Саладин

Глава пятнадцатая ПАДЕНИЕ АККО

К началу 1191 года от затянувшейся осады устали все.

Устала, как уже было сказано, армия Салах ад-Дина, и эмиры с радостью разъехались по домам, как только получили такое разрешение (а не получи они его, в армии, возможно, началось бы массовое дезертирство).

Устал гарнизон осажденного города, уже не раз и не два готовый начать переговоры об условиях капитуляции и удерживаемый от этого шага лишь увещеваниями и приказами Салах ад-Дина.

Устали и крестоносцы, в лагере которых правили бал голод и болезни и которые все меньше верили не только в возможность взять Акко, но и в то, что им удастся уйти живыми из-под его стен.

Еще одним проявлением этого отчаяния и усталости стало то, что в начале января большая группа христианских воинов перебежала в стан Салах ад-Дина и выразила готовность присягнуть ему на верность. В качестве доказательства честности своих намерений они попросили дать им корабль для того, чтобы напасть на своих единоверцев, захватить богатую добычу и поделить ее поровну с султаном.

Салах ад-Дин дал им небольшое судно, на котором они и совершили несколько налетов на торговые суда, везшие золотые слитки и серебряные изделия, многие из которых представляли настоящие произведения искусства. Баха ад-Дин пишет, что среди них были и дивный серебряный столик, и искусно сделанная в том же стиле шкатулка из серебра.

11 января перебежчики доставили Салах ад-Дину его долю добычи, но он заявил, что ему ничего не нужно — для него куда важнее было то, что франков стали бить сами франки. (Этот же отряд перебежчиков-пиратов в апреле 1191 года высадился на Кипре в день Пасхи, сначала принял участие в богослужении в церкви, а затем захватил всю ее паству в плен, разграбил дома местных жителей и с огромной добычей вернулся в Латакию.)

Между тем в лагере франков свирепствовали эпидемии, не щадившие ни рядовых воинов, ни знатных рыцарей. В некоторых хрониках утверждается, что это была чума, однако на самом деле «чумой» тогда называли почти любое смертоносное заболевание. Так что на самом деле это могла быть какая угодно болезнь, вплоть до гриппа, приводившего к смертельным осложнениям.

20 января 1191 года скончался сын Фридриха Барбароссы Фридрих Швабский, вскоре после этого умер архиепископ Кентерберийский, бывший одним из духовных вождей похода. Тяжело болел и какое-то время находился между жизнью и смертью граф Генрих Шампанский.

Салах ад-Дин решил воспользоваться этим ослаблением франков и совершил несколько рейдов на море, в результате чего было захвачено несколько кораблей с их экипажами. На одном из судов было найдено богатое, расшитое жемчугом мужское платье, бывшее, как решили мусульмане, парадной одеждой самого германского короля.

13 февраля, воспользовавшись непогодой и бездействием противника, Салах ад-Дин сумел, наконец, осуществить свое давнее намерение и частично заменить измотанный за последние месяцы гарнизон свежими силами. Новым начальником гарнизона был назначен Али аль-Маштуб Сейф ад-Дин— старый, опытный военачальник, который после смерти Ширкуха пытался на совете эмиров претендовать на пост визиря Египта, но затем признал власть Салах ад-Дина. Следуя приказанию султана, каждый воин, направлявшийся в Акко по новому коридору, должен был взять с собой запасы на целый год.

Активные боевые действия между сторонами, видимо, возобновились лишь ранней весной 1191 года.

Правитель Хомса Ширкух Асад ад-Дин, внук дяди и учителя султана Ширкуха Асад ад-Дина, совершил рейд к стенам расположенного неподалеку Триполи и угнал выведенных на пастбища 400 лошадей и сотню коров и быков, что было существенной потерей для ведущего полуголодное существование города.

29 марта защитники Акко совершили первую со времени обновления гарнизона вылазку за ее стены. Она оказалась удачной: франкам был нанесен существенный урон, и к тому же в ходе вылазки было захвачено в плен больше десяти женщин — мусульмане в буквальном смысле слова угоняли их, как скот.

