Рекламщик в ссылке для нечисти

Глава 4. Василий пересекает границу

Перед тем, как уходить, Марьяша прихватила сеть, висевшую на стене под полкой.

— Ты чего, думаешь, того?.. — загадочно спросил староста и кивнул на Василия.

— А вот и поглядим, — хмуро ответила она.

На улице, само собой, Василий первым делом спросил про сеть, но Марьяша только отмахнулась.

— Там видно будет, — рассеянно сказала она, а потом, оживившись, спросила: — Куда путь-то держать станешь?

— Там видно будет, — ответил ей в тон Василий.

Он и сам пока не знал ответа. Просто надеялся, что всё это кончится, и он очнётся, и всему найдётся простое объяснение. Он точно знал только то, что уволится. И, может, вообще никогда в жизни не будет работать в рекламной сфере, ну её к чёрту.

При дневном свете деревушка оказалась совсем жалкая, грязная. Дома, низкие, бревенчатые, серые от дождей и ветра, стояли близко друг к другу, образуя кривую неширокую улицу. Крыши — все, как одна, без труб — покрыты были тонкими досками, разъехавшимися в стороны и до того измочаленными, что признать в них доски удавалось не сразу.

За домами виднелись огороды, заросшие по большей части сорной травой до пояса. Среди этой травы кое-где печально стояли яблони и вишни, да ещё в одном месте, кое-как расчищенном, торчала ровными рядками какая-то хилая поросль, видно, культурная, раз исчахла без полива.

Заборов тут не ставили, вместо них сажали подсолнухи. На их золотых шапках качались шешки, как воробьи, набивая щёки. А дорогу, похоже, и впрямь использовали как свалку. Василий, осматриваясь, заметил даже старый валенок, утопленный в подсыхающей луже. Рядом греблись куры, поклёвывая его.

Всю эту красоту обнимало тёплое синее небо, большое, какого Василий никогда и не видел, живя в городе. Наверное, такое небо только в деревнях и бывает.

— Чем вы тут живёте-то? — спросил Василий, осматриваясь. — Огороды, вон, запустили… Рыбу ловите?

И покосился на сеть.

— Царь-батюшка своей милостью не оставляет, — ехидно ответила Марьяша. — По его указу нам раз в четыре десятка дней провизию подвозят, непутёвым. У нас же тут ни зерна, ни мельницы, ни сеять, ни жать не умеем — нечисть, одно слово. Так и живём от обоза до обоза.

И добавила уже без насмешки:

— А то и рыбу ловим. Лес ещё выручает, грибы там, орехи, ягоды да мёд. Нешто нам много надо?

У крайнего дома Василий огляделся, надеясь увидеть дядьку Добряка, который превращается в медведя, но не заметил его. Зато по другую сторону дороги на занозистой рассохшейся лавке сидели двое парней, вытянув ноги с копытами, и лузгали семечки. У обоих тёмные волосы до плеч, ремешками перехваченные, и одинаковые рубашки без вышивки.

Василий посмотрел на свою — а у него с вышивкой, — вспомнил, что забыл джинсы и толстовку в доме старосты, да и махнул рукой. Если это всё не по-настоящему, то и какая разница?

Один из парней свистнул заливисто, а второй окликнул:

— Эх, хороша Марьяша, да не наша! Жениха нашла? Что за чёрт косматый?

— Сами вы черти, — беззлобно ответил Василий.

Парни рассмеялись, как будто он сказал что-то глупое и потому смешное.

— Не заговаривай с ними, ну их, — сказала Марьяша и даже головы не повернула.

На дорогу, брошенная им вслед, упала ощипанная шапка подсолнуха. Волк залаял, а парни опять загоготали.

— А чего вы тут порядок не наведёте? — поинтересовался Василий, когда они уже вышли за ворота и спускались с холма. Луг отсюда казался зелёным, как изумруд, а вдали, у леса, паслись коровы. Небольшое стадо, голов десять.

— Порядок? — переспросила Марьяша, остановилась даже. — А это и есть порядок для мест, где нечисть обитает. За это нас от добрых людей и отселили.

Она пошла дальше, широко шагая, и Василий поспешил за ней.

