Руны на броне

Глава 17

В пятницу запретил себе думать о Светочке. Даже когда после учёбы звонил домой, не думал. Миланья мне обрадовалась, сказала, что новые машины готовы и в субботу за мной приедут. Она меня успокоила, по голосу её явно ничего не тревожило.

Практически нормально доучился до субботы. Стоял в кадетском строю уже в осенней шинели и снова переживал. По баллам успешности я получаю выходной, но всё равно внимательно слушал инструктора.

В список оставленных на воскресенье в Корпусе кадетов я не попал и уже в лёгком волнении прошёл к КПП. Внутри у военных ничего не изменилось, всё так же винтовки стояли у них под рукой, кобуры традиционно расстегнуты, а пистолеты сняты с предохранителей и досланы в ствол патроны.

Зато на парковке я отметил значительные изменения. Отныне въезд и выезд разнесены на значительное удаление, а у въезда собралась небольшая очередь машин. Все останавливались перед искусственной неровностью асфальта, опускали окна, улыбались и называли цель визита.

Если какой-то человек воину не нравился, тот мог попросить его выйти из машины и предъявить документы, а потом предлагал обождать во-о-он там, где уже люди сидят на свежих скамейках.

Все солдат слушались потому, что любят у нас армию, и немножко из-за станкового пулемёта, что установили на баррикаде из мешков и навели в упор прямо на машину. Прекрасно знают, что пальцы у военного не задрожат, расстреляет нахрен если что не так.

И плевать воинам, что парковка к Корпусу не относится, ибо они отвечают за безопасность кадетов. Для особо тупых на столбики и на стены КПП наклеили приказ ректора «…в связи с обострением международной обстановки…». Это всё даже можно считать помощью полиции, если бы её к Корпусу на пушечный выстрел подпустили.

Решения Григория Васильевича я полностью одобрил, а потому гулять по парковке не стал и деловым шагом прошёл к своей «Волге». Машина вообще-то новая, но тоже чёрная, стёкла тонированы, те же номера, и чувствуется, что там свои, и они меня ждут.

Вышел Авдей и встал, придержав мне двери. Я уселся на кожаное сиденье, немного отодвинув в сторону автомат с дисковым магазином, и сказал:

— Привет. А это что такое?

— Привет, — ответил Мухаммед. — Тебе это. На всякий случай.

За мной уселся Авдей, закрыл дверь и тоже сказал:

— Привет.

Новый водитель поехал с парковки малым ходом. Перебрался, поморщившись, через искусственную неровность асфальта на выезде. Буркнул:

— Кто эту пакость придумал только, — и принялся разгоняться.

Я его слова не комментировал, чтоб не смущать парня, и вообще пофиг, чего он себе думает. Главное, что ощущается обычное настроение воинов-рысей, а то, что лежит сбоку, действительно на всякий случай.

С полным безразличием всю дорогу смотрел перед собой и ни о чём не думал. Людям только кажется, что у них рождаются мысли, если они что-то гоняют в голове.

Рождение мыслей от воли не зависит. Пётр Васильевич говорит, что на самом деле мы подгружаем комфортные образы и без смысла жжём ресурсы мозга. Мы с ним даже разбираем эти комфортные образы, ведь они лежат в основе массового отношения к конкретным событиям.

После такого у самого вырабатывается аллергия на этот «спам». Тем более у воина-рыси. Чтобы не думать, мне даже не нужно входить в тотемное состояние…

А вот и улица родная. Заранее снизив скорость, мы объехали ремонтный грузовичок, знаки «объезд» и группу рабочих, что злобно тащили из люка в асфальте какой-то кабель.

