На очередном заседании Военно-революционного совета Северного фронта в повестку дня был включен вопрос о создании комиссии по розыску имущества, сброшенного интервентами в водоемы беломорского бассейна. Больше других рек была захламлена Северная Двина и ее притоки, в частности, – река Вага, судоходная до самого Шенкурска.
В устье Ваги при малой воде застревали плоты. На дне этой таежной реки покоилась английская канонерка. Даже малотоннажным баржам канонерка перегораживала путь.
После ухода интервентов Шенкурск был отрезан от центра губернии. Когда речная война только начиналась, в этом месте партизаны Шенкурского уезда устроили интервентам засаду.
Четыре месяца назад, в последних числах мая 1919 года, в устье Ваги произошла артиллерийская дуэль. У самой кромки воды партизаны деревни Заборье замаскировали одно-единственное орудие, снятое с малотоннажного транспорта «Уемец», потопленного англичанами у села Березники. К орудию удалось достать из воды два боеприпаса.
Когда канонерка, не ожидая засады, приблизилась на расстояние броска ручной гранаты, артиллерист-наводчик выстрелил, почти не целясь. Снаряд угодил в борт, сделав рваную пробоину ниже ватерлинии. В лодку сразу же хлынула вода.
Второго выстрела не последовало – заклинило орудие. Экстрактора на огневой позиции не оказалось. Да и расчет почти не уцелел. Судно еще некоторое время держалось на плаву. Этого времени было достаточно, чтоб не растерявшийся английский пулеметчик буквально в считанные секунды выкосил не успевших укрыться артиллеристов.
Да и укрыться было негде. Деревья еще не оделись листвой, и на фоне плотного осевшего снега четко просматривался каждый человек…
Комиссия по розыску потопленного имущества работала несколько лет. Посильную помощь ей оказывали местные рыбаки и охотники. С помощью водолазов удалось поднять на воду два ледокола – «Святогор» и «Микула Селянинович». Их затопили русские моряки, преграждавшие путь интервентам в протоке Мудьюгского острова.
В ходе эвакуации по примеру продажи американской инженерной техники в Архангельске состоялось несколько торгов. Связь между продавцом и покупателем держали два офицера: со стороны Советской России капитан Самойло (до прибытия с особыми полномочиями представителя Москвы Кедрова) и со стороны американского командования – майора Этертона.
В торге деловые круги Соединенных Штатов представлял бизнесмен Ричард Шелби. Он выступал от имени Красного Креста.
– Что вы желаете? – первое, о чем спросил Шелби, глядя в глаза капитану. Перед ним стоял, судя по возрасту, юноша. И это с ним предстояло вести переговоры? Есть ли у него опыт?
Торговля – та же дуэль, только экономического плана. И на дуэли побеждает тот, кто ловок умом, а не только точностью глаза.
Капитан Самойло достал из кармана френча список материалов, которые были на складах Экспедиционного корпуса, передал пожилому лысеющему предпринимателю.
Шелби надел пенсне, раскрыл автоматическую перьевую ручку – новинку американского ширпотреба. Читал не спеша, сосредоточенно. Против наименования некоторых материалов ставил знак вопроса. Наконец оторвался от чтения, почесал большой шишковатый лоб. Пристально посмотрел в глаза капитану.
– Вижу, большевистская разведка поработала неплохо, – произнес он, то ли одобряя, то ли осуждая советских чекистов.
Некоторые материалы (запасные части к авиационным моторам) были доставлены из метрополии не раньше июля, когда прибыл караван судов в сопровождении четырех эсминцев. Морская разведка донесла, что в фиорде Лиинахамари – возле Печенги – замечена немецкая подводная лодка. Поэтому караван был усилен боевыми кораблями. На усиление потребовалось время. Воевать уже не спешили, было ясно, что экспедиция «Полярный медведь» заканчивается с нулевым результатом.
Моторы разгружали за неделю до приказа об эвакуации, когда уже было известно, что если разгрузят, то или выбросят в море, или продадут, только не Белой армии. За моторы казна получит золото, в крайнем случае, документ-обязательство о том, что после войны русские расплатятся корабельным лесом.
Со слов командующего капитану Самойло было известно, что список этот – результат совместных усилий фронтовых чекистов, архангельских подпольщиков и друзей Советской России, работавших в штабах Антанты, не в последнюю очередь майора Этертона.
– Кое-что из этого списка мы вам продадим, – старческим голосом произнес Шелби. – Но мы обязаны вас предупредить, что наше правительство настаивает расчет произвести золотом.
– Я доведу до сведения наше командование, – сказал капитан.
– Как скоро?
– Как прибудет представитель Москвы, он же глава делегации.
Представитель Москвы прибыл на следующий день.
Это был Михаил Сергеевич Кедров, человек на Севере известный. Он сразу же включился в переговоры.
– Сначала надо увидеть товар, – заявил он как само собой разумеющееся.
– Для оценки стоимости товара ваши представители будут допущены в ближайшее время.
– Это не ответ, господин Шелби. Красная армия уже выходит на побережье Белого моря. Мы и вы заинтересованы в сохранности военного имущества. Что же касается золота, советское правительство не исключает вариант предоставления концессии на добычу этого благородного металла…
Красная армия помогала вести торг своими наступательными действиями. Чуть ли не с каждым часом американская делегация была сговорчивей. Скоро обе делегации пришли к соглашению, суть которого заключалась в следующих словах: «Правительство США через Красный Крест продает большевикам в кредит оставшееся на складах имущество в будущем с оплатой поставками сырья».
Формулировка, предложенная американцами, устраивала советских покупателей. Слово «золото» было заменено словами «поставками сырья».