В ответ 1 апреля крестоносцы напали на авангард лагеря Салах ад-Дина. Завязалось нешуточное сражение, в котором военное счастье опять было на стороне мусульман: они потеряли всего одного человека, в то время как потери крестоносцев были куда большими.

Через четыре дня Салах ад-Дин решил устроить ответную засаду, прибегнув к своей излюбленной, можно сказать, набившей оскомину тактике. Во главе большого отряда вместе с Таки ад-Дином и несколькими младшими сыновьями (которым он, видимо, решил дать попробовать вкус боя) Салах ад-Дин укрылся за холмом, а вперед выслал конницу, чтобы та выманила противника на равнину. Но нужно было уж слишком не уважать франков, чтобы думать, что они вновь наступят на те же грабли — те решили не покидать лагеря.

Но в тот день, 5 апреля, произошло два других, весьма показательных события.

Началось все с того, что в ставку султана доставили 45 пленников, захваченных под Бейрутом. Среди них был глубокий старик с беззубым ртом, с трудом передвигавший ноги. Салах ад-Дин спросил пленника через переводчика, что привело его сюда, так далеко от его дома. Старый христианин ответил, что на склоне лет он покинул родину, чтобы осуществить свою заветную мечту — помолиться в храме Гроба Господня.

Было бы, наверное, очень красиво, если бы Салах ад-Дин, растрогавшись, сделал поистине царский жест — велел бы проводить этого старца до Иерусалима и дать ему преклонить колена в этом храме. Но воздавая дань благородству Салах ад-Дина, не стоит его и переоценивать. Он и в самом деле был тронут силой религиозного чувства этого человека и потому приказал… выдать ему лошадь, чтобы тот смог добраться до лагеря крестоносцев.

Сразу же после этого младшие сыновья султана попросили разрешить им лично отсечь головы другим пленникам, но Салах ад-Дин запретил им это. На недоумение Баха ад-Дина, через которого они передали эту просьбу, Салах ад-Дин ответил: «Нельзя, чтобы они с младых ногтей привыкали проливать кровь и смеяться при этом, ибо они пока еще не познали разницу между мусульманином и неверным».

Эти строки писались в 2015 году — когда организация «Исламское государство» едва ли не ежедневно казнила своих пленников путем обезглавливания, нередко привлекая к этой казни подростков, подчас еще детей. Было бы неплохо, если бы боевикам ИГ при этих казнях кто-нибудь напомнил слова Салах ад-Дина — ведь он является их кумиром, а одной из программных целей ИГ провозглашается восстановление его халифата. Салах ад-Дин, безусловно, выступает в вышеописанной сцене как гуманист, но обратите внимание, как он мотивирует свой отказ — нежеланием приучать своих сыновей к излишней жестокости, но не к жестокости вообще; его позиция, отражающая его мировоззрение и мироощущение, как всегда, «погранична».

Из самой же этой сцены следует, что отсечение голов «неверным» в его время было обычной практикой. Салах ад-Дин, как уже рассказывалось, не раз прибегал к этому виду казни, но при этом, правда, неизвестно ни одного случая, когда он казнил бы совершенно невинного человека.

Отсечение головы «неверным» на самом деле во все времена считалось в исламе едва ли не доблестью, и начало это было положено еще основателем этой религии пророком Мухаммедом, когда он отсек головы шестистам евреям (по другим данным, было 900 жертв), отказавшимся признать его «истинным и последним пророком».

Так что вопрос о том, были ли милосердие и благородство Салах ад-Дина прямым следствием того, что он являлся истовым, «настоящим» мусульманином, или, наоборот, свойственные ему от природы сострадание и милосердие проявлялись вопреки догмам исповедуемой им религии, остается открытым.

Не дает однозначного ответа на него и произошедшая в те дни под Акко знаменитая «история о младенце», которую Баха ад-Дин приводит в своей книге дважды в качестве доказательства особого мягкосердечия Салах ад-Дина:

«В войске мусульман было несколько лазутчиков, в задачу которых входило похищение людей из лагеря противника. Во время одной из ночных вылазок они захватили трехмесячного младенца и принесли его в шатер султана, так как существовало правило, по которому они обязаны были доставлять все взятое у врага к повелителю, и тот своей властью отдавал это в их руки.