— А домовые? — не согласился он. — Я же помню, в сказках читал, они хорошие, людям помогают.

— Хорошие? — прищурилась Марьяша. — Так зашёл бы к дядьке Молчану да проверил. Может, ещё доведётся.

Они ещё немного прошли в молчании, и Василий спросил, оглядываясь:

— А ырка этот где, ты его не боишься? А то сковороду не взяли…

Марьяша фыркнула.

— Днём-то? Днём он прячется.

Говорила она теперь коротко и сухо, как будто что-то испортило ей настроение. Может, обиделась, но Василий не мог взять в толк, что он сделал не так.

— Случилось что? — спросил он.

Спросил, и самому смешно стало. Если ему это всё мерещится, то какая разница вообще?

— Да что ж могло случиться? Всё ладно, — ответила Марьяша ещё суше, блеснув глазами.

Василий пожал плечами. Не хочет говорить, её дело.

Они шли по лугу, который при ближайшем рассмотрении оказался не таким уж изумрудным. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не вступить в коровью лепёшку, а то кроссовки белые, жалко. Тут Василий сообразил, что вчера прошёл этот луг, не разбирая дороги, а после бани ещё петлял по деревне, но с утра его обувь оказалась чистой. Не иначе, Марьяша постаралась.

И опять подумал: если он в коме или вроде того, то и зря ищет логику. Может, кроссовки каждое утро будут становиться чистыми сами по себе.

А всё же этот бред затянулся. Чего доброго, так он здесь и целую жизнь проживёт, пока очнётся.

Не может же это быть реальностью? Ну, есть городская легенда про горку в старой части парка. Ну, съехал он по трубе. Ну, полнолуние было, и ворона каркнула, и облако закрыло луну, и что? И что?..

Никаких других миров не бывает, это же и дураку ясно.

Василий погрузился в раздумья. Если он продолжает видеть всю эту фигню, значит, его мозг ещё работает, и он жив. Значит, он может очнуться. Осталось только понять, как это сделать. Пока что он действовал так, как казалось логичным в таких обстоятельствах, но, может, нужно сломать эту схему?

Первым делом в голову пришла мысль, что нужно умереть, но Василий её отмёл. Это на потом, если больше ничего не сработает.

Он остановился, упёр руки в бока, подвигал локтями, как крыльями, и закричал петухом:

— Ку-ка-ре-ку-у!

Волк даже тявкнул от неожиданности. И Марьяша остановилась, уставилась на него.

— Будь моей женой, красна девица! — заявил Василий, протягивая к ней руки. — Передо мной явилась ты, как гений чистой красоты, и нет мне жизни без тебя. Ну, что скажешь? Так себе креатив, да?

Марьяша застыла, только смотрела широко раскрытыми глазами, и щёки её делались всё алее. Василий уже понадеялся, что сейчас она откроет рот и произнесёт: «Пациент очнулся!». И лицо её, наверное, изменится на другое, а за ним появится больничный потолок, а не лес и синее небо.

— Тьфу, дурак! — сказала Марьяша, отталкивая его. — Совсем, что ли, разума лишился? Али от тятиной медовухи ты не в себе?

Она не рассердилась, а смутилась почти до слёз. И очнуться не вышло.

Василий станцевал короткий, но энергичный танец и сделал дэб, почувствовав себя окончательно глупо (потому что и это не сработало), а потом пожал плечами и сказал:

— Ладно, я просто спросил. Нельзя, что ли? Ну, чего стоишь, идём дальше.

И пошёл.

Марьяша пошла следом, но держалась в шаге позади, и когда Василий оглядывался, она смотрела то на лес, то под ноги, только не на него. Если бы всё происходящее было реальным, можно представить, что бы она о нём думала. Наверняка ничего хорошего.

Тот родничок, что бил из-под земли у холма, дальше бежал вдоль луга по канавке и впадал в небольшое озеро, а может, даже и болото, мутное и заросшее. Издалека Василий принял его за поляну, обсаженную кустарником, и только подойдя ближе, увидел, как блеснула вода.

В серо-зелёном тростнике, примяв его, стоял серо-зелёный дракон Гришка и задумчиво что-то жевал. К слову, он оказался бескрылым.

