S-T-I-K-S: Бродяга

Глава 6

Несколько дней мы прожили в состоянии, которое можно было бы назвать «ничегонеделаньем», если бы это действительно было так. В реальности же у каждого из нас был свой маленький ад — своя работа, свои демоны, которые не давали покоя. И если кто-то из команды Кулака позволял себе расслабиться, то для меня отдых стал роскошью, которой я не мог себе позволить. Остальные члены команды буквально впихивали в меня всё, что, по их мнению, я должен знать о Стиксе, чтобы не сдохнуть на первом же углу.

Я ненавидел каждую минуту этих «уроков», но понимал, что выбора у меня нет. Если хочу выжить, то должен стать частью этого мира, принять его правила и учиться играть по ним. Но чем больше я узнавал, тем больше этот мир вызывал у меня отвращение.

Первым из всего дерьма, что они мне вбивали в голову, были муры. И если раньше я думал, что самое мерзкое существо в этом мире — это заражённые, то теперь знал: муры стоят на отдельной ступени этого ада. Это существа, которые можно назвать паразитами, но такие, что своей мерзостью они затмевают любую дрянь. Они пожирают остатки человечности. Им неважно, что ты человек, что ты ещё дышишь. Для них ты просто очередная часть этого мира, которую они с радостью превратят в что-то уродливое и мерзкое.

Я искренне, до глубины души возненавидел муров, и моя ненависть к ним только разгоралась с каждым новым рассказом. Гвоздь говорил, что это нормально, что через это проходят все, кто попадает в Стикс. Что сначала ты ненавидишь, а потом… потом просто привыкаешь. Привыкаешь к тому, что муры — это часть твоего нового дома. Просто вместе с этим приходит на подкорке правило: увидел мура — убил мура. И живешь дальше.

Дальше были внешники. Вот уж кто настоящие загадки Улья. Появляясь ниоткуда, они жили по своим правилам. Вроде люди, но не совсем. Они никогда не открывали лица, всегда прятали их под масками, словно боялись, что мир увидит их настоящими. Кто-то говорил, что они пришли из других миров, кто-то считал, что это те, кто что они причастны к самому Улью. Там все сложно.

— Не пытайся понять их, — предупредил меня Гвоздь, глядя мне прямо в глаза. — Внешники — это бездна. Смотришь в неё, и она смотрит на тебя. Им просто нужны мы как биомасса. Они из нас, из наших органов делают какие-то эссенции для себя в их мирах, которые то ли омолаживают, то ли лечат от всех болезней… Но в любом случае — оказаться на их разделочных столах — не самое приятное, что может быть. Даже в Улье.

Далее меня знакомили с килдингами. Это уже были не существа и не люди, а скорее живые орудия войны. Их не убить обычными методами, они будто созданы, чтобы уничтожать всё на своём пути. Килдинги не знали жалости, не знали страха. И их присутствие напоминало мне, что в этом мире, полном хаоса и насилия, есть вещи, перед которыми даже смерть меркнет. Они считали себя хранителями тайн Стикса. Попасть к ним — смертный приговор.

Катя, не переставая, рассказывала мне о чёрных кластерах. О тех, кто служил Улью, кто жил по его законам и продвигал их в реальность, чтобы ещё больше ломать людей, чтобы ещё глубже заталкивать их в эту яму. Я даже не пытался понять, почему они это делали, потому что знал: у этого просто нет объяснения. Слишком долго они существовали в этом безумии, и теперь стали его частью.

— Всё это дерьмо, — сказал однажды Кулак, налив себе очередную порцию виски, — всё это чёртово дерьмо на самом деле не имеет смысла. Оно просто есть. Ты либо принимаешь его, либо становишься его частью.