Мать ребенка, обнаружив его исчезновение, всю ночь провела в рыданиях и стенаниях, повсюду ища помощи. Когда франкские командиры узнали о случившемся, они сказали этой женщине: «Султан очень сострадателен; мы позволим тебе покинуть лагерь и отправиться к нему, чтобы попросить вернуть твоего ребенка; он обязательно отдаст его тебе». После этого она вышла из неприятельского лагеря, направилась к (мусульманскому) авангарду и рассказала свою историю. Мусульмане доставили ее к султану, который в это время сидел в седле, сопровождаемый свитой, в число которой входил и я. Женщина распростерлась на земле перед султаном и стала плакать и стонать. Узнав о причине ее горя, султан был растроган до слез и велел принести ребенка. Когда ему сообщили, что ребенка продали на базаре, он приказал возместить покупателю его стоимость и забрать дитя. Он оставался на месте до тех пор, пока ребенка не принесли и не отдали несчастной матери, которая, заливаясь слезами, прижала его к своей груди. Это было столь трогательное зрелище, что все присутствовавшие расчувствовались до слез. По приказу султана женщину и ее дитя посадили на кобылу и доставили во вражеский лагерь. Вот еще один пример нежности, которая была характерна для султана в отношении ко всему роду человеческому. Великий Аллах, сотворивший его милостивым, даруй ему щедрую долю Твоего милосердия и Твоего величия и любви к людям! Даже его враги свидетельствовали о его доброте и мягкосердечии, о чем говорят нижеследующие поэтические строки:

С середины весны события вновь стали развиваться по уже знакомому сценарию. Как только обсохли дороги и возобновилось нормальное судоходство, к Салах ад-Дину по суше, а к крестоносцам по морю стало подтягиваться подкрепление. Как следствие, обе армии значительно усилились и теперь жили в предвкушении новых схваток.

20 апреля 1191 года в стан крестоносцев, наконец, прибыл французский король Филипп II Август (1165–1233). Его армия разместилась на шести кораблях, груженных вдобавок лошадьми и провизией. Вслед за Филиппом Августом со своими воинами прибыл Филипп I Эльзасский, граф Фландрии, слывший бесстрашным и умным воином. Понятно, что появление двух Филиппов вызвало ликование в стане крестоносцев, почувствовавших, что теперь у них вполне достаточно сил для решительного штурма Акко.

Кроме того, франки со дня на день ждали прибытия флота во главе с королем Ричардом I Английским, не без оснований считая, что после этого падение Акко станет неизбежным. Но Ричард задержался на Кипре, а вот пять его транспортных судов, шедших к Акко с продовольствием, машинами и другими грузами, были перехвачены флотом Салах ад-Дина в районе Бейрута. Все находившиеся на них мужчины и женщины, разумеется, были взяты в плен.

Решив не дожидаться Ричарда, франки к 30 мая закончили установку семи баллист и возобновили каменные обстрелы города. Салах ад-Дин понял, что если он хочет помешать штурму, то ему следует снова приблизить свой лагерь к лагерю врага и заставить его думать о защите тыла. Он вновь лично провел рекогносцировку местности, с высоты одного из холмов осмотрел все оборонительные сооружения противника и отдал приказ поменять диспозицию.

Это было тем более кстати, что 4 июня франки и в самом деле пошли на штурм. Салах ад-Дин вновь направил отряд конницы к траншеям крестоносцев с обычным трюком на выманивание, но те, отбив атаку, одновременно продолжили штурм. Тогда Салах ад-Дин лично повел армию на позиции противника, навязав ему рукопашный бой и угрожая прорваться в его лагерь. Это сработало: франки прекратили штурм и переключились на оборону. Но приближалось время полуденной молитвы, и Салах ад-Дин приказал отступить, чтобы дать войску возможность совершить намаз.

Христиане мгновенно воспользовались этим обстоятельством и усилили натиск на стены. Узнав об этом, султан вновь бросил войска на их редут, но сам при этом остался в небольшом шатре, разбитом позади армии — возраст все больше и больше давал о себе знать, и он уже не мог весь день проводить в бою.