Марьяша, видно, тоже его заметила. Ахнув, ускорила шаг.

— Отжени свою скотину окаянную! — заругался кто-то из тростников. — Бродит, всё топчет, лозников пугает!

Волк с весёлым лаем бросился вперёд, и Гришка попятился, боязливо кося глазом. Рядом с драконом Василий углядел старика с длинной зелёной бородой и такими же волосами, по пояс голого. Может, и от пояса тоже, но это скрывала вода. В его тонкой узловатой руке билась рыба, пойманная за хвост.

— Гришка! — воскликнула Марьяша. — Ну, бесстыдник!

Дракон виновато моргнул, потом, вытянув шею, выхватил у старика рыбу, и теперь уже точно попятился, а потом и вовсе неуклюже побежал в поля, прочь от сердитой хозяйки. Волк погнался за ним с лаем, но скоро отстал.

— Совсем ты его распустила! — заругался старик, грозя кулаком. — Житья от него нетути! Ходить и жрёть, жрёть рыбу-то, оглоед, нешто на него напасёсси? Вилами его, да и все дела. Богдаша ить сказывал, змей-то твой коровёнку утащил…

— Ты его больше слушай! — сердито ответила Марьяша, и глаза её блеснули зелёным огнём. — Глядели уж сегодня, все на месте. Богдаша-то у нас таков умник, второго не сыщешь: вели ему пальцы на руке сосчитать, да сроку два дня дай, и то не сочтёт!

— А если Гришка корову не утащил, так ещё утащит, — упрямо сказал старик. — Вилами, да и все дела.

С этими словами он развернулся, да и ушёл под воду, только круги по ряске пошли. И не спешил показываться наружу.

— Во ныряет, — уважительно протянул Василий. — Вот это я понимаю дыхалка!

Он ещё немного постоял, наблюдая, и в душу закрались сомнения.

— А не утонул ли дед, часом? — осторожно спросил он у Марьяши. — Он у вас немного того, с приветом. Вчера в баню ко мне вломился…

— Кто, дядька Мокроус? — удивилась она. — Нешто ты водяного от банника не отличишь? Идём уж, а то будто дела мне нет, кроме как с тобой прогуливаться. Вон она, дорога, у кладбища петлю делает, там и распрощаемся.

И негромко добавила с улыбкой — может, и не для Василия, а так, размышляла вслух:

— Ишь, дядька бранится, токмо сам же Гришку рыбой и прикармливает…

Василий посмотрел из-под руки: и действительно, вдали на невысоком холме виднелись, что ли, каменные надгробия, а за холмом светлой полосой лежала дорога. Между лесом и кладбищем стоял чей-то дом. Василий подумал, кто станет жить в таком месте, и решил, что смотритель.

Они пошли дальше, берегом, по сочной высокой траве, и спустя два десятка шагов наткнулись на мальчика, который что-то мастерил, сидя на земле. Ветер поднимал дыбом лёгкую прядь тонких белых волос.

Мальчик поднял лицо, горбоносое, с большими прозрачными глазами. Взгляд был совсем не детским.

— Мудрик! — ласково сказала Марьяша. — Ты бы на сырой-то земле не сидел, застынешь!

— Что делаешь? — спросил Василий из вежливости и присмотрелся: какие-то щепки, палочки. Волк тоже подошёл и принюхался.

— Корабелик, — тихо ответил мальчик и погладил Волка по голове. — Прежний мой развалився. Сяду на него, да и уплыву далёко.

Глаза у него, если присмотреться, отличались по цвету: правый голубой, а левый будто с зеленью, и взгляд уходил в сторону, будто его всё тянуло влево. Василий даже обернулся, посмотрел, нет ли там чего. Мало ли, может, Гришка подкрался, а может, с кладбища полезли костомахи, о которых вчера говорила Марьяша. Но нет, ничего там не было.

— Куда ж ты уплывёшь-то по этому озеру? — улыбнулся он мальчику.

— Далёко, — повторил тот. Говорил он чуть гнусаво, в нос.

— Идём с нами, Мудрик, — предложила Марьяша. — Васю вот до дороги проведём.

