие розовые цветы с тонкими, усыпанными кристалликами гипса перемычками, соединяющими бутоны. Они действительно похожи на соцветия розы или других цветов. В аэропорту Триполи под пластмассовые колпаки помещены отобранные у пассажиров, выезжающих за пределы Ливии, сахарские розы, купленные или вырытые тайком в пустыне.

Мурзук открывается внезапно железобетонными коробками новых домов. Кое-где сохранились старые постройки, сложенные из узкого мелкого кирпича и обломков камней. Где-то здесь находятся пирамиды, которые считаются древнее египетских.

Генрих Барт, немецкий ученый, упоминавшийся выше в связи с наскальными рисунками и обследовавший также каменные изваяния в окрестностях Мурзука, писал: «…здесь жили люди достаточно образованные, чтобы по достоинству оценить такие произведения, и способные наслаждаться ими. Туземцы рассматривают эти доисторические памятники как изображение идолов. Я и сам, взирая на эти совершенные, отмеченные печатью гения монументы, устремленные ввысь, невольно поддался какому-то мистическому чувству»[45].

Однако искать этих идолов и пирамиды нам, к сожалению, некогда. Покрутив по улицам нового, чистого и довольно уютного города, мы неожиданно утыкаемся в холм в центре Мурзука, на котором, как шапка на лысой голове, — средневековая крепость. У его подножия — небольшая, тоже старая мечеть с остроконечным минаретом. Взойдя по пологой дороге к воротам крепости, я оборачиваюсь, и в глаза бросается удивительное несоответствие: вокруг старой, чуть подновленной голубой краской мечети расставлено множество современных и самых разных цветов автомобилей, доставивших сюда верующих на пятничную молитву.

Из Мурзука едем к востоку, в сторону города Трагана, и затем прямо на север, к Себхе. В аэропорту нам сообщают, что вылет отменяется из-за плохой погоды. Это заявление кажется нам нелепым, так как солнце ослепительно сияет и на голубом небе не видно ни одной тучки.

Песчаные бури тоже не предвидятся. Однако авиадиспетчеры неумолимы и не оставляют никаких надежд на возможность улететь в Триполи. Тогда мы вновь садимся в машину и едем в сторону Триполи. Наш маршрут от Себхи таков: Сокна — Хун — Уаддан — оазис Бу-Нугейм — Абу-Грейн — Мисурата — Триполи. Проехать более тысячи километров по пустыне, к тому же ночью, — дело довольно сложное не только для водителя, но и для автомашины, как бы хорошо она ни ныла подготовлена.

Предупреждения синоптиков не лишены оснований: не доезжая до города Хун, попадаем в сильнейшую грозу. Яркие молнии расчерчивают черное сахарское небо, вырывая из мрака стоящие на обочине километровые столбы. Дорога превращается в ручей, а наш тяжелый автомобиль БМВ-735 от порывов бокового ветра раскачивается, как утлая лодочка. Но самое страшное начинается после Абу-Грейна, на низменном участке дороги, ведущей к городу Таварга. Полотно дороги залито водой, в темноте не видно колеи, и мы поминутно можем вылететь на обочину, засесть в размытом грунте и просидеть до утра. Но наш водитель и наша автомашина выдержали все испытания, которые наслала на нас Великая пустыня.

До своей поездки в Сахару я представлял себе пустыню сухой зоной, где выпадают редкие капли дождя. Однако оказалось, что в Сахаре дожди не так уж редки, и притом столь обильны, что всегда называют неожиданные и поэтому разрушительные наводнения.

Среднегодовое количество осадков в центральной Сахаре составляет 50 миллиметров. На протяжении нескольких лет может не выпасть ни одной капли дождя. Тем не менее историки и путешественники отмечали мощные наводнения в алжирской Сахаре 21 октября 1904 года (утонуло 25 человек) и 17 января 1922 года (когда в вади Таманрассет утонуло 22 человека также в Западной Сахаре (вади Сегиет-эль-Хамра) и 1957 году и в алжирском оазисе Лагуат в декабре 1967 года. Степень заполнения вади зависит от мощности дождя и от прилегающих к нему поверхностей (песчаных, глинистых или щебнистых). Некоторые реки наполняются в течение часа, другие — в течение суток. Самое большое вади Сахары — Игхархар (Игаргар) — имеет длину 1300 километров.

Ливийский писатель Ибрагим аль-Куни, имя которого не раз встречалось на страницах этой книги, написал рассказ «Внеочередная молитва» о наводнении, вызванном обильным дождем в пустыне: «Когда соберутся на небе тучи и вдруг хлынет ливень, ребятишки нагишом выбегают на открытое место и хором кричат; «Лей, лей посильней! Будут финики вкусней! Были б финики вкусны, косточки нам не нужны! Что ж вода твоя, ей-богу, впрямь забыла к нам дорогу?!»» Такой дождь в пустыне приятен и доставляет удовольствие. Но случается и грозный поток, который все сметает на своем пути. Как говорил шейх, «каждый раз этот поток для нас — благодеяние и проклятие аллаха… без него — зло… И в нем — зло». Герой рассказа Дамуми бросается спасать девушку Тамиму, которая оказалась одна на холме, стоящем среди вади, мгновенно затопленного дождевой водой. С шестом, фонарем и веревкой он отправился в рискованный путь, сопровождаемый причитаниями женщин и молчаливым сочувствием мужчин. «Поток зверел, подбираясь все выше. Вода стала заливать фонарь. Впервые в жизни Дамуми охватило отчаяние. Он сделал шаг, еще один. Фонарь потух — ничего! Еще шаг, еще… Дамуми угодил в яму. Прежде чем вода успела накрыть его с головой, он закричал, собрав последние силы… и погрузился в воду… И вдруг — шипы!.. Дамуми вынырнул, вцепился в ветви дерева, поднатужился что было мочи и встал на ноги»[46].

Эта драматическая сцена происходила в пустыне Сахара, на одной трети которой образуются временные водотоки. Так что в Великой пустыне вполне можно не только погибнуть от жажды, но и утонуть в бурном дождевом потоке.

Вопрос о том, каким был климат Сахары, продолжает обсуждаться среди ученых и сегодня, хотя в настоящее время уже не осталось сомнений, что он был более благоприятным: Великую пустыню покрывала богатая растительность, орошали реки, в ней водилось много зверей. Спор идет лишь о деталях. Наскальные рисунки, открытые в Сахаре, имели, судя по всему, различное предназначение. Крупные, высотой в несколько метров, рисунки дикого буйвола, слона, жирафа или льва украшали места капищ, где первобытные люди праздновали удачную охоту или, наоборот, перед охотой «заколдовывали» свою будущую добычу. Любопытно, что все это — животные африканской саванны. Скорее всего изменение влажного климата произошло в V тысячелетии до нашей эры, после чего на рисунках стал изображаться в основном крупный рогатый скот.