Советскую сторону смущало понятие «в будущем». Каждая сторона понимала его по-своему, но соглашались в одном: имущество передается немедленно (свое имущество поспешили уничтожить англичане). Это была инженерная техника, автомобили, аэродромный парк, обмундирование, продовольствие. Англичане уничтожили даже медикаменты. Американцы воздержались уничтожать, рассчитывая продать их если не Красной армии, то населению. Спрос на медикаменты будет всегда. Янки рассудили трезво: увидели в большевиках не врага, которого пытались уничтожить, а народ, заинтересованный во взаимовыгодной торговле, почему же не заключить с ними сделку на покупку товара в кредит с оплатой поставками сырья? Командование американского Экспедиционного корпуса не прогадало.
Упустили выгоду англичане. Враждебная политика по отношению к государству пролетариата в деловых кругах Англии взяла верх.
Правительство Ллойда Джорджа требовало от своих войск оставить после себя в России «пустыню на долгие годы». Англичане по сравнению с американцами с каждым днем несли все большие потери. Сказывалось отношение местного населения к интервентам. Тех, кто стремился оставить в России «пустыню», Россия укладывала в землю.
Британский консул господин Янг пытался облегчить эвакуацию британских войск. В письме премьер-министру он еще год назад предупреждал:
«Положение войск союзников в Архангельске, по-видимому, вызывает большое беспокойство правительства Его Величества. Я убежден в том, что Советское правительство не имеет намерения наносить союзническим войскам какой-то военный разгром. Мирная эвакуация означала бы моральную победу Советской России, которая бы полностью ее удовлетворила».
Ллойд Джордж требовал не спешить с эвакуацией, дескать, Красная армия на Севере ослаблена настолько, что способна воевать оружием, которое некоторые союзники передают большевикам в обмен на обещание расплачиваться сырьем.
В британских газетах появилось сообщение: Англия эвакуирует только часть войск. Подойдет пополнение – и боевые действия закончатся победоносным окончанием войны.
У Дугласа Янга было свое видение войны в России.
Он пишет Ллойду Джорджу:
«…отправка новых войск в Россию и безуспешная попытка, о которой сообщается в сегодняшних газетах, оккупировать Онегу, является не чем иным, как проявлением нашей агрессии, что влечет за собой ужасающее кровопролитие и разрушения. Эта агрессия может рассматриваться как провокация и приведет только к тому, что большевистское руководство потеряет всякое терпение и начнет действовать вопреки собственным и нашим интересам».
И тут же «…вот уже более года мой голос звучит подобно гласу вопиющего в пустыне. Министерство пренебрегает мной и считает довольно опасным безумцем, а коллеги по дипломатической службе относятся ко мне как к “славному парню с причудами”».
Но даже в том его положении Янг готов был предложить свои услуги для обеспечения бескровной эвакуации.
Он пытается с риском для жизни (предстояло нелегально переходить фронт, притом в незнакомой местности, без проводника, пользуясь старой английской картой) попасть через Архангельск в Вологду или даже в Москву.
А ведь он иностранец, слабо знающий русский язык. Здесь, в чужой стране, в российской глубинке, в прифронтовой полосе, его дипломатический иммунитет не действует. При первой же проверке Янга могли принять за шпиона и, как тогда в ходу было выражение, «поставить к стенке».
Он готов был пойти на этот риск «не ради правительства, чья слепота и безрассудство в основном способствовали возникновению теперешней ситуации, а во имя интересов моей родины, чувства гуманизма и всеобщего мира».
Позже в докладной он напишет:
«Британские генералы и адмиралы до сих пор явно терпели неудачу в России, но не потому, что они плохо знают свое дело, а потому, что они совершенно не разбираются в психологии другого народа».
Вот с такой оплеухой для британского правительства письмо ушло в министерство.
Примерно в те же дни его американский коллега У.Х. Бакклер посетил в Стокгольме советского представителя Литвинова. Итог встречи – признания Бакклера, которое он огласил в английском Министерстве иностранных дел:
– Большевики, без сомнения, в любое время согласятся на перемирие на Архангельском фронте.
– Значит, стоит аргументы господина Янга принять к сведению?
– Безусловно. Нецелесообразно поддерживать еще один костер войны. К письму консула Янга надо отнестись с большой долей ответственности.
Судьбу письма опытного дипломата решило то обстоятельство, что в эти три летних месяца Гражданской войны произошли важнейшие события – победа белых армий на юге России и на Украине.
К боевым действиям на Севере в штабах Антанты относились скептически. В печати подавались они как бои местного значения.
Лондонские газеты всячески преуменьшали роль Северного фронта.
Воевать в северных широтах оказалось не так-то просто: короткое холодное лето и до бесконечности продолжительная зима отрицательно сказались на моральном духе войск Антанты.
В офицерской среде британцев, как отметил в своем дневнике консул Янг, ходили разговоры о прекращении боевых действий, «от которых уже ничего не зависит. Судьба войны уже предрешена, и не нужно испытывать на себе еще одну арктическую зиму».
Газеты писали в унисон английскому консулу, как бы подводя итог экспедиции «Полярный медведь».
«Столкновения в районе Архангельска были всего лишь каплей в море по сравнению с перспективами, которые открывали победы на юге России».
Украина упоминалась как административное образование, скоропалительно рожденное германскими оккупационными войсками.
В Германии началась революция, и немцы торопливо покидали Украину.
С такой же поспешностью экспедиционные войска покидали Русский Север. Но для видимости оказывали упорное сопротивление.
В отличие от немецких интервентов, которые в Россию ничего не завозили, а только вывозили, английские и американские интервенты успели завезти тысячи тонн ценных грузов, рассчитывая оставаться здесь надолго, если не навсегда.