Разведчицы и шпионки - 2

БЕШЕНАЯ МАРИЯ

Ее ненависть к советской власти можно сопоставить лишь с той пользой, которую она своими действиями объективно принесла карающему органу этой власти — ВЧК. Недаром говорят, что «ненависть застит глаза». В своем ожесточении она не увидела того, что мог бы разглядеть более хладнокровный и рассудительный человек.

Однако все по порядку…

Генерал спешил. Надо было вручить двадцать «Георгиев», каждому из награжденных приколоть орден на грудь, выслушать краткий рассказ сопровождающего офицера о совершенном подвиге, пожать руку новоиспеченному кавалеру, а кое-кого и облобызать, задать пару-другую вопросов и пожелать новых побед во славу царя и отечества.

И вдруг рука генерала, протянувшаяся, чтобы приколоть очередной орден, отдернулась. На груди молоденького воина уже красовался один «Георгий», да и сама грудь была не такой, как у других.

Генерал заглянул в серые нахальные глаза кавалера и немного растерянно обернулся к стоящему рядом полковнику.

— Так точно! — понял молчаливый вопрос полковник. — Вольноопределяющийся Павлодарского гусарского полка Мария Михно. К ордену представлена за поиск под деревней Локница. Добровольно вызвавшись в ноябре сего года проводником к команде разведчиков от дивизии, ночью провела их в тыл немецкого расположения, перейдя реку вброд и пользуясь как укрытием лесами и болотами. Команда вышла к заставе, которую занимала немецкая рота. Напали внезапно и без единого выстрела. В результате немецкая рота частично переколота штыками, частично захвачена в плен.

Генерал с любопытством посмотрел на женщину.

— А за что первый орден?

— Находясь в разведке с двумя рядовыми, она вплотную нарвалась на немецкую засаду. Их встретил град пуль с двадцати — тридцати шагов. Один солдат был тут же убит наповал, второго, тяжело раненного в живот, вольноопределяющийся Михно, сама раненная в руку, под ураганным огнем немцев вынесла на себе к своим.

— Что тут сказать, — задумчиво произнес генерал, — кавалерист-девица. — И вдруг командным голосом воскликнул:

— Воины! Честь и хвала этой юной женщине! Ура! Дружное «Ура!» грянуло в ответ. Растроганный генерал достал платок, высморкался, поцеловал Марию в обе щеки, но прикалывать орден не стал, а вложил его в маленькую крепкую руку. Перед тем, как идти дальше, генерал еще раз заглянул в горящие глаза Марии и подумал: «Да, такая может запросто заколоть штыком…»

Мария Владиславовна Лысова родилась в дворянской семье, в Пензенской губернии, 3 декабря 1893 года. Мать умерла, едва дав жизнь новорожденной, а отец, занятый службой, отдал ее в руки гувернанток. Своенравная воспитанница не очень-то жаловала их. училась, правда, хорошо, но едва кончались занятия, вырывалась из-под их опеки и бросалась в конюшню. Лошади были ее страстью, недаром она стала впоследствии гусаром.

Смольный институт Мария окончила с золотой медалью в 1911 году. Пробыв год в Лозанне, вернулась в деревню, где привела в порядок хозяйство и создала при имении небольшой, но образцово-показательный конный завод.

В 1913 году Мария вышла замуж за участника Японской войны капитана Михно.

Начавшаяся мировая война перевернула ее жизнь. Муж, тяжело контуженный, умер на руках Марии, а через три дня у нее родилась дочь. Оставив ее на попечении кормилицы и гувернантки, она направилась в Петроград, где всеми правдами и неправдами, решив заменить мужа, добилась направления на фронт. В среде солдат, унтеров и младших офицеров, в которой она теперь находилась, Мария быстро нашла свою нишу. Ледяной, иногда наглый взгляд, неприступный вид, крепкое словцо, которое она могла отпустить, никому не давали повода попытаться завязать с ней близкие отношения. К тому же ее отчаянная храбрость и удивительная выносливость вызывали уважение, а безжалостное отношение к противнику и излишняя жестокость удивляли даже видавших виды солдат.

Осенью 1917 года фронт развалился, и Мария вернулась в родное имение.

