Разведчицы и шпионки - 2

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЛЮБВИ

На фотоснимке трое — сдержанно улыбающийся хлыщеватый мужчина, женщина, радостно протягивающая руку для поцелуя, и почтительно склонившийся над ней и тоже улыбающийся человек с фашистской свастикой на рукаве, удивительно похожий на Гитлера.

Хлыщеватый мужчина — это герцог Виндзорский, бывший король Англии Эдуард VIII, женщина — его супруга Уоллис Симпсон, герцогиня Виндзорская, а человек, похожий на Гитлера — действительно Гитлер, принимавший высокопоставленную чету незадолго до начала Второй мировой войны в своем «горном гнезде» Берхтесгаден.

Уоллис и фюрер чрезвычайно понравились друг ДРУГУ.

«Она была бы хорошей королевой», — с сожалением сказал своим приближенным Гитлер.

«Я не могла оторвать от него глаз. В нем чувствовалась огромная жизненная сила. Взгляд у него был необыкновенный — пристальный, завораживающий, пылающий каким-то особым огнем», — вспоминала впоследствии Уоллис.

Принц Эдуард-Альберт-Христиан-Эндрю-Патрик-Дэвид, внук королевы Виктории и сын будущего короля Георга V, родился 23 июня 1894 года. Уже полтора месяца спустя мать, принцесса Мария, отправилась на отдых в Швейцарию. «Король Георг и королева Мария были неудачливыми и, можно сказать, бесчувственными родителями», — записал официальный биограф королевы. Мальчику — юноше — мужчине Дэвиду было суждено одиночество. Его никто не любил. Мягкого, застенчивого, нерешительного, неуверенного в себе, а в детстве неуравновешенного и плаксивого, его воспитывали в обстановке запретов, и главное слово, которое всегда звучало в его ушах, было «нельзя»!

Друзей-ровесников он не имел. В Осборнской морской школе получил кличку «килька». Одноклассники всячески издевались над ним: один раз облили волосы красными чернилами, другой — сунули голову под поднятую оконную фрамугу и опустили ее на шею мальчика, показав, как в свое время англичане расправились с королем Карлом I. То же повторялось в Королевском морском корпусе в Дартмуте. Несчастный подросток, не смея пожаловаться родителям, терпел все эти унижения, которые, как ни странно, не ожесточили его, и Дэвид на всю жизнь остался добрым, мягким человеком.

В 1910 году после смерти короля Эдуарда VII отец Дэвида стал королем Георгом V, а сам Дэвид — принцем Уэльским. Когда принцу исполнилось восемнадцать лет, он поступил в Оксфордский университет, где увлекался в основном спортом, охотой и танцами, отнюдь не чураясь женского общества. Уоллис впоследствии признавала: «Я знаю, что у него было множество возлюбленных до меня». Эти возлюбленные, начиная от знатных леди лондонского большого света и кончая танцовщицами берлинских ночных клубов, стали непременными спутницами его жизни до встречи с миссис Уоллис Симпсон.

В университете надо было еще чем-то заниматься помимо спорта и развлечений. Дэвид избрал для изучения историю и немецкий язык. А так как, несмотря на кажущееся легкомыслие и некоторый инфантилизм, человеком он был в сущности неглупым, обладавшим прекрасной памятью и отменной наблюдательностью, в этих науках успевал неплохо. Историю, особенно английскую и немецкую, знал вполне прилично, а по-немецки разговаривал как истинный берлинец.

Вообще его интересовало все, что касалось Германии. Там правила родственная ему династия. Немецкие принцы доводились ему кузенами, сам кайзер Вильгельм II был двоюродным братом. Принц любил немецкие песни, пейзажи, пиво, восхищался немецким порядком. Его мать и дед были немцами, и в нем самом было три четверти немецкой крови.

Летом 1913 года принц Уэльский отправился на каникулы в Европу. Некоторое время провел во Франции, а начал и завершил отпуск в милой его сердцу Германии. Кайзер Вильгельм, его окружение и, конечно же, германские спецслужбы не могли не обратить внимания на настроения наследника британского престола. Его взяли в тесное «дружеское» кольцо. Бесконечные развлечения, попойки, посещения ночных клубов, не говоря уж об официальных визитах и приемах — так проходили его берлинские каникулы.

Когда началась Первая мировая война, Дэвид уже не был мальчиком: ему минуло двадцать. Ни на боевые корабли, ни на фронт он так и не попал, хотя искренне рвался туда не потому, что жаждал сразиться со своими германскими друзьями, а потому, что чувствовал для себя постыдным получать ордена, находясь в глубоком тылу.

После войны принц посетил все британские земли за морями и десятки других стран, в том числе и Соединенные Штаты, где имел огромный успех, особенно среди женской половины населения. Несколько раз побывал и в Германии, где все больше проникался симпатией к этой стране, несмотря на поднимающее там голову национал-социалистское движение. Но немцы, раз включив его в круг своих интересов, уже не выпускали Дэвида из виду. Этому немало способствовали некоторые обстоятельства личной жизни принца Уэльского, большого поклонника слабого пола.