Мальчик внимательно посмотрел на сеть на её плече — что-то значила эта сеть, местные всё понимали, только не спешили делиться! — кивнул и медленно поднялся, оставляя кораблик в траве.

— А и пойдём, — согласился он.

Тут Василий понял, что ошибся, приняв его за мальчика. Мудрик был горбуном, широкое тело клонилось на сторону, одно плечо выше другого, но даже так, поднявшись, он оказался выше Марьяши ростом.

А ещё Мудрик хромал, потому идти пришлось медленно, приноравливаясь к его шагу. Шли молча, и чем ближе к дороге, тем чаще Василий ощущал на себе взгляды, потому наконец не выдержал.

— В чём подвох? — спросил он с подозрением. — Что не так с этой вашей дорогой?

— С нею-то всё ладно, — ответила Марьяша.

— А сеть тогда зачем?

— Да может быть, и незачем, — пожала она плечами и улыбнулась. Ответ звучал как отговорка.

Василий рассердился.

— Ну и не надо меня тогда провожать, ясно? Не слепой, дорогу вижу, не потеряюсь.

— Да мы уж с тобою дойдём, — опять сказала Марьяша подозрительно, явно вкладывая в слова какой-то смысл и не торопясь с объяснениями.

«Ладно», — подумал про себя Василий, а ещё подумал, что это же всё бред, а он забывает и воспринимает всерьёз. Так что до самой дороги он гордо молчал.

Не доходя десяти шагов до колеи, выбитой колёсами, его спутники остановились, не сговариваясь. Только Волк побежал дальше, помахивая хвостом.

— Ну, до свидания, — небрежно сказал Василий, даже не спрашивая, куда ведёт дорога и куда ему идти, влево или вправо. Разве в этом месте есть разница, куда идти?

Эти двое не ответили. Он пошёл вслед за Волком, размышляя, как долго ему придётся бродить, и вдруг ощутил слабость в коленях. Ноги как будто отказали, и Василий опустился в траву буквально в шаге от дороги.

— Вертайся, — позвала Марьяша. — Не пройдёшь ты.

— Это как — не пройду? — не понял Василий.

Напрягая все силы, он поднялся — ноги дрожали, — сделал ещё шаг и упал на дорогу вниз лицом. Ощущения были такие, как будто его парализовало. Моргать ещё мог, дышать мог, а пошевелить хоть пальцем — никак.

Волк подошёл, ткнул мокрым носом, лизнул в щеку, даже отвернуться не вышло.

— Ох, лишенько, — вздохнула за спиной Марьяша. — Придётся тащить.

На Василия упала сеть.

С третьего раза его зацепили как следует и поволокли. Это было унизительно. По счастью, скоро он опять почувствовал тело и смог подняться.

— Это, блин, что? — возмутился Василий, стряхивая с себя сеть. — Вы знали, что у вас тут такая хрень с дорогой, и решили повеселиться за мой счёт? Очень смешно, а?

Но они не смеялись.

— Не серчай, Васенька, — попросила Марьяша, кладя руку ему на плечо. — Я уж грешным делом подумала, это Казимир, змей чёрный, тебя заслал, чтобы ты для него разведал, как мы тут живём, беду мыкаем. Что ещё думать-то было, коли ты пришёл, всё оглядел, да и заторопился прочь? Ещё и в одёже чужеземной, речи дивные ведёшь… А вышло, что и ты ссыльный, как мы все. Теперь-то поведаешь, за что сюда угодил?

— Да с чего ты, блин, взяла, что я ссыльный? Никто меня сюда не ссылал. Я, значит, вышел из дома, съехал с горки, туча луну закрыла, ворона каркнула, и Гришка твой меня выплюнул. Вот и всё. Всё!

— Ты, Васенька, не тревожься…

— Ну уж нет, — решительно сказал он. — Я тревожусь. Почему на дорогу не выйти?

— То Казимировы чары. Он границы провёл, и ежели ты ссыльный, то слабнешь и уйти не можешь. А вольный люд свободно ходит, токмо не многие сюда приходить отваживаются.

Василий припомнил, что и староста говорил о чём-то подобном.