В отличие от других помещиков, бросавших все нажитое на произвол судьбы и бежавших в города, она осталась в опустевшей усадьбе строгой и своенравной хозяйкой.

Первого же, попытавшегося что-то «экспроприировать» из ее хозяйства, она избила хлыстом и гналась за ним полверсты, пока он не скрылся в каком-то сарае.

Но накал революционных страстей нарастал, и вскоре крестьяне и вернувшиеся с фронта солдаты из большого села разгромили ближнее имение, захватив и распределив между собой скот с фермы. В ответ Мария сформировала отряд из молодых пензенских офицеров, тоже бывших фронтовиков, студентов и старших гимназистов и организовала карательную экспедицию. Захватив село, Мария жестоко расправилась с его жителями и лично участвовала в расстреле руководителей налета на имение.

В неразберихе и путанице осени 1917 года эта акция так и осталась нерасследованной, но Марии пришлось распустить свой отряд и переехать в Пензу.

Дом Лысовых был занят под местный совет, и она поселилась в маленьком флигеле, во дворе; здесь, чуть ли не на глазах у совета, занялась переправой офицеров к Колчаку через чехословацкий фронт. Для этого вместе с горничной проложила маршрут на обозах, следовавших на восток за солью.

Офицеры, ожидавшие отправки, скрывались в зарослях сада и под лестницей в чулане флигеля. Однажды ночью к Марии постучали. Она открыла и сразу узнала пришедших. Одним из них был генерал Розанов, еще недавно вручавший ей Георгиевский крест, другим — полковник Захарченко, старый друг ее покойного мужа. Встреча была радостной, но недолгой. Розанова отправили с первым же обозом, впоследствии он стал начальником штаба Колчака. У Захарченко же открылась рана, и ему пришлось задержаться.

Мария преданно ухаживала за больным, и они полюбили друг друга. Вскоре справили скромную свадьбу. Теперь она стала Марией Захарченко, получив имя, под которым войдет в историю разведки.

Захарченко когда-то служил в Персидской бригаде и имел там надежные связи. Каким-то образом он достал документы о том, что является персидским подданным. Так и Мария приобрела подданство Персии.

Дело по переправке офицеров стало опасным — на след Марии вышла ЧК. Надо было поскорее убираться из Пензы.

Новые «персы» отправились в Астрахань, а оттуда пароходом добрались до Пехлеви, где друзья полковника уже развернули выгодное дело.

Теперь можно было жить в покое.

Но душа Марии была полна чувства мести и ненависти к тем, кто отнял у нее имение и любимый конный завод, в который она вложила столько труда и сердца. До Персии стали доходить слухи о том, что на юге России создается Добровольческая армия. Муж колебался, но Мария настояла: «Мы едем туда!»

Прямого пути через Кавказ не было, пришлось добираться окольным — через всю Персию. Индию, а затем на английских пароходах через Порт-Саид и Босфор в Новороссийск.

Здесь полковник Захарченко вступил в командование Кавказским полком, Мария стала при нем ординарцем, а при ней еще два ординарца-перса.

Мстить красным она решилась до конца, и злоба ее нарастала с каждым боем, с каждым прощанием с погибшими однополчанами. Она неслась в бой, как на праздник, не щадя врагов и себя.

Вся печальная эпопея Добровольческой армии вписалась в ее жизнь: поход на Москву, успехи и поражения, новороссийская катастрофа, Крым, Северная Таврия, непрерывные бои. Как многие в то время, Мария перенесла и тиф, сначала в седле, а потом в подводе в обозе полка.

С дикой, бешеной злобой казнила она захваченных в плен красноармейцев, сама расстреливала их из пулемета. и заслужила прозвище «Бешеная Мария».

Но всему приходит конец. В кавалерийской атаке полковник Захарченко был тяжело ранен и умер на ее руках. Почти прямо от его могилы она снова пошла в бой, в котором искала забвения либо смерти.

В одном из последних боев, в ноябре 1920 года, Мария была ранена, отбилась от полка и с отмороженными руками и ногами с трудом добралась до Керчи, где попала на последний пароход, уходящий в Константинополь.

Далее началась унылая жизнь, через которую прошли тысячи эмигрантов, офицеров Белой Армии. Печально известное «Галлиполийское сидение», голод, холод, безденежье, а главное — полное отсутствие надежды на что-то: то ли на новую успешную войну против большевиков, то ли на человеческое устройство в этом треклятом эмигрантском мире.