Романы Дэвида были в основном скоротечными и не оставляли следа в его сердце, кроме некоторых. Например, с Уиннифрид Биркин, женой члена Палаты лордов, связь длилась десять лет, с Тельмой Фернесс также не один год. Были и другие более или менее серьезные увлечения. Среди этих женщин немецкая разведка подставляла принцу своих агентов. Им поручалось следить за его настроениями, высказываниями, по возможности оказывать на него влияние, еще больше склоняя в сторону Германии. Такая направленная, с немецкой методичностью организованная работа давала свои результаты — Дэвид становился все более и более прогермански настроенной личностью. В 1930 году на пути принца Уэльского оказалась Уоллис Симпсон.

Некоторые утверждали, что миссис Симпсон была безродной авантюристкой, взявшейся неизвестно откуда. Это не соответствует действительности.

Уоллис происходила из древнего аристократического рода, обосновавшегося в Новой Англии на северо-востоке США. Она родилась в июне 1896 года, была на два года младше принца Уэльского, с детства была влюблена в него и даже завела альбом, куда вклеивала газетные вырезки с его фотографиями и заметками о его похождениях.

Уоллис, может быть, и не отличалась красотой, но вот два мужских свидетельства: «Ее очарование было столь велико, что оно мгновенно и полностью пленяло всякого, особенно мужчину, который общался с ней». «Мужчины слетались к ней, как мухи к тарелке с медом».

Умная, веселая, обаятельная, яркая, забавная, трезвомыслящая, волевая, умеющая навязать свое мнение и считать деньги, тщеславная и в то же время обладающая романтической натурой, врожденным чувством меры и такта — вот лишь некоторые эпитеты из отзывов различных людей об Уоллис Симпсон.

В девятнадцать лет она знакомится с двадцатисемилетним военным летчиком Эрлом Уинфором А. Спенсером и вскоре выходит за него замуж. Но семейная жизнь, поначалу счастливая и беззаботная, не сложилась. Муж стал много пить, жена открыто, хотя и безобидно, флиртовала. Начались взаимные упреки, сцены ревности, нередко заканчивающиеся заурядными драками. Уоллис решила развестись, но уступая настояниям матери и богатого дядюшки, на наследство которого рассчитывала, не стала настаивать на разводе. Она удовлетворилась тем, что просто разъехалась с мужем, тем более что тот в начале 1922 года отправился в длительную командировку на Дальний Восток.

Поселившись в Вашингтоне, Уоллис вошла в светское общество. Ее любовником стал первый секретарь аргентинского посольства Фелипе А. Эспиль, местный лев и покоритель дамских сердец, от которого она приобрела аристократический лоск, жажду знаний, умение извлекать пользу из любого великосветского контакта.

По принципу «вместе тесно, а врозь скучно» муж вспомнил о ней и пригласил в Гонконг. Она с радостью направилась туда, тем более что Эспиль уже изменил ей. Сначала все шло хорошо, но вскоре супруг снова начал пить, и Уоллис, получив его согласие на алименты, поехала в Шанхай, где в консульстве можно было легко оформить развод. Там ударилась во все тяжкие — ей оставалось только выбрать мужчину, с которым проведет очередную ночь. Она познала любовь, как говорится, во всех ее проявлениях, и вернулась из Китая многоопытной, прошедшей хорошую школу жизни и овладевшей восточной концепцией любви женщиной.

В Нью-Йорке она встретила молодого англо-американского бизнесмена Симпсона. К этому времени ее брак с Уинфором А. Спенсером был официально расторгнут. Симпсон, влюбившись в Уоллис, сделал ей предложение, которое она приняла.

Так Уоллис Спенсер, урожденная Уоллис Уорфилд, стала госпожой Симпсон. Это случилось в 1928 году.

Трудно сказать, когда и при каких обстоятельствах миссис Симпсон стала немецким агентом. Более того, можно ли вообще с уверенностью утверждать, что она числилась в списках агентуры Абвера? Скорее всего, немцы использовали ее как агента влияния, может быть даже «втемную», и она была «на связи» не у рядовых разведчиков, а у высших нацистских функционеров с одной определенной целью: оказывать влияние на принца Уэльского, поддерживая его прогерманские настроения, и оградить его от воздействия противоположных сил. Категорическое утверждение, что Уоллис была с самого начала германским агентом, хотя многие исследователи убеждены в этом, сомнительно и потому, что немцам в дальнейшем придется вести с ней непростую игру. Хотя…

Когда в ноябре 1930 года тридцатишестилетний принц встретился с тридцатичетырехлетней Золушкой, первой причиной его притяжения к Уоллис был ее непритворный интерес к его работе, в чем он сам впоследствии признавался. С чего бы это? Перед встречей с принцем она тщательно изучила все его симпатии и антипатии, вкусы и пристрастия, знала его политические взгляды, в том числе и германофильские настроения. и умело «вписалась» в его образ мышления и пристрастия. Создается впечатление, что кто-то тщательно готовил ее к этой встрече. Умело участвуя в серьезных политических разговорах и даже иногда противореча принцу, она окончательно покоряла его в постели, используя свой изощренный китайский опыт.

Принц Дэвид ввел Уоллис в высший свет вначале в качестве своей приятельницы, позже «официально признанной» возлюбленной.