В условиях саванны, характеризующейся редко растущими деревьями и кустарниками, длительное путешествие можно было совершить и без вьючных животных, пешком. Сейчас же Сахару невозможно представить без верблюдов. Первое упоминание о вьючных животных мы встречаем в записках о войнах Гая Юлия Цезаря. Он сообщает о захвате в качестве добычи 22 верблюдов у мавританского царя Юбы I.

Известно, что в Сахаре, и в частности в Феццане, со времен глубокой древности имеется несколько видов колодцев и источников. Естественный источник называется «айн» (букв, «глаз») и представляет собой, по сути дела, обычный родник, где вода бьет ключом. Другой гни источника — колодец, откуда вода извлекается с помощью ведер, сделанных из кожи, и веревок, перекинутых через систему деревянных блоков. Сейчас у многих колодцев уже стучат дизельные или бензиновые движки, качающие воду на поля и огороды. Третий вид колодцев не отличается от второго, но сооружается на старых, сухих руслах рек, где подпочвенные воды находятся часто ближе к поверхности, чем в других местах; одновременно здесь же делаются земляные дамбы, которые задерживают паводковые воды и пускают воду на поля через систему небольших каналов, закрываемых деревянной заслонкой или просто комками грунта.

В Сахаре, правда за пределами Ливии, встречаются «фоггары» — так называются искусственные подземные штольни, которые ведут воду от водоносного слоя на большие расстояния. Эти искусственные водоводные каналы были известны еще древним персам, ассирийцам и финикийцам. Они представляли собой колодцы, вырытые на расстоянии 15–20 метров друг от друга и соединенные подземным коридором. Глубина их достигала 10–12 метров. Их строительство и содержание обходились очень дорого, но иногда это было единственным способом доставки драгоценной воды.

Меня не оставляют мысли о Сахаре и о том впечатлении, которое она производит на путешественника. Сейчас тысячи людей пересекают границу других государств, чтобы ознакомиться с памятниками истории и культуры других народов. Основные потоки туристов, главным образом из США, циркулируют по Европе и Японии. Развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки пока задворки туристического бизнеса, хотя, на мой взгляд, именно здесь находятся очаги человеческой цивилизации.

В мире ничто не проходит бесследно. Какой-либо обычай древних египтян или жителей Карфагена, который в изложении современного автора проходит как экзотическая приправа к его рассуждениям о стрессовых ситуациях человека XX века, вдруг пробуждается в нашем сознании как уже знакомое нам явление, на самом деле всегда оказывающее влияние на нас, на наше настроение, поступки. В этой связи мне всегда интересно узнать и понять мироощущение наших русских писателей и путешественников. Так, Андрей Белый в 1910–1911 годах вместе с женой совершил поездку по Италии и Северной Африке. Хотя во время путешествия он побывал не только в Африке, но и в Палестине и в Турции, он назвал книгу своих путевых очерков «Африканский дневник». Это не просто путевые заметки писателя. В книге много исторических параллелей и сопоставлений, размышлений на философские темы, рассуждений о семи культурах. Но больше всего мне импонирует его стремление познать эту неведомую Африку, с которой всех нас связывают тысячи нитей. Андрей Белый писал в своем «Африканском дневнике»:

«Обсуждали, что делать; и чувствовался во мне странный зуд: доходить до всего; изученье Тунисии, нравы, история, быт развернувшейся Африки будит во мне вовсе новую жилку: предпринимателя, авантюриста; я чувствовал то, вероятно, что чувствовали Пржевальский, Миклухо-Маклай, Елисеев пред тем, как им стать на их путь; я приехал в Тунис отдохнуть, переждать холода и с весенними первыми днями вернуться обратно в Европу; нас ждали: Мессина, Катанья, Помпея, Неаполь, Равенна, Ассизи, Флоренция, Рим, галереи, музеи; а мы — засмотрелись куда-то в обратную сторону; юг и восток призывали; и голос Сахары раздался.

Два месяца жили мы в тихом арабском селе; все забыв, я бродил по полям и базарам, сидел по ночам над историей, картой Тунисии, в ней ощущал я сплетение артерий и вен, приносящих ей соки из Тлемсена, Феца, Ерга, Тимбукту; и я цепко хватался за ту иль иную черту, для чего-то мне нужную в быте, в зигзаге орнамента; чувствовал тайную связь мелочей, перекличку эпох, мне доселе чужих и безвестных; какая-то мысль о народностях Африки, точно личинка, во мне — развивалась; какая-то бабочка новых у знаний пыталась прорезаться в ней; словом, был во мне миг, когда я, перестав быть туристом, мог стать путешественником; а Тунисию чувствовал базой, откуда бы мог я нырять в необъятную Африку, как водолаз, прикрепленный канатом к судну…»[47].

«Цель этой книги, — читаем в предисловии Белого к этой публикации, — дать несколько картинок из жизни и быта огромного африканского континента, которого жизнь я подслушал из всего двух-трех пунктов; и, как мне кажется, все же подслушал я кое-что»[48].

Интерес русских к Африке начинает просматриваться с XV столетия, когда в ее северо-восточной части побывали русские купцы, паломники и лица духовного звания. Первыми путешественниками, ступившими на эту землю, считаются священник Варсонофий и купец Василий, которые по дороге в Иерусалим примерно месяц прожили в Египте. Они оставили письменные свидетельства, поэтому даты их пребывания точно известны. Так, Варсонофий был в Иерусалиме в 1456 году и затем в 1461–1462 годах, а «хожения» торгового гостя Василия относятся к 1465–1466 годам. Оба они описывают Каир, причем Варсонофий, естественно, больше внимания уделяет церквам города, а Василий— развитию торговли в Египте.

Путь к святым местам в Палестине в средние века лежал через Египет — наиболее развитую страну, связанную надежными в понимании того времени коммуникациями с Палестиной и Восточной Африкой. Еще в начале XII века в Иерусалиме побывал игумен Даниил, однако из его описаний неясно, был ли он в Египте. Во второй половине XIV века архимандрит Грефений (или Агрефений) и в начале XV века инок Зосима тоже совершили поездку к святым местам. В своих записках они лишь упоминают о Египте, но вопрос о том, были ли они сами в Египте, также остается открытым.

Тверской купец, русский путешественник Афанасий Никитин на обратном пути из Индии в 1474 году тоже побывал в Африке, правда вопреки своему желанию. Его корабль был прибит к сомалийскому побережью, что он аккуратно и отметил: «…в той же земли Ефиопьской бых 5 дни».

