Русалочка: книга-игра

Глава 8c

Ты решил довериться Крабсу? Тогда вперед!

Русалочки шарахнулись от ведьмы раньше, чем она успела договорить.

– Я так и думал! – краб смотрел вслед уплывавшим сестрам Майи.

Ни одна из них не захотела пожертвовать для сестры и крупицей своей молодости и красоты.

– Вот она, сестринская привязанность! – шипела ведьма вслед морским принцессам. – Я всю жизнь обходилась без привязанностей и любви. И выходит, что я права.

Русалочки в панике выплывали из дворца колдуньи. Морские гады насмешливо шипели им вслед. Черная чаща хватала сучьями и царапала их нежную кожу. Даже полипы отворачивались от предавших сестру русалок.

– Ну что, довольна? – сумрачный краб разыскал ведьму, как обычно колдовавшую над волшебным чаном.

В его глади отражался берег и кусочек моря. От пристани отплывала каравелла. И Крабс даже различал фигурки людей, крошечные, но отчетливые. Волшебный чан не пропускал голоса из верхнего мира, но люди казались такими счастливыми в этот тихий вечер! Радость освещала лица герцогини и принца.

– Я всего-навсего ведьма, – огрызнулась Грубэ. – Что я могу поделать, если я обязана служить злу?

– Вот как, – протянул краб.

Что-то в тоне ведьмы его удивило. Краб не мог поверить своим глазам, но Грубэ плакала.

– Слушай, старушка, тут и так слишком солоно, – утешал ее краб, вползая на плечо.

– Жалко маленькую глупую русалку, – всхлипнула ведьма, и ее ядовитая слеза, упав, прожгла стенку чана.

Крабс оторопел. С ведьмой творилось неладное. Он еще ни разу не слышал, чтобы колдунья кого- то жалела. А Грубэ рыдала все горше.

– Знаешь, – вдруг решилась она, – что-то в этом мире не в порядке, если сестры не пожертвовали для Майи и пустяком.

– Хорош пустяк, из-за которого ты готова губить морской народец налево и направо, – по привычке заперечил краб, но он и сам понимал, что сестры поступили недостойно.

– Да, – согласилась ведьма, – красота казалась мне счастьем. Казалось, стань я прекрасней – и всем буду нужна, все станут меня жалеть и любить.

«Жалеть ведьму? – краб чуть не выскочил из панциря. – Любить колдунью?»

– Но, оказывается, – продолжала Грубэ, – что и красота не делает мир добрее!

Вода в чане быстро темнела – в верхнем мире зашло солнце. Ведьма оттолкнула чан и встала, придерживая на плече краба.

Крабс сопел, поглядывая вниз: если упадешь с такой высоты, переломаешь все лапы.

Ведьма по узкому коридору протиснулась к двери, ведущей в подвалы Черного замка. Подвалы, всегда запертые и запечатанные заклятием, были той частью замка, которую даже сама ведьма не знала толком.

Вращающиеся стены грозили прижать и задавить неосторожного. Лестницы обрывались пустотами без дна. Но Грубэ, отпирая замок за замком, как-то умудрялась ориентироваться в тенетах лабиринта.

Лестница упиралась в железную, раскаленную докрасна решетку. От прутьев веяло жаром. У Крабса жар и огонь всегда ассоциировались с котелком и похлебкой из крабов.

Ведьма дотронулась до прутьев и тут же отдернула руку. Запахло паленой кожей. Ведьма стряхнула краба, и он тотчас же начал отползать подальше.

– Куда? – ведьма схватила его за край камзола. – Лучше слушай, что мне от тебя нужно!

Крабс всегда был готов на мелкие услуги. Но сейчас, пожалуй, ведьма зарывалась: она потребовала, чтобы краб лез через раскаленное железо!

– Пусти! – пищал Крабс, отчаянно отбиваясь. – Не имеешь права жарить живьем!

Но ведьма держала краба крепко, протягивая его на вытянутой руке к решетке.

Прикинув, что краб, хоть и похудевший от страха, все-таки панцирем к прутьям приложится, отпустила:

– Видит морской бог, хотела сделать хоть одно доброе дело за всю жизнь. Но, видимо, не судьба.

Краб слегка отодвинулся, спросил несмело:

– Да скажи толком, для чего мне лезть через эту решетку?

– А вон видишь – ларец?

Крабс присмотрелся: в самом центре, где жар был ярче всего, золотом светился небольшой ларчик. Окруженный кольцом огня, ларец, тем не менее, был покрыт густым слоем снега и инея. Днище ларца даже заледенело и отражало пылающие камни вокруг.