Сразу за ними свернули и спустились к раздвижным воротам в подземный гараж. Водитель поставил машину на ручник и вышел, по инструкции хлопнув дверью. Подошёл к гаражу, вытащил из кармана ключ и присел на корточки. Мухаммед чуть кивнул. Я переложил автомат справа от себя и накинул ремень сумки на плечо. Охранники взялись за ручки дверей…

Ремонтный грузовик рвёт с места и врезается в «Волгу» сзади. Тяжёлая машина даже на ручном тормозе идёт вперёд. Водитель успел чуть привстать и обернуться на грохот. Его размазывает об ворота, за лобовым стеклом лишь его широко открытые глаза на бледном лице…

Чёрный «Москвич» выскакивает из-за грузовика, резко тормозит. Окна открыты и из двух автоматов стреляют нам в левый борт. Враги знают, что машина бронированная, это чтоб просто двери не открыли и для отвлечения.

Четверо рабочих справа бегут к «Волге». Двое палят из пистолетов, но у других в руках какие-то устройства на присосках. Прилепит сука такую штучку на заднее стекло, и всем в салоне трындец.

Но рабочие с устройствами отчего-то падают на дорогу, мины катятся по асфальту. Один с пистолетом упал на колено и стреляет куда-то в дом. Второй бросил ствол и нагибается за штучкой…

Авдей и Мухаммед рывком открывают двери. Авдей с места, Мухаммед поверх дверцы стреляют из «Парабеллумов». Я в этот миг уже поднял с полу автомат. С усилием за механическую ручку чуть опускаю избитое пулями стекло, высовываю ствол в щелку и палю в силуэт «Москвича».

Авдей и Мухаммед срываются с места, куда-то бегут. «Москвич» пытается рывком уйти, но скаты уже пробиты. Я ещё опускаю стекло и луплю супостата очередями…

— Ну, хватит уже палить, Тёма! — доносится до меня женский крик.

Делаю паузу. Авдей и Мухаммед со стволами наготове осторожно подходят к изрешеченной пулями машине врага. В открытых окнах никого не видно. Авдей страхует, Мухаммед рывком открывает заднюю дверцу и сразу стреляет. Под прикрытием его огня Авдей подбежал к машине и палит внутрь.

— Тёма! Ну, сколько тебя звать? — кричат от дома Катиным голосом.

Вылезаю из «Волги» с автоматом. Открыты в квартире три окна, в двух Надя и Клава стоят суровые с пистолетами, а в третьем Катя тоже с пистолетом мне улыбается. Подхожу к ней и говорю:

— Привет. А что вы делаете?

— Привет, — сказала она. — Мы тебя так встречаем.

— А как Света? — спросил я. — Не болеет?

— Нормально Света, — ответила Катя. — Папу ждёт.

— Так надо звонить в полицию! — вернулся я к делу.

— Миланья уже позвонила, — сказала Катерина. — Подожди следствие.

— Ага, — кивнул я и недовольно проворчал. — А вы закрывайте уже окна! Ещё простынете.

Девчата без возражений опустили рамы, и я задумчиво обернулся к врагам. Мдя. Опять Быстрову никого не оставили для допроса…

Полиция приехала почти сразу, едва я подошёл к «Москвичу» посмотреть. Ребята выскочили из чёрных автомобилей, навели на меня, Авдея и Мухаммеда штатные «ТТ», попросили бросить оружие и прилечь на асфальт носами вниз.

Странно устроена психика. Во время нападения я ничего не ощущал, а на Катю вообще глупо сердиться. Так что вся моя злость на врагов досталась полицейским.

— А ну сами на пол, пёсики! — гаркнул я громовым голосом.

Если что сам немного испугался — такого рёва я от себя не ожидал. Потом дошло, что заорал в эфире и слышал себя только я, а не-магам грозный голос лишь казался.

Но им хватило и этого — пистолеты выпали из ослабевших рук и подкосились ноги. Нет бы я так догадался воздействовать на врагов! Аж неловко перед людьми. Подъехала ещё одна машина, из неё вышел бледный опер Быстров и сказал:

— Ну, хватит тебе, боярин. Отпусти парней.

— А разве я их держу? — не понял я.

— Таки да! — воскликнул Дима. — Я тут маг на секундочку, и то еле на ногах!

Я сосредоточился на себе и убрал все воздействия из эфира. Парни завозились на асфальте, стали вставать. Авдей и Мухаммед уставились на смущённого меня с интересом. Порозовевший опер приступил к обязанностям:

— На тебя опять напали?