С кавалерийским эшелоном Мария осенью 1921 года попала в Сербию. Снова борьба за жизнь, за кусок хлеба, и мечты о новом походе, не оставляющие ее. С этими мечтами она пробирается на север, в Германию. У нее есть возможность поехать в Париж, куда зовут друзья ее дяди, генерала Кутепова. Но она остается в Берлине, потому что он ближе к России, откуда доносятся пока еще смутные слухи о том, что там набирает силу и консолидируется монархическое движение, которое может стать боевым и объединяющим центром борьбы за великую, единую и неделимую Россию.

Еще в Галлиполийском лагере Мария — уже дважды вдова — сошлась с лихим врангелевским разведчиком, штабс-капитаном Георгием Радковичем, и стала его гражданской женой. Вместе они проделали путь в Сербию, а затем и в Германию.

В Берлине, где в эти годы активно действовал Высший монархический совет (ВМС), работа для боевой, желающей попробовать себя в настоящем деле пары скоро нашлась. Они получили документы на имя супругов Шульц и ждали приказа действовать.

Однажды Марию пригласил к себе один из руководителей монархистов Николай Евгеньевич Марков. Он сказал ей:

— У Монархического совета есть верный филиал в Москве. Это Монархическая организация центральной России — МОЦР. Наша задача: еще раз убедиться в надежности и возможностях МОЦР и наладить с ней постоянную связь.

В конце 1921-го — начале 1922 года в ВЧК стали поступать сведения о наличии в России нескольких монархических групп, которые стремились установить прямой контакт с центрами белой эмиграции и, опираясь на их помощь, готовить вооруженное восстание. Сами эти группы не были опасными, но их объединение под руководством ВМС могло представить серьезную угрозу.

Руководство ВЧК решило перехватить инициативу, создать легендированную Монархическую организацию центральной России и сделать так, чтобы она превратилась в своего рода «окошко», через которое ВЧК могла бы иметь точное представление о планах и замыслах противника и управлять событиями.

Дзержинский сумел привлечь на свою сторону одного из активных монархистов — Якушева, который по его заданию практически возглавил МОЦР, отвечая за все ее зарубежные контакты.

Заместителем Якушева по финансовым делам стал агент ВЧК, бывший царский офицер Опперпут (под фамилией Стауниц), человек авантюрного склада, с неустойчивым характером. «Военную» часть МОЦР возглавил бывший царский генерал Потапов, также активно помогавший ВЧК.

Организации присвоили вполне невинное, особенно в разгар нэпа, наименование «Трест». Перед «Трестом» была поставлена задача: подчинить себе монархическое общественное мнение за рубежом; внедрить ему мысль о вреде террора и диверсий; дискредитировать идею интервенции, убедить, что главное — внутренняя контрреволюция, то есть «Трест», а эмиграция — только подпора; «подсовывать» эмиграции материалы для споров и раздоров; выявлять забрасываемых в Россию шпионов и террористов, а также перехватывать каналы связи с иностранными разведками.

Работа начала развертываться. Ею руководил надежный помощник Дзержинского Артузов.

Из Ревеля поступило сообщение, что в Москву направляется супружеская пара Шульц, имеющая полномочия от самого Кутепова, который их хорошо знает по «Союзу галлиполийцев». Они должны прибыть к Стауницу.

И Артузов и Стауниц понимали, что эти люди едут в качестве контролеров и каждый по-своему опасался их. В то же время создавалась возможность установить через них прямые связи с Кутеповым и, более того, проникнуть в возглавляемый им РОВС.

Своим первым впечатлением о Марии Стауниц поделился с «напарником», чекистом Зубовым:

— Психопатка, с бледным лицом, судорожно сжатыми губами и широко открытыми горящими глазами. Призналась, что является племянницей Кутепова и ее настоящая фамилия Захарченко.

В материалах по делу «Треста» прибывшая пара получила кличку «Племянники». Они попали в цепкие объятия чекистов, и если раньше Мария в какой-то степени сама управляла событиями, то теперь, не сознавая этого, она на какое-то время стала игрушкой в чужих руках.