Но больше всего меня поразили зараженные и то, как они реагировали на… котов. Да-да, обычных кошек. Если ты лежишь раненым, безоружным, окружённый этими тварями, но рядом окажется кошка, они пойдут за ней. В буквальном смысле. Им наплевать на человека — они пойдут за кошкой, как будто в ней что-то есть, что-то, чего мы не понимаем, но что они ощущают. Я слышал, как Гвоздь однажды хмыкнул и сказал:

— Может, кошки — единственные существа, в которых Улей не может найти зло.

Эти слова застряли у меня в голове, словно заноза. Зло, которое стало повседневностью здесь, не могло коснуться даже самых мелких, беззащитных существ. Может, именно поэтому зараженные хотели их съесть в первую очередь? Это было единственное объяснение, которое я нашёл.

Но самым страшным открытием была тема детей. Оказывается, они тоже рождались в Стиксе. Только тут не было никакой милосердной лотереи. Стикс сам решал, кому быть иммунным, а кому — нет. И эта градация была настолько жестокой, что перед ней не устоял бы ни один здравомыслящий человек. Вес ребёнка определял его судьбу — всего 15 килограмм. Если он достигал этой отметки и был подвержен инфекции, он становился заражённым. Это было словно приговор, вынесенный без суда и следствия.

— Это просто ужасно, — выдохнул я, после того как услышал о детях.

— Это не ужасно, Бродяга, — сказал Кулак, глядя мне прямо в глаза. — Это Стикс. Он не делает различий. Ни для кого. И чем быстрее ты это поймешь, тем больше у тебя будет шансов не сойти с ума.

Эти слова остались во мне, словно ожог. Как можно было принять это? Как можно было смириться с тем, что даже дети не имеют шанса на спасение? Что даже они здесь становятся частью этой бесконечной войны, этого бесконечного ада?

Я часто спрашивал себя: «Почему?» Почему я здесь? Почему это происходит? И каждый раз ответ был один: потому что так решил Стикс. Потому что этот мир, этот кошмар, — это новая реальность, и в ней нет места логике или милосердию.

Только жёсткая, беспощадная правда: если ты не адаптируешься, ты погибнешь.

Кулак просто кивнул, глядя на нашу компанию, и обронил:

— Ну что, ребята, прокатимся за обновками. Не каждый день такая возможность выпадает.

Девчонки оживились, а Лера даже едва заметно улыбнулась.

Утро началось быстро и без лишних разговоров. Снарядившись, мы загрузились в электрокар — уникальный шедевр выживания в Улье. Этот электромобиль напоминал смесь танка и киберпанковской мечты, с внешними пластинами, которые явно не входили в заводскую комплектацию, и мощными фарами, способными разогнать тьму на сотни метров. В нём мы и двинулись, сменив несколько кластеров.

Дорога заняла больше времени, чем я думал. Каждый кластер был уникален: леса сменялись пустошами, обломки небоскрёбов появлялись и исчезали, как воспоминания о прошлом. И вот наконец мы доехали до места — мегаполиса, что когда-то был центром городской жизни, а теперь стал призраком самого себя.

— Декатлон, — пробормотала Лера, глядя на знакомую вывеску. — В первый раз я здесь побывала буквально на следующий день, как оказалась в Улье.

Я посмотрел на неё с интересом, впервые видя, как на её лице появляется что-то вроде ностальгии. Она провела рукой по металлу двери и тихо продолжила:

Лера вздохнула, будто собиралась с мыслями, и начала говорить, глядя на вывеску «Декатлон», словно это место держало все её воспоминания.

— Меня затянуло в Улей не так плавно, как ты можешь представить, — её голос дрожал, но она продолжала. — Мой мир рухнул буквально в один миг. Сначала это был обычный рейс на самолёте. Боинг 747, утренний рейс в Москву. Всё, что должно было быть обычной рутиной, в одно мгновение превратилось в хаос.

Я почувствовал, как от её слов по спине пробежал холодок. Говорила она так, словно этот момент был высечен в её памяти, и каждая деталь раскалена добела.