На одном светском обеде ее соседом по столу оказался многоопытный немецкий дипломат, будущий посол в Англии, а затем и министр иностранных дел гитлеровской Германии Иоахим фон Риббентроп. Именно из его секретного доклада Гитлер впервые узнал об Уоллис Симпсон, которая, по словам Риббентропа, «как и принц Уэльский, очень симпатизирует Германии». Гитлер безошибочно определил ту роль, которую Уоллис играла при Дэвиде. Теперь германские службы уже не выпускали Уоллис из виду. Она оправдывала их надежды. Именно по ее подсказке в июне 1935 года принц Уэльский выступил с обращением к ветеранам организации «Британский легион», в котором призывал их посетить Германию и обменяться рукопожатиями с теми, с кем еще двадцать лет назад обменивались выстрелами.

В английском обществе, прессе, дипломатических кругах обращение вызвало возмущение и замешательство — далеко не все в этой стране перестали считать немцев врагами и простили им страшные жертвы войны, со дня окончания которой не прошло и семнадцати лет.

Но предложение принца получило неожиданную поддержку: в Лондон из Берлина пришло письмо за подписями Геринга, Гесса и Риббентропа, приветствовавших его инициативу.

Некоторое время спустя разговоры об обращении принца смолкли. Страну захватила другая новость — король Георг тяжело заболел. 20 января 1936 года он умер.

Новым королем Англии, Эдуардом VIII, стал возлюбленный Уоллис Симпсон принц Уэльский, который для нее был просто Дэвидом. Он с головой ушел в дела, и хотя король Англии «царствует, но не управляет», их у него оказалось по горло. Помимо чисто домашних, он занимался и международными проблемами, а достаточно вспомнить 1936 год, чтобы понять, что их было немало. Япония вторглась в Китай, Италия в Эфиопию, разразилась гражданская война в Испании. Непросто складывалась обстановка в доминионах и колониях.

Но это не означало, что он оставил свою возлюбленную без внимания. Их отношения с каждым днем крепли. Под именем герцога Ланкастерского король (еще не коронованный) вместе с Уоллис на роскошной яхте в сопровождении двух миноносцев совершил круиз по Адриатическому морю вдоль берегов Югославии. Сначала инкогнито удавалось соблюдать, а потом выскакивающие из засад фотографы-папарацци нарушили их уединение.

Шло время. Приближался день коронации, и король принял решение: Уоллис Симеон следует развестись с мужем и получить свободу до 27 апреля 1937 года, а до дня коронации, 12 мая, должна состояться их свадьба. Казалось бы, для простых людей все очень просто. Но не все могут короли. «Не может по любви, не может по любви жениться ни один, ни один король», — поется в популярной песенке.

В британском парламенте, правительстве, в прессе и общественном мнении возникла сильная оппозиция намерению короля жениться на дважды разведенной, к тому же американке. Отрицательно отнеслись к возможному браку и доминионы, а их мнение нельзя было не учитывать. В назначенный срок брак Уоллис с Эрнестом Симпсоном был официально расторгнут. Начались самые драматические дни ожидания.

Но еще до расторжения брака Уоллис сумела выполнить важное поручение немцев. В 1936 году в Лондон прибыл Иоахим фон Риббентроп. Перед тем как стать нацистским дипломатом, он торговал шампанским и сохранил навыки коммивояжера, умеющего навязать и выгодно продать свой товар. Трудно сказать, о чем дождливым лондонским вечером он беседовал наедине с миссис Симпсон, но результат оказался налицо. 7 марта 1936 года германская армия, презрев подписанный несколько лет назад Локарнский договор, вторглась в демилитаризованную Рейнскую область. Гитлер с тревогой ждал реакции великих держав на эту акцию — ведь она стала первой публичной пробой сил фашистской Германии. Если бы нацисты получили тогда должный отпор, это не только надолго отбило бы у них охоту к агрессии, но возможно привело бы к краху самого Гитлера. Ведь многие генералы были его противниками, выступали против войны не в качестве миротворцев, а считая Германию неподготовленной к ней, и вопрос о его свержении был бы решен. Однако английский король позвонил германскому послу и заявил ему:

— Я только что вызвал премьер-министра (Болдуина. — И. Д.) и сообщил ему свое мнение. Я сказал старику, что отрекусь от престола, если он устроит войну. Была ужасная сцена. Но вы можете не беспокоиться. Войны не будет.

Бывший гитлеровский министр Альберт Шпеер записал в своих мемуарах: «Гитлер, узнав об этом, вздохнул с облегчением: «Слава Богу! Английский король не вмешается. Он держит свое слово».

Это уже походило на прямое предательство интересов Великобритании. Но чем не поступится влюбленный по уши мужчина, даже если он король?

По возвращении в Берлин Риббентроп доложил Гитлеру об успехе своей миссии и о чрезвычайно доброжелательном отношении к нему госпожи Симпсон и Эдуарда VIII.

Было бы неверно утверждать, что Уоллис одна могла внушить королю подобные мысли. Существовал так называемый «Кливденский кружок», действовавший на базе салона небезызвестной леди Астор, где собирались люди разных убеждений, но главным образом прогермански настроенные. Они тоже влияли на короля, в том числе и через миссис Симпсон, вхожую в этот кружок, а по возможности и лично. Риббентроп тайно встретился с членами «Кливденского кружка», среди которых были и министры, и пришел к выводу, что в Англии существуют серьезные силы, готовые в обмен на гарантии Гитлера в отношении Великобритании дать ему «карт-бланш» на его действия во всей Европе и прежде всего против России.

