С Антарктидой — только на "Вы": Записки летчика Полярной авиации

Из воспоминаний И. П. Мазурука

Я после окончания военно-теоретической школы ВВС в Ленинграде и школы летчиков в Борисоглебске получил распределение в гражданскую авиацию, в Ташкент. А работать вначале не пришлось — воевал с басмачами. Шашку именную храню за те бои. Летали на Р-3: кабина открытая, сзади бортмеханик или летнаб с пулеметом. Разведку вели, с бандами дрались, пограничников выручали не раз, сбрасывая боеприпасы. Дружок у меня был — Федя Литвинов. Забарахлил мотор, сел он в песках. Помощь наша опоздала. Басмачи привязали его к лошадям и разорвали живым. Самолет топорами, шашками изрубили. Было тогда нам чуть за двадцать... Мальчишки по нынешним меркам. Слезы вытер, зубы стиснул и снова в бой.

Взрослели мы быстро. Нам доверяли, как вполне сложившимся мужчинам, и спрос был такой же. Ни за чью спину не прятались. «С пылающим взором, с ревущим мотором!» — в пекло, к черту на рога. Полюс? Давай полюс! Новая трасса? Давай трассу! Никто не летал здесь? Тем лучше, я первый буду! Только такое отношение к делу, задор, талант дают возможность вырасти из мальчика в мужа. Мы жили, летали с жадностью к жизни и к полетам. Вот и все особенности тех комсомольских лет. Свой кусок хлеба мы сами зарабатывали. И чем раньше этому научишься, тем лучше.

Время, в которое живет человек, всегда одно — настоящее. Это потом уже, оглядывая прошлое, дают ему оценки, вешают ярлыки. И говорят: «Да, дед, вот в ваше время...» И списывают на время свою лень, безынициативность, халтуру.

Чему меня учили старые летчики? Тому, чтобы я в малоизученном еще воздушном океане смог выработать в себе такие качества, которые не дадут мне погибнуть и помогут выполнить задание. Что для этого требовалось? Беззаветная любовь к авиации. Знания. Желание летать, а не ходить по земле, быть лучшим среди сверстников. Воспитать в себе волю, храбрость, выносливость, умение разумно рисковать и не совать голову куда ни попадя. Научишься этому — честь тебе будет и слава, говорили они. И слава к нам приходила.

Что, в этих требованиях есть какие-то отличия от тех, которые выдвигаются перед начинающим пилотом сегодня?

Когда Комсомольск-на-Амуре строить решили, я с изыскателями летал, с правительственной комиссией. Нашли место для города у села Пермское. Аэропорт нужен. Прилетел я в Хабаровск и к авиатехнику Феде Ревину. Объяснил обстановку, предложил ему должность начальника несуществующего аэропорта, который он сам и построить должен. Ревин парень инициативный был, разбитной, веселый.

— Согласен, — говорит, — только вот жена может не поехать. Уговори, а?

— Почему?

— Она у меня грузинская княжна. Из древнего рода.

Задача, да какая! Но уговорил княжну, сам их на самолете отвез. А через неделю там землянка стояла, ковры висели на стенах, на берегу «колдун», масловодогрейка, бочки с бензином. Аэропорт!

Вот вам и время... Дело делать надо, а позже и легенды появятся. О том самом времени.

Удача выбирает сильных и настойчивых. Я за красивые глаза в отряд Водопьянова попал и стал Героем Советского Союза? Нет. Полетал над казахскими степями, в безориентирной местности. Без средств связи, метеослужбы, штурманского обеспечения, техобслуживания... Карты сами, где удастся, добывали. Особой уверенности, что полет благополучно закончится, никогда не было. Пассажиры, бывало, спрашивают:

— Ну как, долетим?

— Тело довезу, — говорю, — а за душу не ручаюсь. Вытрясу. Машины старенькие, на малой высоте летали. Болтанка, кучевка мучили.

Потом — Дальний Восток. Звоню в Александровск-на-Сахалине. Сторож к телефону подходит:

— Как погода, дед? — спрашиваю.

— Это ты, Илья?

— Я, — говорю. — Лететь к тебе можно?

— Сейчас погляжу, — и уходит. Потом говорит: — Плохая погода. Три столба видать...

— Вот как пятый увидишь, звони. Я прилечу...

Только на Амуре я сотни раз вынужденную посадку совершал из-за непогоды. Каждую излучину изучил. Но зато и слепой полет освоил, и по карте читать умел, и машину знал: любую поломку мог устранить. В папанинскую экспедицию пилотов специальная комиссия отбирала. Я прошел. Но право полететь на полюс, как мы говорили, горбом заработал. Работай, учись, не ленись, и ты попадешь в число единиц. На серьезное дело все равно отбирают лучших.

Говорят, наставление по производству полетов кровью пилотов первых поколений написано. Я не разделяю столь «героической» точки зрения и никогда не вкладывал высокого смысла в эти слова. Дай глупому лошадь, он к черту на ней уедет. У меня имелось предписание, по которому я мог летать в любую погоду с любого аэродрома. Но и я сам цел, и люди, летавшие со мной. Главным для меня было задание выполнить, а не пощекотать нервы себе и другим.

«Старики» нас как учили? Не лезь на рожон. Рискуй только, когда это — последний шанс выжить. Умей выждать, терпеть. А принял решение — действуй только до конца! Без колебаний. И ты победишь!

Я всего один раз нарушил эти заповеди. В войну водил на бомбежку Киркинесса ильюшинские машины ДБ-ЗФ. Отбомбились, причем удачно. Возвращаемся. Спрашиваю штурмана, успел ли он снять результат бомбежки на пленку? Нет, говорит, не успел. Я сгоряча передал командование своему заместителю и вернулся. Отсняли, а тут и истребители фашистские. Подбили они нас. Я тянул, тянул... Моторы горят, в кабине пламя, штурман убит. Упали возле берега. Чудом жив остался, меня при ударе выкинуло из кабины, но моряки утонуть не дали. Я без сознания уже был.

Так ли уж нужна была та съемка? Нет, там и разведчики смотрели, и моряки. Полез... А все потому, что не подумал как следует.

— Шрам на шее из того полета?

— Нет. Друга выручал.

(Мазурук не стал рассказывать об этом. Позже его однополчане рассказали историю шрама. Подбили наш самолет. Летчик передал, что ранен, машина теряет управление, указал место вынужденной посадки в тылу врага. Командир полка не стал никого посылать на выручку, полетел сам. Летчик был жив. Мазурук взвалил его на плечи, перетащил в свой самолет, а подбитую машину поджег. Фашисты появились в тот момент, когда Мазурук пошел на взлет. Они били по ним почти в упор. Одна из пуль и зацепила шею.)