Развод. (не)фиктивная любовь (СИ)

Глава 17. Переломный момент

Мне хочется отступить от него подальше. Закрыть руками уши и убежать.

Его слова будоражат — в самом плохом смысле этого слова. Смотрю на него и чувствую, что задыхаюсь от нехватки кислорода.

Зачем он мне это говорит? Зачем лжёт, если я досконально помню тот день, когда мне было в лицо сказано, чтобы я убиралась подальше?

— Зачем лжёшь? — наконец-то спрашиваю его вслух.

— У меня нулевой мотив тебе лгать, Марьяна, — он говорит мне так, что я верю.

Не хочу, но верю. Потому что есть в его интонации что-то такое… задевающее за душу.

— Хорошо, допустим, твои слова правда, — голос дрожит. — Какой в них сейчас смысл?

— У тебя намного меньше причин быть несчастной, чем ты думаешь.

Я прыскаю. Но не от неистового желания рассмеяться, а потому что психика не выдерживает. Грозовой не понимает, насколько сильным надрывом в моей жизни стало знакомство с ним.

— Это больше похоже на сделку с совестью, Артур, — обнимаю себя руками. — Ты не мне эти слова сейчас говоришь, а себе.

— Ты забавная, — а вот он смеётся по-настоящему. Коротко, сдержанно и цепляюще красиво. Но я не обманываюсь.

— Мне не нужна никакая сделка с совестью. Знаешь почему?

— Просвети.

— У меня нет иллюзий насчёт нашего брака. Я вижу всё именно так, как оно есть. И в отличие от тебя не драматизирую. Поэтому и сплю я спокойно, без мук совести.

— А ещё с другими бабами, — выплёвываю эти слова с презрением. — Но вернёмся к сути. Я, кстати, верю, что совести у тебя нет, потому что совесть никогда не позволит отцу допустить, чтобы ребёнок шесть лет рос без него!

Слова вырываются из меня взрывами лавы из жерла вулкана. Я дышу быстро, отрывисто и смотрю на своего фиктивного мужа исподлобья.

Артур выглядит настолько мрачно, что я туго сглатываю и едва сдерживаю порыв развернуться и убежать в лесную чащу. Есть в его взгляде что-то тяжёлое, но я пока не пойму что.

Неужели я попала в нерв и сумела достать его эгоистичную натуру?

— Не хотел, чтобы я уезжала с Сарой под сердцем?! — продолжаю. — Так сильно не хотел, что целых шесть лет держался от неё и меня в стороне, при этом активно выстраивая свою личную жизнь? И я должна в это поверить? Ты в себе, Грозовой? Может, другие люди перед тобой и пресмыкаются, проглатывая твою ложь. Но я не дура. И тебя не боюсь. Поэтому стелиться и притворяться не буду! — сама не замечаю, как, проговаривая всё это, я делаю навстречу ему шаги.

И так получается, что, договорив, я стою от него на расстоянии вытянутой руки. Щёки пылают, кожа горит. Я бы скинула с себя пальто, чтобы остудиться, но не буду.

— Марьяна, — его губ касается насмешка. — А ты чего разоралась?

— Захотела и разоралась.

— А не потому ли, что ты всё ещё меня любишь? — спрашивает он и ловит меня, когда я инстинктивно отшатываюсь подальше от его слов. — Ну и чего замолчала?

— Воспитание у меня такое: на глупости не реагировать.

— Как же это глупости? Я видел, как заблестели твои глаза, когда я сказал, что не хотел твоего отъезда. Это правда. Я не хотел терять тебя и ребёнка. Не хотел, — нажимает он. — Потому что даже несмотря на наши с тобой взаимоотношения и фарс с фиктивным браком…

— Артур, замолчи, ради всего святого! Ничего мне больше не говори. Потому что, во-первых, я тебе не верю, а во-вторых, ничего уже не изменить. У Сары шесть лет не было отца, у меня — шесть лет не было жизни…

— Так и у меня шесть лет ничего этого не было! — этой резкой фразой он не просто меня перебивает — я дышать перестаю.

Наступает такая тишина, что даже звуки окружающей природы словно вымерли. Есть только ненормальный взгляд мужа, направленный на меня, и его горячие руки, сжимающие мои плечи.

Мне хочется задать ему тысячу вопросов, но я не спрашиваю ничего. Ни-че-го.

А потом Артуру на телефон поступает звонок, и происходят события, которые в корне переворачивают нашу жизнь.

— Отец умирает, — это единственное, что говорит мне Грозовой после короткого звонка. — Надо ехать.

Мы возвращаемся в город, где всё ещё бушует непогода. Я понимаю, что свёкор вот-вот умрёт, и мне что-то нужно сделать. Попрощаться с ним, сделать что-то хорошее. Но что?

— Ты повезёшь к отцу Сару? — поворачиваюсь к Артуру, который больше ни слова так и не сказал.

Он где-то далеко в своих мыслях, и я ему не завидую, потому что каким бы человеком ни был Грозовой-старший — он его отец. А даже плохих родителей любят.

— Зачем?

— Он хотел увидеть внучку.

— Ты права, — подумав, кивает он. — Тогда собери её и собирайся сама. Времени у нас немного.

Делаю всё, как и договаривались. Сара — послушная девочка и без проблем соглашается поехать проведать дедушку, которого никогда не видела.

Время тянется непозволительно медленно, словно пытка. Врачи, ухаживающие за свёкром, регулярно звонят Артуру, отчитываясь о состоянии отца.

Время у нас ещё есть, но немного, потому что он увядает на глазах.

Подойдя к кровати дедушки — а свои последние минуты он проводит дома, в своей спальне, которая пусть отдалённо, но напоминает медицинскую палату, — Сара вручает дедушке рисунок, который нарисовала, сидя на заднем сиденье машины.

Старик принимает у неё картинку, гладит внучку по голове. А потом переводит взгляд на меня.

Причём какой. По силе ничем не уступающий взгляду Артура в лесу. Если глубоко больной человек может смотреть на тебя с такой силой, то его внутренней энергии можно только позавидовать.

Грозового-старшего подводит больное тело, но никак не разум.

Ласково поговорив с Сарой, он отпускает её и подзывает к своей постели меня. Артур выводит дочь за двери, проводив меня долгим взглядом. Мол, если что он рядом.

— Марьяна, подойди ко мне, — слабой рукой свёкор подзывает меня, и я подчиняюсь.

В это мгновение собственные проблемы кажутся какими-то мелочными — ведь пока ты жив, можно исправить всё. Ну или почти всё.

— Я…

— Ничего не говори мне, дочка, — свёкор прикрывает веки. — Говорить буду я. Скажу коротко.

Его губы дрожат, как у столетнего старика, он медленно и шумно дышит.

— Бумаги в сейфе. Код от замка — день рождения Сары. Прости меня.