Я кивнул.

— Ну, давай тогда, рассказывай с самого начала со всеми подробностями, кто, где находился и что делал.

Я стал рассказывать, Авдей и Мухаммед временами вносили уточнения. А пока сфотографировали трупы и машины, а потом принялись всех растаскивать. Первым делом оттащили грузовик и «Волгу», упаковали несчастного шофёра в такие же мешки, что и других, и увезли всех на одной труповозке.

Машины все оказались на ходу, их пока полицейские погнали на специальную стоянку. Изъять оружие у боярина и его охраны для экспертизы у Димы не хватало полномочий, но опросить Катю с подружками он был обязан. Позвали его в дом.

В прихожей Надя у меня забрала автомат, Клава учебную сумку, а я повесил шинель и взял у Кати Свету. Доча улыбалась и агукала, в целом довольный я повёл всех в гостиную. Расселись в кресла и на диваны. Катя поведала, что, когда она дома, всегда смотрит в окно, как я подъезжаю. Катя тоже маг и многое чувствует. Вот и в этот раз почувствовала в поведении рабочих неладное. Девочкам только окошки открыть, а пистолеты всегда под рукой. Она только Свету дала Миланье пока подержать.

Дима всё аккуратно записал и попросил девчат расписаться. В этот момент в гостиную вошла Миланья и сварливо спросила, когда уже раскладывать, а то с этими покушениями весь график у неё сдвигается.

Я сказал, что уже можно, и чтоб на Диму тоже положила. Миланья, кивнув, ушла, а он сказал с грустной улыбкой, что хорошо живётся оперу на свете. Будь Дима следователем, никогда бы не принял приглашения, а оперу даже положено втираться в доверие. Только бояре ещё на ужин не звали.

— Всё бывает первый раз, — ответил я.

И как раз Миланья позвала к столу. Мы чинно прошли и расселись. Миланья пока забрала у меня Светку, за мной все приступили к трапезе. Ели, как всегда, в молчании, так что оперу втереться в доверие не удалось. После ужина Дима опять пообещал фотки, когда сделают, и откланялся.

Снова расселись в гостиной на креслах и диванах. Катя со Светкой на руках нейтральным тоном проговорила:

— Сегодня был курьер от Князя Москвы, передал приглашение на пир в честь дня рождения сына. Празднуют завтра.

— Что-то раньше не приглашал, — скривился я.

— А ты раньше был несовершеннолетний, — сказала Катя. — До восемнадцати приглашения шлют родителям или опекунам. Или вообще не шлют, как тебе.

Я усмехнулся и проговорил:

— Теперь как-то надо технично отказаться, а то ж я по идее с ним не ругался. Есть мысли?

Тут отчего-то заулыбались даже Авдей и Мухаммед, а Надя с Клавой чуть не засмеялись.

— Господи! — воскликнула Катя. — На тебя же вот только что покушались!

— Ну и что? — не понял я.

— А то, что одну машину утащила полиция, а на второй тебе к князю невместно, — весело сказала Надя.

— И ты с одной машиной вообще опасаешься за свою безопасность! — подсказала Клава.

— А до завтра точно вторую «Волгу» не купить? — удивился я.

— Тебе, вроде, отмазка была нужна? — уточнила Катя.

— Но я сам должен в неё верить! — возразил я. — Там же маги!

— Водитель погиб, — подсказал Авдей. — Нового точно за день не найти.

— М-м-м, — помычал я. — Куда хоть звонить?

Мухаммед молча встал и подошёл к аппарату. Сняв трубку, накрутил номер. Через минуту сказал:

— Секундочку, — и протянув мне трубку, проговорил. — Секретариат.

Я прошёл к телефону. Взял трубку и сказал:

— Алё. Секретариат князя? Боярин Большов говорит. На меня сегодня совершили покушение, убит водитель. К сожалению, я не могу принять приглашение. Ага…

Повесил я трубку на рычаги и пошёл в своё кресло с чувством выполненного долга. Присел я, и телефон вдруг зазвонил. Я демонстративно отвернулся от аппарата — бояре не вскакивают по звонку.