Она рвалась к активным действиям, к диверсиям, к террору. Чтобы не допустить этого и как-то занять «Племянников», им нашли дело: сняли для них ларек на Центральном рынке, где они, торгуя сахарином, одновременно исполняли роль «почтового ящика» — получали пакеты для «Треста» от сотрудников польского и эстонского посольств и передавали им пакеты «Треста». Кроме того, Стауниц поручал Марии шифровку писем, отправляемых за границу. Это была нелегкая, требующая усидчивости и отнимающая много времени работа, но «Племянников» надо было не только нейтрализовать, но и заставить действовать на пользу «Треста».

Естественно, было сделано все, чтобы в глазах «Племянников» «Трест» выглядел мощной, влиятельной, хорошо законспирированной организацией. Им устроили встречу с самим Якушевым, они оказывались свидетелями загадочных телефонных звонков Стауница, его таинственных переговоров с какими-то людьми в закрытой комнате.

Все это не могло не произвести впечатления, и «Племянники» направили в Париж Кутепову донесение с восторженным отзывом о работе «Треста». Но в то же время появился и тревожный сигнал: Стауниц подслушал и пересказал Зубову разговор супругов о том, что втайне от «Треста» они собираются совершить диверсию. Кроме того, хотя Мария и направляла через «Трест» восторженные письма Кутепову, у нее сложились и свои взгляды на эту организацию. В доверительном разговоре она сказала Стауницу:

— «Трест» должен существовать только до переворота. А когда он произойдет, вернется Кутепов, который не станет считаться ни с Якушевым, ни с его идеологией, и наведет в России должный порядок.

Тем временем в Париже произошли важные изменения. Под руководство Кутепова полностью перешел Российский общевоинский союз (РОВС), объединяющий двадцать пять тысяч белогвардейских офицеров. Некоторые современные историки утверждают, что это была благотворительная организация, занимавшаяся трудоустройством и оказанием материальной помощи офицерам-эмигрантам. Но это не так. Документы подтверждают, что хотя благотворительность и не была чужда РОВСу. это была организация, активно занимавшаяся подрывной деятельностью и стремившаяся заслать в Россию, и прежде всего через «Трест», свою агентуру — террористов и диверсантов. Поэтому особое значение приобрела роль Марии Захарченко-Шульц как главной представительницы Кутепова в России. Она стремилась взять под свой контроль не только Москву, но и Петроград.

Таким образом, интересы Артузова и Захарченко временно совпали. Он стремился удалить Марию из Москвы, она рвалась в Питер. И когда однажды вечером Якушев сообщил ей, что решено направить ее с Радковичем в Петроград для связи с петроградской группой, она впервые радостно улыбнулась.

В этот вечер у нее имелось и другое основание для радости: Якушев, узнав, что она не венчана с Радковичем, выразил наигранное возмущение, уговорил их обвенчаться, и сам был посаженым отцом на свадьбе. А поездка в Петроград стала его свадебным подарком.

Но командировка Марии оказалась неудачной. На явочной квартире ее не приняли, а глава действительно существовавшей монархической организации, которому Якушев позвонил и сказал пару слов о ненадежности Марии, отказался от встречи с ней.

Единственно, что ее радовало — наладившаяся переписка с Кутеповым, из которой следовало, что «Тресту» доверяют и на него делают основную ставку. Доказательством этого послужило приглашение Якушева и Захарченко в Париж на встречу с Кутеповым. В июле 1925 года через «окно» они перешли границу Польши.

Когда пробирались через лес, когда ночью, затаившись, ждали прохода пограничников, когда, казалось, опасность подстерегала со всех сторон, Мария чувствовала себя в своей тарелке, впервые вдохнув воздух настоящей боевой жизни после опостылевшего сахаринного ларька на Центральном рынке или унылого ничегонеделания на даче в Лосиноостровской, куда ее с мужем недавно поселили. Он тоже стал надоедать ей. «Вечно полупьяная размазня, — думала она, сидя в кустах. — Вот Стауниц — это другое дело, волевой, деятельный, всегда занятый. И вообще…» Ее мысли прервал сигнал проводника.

До Парижа добрались без помех. Там разместились в разных гостиницах. Весь день Мария разыскивала Кутепова. Куда бы не заявлялась, везде: «Он только что ушел». Легла спать ни с чем.