Мудрик всё это время молчал и сочувственно смотрел куда-то влево.

— Окей, — сказал Василий. — Не может же эта граница быть широкой? Сейчас проверим.

Оглядевшись, он сломал длинную сухую былину и осторожно, по шагу направился к дороге. Там, где ощутил слабость в коленях, воткнул былину в землю. Волк подошёл и принюхался.

— Вася, что надумал? — встревоженно спросила Марьяша.

Он развернулся и зашагал прочь. Один, два, три… Десяти шагов должно хватить.

— Вася, не надо, — попросила Марьяша. — Васенька…

Он побежал. А потом прыгнул. Это был его лучший в жизни прыжок в длину, школьный физрук бы прослезился.

— Ой, лишенько! — раздался вскрик за спиной.

Когда дыхание вернулось, Василий понял, что лежит на дороге. Перед ним было только небо, синее-синее, и золотое солнце. Оно светило прямо в глаза.

Муха пролетела мимо, жужжа, покружилась и села на нос. Василий её сдул. Она села опять и принялась чистить лапки.

Сеть упала ему на лицо, и муха улетела. Сеть отползла и упала опять.

— Ой, лишенько, — вздохнула невидимая отсюда Марьяша. — Не достанем. Волчик, вот бы ты помог, на тебя-то чары не действуют!

Слышно было, как пёс поскрёб за ухом, но тащить сеть и не подумал. Плевать, что хозяин лежит поперёк дороги и неясно сколько ещё пролежит. Может, пока его телега не переедет. Может, пока не умрёт от голода, вот тут, в паре шагов от границы!

Василий даже рта открыть не мог, а то бы выругался.

Муха вернулась.

— Мудрик, ты с ним побудь, а я к бабушке! — сказала Марьяша взволнованно, и послышались торопливые шаги. Бежала, должно быть.

Василий сдул муху и порадовался, что он хотя бы не один.

— Что ж ты не послушався? — раздался тихий бесцветный голос Мудрика. — Если баушка не сможеть, то и пролежишь до ночи. А там костомахи придуть, у них тела нет, граница их не шибко держить. Обглодають тебя, с ними по ночам ходить будешь.

Хоть бы Волк его укусил, что ли.

— Костомахи под камнями лежать, лежа-ать, а как солнце уйдёть, так они и бродять. Зубами щёлкають… Может, больно им, плохо, да не спросить. Как петух пропоёть, так они и в землю, а не успеють, так огнём займутся и пеплом рассыплются, и ветер тот пепел разнесёть…

— Ох, бедолашный! — донеслось издалека, и Мудрик наконец заткнулся.

Василия подцепили каким-то крюком и поволокли. Крюк пару раз срывался.

Когда чувства вернулись, Василий немедленно о том пожалел. У него был перелом всего тела, не меньше, и дыра от крюка под мышкой.

— Вставай, чего разлёгся, — безжалостно сказал ему незнакомый скрипучий голос.

Над ним склонилась женщина… нет, пожалуй, всё-таки старуха. Лицо тёмное, на первый взгляд моложавое, потом стала заметна густая сеть морщин. На голове платок, красный, яркий, а из-под него выбиваются седые пряди. На груди бусы лежат рядами, тоже красные, а платье чёрное.

— Добейте меня, — прошептал Василий, сложил руки на груди и закрыл глаза.

— Не придуривайся, — сурово сказала старуха. — Поднимайся, да идём ко мне в дом. Руки-ноги у тебя целы, остальное поправим.

Василий открыл правый глаз. Все смотрели на него, так что, делать нечего, пришлось подняться. Мудрик взял его под правую руку, Марьяша под левую, и так пошли не спеша. Василий теперь тоже хромал и проклинал всё на свете, особенно самого себя за глупую идею съехать с горки. Лучше бы он остался дома и делал правки, вот честное слово.

А направлялись они в тот самый дом между лесом и кладбищем, и Василий даже думать не хотел, кем окажется эта старуха. Впрочем, он как следует приложился головой и особенно думать и не мог.

Он только надеялся, что ему дадут холодный компресс и полежать. Больше он уже в этой жизни ничего не хотел.