К телефону снова прошёл Мухаммед. Снял трубку и сказал:

— Алё. Да, сейчас позову, — он протянул мне трубку и проговорил коротко. — Князь.

Я недовольно вернулся, взял трубу и сказал:

— Алё.

— Здравствуй, Артём, — заговорили баритоном. — Это Князь Москвы Всеволод.

— Здравствуй, Всеволод, — сказал я.

— Очень сожалею из-за покушения, передай семье шофёра мои соболезнования, — проговорил князь.

— Обязательно передам, — пообещал я.

— Надеюсь, ты на меня не в претензии? — спросил Всеволод с тревогой. — Может, подозреваешь моё участие?

— Мне бог не велит кого-то подозревать, — ответил я. — Пусть разбирается полиция.

— Ну, тогда я спокоен, — сказал князь и спросил. — Так я могу, значит, завтра послать к тебе свой кортеж?

— Зачем? — не сразу понял я.

— За тобой и Катей, — пояснил Всеволод. — На День Рождения моего Вани.

— А! — дошло до меня. — Хорошо, присылай, — а что ещё скажешь?

— Тогда до завтра, — сказал князь.

— До завтра, — ответил я, и он положил трубку.

Я тоже положил трубу на место и сказал Кате виноватым и слегка попутавшим голосом:

— Князь завтра пришлёт за нами кортеж.

Она задумчиво на меня посмотрела, помолчала и проговорила:

— Тогда это серьёзно, — и ещё помолчав, добавила. — Кстати, ты не в курсе, что дарят сыновьям князей на совершеннолетие?

Я смог только пожать плечами.

Оставим пока главного героя размышлять и обратим взоры на Европу. Начнём с Британии. Ситуация для господина Жучирина вначале складывалась весьма скверно, он даже слегка разочаровался в англичанах.

Казалось бы, что после происшествия с пушистым шарфиком маминой вязки хуже к ним относиться Серёжа не может, однако, оказалось, что он британцев недооценивал. На конспиративной квартире после коротких приветствий у него забрали пистолет и стали тупо бить.

Сделать Сергей с этим ничего не мог, среди англичан били его и маги. Били всем коллективом леди и джентльмены прямо ногами куда попало. Особенно старались леди каблучками по лицу. Пинали более четверти часу и умаялись. Стали бить по одному, сменяя друг друга, ещё около часа, явно кого-то ждали. Наконец, прибыл Джон Джонсон…

Пытливый читатель подумает, что тогда-то всё и началось, и, как часто с ним случается, будет неправ. Джон просто отводил душу на Сергее полчаса, после чего заявил, что тот перед своей кончиной должен подписать какие-то бумаги.

К чести господина Жучирина, он разбитыми в кровь губами прошамкал, что ничего подписывать не станет. Джон заметил, что это только предварительный разговор, а основная беседа будет проходить в другом месте.

Серёже в рот сунули тряпку, на голову надели мешок, всего связали, и куда-то понесли. Несли относительно недолго, свалили в тесное помещение. Попросили подогнуть ноги, нанеся несколько ударов по туловищу, и, судя по звуку, закрыли багажник.

Серёжу всего трясло, и билась об какую-то резину голова. Ехали, примерно, с полчаса. Остановились, вытащили и опять куда-то понесли. Усадили на стул с подлокотниками и стали развязывать верёвки…

Дальше Сергей вначале не понял. Раздался грохот и какие-то выстрелы. Когда с его головы сняли мешок, он увидел, что двое британцев на бетонном полу сучат ножками с пулевыми ранениями в корпусе, а бледный Джон пытается вмазаться в кафельную стенку.

На него навели револьверы двое парней с платками на лицах, и третий помогал Серёже освободиться.

— Идти сможешь? — спросил он.

Господин Жучирин кивнул без уверенности.

— Тогда оба на выход, — сказал парень и вынул револьвер из кармана.