С наступлением темноты схватка прекратилась, но обе армии продолжали находиться в полной боевой готовности напротив друг друга, и утром все началось по новой. Мусульмане вновь и вновь накатывали на обращенные к ним укрепления франков, стремясь отвлечь их внимание от города. Салах ад-Дин сначала расхаживал между рядами своих бойцов, подбадривая их, а затем вновь вернулся в шатер, велев каждый час присылать ему донесения о том, что происходит не только на передовой, но и в тылу врага.

В последующие дни штурм не только продолжился, но и стал еще активнее. Защитники Акко выбивались из сил, отбивая одну атаку за другой, а крестоносцы обстреливали их из баллист и бросали в ров трупы людей и лошадей, чтобы в буквальном смысле слова пройдя по трупам, добраться до стен и ворот города. С помощью баллист им удалось почти разрушить Проклятую башню, защищавшую северо-восточную часть стены Акко.

Положение осажденного гарнизона становилось все более отчаянным. Но и франки были измотаны необходимостью сражаться на два фронта и выслали гонца, спросившего, с кем он может переговорить.

— Скажите ему, что если они хотят о чем-то попросить, пусть пришлют к нам кого-то из своих предводителей. Нам же не о чем их просить, у нас нет к ним никаких дел, — ответил Салах ад-Дин, дав понять, что готов вести переговоры только с позиции победителя.

А 8 июня 1191 года к Акко прибыл король Ричард I Английский.

Прибытие короля Ричарда было встречено в стане крестоносцев ликованием. Вместе с ним подошли 25 кораблей, полных воинов, оружия и, само собой, продовольствия, что резко меняло стратегический баланс сил в пользу христианского воинства.

Сам Ричард, несмотря на то, что по рангу был менее важной персоной, чем король Франции, был мгновенно провозглашен главнокомандующим всем Крестовым походом. Торжества в честь прибывших англичан продолжались всю ночь, и всю ночь огромный лагерь у стен Акко был освещен гигантскими факелами, и до мусульманских шатров доносились раздающиеся в нем восторженные крики, музыка и пение.

С этого момента противостояние мусульманского и христианского воинства в значительной степени превращалось в противостояние двух его лидеров — Салах ад-Дина и Ричарда Английского.

Между ними была существенная разница в возрасте: Салах ад-Дину на тот момент было 53 года, и его, видимо, уже начала подтачивать изнутри смертельная болезнь; Ричарду же было 34. Поэтому, хотя оба отличались безудержной храбростью, сойдись они в поединке, победа почти наверняка была на стороне более молодого, да и более искусного в таких схватках Ричарда. Но такого поединка, как бы этого ни хотелось некоторым авторам средневековых миниатюр, никогда не было. Да и Салах ад-Дин, как уже говорилось, никогда не участвовал в боях один на один.

Их схватка носила другой характер — это была битва интеллектов, самого взгляда на войну, на методы ее ведения и определения целей. А также, безусловно, в немалой степени битвой между двумя цивилизациями, мусульманской и христианской, между Востоком и Западом. И, как увидит читатель, по поводу того, кто именно одержал в этой битве победу, единого мнения не существует.

Вместе с тем они были и во многом схожи. Как и Салах ад-Дин, Ричард был неоднозначной, отчасти тоже «пограничной» фигурой. Талантливый поэт в нем вполне уживался с жестоким, не знающим жалости воином; благородный рыцарь — с чванливым и беспринципным аристократом, талантливый тактик — с весьма посредственным стратегом.

Ричард прибыл на Восток, одержимый жаждой стать лидером всего католического мира, тем самым королем, который вернет христианам Святой град, и, одновременно, будучи немало наслышанным о Салах ад-Дине, жаждал с ним личной встречи. И в этом стремлении выполнить почти мессианскую миссию он тоже был очень похож на Салах ад-Дина.

Салах ад-Дин, узнав о прибытии короля Ричарда, внешне сохранил полное хладнокровие, заявив, как обычно, что в любом случае свершится то, что угодно Аллаху. Вместе с тем нет никаких сомнений в том, что он был серьезно обеспокоен резким усилением противника и обдумывал, что может этому противопоставить.