Из африканских стран Египет привлекал наибольшее внимание русских людей — как официальных лиц, таки торговых гостей. В конце XV века Михаил Григорьев, казначей великого московского князя Ивана III, ездил в Египет, где прожил более месяца. В 1558–1561 годах сюда же прибыл смоленский купец Василий Позняков, отправленный в составе посольства в Египет, Палестину и Османскую империю. Спустя 20 лет после путешествия Познякова его «хожение» с незначительными исправлениями было приписано Трифону Коробейникову, который действительно побывал в Иерусалиме в 1593 году, но не оставил описания своего путешествия. В Египет в 1634 году прибыл казанский купец Василий Гагара (он оставил подробное описание искусственного выведения цыплят египтянами), а в 1651 году — строитель Богоявленского монастыря Арсений Суханов, специально посланный на Восток для изучения церковных обрядов. Его внимание привлекли сооружения для искусственного орошения полей и строительная техника, а также общий вид деревень.

Первым русским, кто посетил Тунис и Алжир, был морской офицер Матвей Григорьевич Коковцов. Корабль, на котором он плавал, входил в состав флотилии русских военных судов, крейсировавших в Средиземном море в 1776–1777 годах. Коковцов оставил двухтомное описание своих наблюдений, в котором показал себя вдумчивым этнографом, уважительно относящимся к обычаям и религиям других народов. Все побережье Северной Африки именовалось в русской литературе того времени Варварийским берегом, а население — варварийцами. «Везде варварийцев почитают за народ жестокосердый, бесчеловечный, беззаконный и злонравием превосходящий самых диких американских жителей, — писал Коковцов. — Толь гнусные о варварийцах мнения вкоренились в европейцах от недостатка справедливых известий… Некоторые европейцы думают еще и так, что, если кто в Варварин родился, тот не одарен разумом и чувствами. Такое ложное мнение происходит от неведения их законов правления и обычаев; ибо все те европейцы, кои видели сей народ и имели с ним порядочное обращение, единогласно утверждают тому противное…»[49].

В этой связи уместно привести совершенно иное высказывание английских мореплавателей, окрашенное явной неприязнью к тем же жителям Северной Африки. Оно взято из «Лоции Гибралтарского пролива и Средиземного моря…», составленной гидрографом английского флота Джоном Парди, переведенной с английского лейтенантом П. Шестаковым и изданной в Николаеве в 1846 году. Вот отрывок из нее: «Важнейшее торговое место по берегу — Триполи, за ним следует Бенгази и, наконец, Дерна. Приморские жители жили до сих пор торговлею и морскими разбоями, а обитатели внутренних провинций — грабежом и воровством; теперь хищничество тех и других несколько ограничено, но все купцы и путешественники подвергаются опасности. Селения весьма бедны, развалины древних городов большею частию совершенно исчезли; в оставшихся поселись рыбаки, жгут известку или приготавляют поташ». Другой фрагмент: «Пьянство в Триполи более и даже, нежели в Англии. При дверях шинков Мавры распивают вино без зазрения совести; на Салдана или гауптвахтах вечная попойка. В лучшем обществе вино также в большом употреблении, особенно уважается ликер розолия, от рома также не отказываются. Бесчестных женщин множество; уличенные в развратной жизни должны жить в особом квартале Занга-Телъ-Гааб под присмотром нарочно назначаемого чиновника».

Императорское Русское географическое общество (РГО) выступило организатором поездок русских путешественников в отдаленные районы не только Азии, но и Африки. В 1846 году в Египет была послана медицинская миссия во главе с А. А. Рафаловичем для изучения эпидемии чумы и методов по обезвреживанию зараженных вещей. Рафалович по пути на родину побывал в Тунисе и Алжире. В Петербурге на общем собрании РГО он сделал доклад о нубийцах. Ботаник Л С. Ценковский по заданию РГО и Императорской Санкт-Петербургской Академии наук в начале 1848 года совершил поездку по восточному Судану, а годом раньше действительный член РГО Э. И. Эйхвальд проехал через горы Малый Атлас. Среди русских путешественников, побывавших в Северной Африке в 50 —70-х годах XIX века, можно назвать также географа, профессора Академии Генерального штаба А. И. Макшеева; доктора медицины, зоолога А. А. Штрауха; географа, этнографа и врача-антрополога В. В. Юнкера; в то время еще капитана Генерального штаба А. Н. Куропаткина и, наконец, известного путешественника II. А. Чихачева.

Здесь мне хочется вновь вспомнить поездки по «белу свету» А. В. Елисеева, который отдал изучению Африканского континента 14 лет. Выйдя из Триполи с караваном, он пересек пустыню Хамада-эль-Хамра и углубился в Сахару, но был вынужден отправиться в Тунис. Оттуда он добрался до «жемчужины Сахары» — Гадамеса. Однако центра Феццана, каковым является город Мурзук, — главной цели своего путешествия — он так и не достиг. Именно того Феццана, или Феззана, по которому мы сейчас, можно сказать, имеем счастье путешествовать.

Ливия, в частности Феццан, была местом обитания древнего человека времен палеолита. Почти половина из всех 34 исследованных стоянок обнаружена в районе Киренаики (на побережье и в горах Джебель-эль-Ахдар) и в пустынных районах Феццана.

Анализ материалов, найденных на этих стоянках, позволил сделать довольно любопытные обобщения о жизни древнего человека. Так, в нижнем палеолите древнему человеку, чтобы изготовить из камня продолговатое рубило с одним концом и утолщенной рукояткой, необходимо было сделать 25 ударов и сколов. Это было примитивное орудие первобытного охотника, не требовавшее для изготовления большой усидчивости. Следующим этапом было изготовление орудия для охоты. Оно имело ту же форму, но было более совершенным, поскольку для его производства требовалось уже 65 ударов и сколов.

Неандерталец, живший на границе нижнего и среднего палеолита, изготовил кремневое рубило миндалевидной формы, которое потребовало от него 112 ударов и сколов. В верхнем палеолите первобытный человек изобрел продолговатое рубило, в процессе изготовления которого он произвел уже 251 удар. Причем сколы делались для того, чтобы не только заострить режущую часть орудия, но и притупить острые заусеницы на конце орудия, которое зажималось в руке. Иными словами, приобретя определенные, отработанные навыки для изготовления орудия охоты, человек получил больше свободного времени и возможность затрачивать его на производство орудий труда. Все это дало основание назвать человека верхнего палеолита, пришедшего на смену неандертальцу, «человеком разумным».

В Ливии, в горах Джебель-эль-Ахдар, была открыта даббская культура, названная так по месту стоянки в пещере ад-Дабба. Она относится к верхнему палеолиту и совпадает по своим характеристикам с омранской культурой в Иордании, Палестине и Ливане.