Серёжа вместе с мистером Джонсоном на подгибающихся ножках прошёл в выбитые двери. Направляемые стволами револьверов, они прошли по короткому коридору. Миновав какие-то явно хозяйственные двери поднялись по лестнице и попали в зал мотеля.

Там да сям лежали трупы англичан — некие дохлые джентльмены и леди, одна даже с лицом издохшей лошади, при жизни явная ленивая официантка. Парень с платком на лице монтировкой курочил кассу.

Серёже и Джонсону велели выйти на улицу. Там тоже в художественном беспорядке лежали тела, тарахтел автофургон, и парнишка с платком на лице, часто окуная кисточку в ведро с краской, подправлял на стене красивую надпись:

«Армия свободной Шотландии».

Опять Джона и Серёжу попросили залезть в фургон и сразу поехали. Через двадцать минут остановились, и загадочный голос спросил:

— Джонсон, ты всё, сука, понял?

— Да, сэр, — сказал Джон.

— Тогда пошёл вон, — молвил загадочный голос.

Тот покинул фургон, и двери за собой прикрыл. Проехали ещё с полчаса и встали.

— Иди домой, Серёжа, — сказал загадочный голос. — Завтра позвони Джону.

— Ага, — ответил Сергей и вышел.

Его действительно высадили рядом с домом. Он прошёл к себе в квартиру, где отлёживался и приходил в себя. Утром Сергей надел тёмные очки и проехал в Сити. Позвонил Джонсону в редакцию, и тот назначил встречу в кафе. В людном месте. Сука британская!

За столиком кафе Джон открыто смотрел Сергею в тёмные окуляры, скупо, по-английски улыбался, протянул его «Парабеллум» и сказал, что чего только не сделаешь, когда нервы. А у них в газете как раз ищут аналитика по политике и рынкам Гардарики…

В целом побои на морде зажили, и жизнь Серёжи стала налаживаться. Ну, потеряли они с Джоном значительную часть сбережений, ещё заработают. А остальные сами поверили каким-то немцам. Даже королевская разведка от Сергея отстала. Но он уже всё время ждал от жизни сюрпризов и ходил хмурый. Улыбаться, как англичане, господин Жучирин так и не научился.

А теперь мысленно перенесёмся в Германию магического мира. Если жизнью не очаровываться, то и разочаровываться не придётся, и грустной улыбке Андрея Пермякова позавидуют иные британцы.

С улыбкой он встречал всякое жизненное явление, улыбался, когда Марта доложила, что к нему пришли из полиции, и улыбкой встретил неприметного херра, который назвался Дитриху Кауфманом.

Он уселся в предложенное кресло и сразу сказал, что его удостоверение липовое, для прислуги, а служит херр в охране объектов особого значения, или в немецкой разведке, которой нет.

Вообще Германия не хочет обострять отношения с Гардарикой и лишь в крайнем случае высылает её граждан, но херр Крейц сам поставил разведку в неловкое положение.

Недавно арестовали английского шпиона Мёрфи, и тот на допросе сказал, что сотрудничал с Крейцом. Неприметный херр поздравил Андрея с удачной комбинацией, но что сейчас делать разведке?

Допустим, Крейц не сообщал в Москву о своих английских друзьях, и там не хватятся. Но что подумает о немцах сам херр Крейц? Неприметный херр в кресле просто должен прийти к нему и вербовать двойного агента или выслать обнаглевшего в хлам русского.

Андрей во время речи неприметного херра продолжал улыбаться. Он, видите ли, прямо сейчас готов вернуться на Родину. Для ареста его имущества в Германии ещё нужно решение суда, а единственный известный немцам его агент Мари завербована из местных — плевать Андрею на Мари.

Херр Кауфман выставил перед собой ладошки и попросил не нервничать. Андрея, конечно, вышлют и Мари арестуют, если тот не подпишет обязательства перед службой охраны особых объектов, но его подпись чистая формальность.

В немецкой разведке естественно рассчитывают, что Андре не станет отправлять в Москву отчёты группы Дитриха без разрешения херра Кауфмана, причём, даже не спрашивают того, как он связывается с Москвой — достаточно и слова херра Крейца.