Обе стороны в те дни искали в любом событии знамение, некий знак Свыше, который позволил бы понять, в чью пользу будут развиваться события дальше. Поэтому, когда привезенный королем Филиппом Августом редкой величины и красоты сокол вспорхнул с его руки и перелетел в мусульманский лагерь, в окружении Салах ад-Дина увидели в этом предзнаменование грядущей победы и наотрез отказались возвращать птицу хозяевам даже за тысячу динаров.

А вот когда 11 июня воины Ричарда потопили шедший из Бейрута и пытавшийся прорвать морскую блокаду Акко мусульманский корабль, это было однозначно воспринято как предвестие будущего падения города. Хотя исход боя, о котором идет речь, был предрешен изначально: корабль, на котором находилось 650 воинов, был окружен сорока галерами англичан. Капитан судна Якуб, не желая, чтобы все находившиеся на судне оружие, припасы и боевые машины достались врагу, а экипаж попал в плен, велел пробить его днище и отправился на дно вместе со всеми, кто там находился.

И вновь, когда Салах ад-Дину доложили о гибели судна, он воспринял это известие с поразительным внешним хладнокровием, но кто знает, что скрывалось за этой маской?!

Правда, в тот же день произошло и другое событие, вдохнувшее в мусульман надежду: им после множества попыток удалось сжечь новую осадную башню франков, состоявшую, если верить Баха ад-Дину, из четырех этажей — каменного, железного, свинцового и деревянного. Христианам удалось подвести эту башню на расстояние чуть более двух метров, и они едва не прорвались внутрь города.

Салах ад-Дин с этого времени решил прибегнуть к тактике согласованных атак: как только крестоносцы бросались на стены Акко, в городе начинали бить в барабаны, извещая о начавшемся штурме, и султан немедленно отправлял в атаку часть своего войска на вражеский лагерь. Предпринятый в первый раз 14 июня такой контрштурм оказался удачным. Мусульманский отряд прорвался через оборонительные сооружения в лагерь врага, и до того, как франки осознали, что происходит и повернули назад, в лагерь, мусульмане успели порушить и разграбить несколько шатров. А заодно и убить тех, кто подвернулся им под руку.

18 июня Салах ад-Дин решил повторить этот маневр, но на этот раз крестоносцы оказались начеку, вернулись в лагерь сразу после того, как мусульмане преодолели траншеи, и завязавшаяся битва уже оказалась в их пользу. Больше того — они перешли в контратаку, и отчаянный бой продолжился уже возле мусульманского лагеря. В какой-то момент стало ясно, что силы сражающихся равны, и бой прекратился.

Воспользовавшись возникшей передышкой, франки выслали из лагеря парламентера, которого принял сын Салах ад-Дина аль-Малик аль-Афдал. Парламентер заявил, что привез султану предложение короля Ричарда о личной встрече. Понимая всю важность этой вести, аль-Афдал направился вместе с гостем к отцу. Но султан неожиданно оказал парламентеру холодный прием, дав понять, что пока для такой встречи время не пришло, а если Ричард хочет вести переговоры, то они вполне могут идти через посредников. Согласно Баха ад-Дину, дословно ответ султана был следующим: «Королям не принято встречаться без достижения предварительных договоренностей. Ибо после того как они побеседуют и явят друг другу знаки взаимного доверия, естественного в подобных обстоятельствах, им будет зазорно воевать друг с другом. Поэтому совершенно необходимо сначала провести предварительные переговоры. И чтобы в качестве посредника между нами выступил надежный толмач, который объяснял бы каждому из нас слова другого. Как только будут проведены предварительные переговоры, встреча состоится, если такова будет воля Аллаха» (Ч. 2. Гл. 105. С. 267).

Таким образом, Салах ад-Дин в очередной раз подчеркнул, насколько важны ему личные отношения, в том числе и с врагом. Возникновение таких отношений невольно накладывало бы на него некие ограничения в действиях против Ричарда, а вот этого он как раз в данный момент и не хотел.

Между тем положение осажденного в Акко гарнизона становилось все хуже. Из присланных ими писем следовало, что их силы на исходе, франки атакуют днем и ночью; они уже смогли проломить в нескольких местах стены, и вокруг проломов защитники города наспех соорудили баррикады из камней. Часть крепостных стен Акко была разрушена баллистами до такой степени, что они стали не выше среднего человеческого роста.