Утром заявилась к нему на квартиру, вытащила из постели.

— Дядюшка, где вы шляетесь? Вам надо учиться у «Треста», там настоящие герои. Мы по пути в Париж рискуем головой, пять верст ползем на брюхе, ждем пули от пограничников. А вы здесь по кабакам да по бабам. Вы помните войну, тех, кто кормил вшей на позициях, и тех, кто гулял по ресторанам, отсиживаясь в штабах? Как мы ненавидели эту штабную сволочь! Хотите, чтобы и вас ненавидели?

Кутепов усмехнулся:

— Ну, иди ко мне, Машенька, я тебя расцелую. Вот ты у нас и есть настоящий герой!

Тот, кто знал Марию, не узнал бы ее сейчас. Она вся светилась радостью, сияла и влюбленными глазами смотрела на своего кумира, Александра Павловича Кутепова.

Мария отвезла генерала к Якушеву, они переговорили, а на другой день Якушев имел аудиенцию у самого великого князя Николая Николаевича. Репутация «Треста» была подкреплена.

Обратный путь до Москвы прошел без происшествий.

После возвращения из Парижа Мария Захарченко получает новое, теперь уже самостоятельное поручение от руководства «Треста», не зная, что выполняет задание Артузова.

Дело в том, что руководство ВЧК — ОГПУ приняло решение заманить в СССР давнего врага советской власти Сиднея Рейли, еще в 1918 году приговоренного к расстрелу за участие в мятеже Локкарта. Его требовалось обезвредить, так как от общих слов о борьбе с большевиками он решил перейти к террору и предпринял кое-какие конкретные шаги.

Мария Захарченко и Григорий Радкович под фамилией супругов Красноштановых легально выехали за рубеж. Они встретились в Париже с Рейли и ознакомили его с деятельностью «Треста» как главной опоры контрреволюционных сил в России. Рейли заинтересовался возможностью использовать «Трест» в своих целях. Правда, Мария сказала, что «Трест» террором не занимается, но Рейли решил, что нужно иметь базу и надежных людей, а уж как их привлечь к выполнению своих целей, он и сам разберется.

Из Парижа супруги Красноштановы переехали в Гельсингфорс. От имени «Треста» они связались с финской разведкой и провели переговоры об организации «окна» на финско-советской границе. Тем временем велась работа по склонению Сиднея Рейли к поездке в Москву. Главную роль в ней сыграл Якушев. Марии досталась вспомогательная: на собственном примере показать, что пересекать советскую границу вполне возможно и не представляет опасности.

Когда Рейли приехал в Хельсинки, Мария убеждала его:

— Я слабая, маленькая женщина, не раз ходила через «окна», и, как видите, ничего со мной не случилось. А вы, джентльмен… Тем более что ваше присутствие вдохновит наших людей, да и вам поможет.

Якушев окончательно убедил Рейли, и в ночь на 26 сентября 1925 года он отправился в путь. Обстоятельства его ареста и дальнейшая судьба хорошо известны, напомним лишь, что 5 ноября 1925 года приговор, вынесенный ему в 1918 году, был приведен в исполнение. До последней минуты Рейли надеялся, что его выпустят или обменяют на кого-либо.

(Когда я работал в архиве, мне довелось познакомиться с делом Рейли. В нем сохранились записи, сделанные им в тюремной камере. Интересно, что они носят характер заготовок для будущих мемуаров. — И. Д.).

Исчезновение Рейли вызвало панику.

Мария Захарченко 29 сентября направила Стауницу телеграмму: «Посылка пропала. Ждем разъяснений». А в письме Якушеву она жаловалась: «Мучительная, щемящая тоска и полная неизвестность… У меня в сознании образовался какой-то провал… У меня неотступное чувство, что Рейли предала и убила лично я… Я была ответственна за «окно»… Для пользы дела прошу взять нас или хотя бы меня на внутреннюю работу».

Неприятные минуты Марии пришлось пережить, когда в Гельсингфорс приехала жена, теперь уже вдова Сиднея Рейли. Ее пришлось убеждать, и небезуспешно, в непричастности «Треста» к гибели Рейли. Она поместила в «Дейли-Экспресс» траурное извещение о смерти мужа, но все время порывалась ехать в Россию, чтобы отыскать его или его могилу. Мария с трудом отговорила ее.