Тем временем продолжалась борьба короля со своим окружением. Его уговаривали, убеждали, от него требовали отказа от брака с Симпсон. К этой кампании присоединились королевский двор, вся родня короля и англиканская церковь.

Но слишком велика была его любовь. Можно думать и говорить что угодно о миссис Симпсон и о самом короле. Одно бесспорно: как человек, как мужчина он оказался на высоте. И когда перед ним встал выбор — либо трон, либо любовь, он предпочел второе.

Конечно, для немцев и их приспешников, считавших, что король Англии уже сидит в их кармане, это было ударом. Не случайно лидер британских фашистов сэр Освальд Мосли вопил на митинге чернорубашечников: «А как бы вы поступили, если бы правительство, состоящее из старичья, сующего нос в чужие дела, попробовало отнять у вас невесту?»

Как бы то ни было, король не мог выдержать обрушившихся на него со всех сторон ударов.

11 декабря 1936 года, процарствовав 325 дней, 13 часов, 57 минут, король Эдуард VIII отрекся от престола.

Началась частная жизнь теперь уже герцога Виндзорского и госпожи Симпсон. Однако это не делало его полностью частным лицом, не отвергало его определенного влияния на английское общественное мнение и не лишало его гипотетической возможности когда-нибудь вернуться на английский престол. Он оставался лицом популярным, уважаемым и даже любимым в Англии. Поэтому немцы не потеряли интереса ни к нему, ни к госпоже Симпсон.

Однако то, ради чего король покинул престол — их бракосочетание — несколько затягивалось: еще не были выполнены все формальности бракоразводного процесса супругов Симпсон. Наконец настал желанный день. Он был омрачен только тем обстоятельством, что Уоллис, став герцогиней Виндзорской, не получила права именоваться «ее королевским высочеством».

Осенью 1937 года, когда мир уже сотрясали первые тектонические толчки Второй мировой войны, многие англичане вместе с премьером Невиллем Чемберленом все еще рассчитывали, что с Гитлером можно договориться: он добивался более широкой поддержки в мировом общественном мнении.

Как раз в это время на горизонте появился некий американский француз Шарль Бедо, имевший коммерческие интересы в Германии, к тому же личный друг одного из нацистских лидеров Роберта Лея. Бедо без свидетелей встретился с Уоллис. Как проходил их разговор, неизвестно. Но сразу после него Уоллис стала уговаривать мужа отправиться в увеселительную поездку в Германию. Тот быстро согласился, считая, что теперь, как частное лицо, он свободен в своих поступках. В начале октября 1937 года супруги отбыли в Берлин.

Эта поездка для Уоллис стала триумфальной. Гитлер отдал приказ принимать ее «по высшему разряду» и именовать «королевским высочеством», то есть дал то, чего так безуспешно домогался ее супруг на родине. Аккуратно выстроенные толпы встречали ее плакатами: «Мы хотим видеть герцогиню» и приветственными воплями. Естественно, что почтенной паре показали только то, что хотели, и оба-супруга были без ума от достижений нацистов: отсутствие безработицы, промышленный подъем, новые автобаны, здоровые молодые люди, показное единство народа. Герцог отвечал на приветствия хозяев нацистским салютом.

Сам Гитлер принял их в Берхтесгадене, там и сделан снимок, с которого начался наш рассказ. Пока герцог беседовал с фюрером с глазу на глаз, герцогиню развлекал второй человек в партии — Рудольф Гесс, которого она нашла привлекательным и обаятельным.

Да и Уоллис понравилась Гитлеру, чем он и поделился со своими приближенными.

После визита в Германию на родине относиться к герцогу стали холоднее, но он на это не обращал внимания — раз поездка понравилась супруге, значит все в порядке. Жить приходилось за границей, в Англию можно было только наведываться. Правда, никто не отказывал герцогу в разрешении, но он ставил обязательным условие: его жена должна получить титул «королевское высочество». С этим-то как раз и не получалось.

Наступил 1939 год. В августе герцог послал телеграмму своему другу Гитлеру, умоляя его не начинать войны. Гитлер вежливо ответил, что никогда не хотел воевать с Англией, а если это и произойдет, то не по его вине.

Первого сентября Гитлер напал на Польшу, и Вторая мировая война началась.

Герцог, несмотря на свои прогерманские настроения, оставался британским патриотом и был готов принять любую должность, которую ему предложат. Пришлось согласиться на должность офицера связи при британской военной миссии в Париже. При этом он вынужден был отказаться от чина фельдмаршала британской армии и удовлетвориться генерал-майорским званием.

Уоллис занялась благотворительной деятельностью. Герцог вместе с другими офицерами бездельничал, изредка выезжая на фронт, где неделями не звучало ни одного выстрела и где солдаты вели так называемую «странную войну», живя в уютных укреплениях, слушая музыку и играя в футбол. Свой дом на Лазурном берегу Уоллис и герцог отдали под лазарет для выздоравливающих после ранения офицеров. Но он пустовал — раненых не было.