Теперь схватки между всеми участниками этого сражения происходили и в самом деле ежедневно, что прежде всего объяснялось необычайным воинским пылом Ричарда.

23 июня крестоносцы предприняли атаку на северную часть лагеря сарацин, примыкающего к морю. Салах ад-Дин, узнав об этом, немедленно вскочил в седло и повел за собой значительную часть армии. Начавшееся сражение длилось до темноты и не принесло решающего преимущества ни одной из сторон.

На следующий день последовала новая атака франков, и снова бой завершился вничью. Во время этого боя один из мусульман был захвачен в плен, казнен, и его тело было предано огню. Мусульмане тут же в ответ казнили и сожгли одного из своих пленников, показав, что будут действовать по принципу «око за око».

В тот же день произошло еще одно знаменательное событие: двое слуг сестры Ричарда Иоанны, вдовы Вильгельма Сицилийского, будучи тайными мусульманами, перебежали в лагерь своих единоверцев и сообщили Салах ад-Дину, что Ричард внезапно тяжело заболел и, возможно, находится при смерти. Это означало, что, по меньшей мере, на время болезни короля враг может ослабить натиск на город и осажденные получат небольшую передышку.

25 июня в лагерь Салах ад-Дина, наконец, начало прибывать давно ожидаемое подкрепление. Появился отряд из Синджара, за ним — большие отряды из Мосула и Египта. Таким образом, силы двух армий почти сравнялись, и крестоносцы стали утрачивать то численное превосходство, которое приобрели благодаря подходу армии Ричарда. Но вопрос заключался в том, как помочь измотанному, находящемуся буквально на последнем издыхании гарнизону Акко, и вот на него ответа у Салах ад-Дина пока не было. Теперь он и в самом деле предпочитал начать переговоры с Ричардом, но хотел вести их с позиции силы, блефуя и ни в коем случае не показывая, что у него не осталось иного выхода, кроме сдачи города.

Мусульмане тем временем повадились совершать по ночам разбойничьи вылазки в лагерь франков и захватывать пленников. Проникая в кромешной тьме в шатры, они приставляли к горлу спящего кинжал и, показывая знаками, что достаточно одного звука — и ему перережут горло, уводили пленника к себе в лагерь.

В конце июня в ставку Салах ад-Дина снова прибыл тот же парламентер, что и в первый раз, и вновь сообщил, что его король желает встретиться лично с Салах ад-Дином. На этот раз с гонцом говорил брат султана аль-Малик аль-Адиль, и в ходе беседы была достигнута договоренность о том, что Салах ад-Дин и Ричард встретятся на равнине между двумя лагерями — каждый в окружении отряда личной гвардии и каждый со своим переводчиком.

Посланник Ричарда был вполне доволен этим результатом, пообещав, что в самое ближайшее время вернется, чтобы согласовать точное место и время встречи. Однако час проходил за часом, день за днем, а парламентер все медлил с возвращением. Дело было не только в болезни Ричарда (он уже начал выздоравливать, но еще не совсем оправился), но и в том, что само известие о предполагаемой встрече Ричарда с Салах ад-Дином было воспринято многими лидерами крестоносцев в штыки. С их точки зрения, судьба Акко была решена, падение города было делом нескольких дней и говорить с «неверными» о чем-либо уже не имело смысла.

Тем не менее Ричард решил показать, что как главнокомандующий он не потерпит неповиновения, и спустя несколько дней направил к Салах ад-Дину посла со следующим письмом:

«Не верьте слухам, распространяющимся относительно причин отсрочки встречи с моей стороны: лишь я один отвечаю за свои действия, я — хозяин собственных поступков, и никто не может меня принудить. Однако в течение последних нескольких дней я не мог заниматься никакими делами по причине моей болезни; только из-за нее мне пришлось отложить нашу встречу. Согласно обычаю оказавшиеся рядом друг с другом короли обмениваются подарками и дарами. У меня есть дар, достойный того, чтобы его поднесли султану, и я прошу разрешения прислать его» (Ч. 2. Гл. 108. С. 271).