Благодаря принятым мерам доверие к «Тресту» не было подорвано, и вскоре с его помощью и с участием Марии провели еще одну, на этот раз вполне бескровную операцию.

В конце 1925 года нелегальную поездку в СССР решил совершить Василий Витальевич Шульгин, видный монархист, бывший депутат Государственной Думы, один из тех, кто принял отречение Николая II. Шульгин не ставил перед собой никаких политических задач, цель его поездки была вполне мирной: отыскать своего сына, пропавшего без вести во время гражданской войны.

Руководители операции «Трест» Менжинский и Ар-тузов решили, что поездка Шульгина под эгидой «Треста» никакого вреда не принесет, а польза будет велика. Во-первых, подтвердится существование и реальная сила «МОЦР — Треста», а во-вторых, впечатления Шульгина, его размышления о том, что он увидел в России в 1925–1926 годах — а это были годы наибольшего процветания нэпа — могли бы открыть глаза многим эмигрантам на те положительные перемены, которые произошли в России.

Шульгину была устроена «зеленая улица» — надежное «окно» на границе, надежное сопровождение по всему маршруту, интересные встречи.

Перед поездкой Шульгин отрастил седую бороду, а в Киеве попробовал ее выкрасить, но из-за скверной краски она оказалась красно-зеленой. Пришлось бороду сбрить.

4 января 1926 года Шульгин приехал в Москву, и его поселили в Лосиноостровской, на зимней даче «Племянников». В своей книге об этой поездке, написанной сразу по возвращении, он изменил обстановку и имена действующих лиц, а впоследствии писал: «Я был отдан Марии Владиславовне Захарченко-Шульц и ее мужу под специальное покровительство. Муж ее был офицер… По ее карточкам, снятым в молодости, это была хорошенькая, чтобы не сказать красивая женщина. Я ее узнал уже в возрасте увядания (ей шел всего лишь тридцать третий год! — И. Д.), но все-таки кое-что сохранилось в ее чертах… Испытала очень много, и лицо ее, конечно, носило печать этих испытаний, но женщина была выносливая и энергии совершенно изумительной. Она была помощницей Якушева. Между прочим, она работала «на химии», то есть проявляла, перепечатывала тайную корреспонденцию, которая писалась химическими чернилами…

Мне приходилось вести откровенные беседы с ней. Однажды она мне сказала: «Я старею… Чувствую, что это мои последние силы. В этот «Трест» я вложила все свои силы, если это оборвется, я жить не буду».

Захарченко жаловалась Шульгину на медлительность Якушева, его нежелание совершать теракты или другие «громкие» акции. Постепенно в ее глазах и мужа, и Якушева вытеснял другой человек — Стауниц.

Шульгин благополучно закончил поездку, вернулся в Париж и подготовил рукопись своей книги. Чтобы не выдать «тайны «Треста», он присылал ее по частям на рецензию в Москву. «Мы редактировали ее на Лубянке», — вспоминал позже Артузов. Естественно, что книга получилась если не явно просоветской, то благожелательной к советской власти, что вызвало целую бурю в эмигрантской среде.

Отношение Марии к Якушеву и Потапову окончательно определилось. Она уже считала их людьми, не пригодными для руководства «Трестом». Теперь только Кутепов в Париже и Стауниц-Опперпут в Москве представляли для нее интерес, тем более, что деловая связь с последним скоро перешла в интимную. Радкович оказывался «третьим лишним» в этом треугольнике.

В сентябре 1926 года Мария вновь побывала в Париже, на этот раз с Власовым, специалистом-химиком. Его послали туда, так как Кутепов и активный сторонник террора монархист Гучков предложили использовать отравляющий газ для теракта, и надо было его проверить.

Приехав в Париж, Захарченко активнейшим образом поддержала идею теракта и предложила свой план: произвести массовое отравление делегатов съезда Советов во время заседания в Большом театре, одновременно подготовив за границей и забросив в Москву отряд из двухсот бывших офицеров, которые сразу же после теракта захватят Кремль.

Но… выяснилось, что Кутепов сам был обманут: никакого газа не оказалось. Зато он обсудил с Марией план террора и отправки в Россию группы террористов. Кутепов теперь через Марию напрямую сносился со Стауницем-Опперпутом и делал ставку на него. Вскоре в Москву приехали три террориста, к счастью, еще под контролем «Треста».