Начало неолита совпало с периодом отхода ледников и наступлением сухого периода. Пустыня наступала на побережье. Именно в этот период человек постепенно начал заниматься сельским хозяйством, научился хранить собранный урожай, строить жилища и дороги, хоронить умерших родственников. В могилы помещались различные предметы, подтверждающие появление религиозных представлений и веру в божества. Иными словами, ухудшение условий существования вынудило «человека разумного» перейти к более активным действиям, с тем чтобы выжить. Это, в свою очередь, дало толчок к дальнейшему развитию его способностей, накоплению знаний и опыта. К этому периоду относится приручение животных, первым из которых была собака. Кстати, считается, что инициатива первого общения с человеком исходила от собаки, которая приходила на постоянные места обитания человека. Затем в Африке были одомашнены овцы и козы, начато производство гончарной посуды. Мужчины и женщины стали носить одежду из шкур или из растений, а также украшать себя. Женщины, например, повесили себе на шею ожерелья из зубов диких животных и мелких костей. Они начали уделять больше времени воспитанию детей. Коллективная охота и воспитание детей требовали выработки системы общественной коммуникации, или, другими словами, языка, который бы служил средством общения в коллективе. И такой язык появился. Сначала это был кинетический язык, т. е. язык жестов, телодвижений, мимики и отдельных восклицаний. По мере развития он сменился звуковой речью.

Самые явные и полные следы первобытного человека на территории Ливии были обнаружены в результате раскопок пещеры Хауа Фтеах в Киренаике в начале 50-х годов нашего столетия. Эта огромная пещера (ширина входа — 80 метров, высота от поверхности земли до скального навеса — 20 метров) расположена недалеко от побережья — несколько сот метров разделяют их, в плодородной долине, контролирующей дорогу из Египта в западные районы страны и далее до Марокко.

В самом древнем культурном слое, который находится на глубине 14 метров от нынешнего уровня, обнаружены каменные орудия, которые относятся к нижнему палеолиту.

Следующий слой «жилого мусора» интересен не только своими каменными орудиями, но и находкой челюсти неандертальца. Любопытно отметить, что эта челюсть похожа на останки человека, обнаруженного но время раскопок в Сирии и Палестине, и определенно свидетельствует о едином происхождении их владельцев.

В третьем культурном слое пещеры Хауа Фтеах были обнаружены резцы, ножевые пластины со спинкой и с подточенным лезвием, скребки и другие предметы. Здесь представлены в основном каменные орудия верхнего палеолита, подобные предметам из упомянутой пещеры ад-Дабба. Более того, по своему характеру эти орудия напоминают предметы того ж-г периода и той же культуры, обнаруженной во время раскопок в Иордании, Ливане и Палестине.

Четвертый культурный слой имеет предметы, относящиеся к вахранской культуре, названной по имени местечка Вахран в Алжире и распространенной в Северной Африке — от гор Джебель-эль-Ахдар на востоке Ливии до Марокко. Это свидетельствует о том, что более 20 тыс. лет назад на побережье обитали люди одного уровня развития и была, по-видимому, проложена дорога, которая активно использовалась древним человеком для сухопутных сообщений.

В пятом культурном слое этой пещеры уже встречаются более совершенные орудия, такие, как микропластины с выпуклым лезвием, буры, верхние и нижние части зернотерок.

Шестой слой «жилых отходов» относится к неолиту. Он характеризуется первыми попытками приручения диких животных и появлением элементов организованности первобытного человека.

Последние следы пребывания человека в пещере Хауа Фтеах датируются VI веком до нашей эры, когда здесь побывали первые греческие колонисты и стали селиться ливийские племена.

Ко времени возникновения оседлых поселений в VI тысячелетии до нашей эры человек от собирательства и охоты переходил к производственной форме хозяйства, к оседлости и земледелию. Он начинал новую жизнь с немалым багажом: уже существовало оружие — дротик, копье и метательная палица, разделение труда по возрасту и полу, появилось гончарное производство; звуковая речь сменила кинетическую; зародились элементы общественного сознания, когда люди начали почитать источники воды; закреплялось верование в потустороннее существование; совершенствовались человеческие отношения; групповой брак принял новую форму материнского рода. Оседлый образ жизни, рост производительности труда, появление избытка продуктов и, возможно, извечная охота к перемене мест — все это заставило нашего любознательного и активного предка поинтересоваться тем, что же находится за горизонтом, кто живет по соседству с его оазисом, долиной или лесом.

Геродот сообщает об отважных молодых насамонах, представителях народа, жившего в районе залива Большой Сирт, которые отправились в «путешествие по Ливийской пустыне с целью проникнуть дальше и увидеть больше всех тех, кто раньше побывал в самых отдаленных ее частях». Насамоны оказались в долине, где росли плодовые деревья. Здесь на них напали маленькие (ниже среднего роста) темнокожие люди, схватили их и увели с собой. Они вели чужеземных юношей через болота, прежде чем доставили в город. «Мимо этого города протекает большая река… и в ней были видны крокодилы». Но все закончилось благополучно: насамоны вернулись к себе, на побережье Средиземного моря[50].

Как считают современные ученые, отправной точкой экспедиции молодых насамонов, действия которых расценивались как «сумасшедшая затея», был оазис Джало, в древности называемый Авгилы. Шли они на юго-восток, в центр пустыни Сахара, и здесь, no-видимому, наткнулись на вади, которое наполняется водой в период дождей. Это вади сегодня называется Шотт-эш-Шерги, т. е. Восточная река, причем в ее бассейне имеется солончаковое болото. Население Феццана в то время по своему происхождению было довольно пестрым. Здесь были предки современных гиббу, живущих в нагорье Тибести, гараманты, египтяне и др. Естественно, чернокожие жители составляли здесь большинство, что прежде всего и бросилось в глаза молодым насамонам. Упоминание крокодилов в реке дало повод полагать, что юные путешественники достигли реки Нигер, где и видели этих рептилий.

Однако уже сейчас можно достоверно утверждать, что в Сахаре водились… крокодилы, которые сохранились с тех времен, когда пустыня не была пустыней. Во времена мавританского царя Юбы II крокодилы обитали в реках, ныне засыпанных песками. В 1910 году французский капитан Ньеже убил крокодила в вади Михеро в Тассили. Здесь, посреди сухого русла, находилось небольшое мелкое озеро, называемое «гельта». Гельты имеются еще в нагорьях Тибести и Ахаггар, там, где вода не может просочиться в почву и где из-за высоких скал испарение значительно меньше, чем в других местах. В том же вади в 1924 году был убит второй крокодил. В 1929 году в Мавритании, у озера Джалула, один немецкий ученый также убил крокодила.