Аль-Адиль ответил на это, что его брат готов принять дар от английского короля при условии, что тот примет от него равноценный подарок, а затем поинтересовался, что именно Ричард собирается прислать в дар Салах ад-Дину.

— Нашим даром могли бы стать великолепные соколы, но сейчас, из-за нехватки пищи, они слабы и неважно выглядят. Вот если бы вы прислали нам несколько кур, которых можно было бы им скормить, то после этого таких птиц было бы не стыдно поднести султану, — ответил посол.

— Так я не понял, кому нужны куры — соколам или чтобы сварить бульон для вашего больного короля?! — не без сарказма ответил аль-Адиль.

— А какой, по-вашему, дар возвеселил бы сердце Салах ад-Дина? — спросил посол, делая вид, что не замечает издевки своего собеседника.

— Не мы пришли к вам, а вы пришли к нам, так что если у вас есть что сказать, то говорите, а если вы хотите сделать дар, то делайте! — ответил Салах ад-Дин.

Прошло еще несколько дней, прежде чем все тот же франкский дипломат снова появился в лагере Салах ад-Дина, и на этот раз с подарком — мусульманином из Египта, попавшим в плен к крестоносцам. Султан оказал почет и освобожденному пленнику, и посланнику, одарив последнего дорогими одеждами.

С тех пор этот дипломат стал часто появляться в лагере, но вопрос о личной встрече Салах ад-Дина и Ричарда больше не поднимался; переговоры велись ни о чем. Вскоре Салах ад-Дин понял, что гость попросту использует эти встречи, чтобы выведать, какие настроения царят в среде сарацин, а заодно и осмотреть саму ставку, чтобы прикинуть, какими силами располагает враг. Но и аль-Адиль извлекал из этих бесед немало полезных сведений, так что «переговоры» было решено продолжить.

Дни мусульманского гарнизона Акко к этому времени и самом деле были уже сочтены.

2 июля за стенами Акко забили в барабаны, извещая о начавшемся штурме города. Салах ад-Дин в ответ предпринял атаку на позиции врага, снова весь день метался между своими частями, призывая их идти в бой «за ислам», но выставленный Ричардом на валах заслон отбил все их атаки. Салах ад-Дин был настолько захвачен командованием атакой, что в течение всего дня не только не притронулся к еде, но и забыл выпить предписанное ему врачом лекарство.

Наутро он вновь приказал бить в барабаны, оповещая армию о том, что ей снова придется пойти в бой, и в это время ему доставили новое письмо из Акко.

«Мы доведены до такой крайности, что у нас нет иного выхода, как сдать город, — говорилось в нем. — Если завтра, в 8-й день, вы ничего не сделаете для нашего спасения, мы предложим капитуляцию и не будем выдвигать никаких условий, кроме сохранения нам жизни».

Это письмо окончательно выбило Салах ад-Дина из равновесия. На этот раз ему уже не удалось сохранить обычного хладнокровия. Точнее, многие в его окружении заметили, как после прочтения послания кровь отлила от его лица, он побледнел, и ему явно сделалось дурно. Терзающая его тело болезнь, по всей видимости, напомнила о себе в эти мгновения с новой силой, а когда он снова пришел в себя, то стал усиленно молиться, умоляя Аллаха о помощи.

Что ж, он и в самом деле сделал все что мог для сохранения Акко в руках мусульман. Возможно, если бы ему удалось значительно увеличить армию, то ситуацию можно было бы переломить, но Салах ад-Дин понимал, что подкрепления взять больше неоткуда.

Тем не менее на следующий день он снова послал армию в атаку в надежде прорваться в лагерь христиан. И снова оставленная на валах у рвов защита продемонстрировала подлинный героизм. Один из христиан в одиночку удерживал целый участок рва, бросая огромные камни на головы подступающих мусульман. Он продолжал стоять даже после того, как в него вонзились десятки стрел — пока в него не была брошена бутыль с горящей нефтью и он сам не обратился в живой факел. Баха ад-Дин сообщает также, что среди защитников рва была некая «женщина, закутанная в зеленую накидку», которая вела по мусульманам необычайно меткий огонь из лука. В конце концов «снайпершу» удалось сразить, и когда Салах ад-Дину принесли лук, из которого она стреляла, «он был изрядно поражен».