Мария прониклась мыслью, что Якушев — двойник и работает если не на оппозицию в лице Троцкого, то, скорее всего, просто на себя: боится, что теракты могут вывести на его след, а без них он спокойно пересидит трудное время, а потом придет к власти. Она так убедительно говорила, так внушала Стауницу-Опперпуту мысль о том, что именно он должен стать во главе «Треста», что тот, наконец, поверил в это.

Мария призналась мужу, что живет со Стауницем, но объяснила это тем, что он ей нужен для работы.

В ноябре 1926 года Мария Захарченко вместе с Якушевым отправилась в Париж в обстановке взаимной враждебности. По пути, в Ревеле, их принял один из руководителей эстонского генштаба. Он так восторженно отзывался о Якушеве и его работе, что Захарченко смягчилась и посмотрела на Якушева другими глазами. В этот вечер у них даже произошел доверительный разговор, и Якушев спросил:

— Правда ли, Мария Владиславовна, что вы расстреливали пленных красноармейцев из пулемета?

Она посмотрела на Якушева диким, бешеным взглядом и ответила:

— А как же? Не оставлять же их на развод!

Якушев почувствовал, что сейчас схватит столовый нож и прирежет эту стерву. Но сдержался.

К счастью, Мария в этот день получила телеграмму от Стауница, что Радкович запил, буянит и требуется ее немедленное присутствие. Ей пришлось уехать в Москву.

Случай действительно был скандальным. Радкович напился, устроил дебош, попал в милицию, которая им теперь заинтересовалась, и главное, указал свой правильный адрес. Теперь положение «Племянников» становилось шатким, и представилась формальная возможность убрать их из Москвы. Но сделать это успели только частично — отправили Радковича в Ревель.

События стали стремительно разворачиваться. В Краснодаре произошел провал, и Стауниц-Опперпут узнал о том, что его «друг» Зубов был предупрежден Якушевым об этом провале. Значит, он чекист? Стауниц помчался на дачу к Захарченко.

— Мария Владиславовна!

Она удивилась, услышав такое обращение.

— Мария! — продолжал Стауниц. — И я и ты — орудие Якушева, а Якушев чекист! И Потапов! И Зубов! — Посмотрев на Марию, Стауниц испугался: на него глядели глаза сумасшедшей. «Ведьма!» — подумал он.

— Нам надо срочно бежать. Сейчас прямо на вокзал, в Ленинград, и через финское «окно».

Уходя, Стауниц-Опперпут оставил на столе прощальную записку, где написал о том, что Якушев, Потапов, Зубов — чекисты, а сам он и Захарченко находятся вне пределов досягаемости ГПУ. Действительно, через еще действующее «окно» на финской границе в ночь на 13 апреля 1927 года им удалось бежать в Финляндию.

«Трест» перестал существовать.

В ответ Кутепов отдал приказ развернуть террористическую деятельность и убивать как можно больше советских работников.

Началась активная засылка террористов в СССР. В числе прочих был и Гога Радкович. В ночь на 4 июня он с напарником перешел финскую границу. Их задачей было найти чекистов, руководивших операцией «Трест», и отомстить им. Конечно, задача была не из легких. Они и не пытались ее выполнить, а сделали самое легкое, что могли: вечером 6 июня Радкович бросил бомбу в бюро пропусков ОГПУ. В суматохе им удалось бежать, но в районе Подольска их настигли и окружили. Радкович застрелился.

Вслед за ним границу пересекли Мария Захарченко-Шульц, Стауниц-Опперпут и некий Вознесенский.

Этому предшествовало заключение Стауница в финскую тюрьму и публикация им в финской и эмигрантской прессе материалов, разоблачающих «Трест». Из неумело написанных статей можно было сделать вывод, что он сам был чекистским агентом. От Опперпута потребовали доказать делом, что это не так, в противном случае он мог поплатиться жизнью.

Перед поездкой группу инструктировали сам генерал Кутепов и специально приехавший из Ревеля английский разведчик Бойс. Прощаясь, Кутепов перекрестил Марию и троекратно расцеловался с ней.