Если в начале нашего века в Сахаре находили крокодилов, то, видимо, во времена Геродота фауна Сахары была значительно богаче. Ведь путешествие насамонов можно отнести к началу V века до нашей эры, так как Геродот закончил свой труд к 445 году до нашей эры. Более того, сведения о подвиге насамонов Геродоту сообщили киренцы, которые узнали об этом от жителей оазиса Амона (ныне — египетский оазис Сива).

Пятьсот лет спустя в Феццане во главе уже военной экспедиции побывал проконсул Африки Корнелий Бальб. Если насамоны были движимы любопытством, то Бальб отправился против гарамантов с завоевательными целями. Поход расценивался как великий подвиг, и 27 марта 19 года до нашей эры в честь Бальба было устроено триумфальное шествие. Вергилий в своих стихах выражает радость по поводу того, что империя Августа вскоре подчинит себе «гарамантов и индийцев».

О трудностях похода Бальба пишет Плиний Старший: «По ту сторону [выжженных солнцем гор] находятся пустыни, а дальше Талги — местность, где жили гараманты, Дебрис с источником, в котором с полудня до полуночи вода горячая, а с полуночи до полудня столько же часов — холодная, а также Гарама, знаменитая столица гарамантов. Все эти местности были покорены римским оружием. Это была заслуга Корнелия Бальба, единственного иностранца, который удостоился чести триумфальной колесницы и присуждения полного права римского гражданства. Он был родом из Гадеса… Дорога к гарамантам прежде была трудна, так как разбойники этого племени имели обыкновение засыпать песком колодцы, которые находились, впрочем, на небольшой глубине. Лишь во времена последней войны, которую в начале царствования императора Веспасиану вели с осенсами, нашли путь, который был на 4 дня короче»[51].

Любопытно отметить ряд географических особенностей, которые приводит Плиний, в том числе наличие воды на небольшой глубине. Ведь мы сами совсем недавно убедились в этом, побывав в районе соленых озер.

Примерно в 100 году походы на юг от побережья Средиземного моря стали более частыми. Об этом пишет Птолемей, пересказывая сведения о путешествиях-походах римлян Юлия Матерна и Септимия Флакка. Юлий Матерн вместе с вождем гарамантов пошел против эфиопов и после четырех с половиной месяцев пути прибыл в эфиопскую землю Агисимба, «где собираются носороги». Матерн шел, видимо, от Лептис-Магны, так как от этого торгового города велся отсчет пути до Агисимбы, которая «захватывает южную часть Ливии». Агисимба, по-видимому, район озера Чад, ибо только здесь, в местности, богатой водоемами и растительностью, могли водиться носороги. Некоторые ученые считают Агисимбу северным Суданом, который назывался «нильской Эфиопией». Во всяком случае, по мнению одного французского историка, Агисимба — это самый южный пункт, до которого когда-либо ходили древние в Центральной Африке». Что касается Флакка, то он, как сообщает Птолемей, также шел из Гарамы и через три месяца пути к югу от страны гарамантов пришел к эфиопам. За указанное время Флакк мог прибыть либо в Кордофан, либо в Дарфур, что уже может считаться большим географическим достижением, хотя в основе его похода лежали военные мотивы.

Личность Флакка, как и Юлия Матерна, истории неизвестна. Например, существовал К. Суэллий Флакк, римский наместник Нумидии, воевавший в 85 или 86 году против насамонов, которые жили севернее гарамангов. Некоторые ученые считают, что Юлия Матерна также можно отождествить с наместником Нумидии; по мнению других, он был купцом. Его достижения более значительны, поскольку в союзе с гарамантами римляне в течение четырех с половиной месяцев «исколесили вдоль и поперек всю область пустынь и добрались до страны Агисимба, вытянутой в длину, гористой и кишащей зверями»[52].

Активные связи между населением Сахары и жителями побережья Средиземного моря дополнялись и обогащались контактами последних с другими районами юмного шара. Специальные исследования 1970–1974 годов, посвященные проблеме происхождения производительных форм хозяйства в Африке, показали, что проникновение в V тысячелетии до нашей эры в долину Нила азиатских продовольственных культур и домашних животных явилось следствием установившихся регулярных сношений Северной Африки с Восточным Средиземноморьем. «Рост городской цивилизации, появление классовых различий, письма, ремесла и монументальной архитектуры [в Египте] можно рассматривать как следствие усилившихся регулярных связей с Месопотамией и Левантом посредством торговли, переселений ремесленников и в особенности обмена знаниями и идеями политического и социального развития»[53], — пишет профессор Калифорнийского университета Дж. Д. Кларк.

Существует гипотеза, что быстрое распространение «неолитических» культур в районе Эгейского моря и по северным берегам Средиземного моря относится к середине V тысячелетия до нашей эры. В это время были заселены Италия и Мальта и, возможно, доставлен одомашненный рогатый скот в северо-восточную часть Туниса, откуда он проник в Сахару. Во всяком случае, в Сахаре в рассматриваемое время отмечается появление свиньи и овцы, которые в диком виде в Африке неизвестны и являются автохтонами Юго-Западной Азии.

Раскопки в пещере Хауа Фтеах в Киренаике свидетельствуют о том, что уже в V тысячелетии 80 процентов потребляемого обитателями этой пещеры мяса давали одомашненные овцы и козы, причем эти животные появлялись как бы внезапно, без постепенных этапов одомашнивания или приручения. Это можно расценивать как доказательство того, что они были доставлены сюда из Азии либо сухопутным путем — через Эль-Файюм, либо на морских судах — с Мальты и затем через Тунис. Факты столь активных контактов между странами древнего мира нас не должны удивлять. Начавшийся торговый обмен между Ближним Востоком и Северной Африкой прекрасно иллюстрируется, например, развитием торговли обсидианом, который добывался в каменоломнях на полуострове Малая Азия. Масштабы этой торговли поистине поражают: анатолийский обсидиан находят в Северной Африке, Месопотамии и Египте.

Соседство Египта и воинственных ливийских племен не всегда было мирным. В храмах Среднего и Нового царства имеется немало фресок, где египетские фараоны прославляют свои победы над голубоглазыми ливийцами, изображавшимися с более светлой кожей, чем негры. Но египетские фараоны нанимали ливийцев в свои войска, посылали в военные экспедиции против соседних народов, поручали охранять свои укрепленные пункты и города. В 950 году до нашей эры уже упоминавшийся Шешонк основал XXII династию фараонов, названную Ливийской, и объединил под своей властью Нижний и Верхний Египет.

Феццан лежал несколько в стороне от магистральных дорог древнего мира, однако его удобное географическое положение позволило ему сохранить видное место в торговом обмене между странами Средиземноморского побережья и странами южнее Сахары.