Герцогу претило безделье, он съездил в Лондон, требуя нового назначения, но и там увидел то же беззаботное отношение к войне, что и в Париже. Нутром он чувствовал приближающуюся опасность: все-таки он знал немцев лучше, чем другие, и не раз в своем кругу вел разговоры о неподготовленности союзников к настоящёй войне и необходимости перемен. Немецкая разведка, следившая за ним через свою агентуру «из его окружения» (не была ли то сама Уоллис?), сделала вывод:

«1. Герцог оскорблен своей ничтожной должностью.

2. Вокруг герцога складывается нечто вроде фронды, которая через какое-то время и при благоприятных обстоятельствах сможет обрести известный вес».

«Благоприятными обстоятельствами» немцы, видимо, считали успешную операцию «Морской лев» по вторжению в Англию.

В мае 1940 года из гусеницы «странной войны» выползло чудовище настоящей. В течение сорока дней немцы разгромили Францию, заняли Париж, вынудили английские войска к позорному бегству из Дюнкерка.

Герцог и герцогиня Виндзорские оказались на испанской границе, причем немцы были в курсе всех их передвижений, даже знали не только название гостиницы, но и номер комнаты, которую занимала Уоллис.

После окончательного разгрома Франции супружеская пара 19 июня 1940 года перебралась в Испанию, а оттуда в Португалию.

Теперь, когда проведение операции «Морской лев» стало близкой реальностью, появилась возможность осуществления мечты Гитлера: посадить на английский трон своих, «карманных» короля и королеву. Лучших кандидатур, нежели супруги Виндзорские, нельзя было и представить.

Надо было спешить: Гитлер собирался ворваться в Англию на плечах отступавших «томми» уже в середине сентября, и к этому сроку королевская чета должна была быть подготовленной.

В Англии знали или догадывались о планах немцев, и начался жестокий поединок не только между германскими и английскими спецслужбами, но и на уровне руководителей государств, призом которого должны были стать Виндзоры.

Лучше всего о последующих событиях рассказал в своих воспоминаниях их непосредственный участник Вальтер Шелленберг. Несмотря на то, что ему едва минуло двадцать девять лет, он отвечал за организацию разведывательной службы за границей и был доверенным лицом фашистских бонз.

Вот что он вспоминал:

«Однажды утром в июле 1940 года мне позвонил по телефону один из моих друзей, работавших в министерстве иностранных дел. Он предупредил меня о том, чтобы я ждал звонка от «старика» (он имел в виду Риббентропа). Мой друг не знал, зачем я ему понадобился, но по всему было видно, что дело весьма срочное.

В полдень по телефону раздался звучный голос Риббентропа:

— Скажите, дорогой мой. не сможете ли вы сейчас приехать ко мне в министерство? У вас ведь есть свободное время, не правда ли?

— Безусловно, — ответил я, — но не можете ли вы сказать мне, в чем дело? Может быть, мне следует захватить какие-либо материалы?

— Нет-нет, — сказал Риббентроп, — приезжайте немедленно — это не телефонный разговор.

Я тут же позвонил Гейдриху и сообщил, что меня вызвал Риббентроп, так как знал его патологическую ревность.

— Я понимаю, — сказал Гейдрих, — джентльмен не желает больше советоваться со мной. Старый идиот! Ну что же, поезжайте и передайте ему мой сердечный привет.

Я обещал Гейдриху подробно рассказать о нашем разговоре с Риббентропом.

Риббентроп принял меня, как всегда, стоя за столом, скрестив руки на груди, с серьезным выражением лица. Он пригласил меня сесть и после нескольких любезностей приступил к делу. Ему стало известно, что у меня имеются связи в Испании и Португалии и что мне даже удалось до некоторой степени наладить сотрудничество с полицией этих стран. Понять, куда ведет этот разговор, было трудно, и я отвечал очень осторожно.

— М-м, — промычал Риббентроп, неудовлетворенный моими уклончивыми ответами, и покачал головой. Вдруг он сказал: — Вы, конечно, помните герцога Виндзорского. Были ли вы представлены ему во время его последнего визита?

Я ответил, что не был.

— Имеется ли у вас какой-либо материал о нем? — спросил Риббентроп.

— Я, право, не могу сейчас сказать, — ответил я.

Ну, а что вы сами о нем думаете? Как, например, вы оцениваете его политическое лицо?

Я честно признался, что эти вопросы застали меня врасплох и что в данный момент мои познания слишком недостаточны, чтобы дать правильный ответ. Я видел герцога во время его последнего визита в Германию, и о причинах его отречения был осведомлен не более остальных. Казалось, что этот англичанин разрешил проблему трона очень разумно. что традиция и ответственность в конце концов взяли верх над его эмоциями. Трудно было понять, признак ли это слабости или силы английской королевской семьи. На продолжительных совещаниях по этому вопросу члены правительства показали, что умеют разрешать задачи, которые включают в себя политический и личный аспекты. Я кончил высказываться и увидел, что глаза Риббентропа готовы выскочить из орбит — настолько он был поражен моей свободой в выражении мнения. Поэтому он не замедлил поставить меня на место.

