Ребята из Девятнадцатой

«А ты закрыл бы амбразуру?

Красный уголок был тесен. Сидели, кто где. На стульях, на табуретках, на коленях друг у дружки. Девятнадцатая была в полном комплекте. Сама по себе. Березин и Юрка Соболь восседали на старинных венских стульях, будто бы нарочно сохраненных для парадного случая. Березина с Соболем сегодня принимали в комсомол, и группа свидетельствовала им свое почтение. Тимка тоже восседал со всеми удобствами.

В президиуме табуреток хватало на каждого. Там была благодать. Пал Сергеич дер жался, как на именинах: снял. Михаил Михневский для солидности постукивал по графину.

- Березин Федор.

- Тебя, Федька! - оглядывались пацаны.

- Валяй давай.

Слушал он, опустив голову.

- ...справедливый. Правда, есть у него... Загнет который раз...

- Как же, Федя, - грустно спрашивал Михаил Михневский, - вступаешь в комсомол, а выражаешься?

- Это когда сгоряча, зря у меня не бывает.

- Но с тебя же другие берут пример.

Федька возражал, изворачивался. Не позволю, мол, плохие примеры брать. Потом рассказывал биографию. Больше про отца говорил, специалиста, слесаря, едва умеющего расписаться. Мать была вовсе неграмотная, тихая. Говорил подробно, а получалось с пятого на десятое. Трудно ему говорилось, Федьке Березину. Вымучивал всякое слово. Ну, какая у него биография? Школа, школа и есть. И у всех она, школа. И двоек было не шибко много.

На вопросы из Устава отвечал по-божески. Зубрил.

- Принять! - гаркнул Мыльный.

Его одернули, которые были поближе. Щелчка отпустили по-родственному.

- Какие прочитал книжки?

Это Шаркун. Этот жить без подковырки не может.

- А сам ты их много прочитал, тюря?

- «Муху-цокотуху» читал? – спросил Стась, и Федька собрался было отвечать, да пацаны заржали, и он осердился:

- Ты глупыми вопросами, Стась, мой авторитет не подрывай, понял?

- Понял, - ручейком прожурчал ответ Стася.

Нет, не легко было, кожа над верхней губой у Федьки отсырела.

- Расскажи-ка, Березин, как у вас в общежитии вышло побоище?

Федька с облегчением перевел дух, рукавом смахнул пот.

- Нормально, никто не сдрейфил, - уверенно отвечал.

- А Мыльный? - с места подправили, но Федька даже не повел бровью. В этом деле он чувствовал себя поуверенней.

Девятнадцатая шумела, гудела, оказывала поддержку старосте. Федька значительно воспрянул духом, зеленые глаза его с нежностью разглядывали пацанов.

- Кайма плохой человек, и хорошо, что ваши ребята помогли его изолировать от общества.

Комсорг сообщил новость. Сногсшибательную. Обсуждая последние известия, группа гудела. Утихла, когда Пал Сергеич ваял слово, одергивая пониже ремня гимнастерку хэбэ.

- Грубоват, задирист, - отчитывал Пал Сергеич Самозванца. - Способен впутать ребят в недобрую историю. Книг не читает. Теоретическая учеба без особых успехов. Но работает что надо. Обладает и организаторскими способностями. Если их верно направить - толк будет. Заявляю как мастер: другого старосту мне не надо. Так вот пусть запишут мои слова в протокол...

- Правильно, Пал Сергеич!

- К сожалению, недостатков больше, чем хорошего. Самому это надо понять и взяться за свое перевоспитание. И надо помочь ему вступить в комсомол.

Какой разговор! Приняли Федьку единогласно. Своя рука-владыка. И Михаил Михневский проголосовал за Федьку Березина. Пацаны тянулись к нему, чтобы поздравить.

Соболя и Тимку Руля рекомендовал сам Михаил Михневский. И Пал Сергеич. Шевелились пацаны, двигались. Правильный человек. Соболь. «Юрец комсоргом будет!» - кто-то подал идею.

Ну, он ничего. Знал политику. Он даже газетами интересовался, Соболь. Вечно что-нибудь вычитает: про Машук Мамедову, про ребят-краснодонцев. И ничего башка варит, сочинение накатал... Ну, приняли их с Тимкой Рулем.

Михаил Михневский сиял, как начищенный чайник, первый пожимал руки.

- И еще, ребята, есть одна кандидатура

Группа насторожилась. Как так? Кто такой? Почему не знали?

- Выходи сюда, Тихолоз, ближе к столу.

- Мыльный?! - ахнула Девятнадцатая.

- Скользун, ты, да?

- Он, братцы!

Известие было поразительное. Как снег на голову.

- А чего, так, глядишь, и пролезет.

- Попрошу соблюдать порядок, - Михневский стучал карандашом по графину. - Какие будут к Николаю вопросы?

- Это к Мыльному-то? Скажи, Николай... - начал Стась. Ехидные смешки едва не сбили его с толку: нет, не привыкли к имени. - Ты доложил группе, что в комсомол, вступаешь?

- Лехе говорил, Пал Сергеичу.

- А группа, выходит, сбоку-припеку? - интересовался Стась.

- Товарищи... - не на шутку струхнул Леха Лапин, давший рекомендацию Мыльному.