— Помню, как в один момент что-то пошло не так. Свет в салоне замигал, двигатель начал скрежетать, а потом стало темно. Все закричали, когда самолёт пошёл в крен, и в этой тьме я увидела нечто… неестественное. Чёрный туман, который будто бы просочился в салон, заливая всё вокруг. И вот в этой темноте, в полном ужасе и панике, я увидела его — Кулака.

Она усмехнулась, но её улыбка была лишена радости.

— Он появился ниоткуда, словно призрак, и влетел в салон, как настоящий герой, раздвигая толпу. Я помню, как мои мысли были затуманены страхом и отчаянием, и тогда, когда его рука обхватила меня, я не понимала, что происходит. Только одно мелькало в голове: «Кто этот чёртов безумец?» Он открыл мой ремень безопасности, и мы оказались на крыле самолёта. Ветер бил в лицо, казалось, что всё сейчас сорвётся и исчезнет. И в этот момент, когда всё вокруг рушилось, когда земля стремительно приближалась, Кулак посмотрел на меня, и в его глазах я увидела что-то, что нельзя было объяснить словами. Спокойствие. Холодное, расчётливое спокойствие.

Лера замолчала на мгновение, словно прокручивая тот момент у себя в голове.

— Мы падали. Свободное падение, понимаешь? Только без парашюта, без спасательного круга. Только мы и ветер. Но он не отпускал меня. Ни на секунду. В какой-то момент я уже даже подумала, что это конец. Но в следующее мгновение он перенёс нас вниз, на землю. Так легко, будто мы просто прыгнули с небольшой высоты.

Она посмотрела на меня, и в её глазах я увидел ту боль и растерянность, которые она пережила тогда.

— Но знаешь, что было самым жутким? Когда я только очнулась на земле, пыталась осознать, что только что произошло, я подняла глаза и увидела, как тот самолёт, в котором я сидела, разбивается о землю. Это был не просто взрыв, это было словно нечто живое, что поглотило всё и всех на борту. И тогда я поняла, что я должна была быть там. Что в тот момент, когда Кулак вытащил меня, он вырвал меня из лап смерти.

Она горько рассмеялась.

— И вот я стояла среди обломков, среди криков и огня, и понимала, что моя старая жизнь закончилась. Что меня больше нет в том мире. И тогда, спустя сумбурные события, какую-то дорогу через кластеры, появился этот магазин, «Декатлон». Я зашла в него и просто бродила, как потерянная душа, надеясь найти хоть что-то, что вернёт меня к нормальной жизни.

Лера провела рукой по полке рядом.

— Я трогала каждую вещь, словно это могло вернуть мне прежнюю жизнь. Взяла несколько пар кроссовок, куртку, и даже зачем-то клюшку для гольфа. Просто потому что мне казалось, что если я окружу себя этими знакомыми вещами, то смогу снова почувствовать себя человеком.

Она посмотрела на меня, и её взгляд был полон горечи.

— Но это не помогло. И знаешь, когда Кулак нашёл меня здесь и сказал, что это не просто временная неразбериха, не очередная катастрофа, а моя новая реальность… только тогда я поняла, что нет пути назад. Нет дороги домой. Только вперёд, в этот проклятый Улей, который забирает всех нас.

Лера снова усмехнулась, но её улыбка была горькой, как яд.

— Поэтому для меня «Декатлон» — это не просто магазин. Это место, где я поняла, что больше нет «до» и «после». Есть только этот мир. И либо ты принимаешь его правила, либо он тебя сожрёт.

— Ладно, хорош с сентиментальностью, — вдруг встрепенулась Катя. — Мы здесь не для того, чтобы воспоминания предаваться. У нас есть задание: найти всё, что пригодится в ближайшие месяцы. Давайте, пошевеливайтесь.