— Герцог Виндзорский. — сказал он. — был одним из наиболее здравомыслящих и хорошо разбирающихся в вопросах общественной жизни англичан. Именно это пришлось не по вкусу правительству. Женитьба явилась предлогом для удаления самого честного и преданного друга Германии. Традиция и обряды в данном случае играли второстепенную роль.

Я попытался возразить, но он резким жестом заставил меня замолчать.

— Мой дорогой Шедленберг. у вас совершенно неправильный взгляд на эти вещи, а также на действительные причины отречения герцога от престола. Нам с фюрером известно действительное положение вещей. которое имело место в 1936 году. Суть дела заключается в том. что со времени своего отречения от трона герцог находится под строгих! надзором британской секретной службы. Мы представляем его положение: почти всегда чувствовать себя пленником. Любая попытка освободиться от этого плена (как бы благоразумно он ни поступал) оказывалась неудачной. Информация. которую мы получаем, свидетельствует о том. что он по-прежнему симпатизирует Германии и что, если бы обстоятельства сложились удачно, он был бы непрочь избавиться от существующего окружения. которое страшно действует ему на нервы. Нам стало известно, что он даже высказал желание пожить в Испании и что если бы он поехал туда, то снова стал бы другом Германии, как это было раньше. Фюрер считает, что это чрезвычайно важно, и мы думаем, что вы, так хорошо понимающий психологию Запада, могли бы оказаться чрезвычайно полезным для установления связи с герцогом — конечно, в качестве представителя главы немецкого государства. Фюрер полагает, что если обстановка окажется благоприятной, вам удастся заставить герцога принять некоторую материальную помощь. Мы положили бы в швейцарский банк на его имя пятьдесят миллионов швейцарских франков, если бы он согласился сделать какой-либо официальный жест, демонстрирующий его разрыв с королевской семьей. Фюрер конечно, желал бы, чтобы герцог жил в Швейцарии. Он не возражал бы против какой-либо другой нейтральной страны при условии, что эта страна находится под экономическим, политическим или военным влиянием германского рейха.

Если британская секретная служба попытается расстроить ваши планы, вы должны сделать все, чтобы не допустить провала, даже если это будет угрожать вашей жизни. При необходимости применяйте силу. И вообще, что бы ни случилось, герцог Виндзорский должен быть без помех доставлен в ту страну, которую он выберет. Гитлер придает чрезвычайно большое значение этой операции. После долгих размышлений он пришел к выводу, что если герцог заколеблется, он не будет возражать против того, чтобы вы помогли герцогу принять правильное решение с помощью угроз или даже силы. И в то же время в ваши обязанности входит обеспечение герцогу и его жене абсолютной безопасности.

Герцог ожидает приглашения на охоту от испанских друзей. Эта охота послужит для вас превосходным поводом установить с ним контакт. Из Испании его можно будет немедленно переправить в другую страну. В вашем распоряжении будет все необходимое для выполнения задания. Всесторонне обсудив дело, мы с фюрером решили дать вам полную свободу действий. Но фюрер требует, чтобы вы ежедневно сообщали ему о том, как продвигается дело. От имени фюрера я приказываю вам приступить к выполнению задания немехтенно. Вы, конечно, готовы выполнить его?

Я сидел ошеломленный, не в силах сразу вникнуть в суть дела. Для того чтобы оттянуть время, я спросил:

— Господин министр, можно ли задать вам несколько вопросов, уяснить ряд деталей?

— Только быстрее, — ответил Риббентроп.

— Вы говорили о симпатии, которую питает герцог к Германии. — сказал я. — Является ли это и выражением симпатии к германскому образу жизни, германскому народу и к современной форме правления?

Я сразу же почувствовал, что позволил себе лишнее. Риббентроп резко сказал:

— Когда мы говорим о симпатии к Германии, мы имеем в виду нашу Германию.

— Могу ли я спросить вас, — продолжал я. — насколько надежны эти секретные сведения?

— Оли исходят, — сказал Риббентроп, — из весьма достоверных источников. Подробности о них в данный момент вам нет необходимости знать. Все важные вопросы, которые вас интересуют, вы можете обсудить с нашим послом в Мадриде.

Я задал последний вопрос:

— Правильно ли я понял, что если герцог Виндзорский будет сопротивляться, я должен буду привезти его силой в эту «другую страну», о которой вы говорили? Мне кажется, в задании есть известное противоречие, если исходить из того, что мои действия должны быть целиком согласованы с желанием герцога.

— Фюрер считает, — ответил Риббентроп. — что сила может быть применена, главным образом, против британской секретной службы, а против герцога только в том случае, если его колебания окажутся вызванными страхом; в таком случае, полагаем мы, примененная сила только поможет ему преодолеть этот страх. Совершенно очевидно, что как только герцог будет снова свободен и выйдет из-под надзора британской разведки, он будет благодарен нам. Что же касается денег, которые будут положены на его имя, 10 пятьдесят миллионов швейцарских франков ни в коем случае не предел. Фюрер готов предложить большую сумму. Остальное вне вашей задачи. Будьте уверены в себе и делайте все от вас зависящее. Я доложу фюреру, что вы согласны выполнить задание.