- Дак мы все товарищи, но среди нас, товарищи, есть... не шибко хорошие товарищи.

Нет, тут не настроишься на серьезный манер, тут тебе не дадут.

- Можно Лехе задать вопрос? - с рукой потянулся Евдокимыч.

- Разве Леху мы принимаем?

- Благодарю вас, - Евдокимыч не понял и вежливо откланялся. - Ты, Леха, как Мыльного рекомендовал? Честный, с группой заодно и подхалимством не занимается, так?

Комсомольскому секретарю было нелегко. К лицу он прикладывал чистый платочек, стучал по графину с водой. И следил, как Мыльный моргает глазами.

В общем-то жаль, конечно, кто говорит... Какой ни есть Мыльный, а все человек. Одно не понятно: почему его в комсомол - в первую очередь? Скорей уж Евдокимыча, Шведу, Маханькова с Толькой Сажиным. Да мало ли еще кого? А то бочком, ползком в обязательно, чтобы группу оставить в дураках. Волновались парни, шумели. Иной нарочно вскакивал, чтобы в протокол попасть.

- Силен в группе дух, - заявил Михаил Михневский, взял слово.

Парни ровно дышали. А чего, они же не всяк по себе, они - группа.

- Мне в райкоме одну штуку сказали, - продолжал комсорг без всякого перехода. На всякий случай он оглянулся на военного человека, на Пал Сергеича. - Теперь уже не секрет, раз сказали на совещании. В седьмом ремесленном такие же вот ребята, как вы, только электрики по специальности, свечи-запалы делали для... для реактивных снарядов. К гвардейским минометам.

- Для «катюш», да? Вот это да!

- Это я понимаю, - едва не вскочили пацаны на ноги.

- Они кто, второклассники, что ли, в седьмом-то?

- Да, ребята, они второклассники. Второклассник - это уже наполовину квалифицированный рабочий. Выдам один секрет. После праздника предстоит досрочный выпуск второклассников. Их, знаете, как из печки пирога, ждут на производстве. И вот выпустим, а на кого тогда училищу опираться? Кого у нас будут считать второклассником?.. Молчите?.. Вот и надо вам набираться культуры и в быту, и на производстве. Рабочими становиться по-настоящему, хватит хихикать над пустяками. Пора серьезно посмотреть на каждое событие в училище. И на участие в художественной самодеятельности, и на патрульную службу...

Пацаны переваривали.

- Возьмите вступление в комсомол. Это такое серьезное дело. Комсомолец должен быть открытым перед своими товарищами. У Коли Тихолоза, как видно, не все благополучно. Интересы коллектива, по-видимому, не привык ставить выше собственных.

Ну, точно, ну, правильно говорит. Ну, пацаны так и думали, да ведь не всякий же так ловко выскажется.

- С одной стороны: станет ли он хуже, если примете? С другой: прием в комсомол - это награда, это знак отличия...

- Какое у Мыльного отличие?

- За прилежных ногой не дрыгнул.

- Зато чистенький, без фонарика.

- Верно, ребята, - комсорг согласился. - Но я вам своего мнения не скажу. Сами думайте: принимать или не принимать.

Молчали. Соображали. Думали.

- Принять, - не очень уверенно сказал Леха Лапин.

- Одним больше, одним меньше. - Талька Сажин оглянулся на Маханькова. Тот поддакнул ему:

- Комсомол не таких обормотов перевоспитывает. Мы-то, Девятнадцатая, на что?

- Дак сам же Соболь скажет: не лезь, мил человек, не суйся, беспартейная душа. А у Мыльного будет партейная! - Евдокимыч встревожился не на шутку.

- Вступай и ты, пусть вся группа в комсомол вступает, - Стась подал идею.

- Умно толкует, - Федька Березин оживал понемногу. А то свалились вопросы не дубовую голову...

- Точно, всей группой.

- Браво, Стась!

- Голосуй тогда, ребя, за Мыльного!

- За Мыльного, говоришь? Ну. уж дудки!

- Только не за Мыльного, братцы!

Михаил Михневский постукивал, окликал по именам, обращался к группе. Она толковала себе. Потому что жизнь опять поставила перед ней задачу. Леха невнятно бубнил: подхалим, подумаешь, мол, преступление перед обществом.

- Ты находишь, что это не преступление? - Леху допрашивал Стась. К Мыльному обернулся вдруг всей наличностью: - Вот ты скажи, Мыльный, прямо: ты бы, как Александр Матросов закрыл амбразуру, а?

Долгая, настороженная тишина установилась на собрания, во всем красном уголке. Пацаны не дышали.

- Наш год еще не берут, - Мыльный поворачивал туда-сюда сивым своим шарабаном. Словчил, значит. Ушел от ответа.

- Дак не принимать, какой разговор!

- Воздержаться, ну, ясно!

- Обжалованию не подлежит, мыльная твоя душа!

Михаил Михневский промокнул на лице пот белым платочком, удивленно переглянулся с мастером: ничего прокатили! Посадил Мыльного кивком головы и долго, долго глядел на красное лицо человека, который, возможно, впервые потерпел такую сокрушительную аварию в жизни. Ему показалось, будто у Мыльного навернулась на один глаз слезника. В этом, правда, он был не уверен.