Взрывчатка, которую мы доставили с «Молодежной», сработала отлично — вершины сопки Комсомольской как не бывало. Это событие стало, пожалуй, последним радостным впечатлением, которое всколыхнуло весь зимовочный состав: наконец-то уйдет в прошлое мучительная обязанность добывать из-подо льда и снега бочки с топливом и маслом. Мне тоже удалось поработать помощником взрывника. Вначале на сопке, а потом на мысе Мабус.
— Ну, как там «Эстония» идет? А «Обь» как? Когда у нас будут? Этими вопросами вконец измотали радистов, и они уже начали прятаться от нас, стараясь пореже показываться на глаза. Но приход кораблей вызвал и ряд проблем: где и как им швартоваться, как вести выгрузку, как переправлять на судно тех, кто уходит домой? Дело в том, что в одной из прошлых экспедиций «Обь» пришвартовалась вплотную к ледовому барьеру, но в один «прекрасный» момент отколовшаяся от него часть ледника ударила по фальшборту, изуродовав обшивку, а волной ледокольное судно швырнуло в океан, как щепку. К счастью, обошлось без жертв, но теперь уже капитан «Оби» Н. Свиридов и старший помощник С. Волков потребовали от руководства САЭ сделать все необходимое для обеспечения безопасности и людей, и судов. После рассмотрения всех возможных вариантов, решили, что корабли будут приходить на рейд милях в двух от барьера. Людей и грузы придется доставлять в «Мирный» и на борт на шлюпках. Но, как говорится, скоро сказка сказывается...
Подойти к мысу Мабус мешает каменный «лоб». Надо делать сходни. Сделали. Огляделись, а над ними нависает ледяной карниз, и когда он сорвется, подтаяв, никто сказать не может. Надо взрывать.
Валентин Трофимов, наш главный взрывник, оглядев добровольцев, выбрал меня:
— Женя, ты самый легкий из нас, поэтому тебя проще всего спустить на веревках под бороду карниза. Смотри, что нужно сделать...
Обвязываюсь веревками, беру пешню и, словно альпинист, начинаю спуск. Внизу шумит океан, передо мной сверкает ледяная стена, но мне не до их красот. Все время не покидает мысль: «Вот этот карниз стоит себе, стоит, но что ему мешает рухнуть именно сейчас, когда я сижу под ним, как муха?!» В памяти помимо воли всплывают происшествия, связанные с непредсказуемым характером Антарктиды, которые тоже не добавляют оптимизма. Нахожу нужное место и тяжелой китобойной пешней начинаю рубить лед. Каждый удар дается непросто, веревки, на которых меня держат, кажутся мне тоненькой паутиной. «Давай быстрей!» — командую сам себе. По спине, по лицу ползут капли пота, хотя я вишу в десятке сантиметров от ледяной стены, излучающей могильный холод. Наконец, ниша готова. Даю сигнал к подъему. Меня вытаскивают. Короткий перекур. Снова спуск, но теперь я бережно поддерживаю ящик со взрывчаткой. Осторожно устанавливаю его в подготовленной нише. Соседство очень неприятное. И хотя разум говорит, что ждать плохого неоткуда, это не утешает. Был бы я профессиональным взрывником, может, и относился к такой работе проще, но я — летчик... На веревке мне спускают детонаторы. Устанавливаю их, и меня осторожно поднимают на карниз. Трофимов находится у взрывной машинки и никого к себе не подпускает, страхуя себя и меня от любой неожиданности. Наконец, все готово.
Взрыв, грохот, пустота на месте ледового карниза. Пейзаж в секунду изменился, открылся океан, «Обь»...
Подходит Трофимов.
— Ты молодец, Жан, — он жмет мне руку. — Я бы взял тебя в напарники.
— Спасибо. Я уж лучше летать буду.
Постоянно находиться рядом со смертью — а именно взрывчатка, детонаторы, бикфордовы шнуры ассоциируются с ней — у меня нет никакого желания. Тем больше уважения испытываю к Трофимову, который выбрал себе столь непростую работу.
— Но это же так опасно — летать, — простодушно удивляется он. Все, кто слышит наш диалог, не выдерживают, смех заглушает звон последних осколков льда, скачущих по склонам в океан.