Я кивнул, встал и собирался было уже попрощаться, как вдруг Риббентроп сказал:

— Минуточку, — и, сняв трубку, попросил соединить его с Гитлером.

Он протянул мне вторую трубку, чтобы я мог слышать их разговор. Послышался глухой голос Гитлера. Риббентроп кратко изложил наш разговор. По голосу Гитлера я мог заключить, что он не очень доволен положением дел. Его ответы были отрывисто грубы: «Да — конечно — согласен». Наконец он сказал:

— Шелленберг должен обратить особое внимание на позицию герцогини и попытаться заручиться ее поддержкой. Она имеет огромное влияние на герцога.

— Хорошо, — сказал Риббентроп, — он срочно вылетает в Мадрид специальным самолетом.

— Ему даются все необходимые полномочия. Передайте ему от меня, что я на него полагаюсь.

Риббентроп встал, низко поклонился телефону и сказал:

— Благодарю вас, мой фюрер, у меня все».

На следующее утро Шелленберг вылетел в Мадрид.

Англичане активно противодействовали немцам. Черчилль прекрасно знал настроения герцога и степень влияния на него герцогини. Он понимал, каким опасным пропагандистским оружием герцог мог стать, окажись он в руках немцев. Поэтому Черчилль лично занимался всеми вопросами, касающимися судьбы герцога. В совершенно секретной телеграмме Рузвельту Черчилль подробно изложил ситуацию с герцогом Виндзорским, завершив ее словами: «Хотя его лояльность не вызывает ни малейших сомнений, вероятность проведения нацистами некоей интриги с его участием остается высокой».

Беда была в том, что вся секретная переписка Черчилля и Рузвельта сразу же становилась известной немцам через некую госпожу Анну Волкову и ее любовника Тайлера Кента, работавшего начальником шифровального отдела американского посольства в Лондоне. Не будучи немецкими агентами, они оказывали нацистам безвозмездную и неоценимую помощь, полагая, что вносят свой вклад в борьбу с мировым еврейством.

Не избежала своей участи и эта шифротелеграмма.

Зная о шагах англичан, Шелленберг, а также германские послы в Мадриде и Лиссабоне фон Шторер и фон Хюне заторопились. Тем более что им стало известно следующее: Черчилль предложил герцогу вернуться в Англию и занять там солидный пост. Но герцог поставил прежнее условие: его жена должна получить титул «королевского высочества». Этот каприз, да еще в самые тяжелые для Англии дни, возмутил Черчилля, и с этого времени он навсегда стал недоброжелателем герцога. 4 июля 1940 года он прислал герцогу телеграмму, что тот назначается губернатором и главнокомандующим на Багамских островах. Герцог принял это назначение. Ни его прогерманские настроения, ни советы Уоллис не могли преодолеть его британского патриотизма и понятия о чести солдата, коим он считал себя. Тем более что попытка Шелленберга тайно встретиться с Уоллис либо не увенчалась успехом, либо — по другим данным — встреча состоялась, но Уоллис уже не могла оказать на герцога решающего влияния. Но если сам Шелленберг и не говорил с ней, то его друг, видный испанский фашист Примо де Ривера постоянно общался с Уоллис.

В течение нескольких дней Шелленберг создал широкую сеть осведомителей. Ему даже удалось заменить португальскую полицейскую охрану герцога своими людьми. Шелленберг знал о каждом событии в доме герцога, о каждом слове, произнесенном за столом. Через шесть дней он уяснил для себя все: герцог Виндзорский уже не собирался на охоту, его все больше раздражала слежка со стороны британской секретной службы, ему не хотелось отправляться на Багамы, и он охотнее остался бы в Европе, о чем даже заявил своим португальским друзьям. Надо было усилить эти его настроения.

В планы Шелленберга входило убедить герцога в том, что английские спецслужбы охотятся за ним и угрожают не только свободе и жизни его самого, а главным образом, его супруги.

По просьбе Шелленберга португальская полиция сообщила герцогу, что охрану придется усилить, так как за герцогом плотно наблюдает какая-то разведслужба — то ли английская, то ли немецкая.

В ту же ночь Шелленберг инсценировал нападение на виллу герцога. Его люди бросали камни в окна, португальская охрана принялась искать виновников в доме, произведя там переполох. Затем его люди распространили среди прислуги герцога слух о том, что все это — проделки британской секретной службы, имеющие целью принудить его скорее отправиться на Багамские острова.

Шелленберг даже подумывал организовать нечто вроде нападения на виллу с перестрелкой, но решил, что это может слишком напугать герцога и Уоллис, и они действительно заторопятся уехать.

Вместо этого Уоллис был вручен букет цветов с запиской: «Опасайтесь интриг со стороны британской секретной службы. Ваш португальский друг, который близко к сердцу принимает ваши интересы».

Агенты Шелленберга ставили в известность герцога, что на него англичане совершат покушение, которое свалят на немцев, и это будет сделано по пути на Багамские острова или сразу по приезде туда.