– Удивительно, конечно, – признался краб. – Но обледеневший Сундук в центре костра – еще не причина, чтобы меня жарить!

– В этом ларце средство спасти Русалочке жизнь, – неохотно сказала ведьма. – Но что уж теперь – до ларца не добраться.

И ведьма опустилась на пол рядом с решеткой.

Крабс размышлял. Ползал кругами, зачем-то похлопывая себя по камзолу.

– Не мельтеши! – прикрикнула ведьма. – И без тебя тошно.

– Да пропади оно все пропадом! – в сердцах прошипел Крабс, расстегивая камзол и протягивая одежду ведьме. – Ну-ка, посторожи!

– Очумел? – удивилась Грубэ.

Крабс не отзывался. Под красным камзолом оказался жилет. Под жилетом рубаха, стянутая веревкой. Ведьма уже набрала целую горсть одежек, а краб на глазах худел, точно кочан капусты, если с него снимать листья. И из-под каждой одежки сыпались бисер, жемчуг, изумруды, рубины, золотые монеты и платиновые цепочки.

– Жулик! – потрясенная ведьма смотрела на маленького и худенького краба, не узнавая собственного шпиона.

Голый краб буркнул:

– Жить всем надо!

Ведьма восхищенно повторила:

– Нет, ты просто фантастический жулик! – и добавила. – Как же ты это таскал на себе столько дребедени? Шкура не чесалась?

– Язык у тебя чешется, – краб с тоской глянул на сокровища и решительно двинулся к прутьям, стараясь не дышать.

Пролез, лишь чуть подпалив панцирь. В каморке играли бегущие огоньки, от которых шло приятное тепло. Крабсу вдруг показалось, что огоньки немного придвинулись. Сделал шаг, глядя в упор на один из красных угольков – тот безмятежно горел. Но боковым зрением краб заметил движение за спиной.

Ведьма поторапливала:

– Да шевелись ты, маленький негодяй! Не тяни душу, а то как бы я не передумала!

Крабс сглотнул – в глотке мгновенно пересохло. Теперь не оставалось сомнений: горящие куски каменного угля, разбросанные по полу каморки, двигались, незаметно окружая Крабса. Они следили за ним красными, рыжими, фиолетовыми глазами. Их было море – сотни, тысячи. Краб замер – угольки остановились. Ближайшему оставалось до краба совсем немного. Угольки плевались искрами, угрожающе шипели.

«Тут и смерть моя» – обреченно подумал краб, стараясь убедить себя в том, что камни, пусть и горящие, не бегают.

Отвел глаза от следящих глаз – ведьма за решеткой стучала по лбу и ругалась, как обычно. От привычного зрелища краб немного успокоился. Но не шевелился. В каморке повисла настороженная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящих угольев.

– А чего вы тут делаете?

Крабс вздрогнул от неожиданности. Уголек почти подкатился к задней лапе. В долю секунды краб сжался и подскочил – огонек промахнулся, тут же прикинувшись неподвижным.

Осьминог Осип непонимающе смотрел на дико-винный танец приятеля.

Ведьма толкнула своего сторожа:

– Только тебя тут и не хватало! – ведьма видела, как оживают камни, видела, что крабу к ларцу не подобраться, и всю злость обрушила на Осипа. – Зачем притащился? Зачем ворота бросил? На консервы пущу!

Осип очумело шевелил щупальцами. Краб издали любовался, как извивается приятель. Краб потом не мог вспомнить, как ему в голову пришла гениальная мысль. Он попятился к решетке. Уголья шипели, но не двигались. Видно, они сторожили ларец и презрительно зашипели вслед трусу-крабу:

– Ушшел! Ушшел! Зажжарить!

Краб пятился, не отрывая от угольев глаз, пока в панцирь не ударила волна жара. Изловчившись, выскочил.

Ведьма оставила осьминога в покое. Но краб подполз прямо к Осипу, подманивая, точно лошадь:

– Кось-кось-кось! – и прыгнул, вцепившись в щупальце осьминога.

– Чего щиплешься? – возмутился Осип, пытаясь стряхнуть краба.

Щупальце, точно живое, извивалось, то утолщаясь, то становясь совсем тонким.

– Порядок! – воспрянул духом краб. – Это, так сказать, проверка перед стартом.

Почудилось, что угольки тревожно зашептались, зашевелились. Смотрели своими разноцветными глазами.

Крабс придвинулся к Осипу вплотную и зашептал, поглядывая на голодные огоньки.

– Отчего ж, – почесался Осип.

Приноровившись, ухватил краба поперек туловища. Размахнулся – и Крабс взлетел вверх. Щупальце разжалось. Краб спикировал прямо на снеговую шапку.

