С Антарктидой — только на "Вы": Записки летчика Полярной авиации

«Обь», чай и Москаленко

Подошла антарктическая осень, но еще в апреле начали поступать тревожные сводки с «Оби». Летный и наземный составы отправились домой с первыми кораблями, а наши два экипажа — Володи Заварзина и мой — Москаленко оставил в «Молодежной». «Обь» в это время находилась в районе станции «Ленинградская». На ней базировался вертолет Кошмана и Ан-2 Волосина. Так вот, с нее-то и стали поступать тревожные сообщения, что льды становятся все мощнее, зажимают корабль, легли в дрейф... А чуть позже, что майна закрылась. Это означало, что «полынья», которая образуется от работы судового винта, забита льдом, и корабль полностью потерял ход.

Мы жили в «Элероне», мест теперь оказалось больше чем достаточно. Я один занимал 13-ю комнату, дальше расположились Аркадий Колб, потом Москаленко, другие ребята. Петр Павлович все чаще возвращался с «планерок» злым и недовольным. Начальство давило на него: «Обь» трещит. Надо снимать людей, перевозить их... А вы, летчики, здесь прохлаждаетесь». Москаленко в ответ вскипал:

— Сами влезли, сами и спасайтесь.

Но в то же время я видел, какая огромная внутренняя работа вершилась в его душе. Нам уже было ясно: без авиации «Обь» не обойдется, но как спасать тех, кто на ней?!

Москаленко обычно долго вынашивал будущую операцию, рассчитывая ее до мельчайших деталей, до крупиц, и не просто сам вынашивал, предлагая какие-то шаги, ходы, действия — нет. У него была другая манера, он искал советчиков, оппонентов. Придет, сядет:

— Давай, чайку попьем.

И начинаются рассказы о том, как он пришел в авиацию, как воевал, о людях, с которыми встречался, дружил, о фильме «Член правительства», где он снимался. И вдруг ни с того, ни с сего:

— Ну, а, как думаешь, до «Мирного» с «Оби» сработаем? И все. Ответа он не ждал. Разговор катился дальше, а потом:

— Ну, ладно, заболтался я что-то. Пойду посплю. На второй день приходит:

— Ну, так, что думаешь?

Я быстро привык к этой его манере размышлять:

— Надо «Эймери» открывать — промежуточную базу, расконсервировать ее. Может быть, не всю, какую-то часть, но без нее не обойтись...

Положение «Оби» стало критическим. Навстречу ей развернули другие корабли, пришло еще одно ледокольное судно, из Ленинграда отправили сюда «Профессора Зубова», как только он разгрузился... У руководства экспедиции возник план перебросить людей с «Оби» вертолетом на другое судно, а уже с него — в «Мирный», и лишь после этого — доставить на те корабли, что смогут подойти к кромке льдов. А она-то отходит от берега все дальше и дальше: океан замерзает, осень на дворе, зима приближается.

Возить полярников с «Мирного» в «Молодежную» на Ил-14? Рискованно: циклоны гуляют вовсю, да и светлого времени в обрез, ночь надвигается.

Москаленко ни о чем нас не спрашивал, он отлично понимал, что мы тоже не новички, но нет-нет да и поднимет проблему. А ты решай. Так продолжалось несколько дней. Он теребил то меня, то Аркадия Ивановича Колба, то Володю Заварзина. И я не выдержал:

— Петр Павлович, так все-таки скажите: будем летать или не будем?!

Он взглянул на меня и вдруг в сердцах бросил:

— Да будем, мать их, так-перетак!

И тут же успокоился, будто в душе прорвало какой-то болезненный нарыв, который его все время тревожил:

— Я пойду с Заварзиным в «Мирный», а ты останешься здесь. Значит, попробуем так... Сейчас с «Оби» уже много людей сняли, — на «Наварин» перебросили вертолетом женщин, пассажиров, часть команды... «Обь» же еще не вышла из дрейфа, на ней остались капитан и часть экипажа. Она попала в восточный круговорот льдов, и если ее прижмет к айсбергу, то может раздавить, как щепку. Тех, кого уже эвакуировали, перевезем в «Мирный»... Он разостлал карту:

— Ты же, — кивнул он мне, — после того, как мы уйдем в «Мирный», полетишь на «Моусон».

— Там же сейчас наверху невозможно сесть, — удивился я. — Был я на том клочке: склон ледниковый, Ли-2 лежит...

— На припай между островами сядешь. Станция стоит у самой кромки ледяного ската...

— Петр Павлович, австралийцы не соврут, дадут истинную толщину льда, но сейчас туда соваться опасно — сильные ветры, лед гладкий. Надо подождать день-два, смораживание идет быстро.

— А ты и так будешь ждать, пока возникнет в тебе необходимость, — он говорил обо всем так, будто уже давным-давно проиграл сотни вариантов и выбрал лучший. — Нам «Моусон» нужен как перевалочная база, где и ты, и мы с Заварзиным при посадке можем зацепить светлый кусочек сумерек. Ты ждешь нас, забираешь людей и по свету — рвешь по нему в «Молодежную». Всех будем собирать там... А пока мы будем в «Мирном» разбираться что к чему, сходишь к австралийцам на разведку.

— Ну что ж, мы готовы, — сказал я.

— А ты что скажешь, Анатолий Федорович? — повернулся Москаленко к Головачеву. Он, как руководитель полетов, остался с нами на зимовку, и теперь на его плечи ложилась тяжелая ноша по обеспечению наших рейсов.

— В такую погоду и в такое время, конечно, лучше бы не летать, — Головачев застенчиво улыбнулся, — но если надо... Только вы уж постарайтесь обойтись без слишком рискованной акробатики. Сами знаете, в случае чего, на помощь сейчас трудно будет прийти...

К Головачеву я всегда относился с большим уважением. В прошлом отличный летчик, он прекрасно понимал, с чем сталкивается экипаж в небе Антарктиды, и потому берег нас, как мог. Вот и теперь он поддерживал ВПП в полной готовности, заботясь о ней, как квочка о гнезде, в котором живут цыплята. Это был адский труд, потому что полосу постоянно заметало, ее приходилось укатывать и ровнять, ровнять и укатывать до чертиков в глазах. А еще раз за разом инженеру и техникам приходилось расчехлять на морозном ветру Ил-14, греть и греть двигатели, когда все тепло Антарктида выдувает одним выдохом стокового ветра с купола. Но сплошь да рядом случалось так, что если даже подготовили машину, полет отменялся по тем или иным причинам, и надо было начинать все заново.