Мы зашли в магазин, и я почувствовал, как меня накрыла волна… нет, не радости, а странного чувства спокойствия. Это место было огромным, тихим, как заброшенный храм прошлого, где на полках до сих пор лежали вещи, которые когда-то были созданы для обычной, нормальной жизни. Новые ботинки, рюкзаки, куртки. Всё, что раньше казалось обычным и доступным, сейчас было сокровищем.

— Бери, что считаешь нужным, — сказал Кулак, проходя мимо меня. — Здесь ничего нет, кроме воспоминаний.

Я взял пару новых ботинок, потому что старые уже протёрлись до дыр, и тёплую куртку. Девчонки накидывали в рюкзаки всё подряд: от новых штанов до палаток и походных принадлежностей. Мы даже нашли пару спальных мешков и ковриков. «Шопинг в Улье», мелькнуло в голове. Кто бы мог подумать.

Лера вдруг остановилась перед полкой с рюкзаками и аккуратно провела рукой по одному из них.

— Точно такой же у меня был дома, — тихо произнесла она. — Я носила его на учёбу. Помню, как злилась, что одна из молний сломалась, и всё пыталась её починить. Сейчас даже не верится, что такие мелочи когда-то имели значение.

Она аккуратно сняла рюкзак с полки и перекинула его через плечо. И в этом движении было что-то глубокое, что-то большее, чем просто желание взять вещь из прошлого. Это было словно попытка ухватиться за тонкую нить, которая связывала её с жизнью, которой больше не существовало.

Мы закончили загрузку и двинулись к выходу, нагруженные вещами, которые на какое-то время должны были вернуть нам ощущение безопасности, комфорта и обычной жизни. И пусть всё это длилось всего пару часов, но я заметил, как в глазах каждого из нас появилось что-то новое. Искра. Что-то, что говорило: «Мы ещё живы. Мы ещё люди».

Вернувшись к электрокару, Кулак оглянулся на магазин и, усмехнувшись, произнёс:

— Ну что, «Декатлон», спасибо за гостеприимство. Ещё увидимся.

Мы отъехали от магазина всего на несколько кварталов, когда всё резко пошло наперекосяк. Гул усиливался, и внезапно впереди раздался грохот, как будто кто-то подорвал всё, что могло взорваться. В следующий момент нас буквально накрыло шквальным огнём — пули свистели со всех сторон.

— Вот твою мать! — выкрикнул Гвоздь, резко крутанув руль. Электрокар завизжал, заваливаясь на бок, но в нас продолжали стрелять.

Мир вокруг меня начал разрываться на части — вспышки света, запах горелого железа, крики и скрежет металла. В какой-то момент всё заполнилось дымом, а сознание начало ускользать, как вода сквозь пальцы. Последнее, что я уловил, это как кто-то выкрикивает мои имя и боль, пронзающая всё тело, словно разряд электричества.

Когда я пришёл в себя, меня встретила ледяная, беспощадная реальность. Руки крепко связаны за спиной, тело налилось болью, как после драки. Я попытался открыть глаза и сразу пожалел об этом — яркий свет факелов обжигал сетчатку, как лезвия ножей.

— Очнулся, значит, — послышался гнусавый голос. Передо мной стоял тип с лицом, похожим на мешок с костями. Он водил надо мной руками, словно пытался что-то почувствовать, и его запах — смесь кислятины и крови — пробил даже через затхлый воздух.

— Ну что, свежак, — усмехнулся он. — Дара у тебя ещё нет, но ничего. Без разницы. На ферме по разделке тебе не понадобятся никакие способности.

— Прекрасно, — прохрипел я, с трудом сглотнув. — Просто день становится всё лучше и лучше.

Вокруг меня начинала проясняться картина. Лера и Катя связаны, как и я, их лица в крови, но живы. Кулак и Гвоздь тоже не подают признаков радости — на шее каждого туго затянуты металлические браслеты, подавители даров, которые так часто мелькали в историях о пленных. «Вот дерьмо», подумал я.

— А эти что? — спросил ещё один муры, более массивный и угрюмый, указывая на моих товарищей. — Эти старожилы. Их упаковали по высшему разряду. Не рыпнутся.