…Шоссе, по которому мы едем, довольно оживленно. Через каждые две-три минуты мимо с большой скоростью проносятся огромные грузовики американской фирмы «Мак», везущие в глубь Сахары трубы и оборудование для бурения на нефть и воду, бензовозы и трейлеры с 20-тонными морскими контейнерами. Все современные шоссейные дороги в Сахаре проложены по старым караванным тропам. Правда, раньше караваны ходили и за пределы Ливии, однако сейчас государственные границы с учетом не всегда дружественных отношений между соседними странами обычно ограничивают перемещение грузового транспорта пределами только Ливии.

По сложившемуся в течение веков в Сахаре уставу караванной торговли караваны выходили из городов и оазисов в определенное время и во главе с караван-баши, приказы которого были обязательны для всех торговцев и путешествующих с караваном. Каждый верблюд нес на себе две сумки по 75–80 килограммов и был привязан к хвосту идущего впереди верблюда. Путь по основным дорогам Сахары — от одного оазиса к другому, от одного колодца к другому — занимал два-три месяца. Но были и короткие переходы по дорогам местного значения — между близлежащими оазисами, занимавшие несколько дней.

Три основные караванные дороги в Ливии связали побережье с районами Центральной Африки. Одной из них пользовались в основном жители города Гадамес. Они спускались на юг до Гата, далее шли до Аира и Чиндера и затем, минуя земли племен азкар, хаккар и туарегов, прибывали в Кано. Другой путь: Мурзук — Гсджерхи — Бильма — озеро Чад. Караваны проходили л от более короткий и легкий путь за шесть месяцев гуда и обратно. Третий маршрут начинался в Бенгази, затем шел по территории оазиса Куфра и кончался в нагорье Тибести. Эта дорога в зависимости от сезона занимала восемь-десять месяцев в оба конца.

Перечисленные караванные пути были известны всем, но каждое племя или жители того или иного города имели и свои, знакомые только им караванные тропы. Среди торговцев самой большой известностью, как считалось раньше, пользовались жители Гадамеса. Город лежал на бойком месте, и его купцы водили караваны не только на юг, в Нигер и Чад, но и на восток и север — в города и деревни нынешних Алжира и Туниса.

По этому поводу в конце XIX века у них были постоянные столкновения с французскими властями, которые пытались оградить финансовые интересы своих подданных и оказавшихся под их политическим контролем алжирских и тунисских купцов от посягательств купцов Гадамеса — подданных турецкого султана. И вот посылались письма и подарки в Триполи и Стамбул с просьбой заступиться за ливийских караванщиков, с подробным перечнем козней, которые позволяли себе французы.

В раннем средневековье самыми известными караванщиками в восточных районах Ливии были люди из племени маджбара, проживавшего на плато Барка в Киренаике. Следует подчеркнуть, что караваны не только развозили по оазисам Сахары и Ливийской пустыни товары. Через караванщиков жители пустыни знакомились с достижениями мусульманской культуры, арабским языком и законами ислама. Именно благодаря караванной торговле в центральных районах Африки проросли корни ислама, распространились арабский язык и арабская культура.

В 1551 году, в период царствования султана Сулеймана I Кануни (в европейской литературе — Сулейман Великолепный), турки-османы окончательно изгнали из Ливии на Мальту европейцев и установили над Триполи полное господство. Их заботило лишь укрепление ливийского побережья, поэтому глубинные районы страны, такие, как Феццан или оазисы Западной Сахары и Ливийской пустыни, пока оставались вне их интересов. А уже в 1638 году турецкий военачальник Мухаммед-паша Саказлы захватил в оазисе Ауджила (древний оазис Аугилы) среди прочей добычи 12 верблюдов, нагруженных золотом. Этот факт не остался незамеченным, хотя сведения о размерах золотого трофея, приводимые в арабской исторической литературе, скорее всего несколько преувеличены.

Военная экспедиция в оазис Ауджила была организована турками для того, чтобы взять под контроль важную караванную дорогу в другие оазисы, где купцы из Центральной Африки обменивали золотой песок на ткани, стеклянную посуду, оружие, доставленные с побережья. Мухаммед-паша, который уже сам стал владельцем больших караванов, переплавлял золотой песок в слитки и сбывал их в европейские страны. Пришедший ему на смену Осман-паша Саказлы монополизировал всю караванную торговлю, и напуганные купцы бежали со своих насиженных мест, боясь конкуренции всесильного паши.

В 1714 году к власти в Триполи пришла династия Караманлы, правившая до 1835 года. Ее основатель Ахмед Караманлы заманил около 400 османских офицеров в замок, перебил их и провозгласил себя правителем Триполи. Ему удалось смягчить гнев слабого султана Ахмеда III, который даже признал его наследственным пашой. Все Караманлы интересовались торговлей больше, чем кто-либо из предыдущих правителей. Торговлей занимались даже женщины правящей фамилии, которым удавалось заключать очень выгодные сделки.

Во время правления Юсефа Караманлы торговля в Ливии еще более оживилась. Триполи и Феццан стали посредниками между Тунисом, Египтом и Суданом. Особенно процветал Феццан. Его правитель преподнес триполийскому паше подарок, цена которого составляла 15 тыс. долларов по курсу того времени, что свидетельствует о значительных доходах этой области. Основную прибыль Феццану приносила работорговля: 4–5 тыс. рабов, ежегодно переправлявшихся через территорию Феццана, как и прочий товар — ячмень, пшеница или страусовые перья, облагались налогом. Отдельные пиастры складывались в огромные суммы и оседали в руках местной знати, купцов и турецких военачальников.

Юсеф-паша не был похож на восточного деспота, грубо обиравшего купцов. Понимая значение караванной торговли для своего обогащения, он решительно боролся против разбойников и грабителей — строил укрепления, замки и гостиницы, где могли укрыться застигнутые непогодой караванщики. Особенно много постоялых дворов было в Триполи. Здесь собирались торговцы не только со всей страны, но и из Судана, Туниса, Чада и Египта. Немецкий путешественник Д. Рольфс, посетивший Триполи в 1864 году, писал под впечатлением увиденного следующее: «Кто хочет править Суданом, Нигером и Чадом, должен стать хозяином в Триполи». Рольфс в 1869 году вторично посетил Триполи, а в 1878-м — в третий раз; проехав из Триполи через плато Барка в Киренаике, он был первым европейцем, ступившим на землю оазиса Куфра.

Ливийские купцы не могли предложить достаточное количество товаров, которое могло бы заинтересовать жителей соседних стран. Поэтому они были в полном смысле слова посредниками, доставляя с побережья Средиземного моря европейские ткани, одежду, ружья, стеклянную и металлическую посуду, зеркала, бумагу, полудрагоценные камни, жемчуг, янтарь, гончарные изделия, благовония. Центром меновой торговли был Мурзук.