Так получилось, что руководить группой стала она. И вот они снова в Москве. Раньше избегали района Лубянки, теперь Мария с пистолетом в кармане несколько раз прошлась по ней (авось кого-нибудь встретит), побывала даже на квартире Якушева, но его в Москве не застала.

Потом в косыночке и простом, немодном платье решилась внимательно осмотреть здание ОГПУ на Лубянке. Беспрепятственно вошла во двор, который не охранялся, и к своей большой радости обнаружила тоже неохраняемое пустующее помещение, вплотную примыкающее к зданию.

Поспешила к своим спутникам, которые с тяжелыми чемоданами ожидали ее на Ленинградском вокзале. Наняли извозчика, доехали до Сретенских ворот, оттуда дошли до нужного места. Мария снова заглянула в ворота, убедилась, что там все по-прежнему. Быстро шмыгнули во двор.

Делом нескольких минут было установить в помещении мелинитовый снаряд, а по углам и вдоль стен несколько зажигательных бомб. Последнее: на пол вылили канистру керосина. Оставалось поджечь бикфордов шнур, но что-то замешкались. И в этот момент крик:

— Эй! Кто там? Стой! Стой! Ребята, керосином воняет, скорее сюда!

Спички, не зажигаясь, ломались. Одна, вторая… А крики все ближе…

Пришлось, проклиная все, броситься бежать. Пока во дворе устраняли возможность взрыва, удалось скрыться. Пристанища в Москве не было, да и в любом случае требовалось скорее убираться отсюда. Поспешили на Белорусский вокзал, пока ОГПУ не раскинуло везде свои сети, на первом же пригородном поезде доехали до Вязьмы, только там вздохнули свободнее.

К этому времени из Финляндии агентурным путем было получено сообщение о личностях и намерениях преступников. ОГПУ смогло дать ориентировку всем местным органам с их полным описанием.

Из официального сообщения о беседе с заместителем председателя ОГПУ тов. Г. Ягодой (газета «Правда», 6 июля 1927 года):

«…После провала покушения террористы немедленно двинулись из Москвы к западной границе, в район Смоленской губернии… Опперпут рассчитывал использовать свои связи и знакомства среди бывших савинковцев. Кроме того, здесь ему и Шульц была хорошо знакома сама местность…

…Шли в разных направлениях. В селах они выдавали себя за членов каких-то комиссий и даже за агентов уголовного розыска. Опперпут, бежавший отдельно (они понимали, что будут, прежде всего, разыскивать троих. — И. Д.) едва не был задержан на Яновском ликеро-водочном заводе, где он показался подозрительным. При бегстве он отстреливался, ранил милиционера Лукина, рабочего Кравцова и крестьянина Якушенко. Опперпуту удалось бежать… Тщательно и методически проведенное оцепление дало возможность обнаружить Опперпута, скрывавшегося в густом кустарнике. Он отстреливался из двух маузеров и был убит в перестрелке… У Опперпута был обнаружен дневник с его собственноручным описанием подготовки покушения на М. Лубянке и ряд других записей, ценных для дальнейшего расследования ОГПУ.

…Остальные террористы двинулись в направлении на Витебск. Пробираясь к границе, Захарченко-Шульц и Вознесенский встретили по пути автомобиль… Беглецы остановили машину и, угрожая револьверами, приказали шоферам ехать в указанном ими направлении. Шофер т. Гребенюк отказался вести машину и был сейчас же застрелен. Помощник шофера т. Голенкин, раненный белогвардейцами, все же нашел в себе силы, чтобы испортить машину. Тогда Захарченко-Шульц и ее спутник бросили автомобиль и опять скрылись в лесу. Снова удалось обнаружить следы беглецов уже в районе станции Дретунь… При активном содействии крестьян удалось организовать облаву. Пытаясь пробраться через оцепление, шпионы-террористы вышли лесом на хлебопекарню Н-ского полка. Здесь их увидела жена краскома (офицера. — И.Д.) того же полка т. Ровнова. Опознав в них по приметам преследуемых шпионов, она подняла на ноги всю красноармейскую заставу.

На этом рейс английских агентов был закончен. В перестрелке с нашим кавалерийским разъездом оба белогвардейца покончили счеты с жизнью. Вознесенский был убит на месте. Шульц умерла от ран через несколько часов».