Огоньки ринулись на похитителя. И тут же от ледяного холода, идущего от ларца, гасли и остывали, чернея.

Это было началом конца.

За решеткой, завопив от восторга, ведьма пустилась в пляс.

А уголья упорно лезли и лезли в ледовую ловушку. Краб в сугробе стучал челюстями и пританцовывал, чтобы не замерзнуть.

– Из огня да в полымя – про меня поговорка!

Чем больше мертвых камней громоздилось вокруг ларца, тем холоднее становилось. Крабс в который раз пожалел о снятых одежках.

Снег на ларце подтаивал. Каморка наполнилась дымом и паром. Крабс чихал от едкого дыма, вытирая слезящиеся глаза.

Внезапно туман рассеялся. Вокруг чернели головешки. Ледовый панцирь на ларце растаял, и лишь лужица осталась от сугроба на крышке.

Прутья оказались воротами. Они распахнулись, пропуская ведьму и увязавшегося следом Осипа. Ворота поскрипывали несмазанными петлями. Краб скакал между головешками.

– Ты хотел меня зажарить, да? И ты? – и краб яростно пинал ногами остывшие угольки.

– Будет тебе, – снисходительно хмыкнула ведьма, поднимая ларец.

Краб тут же вполз на плечо колдуньи, умирая от любопытства.

Ведьма подняла резную крышку.

– Это и есть жизнь для Майи? – краб свалился бы, если бы Осип не успел подхватить его.

В ларце, сияя красноватым светом, лежал остро отточенный кинжал.

Троица не могла оторвать взгляда от чарующего холодного блеска. Кинжал был символом смерти – и он давал жизнь?

Краб застонал:

– Это – чудовище! Мы выпустили из ларца чудовище!

Ведьма выпрямилась. Ее смех звучал почти ласково:

– Нет, приятель, это кинжал возмездия! Он мстит за растоптанную любовь. Он – как вечный урок и всегдашний укор.

Краб не понимал и половины из бормотания ведьмы. Осип давно раскрыл пасть. Лицо ведьмы, освещенное блеском кинжала, менялось. Смягчались угловатые черты. Наросты на коже разгладились. Она стала меньше ростом. Теперь ларец, стоявший на возвышении, был почти напротив лица ведьмы. И вдруг лезвие вспыхнуло небывалым, невозможным светом. От него расходились лучи, покалывая панцирь краба и заставляя Осипа корчиться. Ведьма грелась в этом свете.

И уродливое тело растаяло. Тело колдуньи вдруг обернулось телом крепкой, нестарой еще русалки, полной жизни. Но лучше всего были глаза: в зрачках застыл зеленоватый причудливый отсчет лезвия.

Грубэ рассмеялась. Потом заплакала. Краб с осьминогом были единственными свидетелями чуда. На губах ведьмы расцвела роза, а слезы рассыпались жемчужинами.

– Возьми, – голос ведьмы мягко шелестел. – К несчастью, у меня нет зелья, которое превращает хвост в ноги – я расплатилась бы с принцем сама. Но крабы время от времени выходят на сушу. Ты, Крабс, поднимешься на каравеллу и убьешь принца и герцогиню. Как только их кровь брызнет на Русалочку, Майя вернется в подводное царство! И я сама буду ее опекать. Я верила в силу любви – и обманулась. Я верила в силу красоты – но опять оказалась неправой. Я воспитаю Русалочку так, что она не будет мучиться от любви и не поверит красоте. А потом я выдам ее замуж за порядочного юношу из приличного семейства морского народа.

Краб с опаской посмотрел на кинжал. Троица выплыла из подземелья. Была глухая ночь, когда Грубэ подплывала к каравелле с крабом на плече. Кинжал был надежно привязан к панцирю Крабса.

– Счастливо – и я буду ждать вас с Майей! – напутствовала колдунья, которая теперь, после превращения, походила на старшую сестру Русалочки.

Краб перевалился через борт каравеллы. Кинжал засветился рубиновым цветом. Краб принюхался – Русалочка была где-то совсем рядом.

Майя, облокотившись о борт, смотрела в воду – ей почудился голос, который звал из моря.

– Да Майя же! – нетерпеливо позвал язычок Русалочки, трепыхаясь в клешне у Крабса.

Майя увидела визитеров. Язычок гусеницей вскарабкался вдоль ноги, вполз на грудь, взобрался на подбородок русалки. Устроившись во рту, блаженно сказал:

– Ну, наконец-то я дома!

А что получится из этой сказки, ты узнаешь в Главе 9d. Или можешь вернуться к концу Главы 8а и попробовать пройти другой дорожкой.