Здесь привезенные с побережья товары обменивались на золотой песок, кассию, страусовые перья, кожи и красное дерево, слоновую кость и рабов. Купцы из Феццана редко ограничивались доставкой триполийских товаров лишь в Мурзук. Они двигались дальше, в Судан и к озеру Чад, привозя сюда шелковые ткани и одежды, платки, зеркала, длинные мечи, ружья и пистолеты. Из местных ливийских товаров спросом пользовались только ковры из Мисураты и окрестностей Триполи.

Ливийские купцы, оказавшись посредниками между Тунисом и Египтом, занимались сбытом также и товаров, произведенных не только в этих странах, но и в районах южнее Сахары. Египет предлагал знаменитую ткань, называемую «махмуди», и благовония, Тунис — пальмовые циновки с острова Джерба, ткань для тюрбанов («шашия»).

Паломники, возвращавшиеся из Мекки и Медины, привозили на рынки Триполи и Мурзука ладан, мирру, кофе, полудрагоценные камни.

Некоторые товары реализовались не только на местном рынке или рынках соседних стран. Так, страусовые перья, бывшие в большой моде в Европе в конце прошлого — начале нынешнего века, почти полностью вывозились в Париж. В 1873–1881 годах из Ливии было отправлено страусовых перьев на сумму 30 млн. франков, а в 1893–1901 годах — на 14,5 млн. Козьи шкуры попадали еще дальше, за океан — в Нью-Йорк и Филадельфию.

Значение караванной торговли для Ливии стало падать с конца прошлого века. Были открыты новые, более дешевые пути по африканским рекам, Атлантическому океану и Средиземному морю. На Венском конгрессе в 1815 году было принято решение о запрещении работорговли, но только 15 августа 1863 года Алибей, управляющий уездом (каза) Гадамес, направил письмо наместнику султана в Триполи Махмуду Надим-паше, в котором подтверждал получение султанского фирмана о запрещении работорговли.

…Из окна автомашины видна светло-красная пустыня, убегающая к горизонту. Унылый пейзаж не прерывается ни единым холмом, деревцем или строением. Мне вспоминаются рассказы ливийцев о том, что сюда наместники османского султана ссылали мусульманских богословов, которые своими речами будоражили население на многочисленных базарах Триполи и других городов побережья. Из земляных тюремных ям или отдаленных оазисов Феццана бежать было практически невозможно.

4 июля 1911 года начальник округа (санджака) Феццан направил отчет об экономическом положении области наместнику султана в Триполи. По его словам, число жителей составляло 100 тыс. человек, в оазисах произрастало около 1 млн. финиковых пальм, однако «следы былого времени показывают, что их, пальм, было гораздо больше и их численность приближалась к нескольким миллионам». Эти пальмы составляли един-i I ценное богатство района, хотя в некоторых местах и Пыли обнаружены остатки обширных плантаций оливковых деревьев. Дождей в Феццане почти не выпадало, и земледелие было возможно только при искусственном орошении.

В Феццане выращивали ячмень, пшеницу и кукурузу, причем с очень плодородных земель получали на каждую посеянную меру пшеницы 100 мер даже в очень жаркое время. В городе Сокна производили лучшие плащи из шерсти. В Феццане нет лесов, хотя в некоторых местах много окаменевших деревьев. (Начальник округа был человеком определенно наблюдательным, если заметил такой факт, как окаменевшие деревья.)

Говоря далее о богатствах Феццана, он отметил наличие натруна, т. е. карбоната натрия (кальцинированной соды), и природных красок, которые добывают и долинах. Кроме того, здесь было много верблюдов, овец, лошадей и ослов, однако точное число животных назвать трудно, так как на всей территории их никто не считал.

Феццан делился на четыре района, причем расстояние измерялось в часах перехода. Так, от Мурзука до Сокны было 105 часов ходу (575 километров), до Гага —130 часов (650 километров). Следовательно, скорость перехода Мурзук — Гат составляла 5 километров и час, а Мурзук — Сокна немногим больше[54].

Одним из главных товаров, который поставлялся на побережье Средиземного моря из внутренних районов Африки, были рабы. Только что цитируемый ливийский ученый Ахмед Саид аль-Фитури приводит сведения о том, что лишь за октябрь и ноябрь 1852 года через таможню Мурзука в Триполи проследовало 379 рабов, из которых 138 принадлежало купцам Феццана. В том же году и через ту же таможню в Бенгази было вывезено 120 рабов, большая часть которых принадлежала купцам племени маджбара[55].

Феццан, отдаленный от более цивилизованного побережья примерно тысячью километров, долго оставался загадочным и таинственным. Европейские путешественники туда не попадали, и отрывочные сведения об этой области, просачивавшиеся в Европу, обрастали фантастическими подробностями. Надо сказать, что эти сведения циркулировали еще в конце прошлого века, т. е. в то время, когда географические открытия уже меняли общие представления о земном шаре и его обитателях.

Неоднократно упоминавшийся на страницах этой книги П. А. Стенин в 1892 году составил историко-географическое и этнографическое обозрение Леванта, в которое попали три исторические провинции Ливии: Триполитания, Киренаика и Феццан.

«Фессан (4,700 кв. миль с 150,000 жителей по одним, по другим только с 50,000 жителей) состоит из архипелага оазисов, в которых жители развели финиковую пальму, пшеницу, маис, гранаты, винные ягоды, миндаль, ячмень, виноград, курно (красивейшее дерево страны), камедную акацию, подсолнечник и колоквинт, который охотно едят страусы. Вокруг, насколько можно окинуть взором, расстилается песчаная бесплодная пустыня. Климат Фессана нездоровый; летом чрезвычайно жарко (43° Ц не редкость), и сухой ветер пустыни невыносим даже для фессанцев; зато зимой дуют холодные северные ветры. Дождь идет в Фессане редко. Из домашних животных здесь разводят лошадей, верблюдов, овец, коз, ослов и буйволов. Страусов тоже делают ручными и собирают их перья по 3 раза в 2 года.

В озерах Фессана живет небольшой красный червь дут, которого фессанцы употребляют в пищу с тестом из фиников. Это кушанье имеет вкус селедки. Из минералов в Фессане встречаются соль, алаун, сода, сера и селитра. Караванная торговля с Суданом чрезвычайно значительна. Жители Фессана туареги или берберы пустыни, теббу или теда, арабы, негры и потомки различных племен; несколько белых семейств (турок и потомков ренегатов) составляют аристократию страны. Туареги или имошары встречаются уже в древней истории под названием ливийцев, нумидийцев, мавританцев. Все сословные средневековые различия, повсеместно исчезнувшие в Европе, находятся здесь в полной силе. Характеристично для туарегов покрывало, которым они закрывают лицо (литам или тессильгемист). Теббу — гараманты древних, темного цвета, но отличаются от негров не столь толстыми губами. Все фессанцы мусульмане»[56].