— Да какая разница, — фыркнул мой мучитель. — Они все мясо, одно к одному. Сдадим их на ферму и отправимся за следующими. Работы навалом, и корм для этих скотов всегда в цене.

— Эй, — послышался голос Гвоздя, едва различимый и хриплый, как будто его вытащили из самой глубины ада. — Слышал, нас отправят на ферму?

— Ага, — мурыкнул худой тип и пнул Гвоздя в бок. — Быстро смекнул, умник. Но долго не радуйся, скоро твоё время истечёт.

— Ого, прям в точку, — усмехнулся Гвоздь, стерший кровавую слюну с губ. — Всегда мечтал быть куском бифштекса.

— Ты слишком много болтаешь, — прошипел мур и со всей силы врезал ему по лицу. Гвоздь вздрогнул, но не издевался дальше, просто лежал и тихо смеялся, словно этот удар был не более чем слабым порывом ветра.

Муров было около десятка, они суетились, вытаскивая из нашего транспорта остатки снаряжения, осматривая нас, словно мясник, выбирающий лучшее мясо для разделки. Я почувствовал холодок страха, который вползал в сердце и заставлял каждую клетку кричать о том, как всё это закончится.

— Посмотри на них, — пробормотал я, качая головой. — У нас тут полный набор грёбаных гурманов.

Мой худощавый мучитель наклонился ко мне, его глаза блестели как два мерзких камешка, утопленных в грязи.

— Надеюсь, ты доживёшь до того момента, когда поймёшь, что именно значит быть в меню, — прошипел он, глядя на меня так, будто хотел вытянуть душу прямо из тела.

Я снова улыбнулся. Потому что в какой-то момент мне стало смешно. Вот так вот: окружённый смертью, связан, без шанса на спасение, и всё, что я могу сделать — это усмехнуться в лицо этой мрази.

— Знаешь, — прохрипел я. — Если я и окажусь в твоём меню, то надеюсь, у тебя хватит мозгов не подавиться.

Муры отшатнулся, словно его ударили. Потом, не найдя слов, просто плюнул мне под ноги.

— Будешь у меня на ферме — посмотрим, как ты запоёшь.

Он отошёл, и я остался один на холодной, сырой земле, окружённый крохотными осколками света от горящих факелов. И тогда я понял: здесь, среди всего этого ужаса, была только одна истина. Ты или становишься мясом, или остаёшься человеком.

Я напряг мышцы, пытаясь хоть немного освободиться от верёвок, и вдруг почувствовал, как мои руки просто… прошли сквозь них. Это произошло так неожиданно, что я дёрнул рукой сильнее, чем планировал, и верёвка соскользнула с запястья. На мгновение мне показалось, что это просто иллюзия, что это не я, а кто-то другой.

«Чёрт побери, что это было?» мелькнуло в голове, и я мгновенно замер, стараясь не выдать себя. Муры продолжали суетиться вокруг, но кто-то из них вдруг резко повернул голову в мою сторону. В этот момент я почувствовал, как холодный пот проступил на лбу.

«Лишь бы никто не заметил, только бы не заметили…»

— Где свежак⁈ — внезапно крикнул один из них, и все взгляды моментально устремились ко мне.

Я понял, что у меня есть всего одна секунда, один шанс, чтобы не стать мясом. Все муры, что были при оружии, резко направили свои стволы на меня. Взгляд метнулся от одного лица к другому, все они были пустыми, лишёнными сомнений или страха. Только холодный расчет и жажда.

«Это конец», — мелькнуло у меня в голове, прежде чем я успел что-либо предпринять.

В ту же секунду вспыхнули дульные огни. Секунда тишины превратилась в громкие удары выстрелов. Время замедлилось, и я успел почувствовать, как каждая клетка моего тела сжимается в ожидании неминуемой боли, как будто само пространство стало вязким.