Суть же предложения в другом. Германия заинтересована в развитии отношений с Гардарикой и росте торгового оборота. Причём, Германия хочет больше товаров Гардарики за свою валюту или в долг. Времена ведь трудные, вот и война с Англией. А незаметный херр просто проследит за операциями.

Боярин Пермяков на это заявил, что сам лично уже много лет трудится для укрепления связей Гардарики и Германии и верит в их развитие. Короче, где там ему расписаться?

Одной своей подписью Андрей решил судьбу Мари и Дитриха. Как только он заприметил урода в группе Штанмайера, Пермяков сразу понял, что он слабое звено, и его не просто так поставили у секретов. Что-то немцы хотят сказать русским.

Андрей снова вспомнил с ласковой грустью свою Катерину. Не ценил же девочку, когда она всегда была под рукой! Это ж Катя искала, вербовала и работала с одноразовыми агентами. Ему про них и спрашивать не приходилось!

Но уехала Катя в Москву, и Пермяков лично отправился на окраины Берлина в таверны откровенного ворья. С риском для жизни Андрей обошёл несколько заведений, пока не увидел Мари. Многие официантки там умели улыбаться и не таким уродам, как Дитрих, но она действительно вела себя естественно со всеми. Маг его уровня не мог в этом ошибаться.

Девушка привезла из немецких земель в Берлин свою внешность, но вербовал её русский шпион больше за характер. Симпатичных немок и так полно.

Она пошла на работу русской шпионкой исключительно из-за карьерных перспектив. За повышенную зарплату гораздо проще давать одному уроду, чем всем уродам подряд.

Но у её Дитриха в самом деле редкий внутренний мир! Он единственный читал ей в перерывах стихи! Дитрих даже сочинял для неё — вообще опухнуть можно!

Мари зачитывалась его отчётами, мало что там понимая, но он же такой умный! И у него такая красивая фамилия. Мари тихо мечтала, что когда-нибудь её назовут фрау Шепард…

В любой непонятной ситуации нужно спрашивать ректора. Или инструктора, но дело касается целого сына князя, и рабочий день уже закончился, а до Григория Васильевича ещё оставались шансы дозвониться.

Свой номер он, конечно, мне не давал, потому я позвонил просто в Корпус дежурному офицеру. Представился, и попросил, коли есть возможность, соединить с ректором — это очень важно.

Дежурный ответил, что сам буду извиняться, если что, и соединил с апартаментами генерал-лейтенанта. Через минуту он подошёл к аппарату и высоким стариковским голосом проговорил:

— Алё.

— Это Большов говорит, — сказал я.

— Ну, а кто ж ещё в девять вечера, — проворчал ректор.

— Извини, Григорий Васильевич, но это важно, — проговорил я взволнованно. — Меня и Катю пригласил Князь Москвы на день рождения сына, а я не знаю, что ему дарить.

— Гм, — сказал он. — И ты принял приглашение?

— Пришлось, — ответил я виноватым тоном. — Он лично мне позвонил.

— Ну, твоё дело, — сварливо сказал Григорий Васильевич. — Так ты подарком хочешь выразить презрение князю, или, может быть, уважение?

— Сынок же его не причём! — проговорил я. — Нужно что-то приличное ему подарить.

— Ну, придумаю что-нибудь, — сказал ректор. — Подъезжай сейчас в Корпус, передам подарок через дежурных на КПП.

— Тут такое дело, — замялся я. — Одну мою «Волгу» полицейские отогнали на специальную стоянку, а вторая в гараже, но ворота погнули…

— А у тебя всё хорошо? — с тревогой спросил Григорий Васильевич. — Что-то случилось?

— Да опять на меня покушались, — сказал я нехотя. — Я цел, а шофёра нового убили.

— Ужас! — сказал ректор. — Тогда я сам к тебе сегодня заеду.

— Спасибо, Григорий Васильевич! — ответил я с большим чувством, и он положил трубку.

На меня с немым вопросом смотрели все, особенно Катя.