Примо де Ривера, которого герцог считал своим другом и доверял ему, о своих беседах с супругами подробно информировал Риббентропа:

«…Когда я посоветовал ему не принимать назначения на Багамы, вернуться в Испанию, поскольку гер-йог еще способен играть важную роль в английской политике и, может быть, занять трон, оба они — и герцог и Уоллис — были ошеломлены. На их возражения, что британская конституция не разрешает воцарения после отречения, им было сказано, что в ходе войны могут произойти изменения лаже в британской конституции. При этих словах герцогиня впала в глубокую задумчивость…»

Конечно, у нее были для этого основания. Судьба Англии, которая была для нее мачехой, висела на волоске. Со дня на день ее немецкие друзья высадятся там и тогда… Даже дух захватывало от мысли, что она может стать английской королевой…

Этой мечтой она делилась с мужем. Сила его любви была такова, что не ради себя, а ради Уоллис он был готов на многое. Герцог колебался между долгом и любовью. Кем была Уоллис для герцога? Женой? Изощренной любовницей? «Ночной кукушкой»? Сотоварищем в его странствиях? Видимо, дело психологов разобраться в причинах ее влияния на него. Но бесспорно одно: лишенный с самого младенчества материнской любви, он нашел в ней женщину, заменившую ему мать, добрую, любящую наставницу, с которой можно было поделиться самым сокровенным и которой можно было поплакаться в жилетку. И он платил ей искренним, поистине сыновьим чувством.

Шелленберг уже готовился провести операцию по вывозу герцога в Испанию. Но его португальский друг, имени которого он в своих мемуарах не называет. отказал в помощи, на которую рассчитывал разведчик, и более того, стал отговаривать его от выполнения этой затеи.

— Право, не вижу, какую пользу принесет вам герцог, если вы увезете его силой, — говорил он. — И не думаю, что престиж вашей страны от этого возрастет. Между прочим, в данном приказе ничего не говорится о жене герцога. А ведь Гитлер в свое время говорил о том, что ей в этой истории принадлежит не последняя роль… Надо реалистически подходить к делу: если вы считаете, что должны выполнить приказ, то я не буду чинить вам препятствий, но и помогать в дальнейшем тоже не смогу.

Шелленберг в душе был рад этому. Он и сам чувствовал, что не сможет выполнить приказ: герцога к этому времени плотно обставили британские спецслужбы. Прибыл сэр Уолтер Монктон, старый друг герцога и Уоллис. Он заявил Виндзорам, что имеется план гестапо, намеревающегося похитить их, и окончательно убедил их отправиться на Багамские острова.

По просьбе Шелленберга его друг усилил полицейскую охрану герцога — теперь появился повод отказаться от плана похищения. Об этом Шелленберг доложил в Берлин. Через два дня пришел ответ: «Действуйте в соответствии с обстановкой». Вальтер Шелленберг вздохнул с облегчением. Для «очистки совести» он направил в Берлин информацию, якобы полученную от некоего полицейского чина, работающего на англичан, о беспрецедентных мерах, предпринятых ими для охраны герцога.

Виндзоры сели на пароход, а Шелленбергу оставалось только наблюдать в бинокль их отплытие. На другой день он отправился домой. «Спектакль окончился», — меланхолично отметил он в своих мемуарах. Шелленберг предполагал, что в Берлине его могут ожидать неприятности. Когда он явился на доклад к Риббентропу, тот принял его холодно, небрежно пожал руку. По всему было видно, что он недоволен.

— Докладывайте! — резко сказал он.

«Я старался быть спокойным. — вспоминал Шелленберг, — говорил ровным голосом. Когда я кончил, Риббентроп некоторое время сидел, уставившись в одну точку, а затем начал говорить монотонным скучным голосом:

Фюрер принял во внимание вашу последнюю телеграмму и просил передать вам, что несмотря на то, что он недоволен исходом дела, в целом он согласен с вашим решением и одобряет ваши действия.

У меня отлегло от сердца…

Днем я был на докладе у Гейдриха. Он спокойно слушал, иногда кивал головой и, наконец, сказал:

— Не очень-то хорошо продуманное дело. Вам вообще не следовало браться за него. И, очевидно, вы сразу поняли, чем оно может для вас кончиться. Должен сказать, что вы выполнили задание очень умно. Однако старайтесь, пожалуйста, больше не связываться с Риббентропом».

Остается заметить, что Шелленберг, написавший свои мемуары в 1951 году, когда герцогиня находилась в добром здравии, о многом мог умолчать, и ее роль так и осталась не раскрытой до конца.

Что же касается Виндзоров, то они всю войну пробыли на Багамских островах, а затем до конца дней вели беспечную жизнь великосветских бездельников. Каждый год по четыре месяца проводили в США, бывали в Лондоне, на Ривьере, посещали балы и званые вечера, как, например, 4 апреля 1970 года, когда Ричард Никсон давал в Белом доме прием в их честь.

Через два года, в мае 1972-го, умер герцог Виндзорский, который с 20 января по 11 декабря 1936 года был королем Англии Эдуардом VIII, и который пожертвовал троном великой державы ради любви к женщине.

Уоллис получила в наследство не менее десяти миллионов долларов в ценных бумагах и акциях, драгоценности и недвижимость в виде загородных домов и поместий. Она пережила мужа на несколько лет и скончалась, навсегда унося с собой тайну: была ли она немецким агентом, или просто немцы использовали ее и ее влияние на герцога Виндзорского в своих интересах.

Это, пожалуй, самая удивительная любовная история XX века.