Вот такими сведениями располагали наши соотечественники в конце прошлого века. Здесь, конечно, есть и наивные вещи вроде красного червя «дут» (от араб, «дуд» — «червь») со вкусом селедки, и точные данные о племенах.

Феццан при всех успехах в развитии караванной торговли и поливного земледелия в оазисах был бедным краем с невежественным населением. В Сахаре большое распространение получило учение религиозного братства сенусия. Кочевникам и забытым крестьянам импонировали призывы сенуситов к простой жизни. отказу от роскоши, к священной войне против врагов ислама. Последнее воспринималось в народе как призыв к священной войне против османского и любого другого иностранного господства и даже как отказ от уплаты налогов и просроченных платежей ростовщикам: ведь ростовщичество запрещено исламом.

Братство сенусия названо по имени Мухаммеда ибн Али ас-Сенуси, мусульманского аскета и богослова, родившегося в 1787 году в городе Мостаганем (Алжир). Он изучал каноны ислама в центрах мусульманской учености в Алжире и Тунисе, совершил паломничество и Мекку и путешествия в Египет и Ливию, сошелся со сторонниками местных дервишских орденов кадирия и рахмания и стал суфием, т. е. мистиком ортодоксального ислама. Проповеди Мухаммеда ас-Сенуси во имя прославления ислама и его распространения среди и язычников, к которым они относили в основном коренное население Северной Африки, простота его взглядов, понятная широкому населению, особенно кочевникам Сахары и немногочисленному населению ее редких оазисов, способствовали быстрому росту его авторитета. Скоро вокруг него объединилась группа сторонников. которые беспрекословно подчинялись своему вождю, почитая это за высшую добродетель.

В 1837 году в пригороде Мекки Мухаммед ас-Сенуси основал религиозно-административный центр своего братства — «завию», т. е. «обитель». Братство сенуситов росло и крепло, и в 1843 году в городе Эль-Бейда (Киренаика) была основана первая завия на североафриканской земле.

Простая и понятная простому люду идеология сенуситов, авторитет бескорыстного основателя братства привели к тому, что число завий росло не только в Ливии, но и в других странах Северной Африки. Завии сенуситов появились в Каире, Александрии, Хартуме и других городах. Но больше всего их было, разумеется, в Ливии. По свидетельству советского историка Н. П. Прошина, к концу XIX века только в Киренаике насчитывалось 45 завий, в Триполитании — 28, в Феццане и оазисе Куфра —21 завия[57]. Самое большое число обителей было в пустынных районах, где они создавались по инициативе шейхов племен и самого населения, и особенно в тех местах, где часто случались столкновения и междоусобицы, причем именно завии и их руководители брали на себя роль миротворцев. Часто обители возникали в оазисах и на пересечении караванных троп: именно здесь, где встречались кочевники и торговцы, нередко требовалось вмешательство авторитетного мусульманского богослова, чтобы погасить возникшую ссору либо скрепить достигнутую договоренность или сделку.

В Мурзуке, у подножия холма, на котором стоит средневековая крепость, мы встретили группу ливийцев, выходивших из мечети после пятничной молитвы. Пока мы заливали воду в радиатор перегретого мотора из предусмотрительно захваченной канистры, около нас остановилось несколько ливийцев. Слово за слово, и скоро мне удалось завести разговор на религиозную тему и о завии сенуситов, хотя от беседы о самом братстве они уклонились. И это вполне понятно. Ведь в в сегодняшней Ливии братство сенусия запрещено, и их святыни в оазисе Джагбуб на востоке страны разрушены.

Центром каждой завии была мечеть и кораническая школа при ней с одним-двумя учителями. Часто учителем являлся сам настоятель мечети — шейх или его заместитель. Национальный герой Ливии Омар Мухтар был настоятелем мечети в завии. В обязательном порядке обители имели комнаты для приезжих и бедных паломников. Впоследствии, по мере развития завий, они обрастали хозяйственными службами: складами провианта, конюшнями, лавками. Нередко главы местных племен, желая подчеркнуть свое благочестие, а иногда и заручиться поддержкой влиятельных богословов, строили при завии свои дома или передавали в ее пользование участок территории своего племени. Завия и все ее строения, включая колодцы и цистерны для воды, как бы далеко они ни находились, считались священным местом, где нельзя было применять оружие, затевать ссоры, совершать непристойные поступки, противоречащие канонам ислама и заветам пророка.

Орден сенусия удачно использовал уже сложившуюся в Северной Африке религиозную ситуацию. В этих районах глубокие корни пустил культ марабутов, прославившихся благочестивыми делами и приписывавших себе происхождение от какого-либо святого. Слово «марабут» происходит от «рибат» («крепость», «обитель»), Поэтому марабутом вначале называли воина-монаха, воителя за идеи ислама. Со временем марабуты объединялись в группы, сливались с местными племенами или селились на их территории, оказывая им услуги, защищая их караваны и колодцы. Среди марабутов пыли выдающиеся богословы и проповедники. Их могилы в оазисах, около колодцев и караванных троп с купольными гробницами были приспособлены к нуждам сенуситов. В отличие от официального ислама, относившегося с ревностью, а иногда и с явной неприязнью к этому противоречащему единобожию культу марабуьов, сенуситы выступили проповедниками их идей, став их духовными наследниками и последователями. Этому способствовало и то обстоятельство, что два видных богослова в Киренаике — Ахмед Сакури и Мартади Фаркаш — марабуты «биль барака», т. е. «носители власти с благословения Аллаха», поддерживали Мухаммеда ас-Сенуси. Впоследствии марабуты были включены в состав братства сенусия, которое удачно соединило влияние марабутов и авторитет Мухаммеда ас-Сенуси.

Таким образом, в XIX веке на территории Ливии, особенно в ее южных районах, включая Феццан, появилась могучая религиозно-светская организация.

Такая ситуация привела к тому, что количество марабутов, т. е. лиц, считавших своим долгом и основным занятием защищать ислам и его последователей, ныло довольно большим по отношению к остальному населению. В начале XX века в Триполитании и Феццана из 0,5 млн. жителей насчитывалось 114 тыс. марабутов. В самом Феццане, по данным на 1950 год, большая часть населения племен причисляла себя к марабутам. Так, в племени мегара, насчитывавшем 2600 человек, 1690 были марабутами, а из 2350 человек племени хасна 1665 составляли марабуты. При этом высокий процент марабутов был характерен не только для арабских племен Феццана, но и для туарегов: туарегское племя ораген (1050 человек) включало 800 марабутов, а 450 человек племени имангассатен — 210 марабутов. Стоит ли тогда удивляться тому, что влияние ислама и его предписания столь глубоко проникли в народные массы, а его каноны сегодня, как правило, отождествляются с племенными традициями местного населения?!