— Обещал привезти подарок лично, — сказал я важно.

Народ на меня проницательно посмотрел, а я прихватил учебную сумку и степенно вышел из гостиной. А хорошо как быть боярином — никто лишнего не скажет. Пошёл к себе в кабинет пока позаниматься, и только боярыня с боярышней на руках пошла за мной следом.

Прочие взрослые пускай друг друга развлекают в гостиной. Совсем достали эти рыси проницательными взорами. Я если что тоже рысь, и сам всё хорошо понимаю. Тем более нафиг даром терять время.

У себя я поставил сумку на стол и стал вынимать тетради и учебники. Катя со Светой на руках села в гостевое кресло и сказала всё из сумки доставать. Она отдаст её Миланье, чтоб получше заштопала и постирала с какой-нибудь химией.

Я пожал плечами, полностью освободил баул и поставил пока у стола, а сам приступил к учебным заданиям. По-немецки рассказывал Кате, к какой теме относится задача, читал условия и вслух решал.

После тесного общения с математиком то, что задавалось всем, затруднений у меня не вызывало. Трудности начинались с решением дополнительных задачек, но ведь для того они и придумывались.

Впрочем, их я пока не касался. Катя и Света внимательно смотрели, как я пишу или рисую простым карандашом от руки. Светка даже гукала и тянула ручки, а Катя иногда задавала вопросы тоже по-немецки.

Примерно, через час Миланья доложила, что Григорий Васильевич прибыл. Я и Катя со Светкой прошли в гостиную. Сначала все учтиво поздоровались, потом ректор отказался от чаю-кофе и попросил лучше рассказать о нападении.

Катя и поведала, из окна она видела лучше. Григорий Васильевич выразил соболезнования семье шофёра, поднял с полу у его кресла длинный свёрток и, сказав, что это Ване должно понравиться, передал пока мне.

Я честно спросил, сколько должен, и генерал-лейтенант честно проговорил, что оно стоит примерно сто тысяч рублей. Но по желанию в магазине не купить.

Катя ненадолго вышла и поднесла мне чековую книжку и перо. Я выписал чек на предъявителя в Московский банк на сто тысяч и с полупоклоном подал Григорий Васильевичу.

Он документ уложил во внутренний карман мундира и тут же стал со всеми прощаться. Все вместе мы проводили генерал-лейтенанта до прихожей. Он надел свою шинель и ушёл. Миланья за ним закрылась, и мы дружно пошли в гостиную.

Пытливые взоры сошлись на мне, и я не стал томить народ, взял и развернул свёрток. Под тканью оказались чёрные ножны с серебряными накладками, из них торчала строгая ручка меча из моржового зуба. Никаких надписей или камней.

Я вынул из ножен клинок. Лезвие пошло удивительно легко, хоть и чувствовался его немалый вес. На длинном мече ближе к рукояти вытравили и зачернили старые руны, а металл переливался разводами тысяч оттенков стали.

— Булатный клинок, — проговорил Авдей. — Ректор знает толк в оружии.

— Но сто тысяч, — неуверенно сказал я.

— Ему уже много веков, — сказал Мухаммед. — С ним наши предки наводили свои порядки на этом огромном пространстве.

— Судя по фасону, двенадцатый век, — прокомментировала Клава. — У самой рукояти должна стоять метка мастера.

Я взялся рассматривать лезвие и задумчиво ответил:

— Вот нечто похожее — просто «О» и точка.

— Это одинцовский меч, — сказала Надя. — За сто тысяч такой ушёл с аукциона два года назад.

— Покупатель неизвестен, но меч точно в Гардарике — за этим следит особый совет, — добавила Клава.

Я вернул меч в ножны, снова его закутал и положил пока на чайный столик. Повернулся к Кате и деловито сказал:

— Тогда, может, спать уже пойдём?

— Пойдём, — согласилась Катя, поднимаясь. — Я только Светку сначала уложу.

— Вот укладывай, а я пока помолюсь, — решил я. — Всем спокойной ночи.

— Пока, — проговорили рыси в разнобой, поднимаясь.