3 июля в результате подкопа рухнула внешняя северная стена Акко и франки кинулись в образовавшийся пролом. В завязавшейся здесь рукопашной схватке крестоносцы потеряли 150 человек убитыми и пленными, в том числе и шесть рыцарей. Какой-то рыцарь крикнул: «Не убивайте меня — и я заставлю франков отступить!», но один из стоявших с ним курдов заколол его, а затем такая же участь постигла и пятерых его товарищей.

На следующий день франки прокричали, что только в обмен на освобождение шести рыцарей они готовы гарантировать жизнь всем защитникам города, но им ответили, что уже слишком поздно. Тем не менее в этот же день командующий обороной Акко Сейф ад-Дин аль-Маштуб, не известив Салах ад-Дина, выехал за стены города с белым флагом и попросил встречи с королем Ричардом.

В беседе с королем Сейф ад-Дин напомнил, что даже в тех случаях, когда мусульмане брали города штурмом, они всегда принимали условия побежденных и в ответ на капитуляцию давали им возможность покинуть город со своим имуществом, и спросил, готов ли Ричард принять капитуляцию Акко на тех же условиях.

— И те, кого вы захватывали, и вы сами — всего лишь мои рабы. Сдайтесь, а потом я решу, как с вами поступить, — якобы ответил на это Ричард.

— Что ж, если таков твой ответ, то мы будем стоять насмерть, и прежде чем каждый из нас умрет, он сразит не меньше пятидесяти ваших воинов, — ответил Сейф ад-Дин и, не кланяясь, вышел из королевского шатра.

Когда в Акко узнали об этом диалоге, в городе началась паника. Все были убеждены, что теперь, ворвавшись в крепость, франки вырежут всех до единого. Это невольно способствовало дезертирству — в ночь на 4 июля группа бойцов гарнизона захватила небольшое судно крестоносцев и добралась до позиций мусульманской армии. Двое предводителей дезертиров понимали, что гнев Салах ад-Дина будет ужасен, и попытались скрыться. Однако один из них вскоре был схвачен и отправлен в зеред-хана — своего рода камеру предварительного заключения, куда помещались преступники перед решением своей участи. Затем, вероятнее всего, он был казнен.

Но хуже всего было то, что случаи неповиновения появились и в армии Салах ад-Дина. Когда 4 июля он отдал приказ взять передовой редут франков и затем забросать землей выкопанный ими перед лагерем ров, пошедшие было в атаку отряды неожиданно повернули назад, обвинив султана в том, что он послал их на верную гибель.

Правда, несколько отрядов курдских эмиров во главе с Кайзамом а-Нажми все же попытались выполнить поставленную им задачу. Они дошли до самых траншей, где Кай-зам воткнул в землю древко своего знамени, вокруг которого и завязалась рукопашная. Но прорваться через редут эта горстка храбрецов не смогла. В тот же день, кстати, прибыли три посланника от Ричарда, попросившие у султана для короля фруктов и льда[80]. Они также сообщили, что на следующий день к Салах ад-Дину для переговоров о заключении мира прибудет сам глава ордена госпитальеров. Салах ад-Дин, крайне озабоченный судьбой Акко, тем не менее радушно принял этих гостей и даже позволил им прогуляться и сделать покупки на раскинувшемся неподалеку от его ставки рынке.

На 5 июля Салах ад-Дин попытался назначить генеральное сражение. Он переслал в Акко письмо с подробным описанием своего плана, согласно которому его армия начнет утром массированную атаку на валы противника с целью прорыва в его лагерь, где и развернется решающая битва. Одновременно гарнизон города должен выйти за его стены и тоже начать бой, чтобы таким образом окружить со всех сторон франков и соединиться в лагере. Однако вечером 4 июля очередной дезертир из Акко перебежал к франкам и рассказал им о намерениях Салах ад-Дина.

В ответ христиане усилили охрану ворот города, сделав внезапную вылазку его защитников невозможной, и таким образом вся затея Салах ад-Дина сорвалась. На следующий день франки начали выстраиваться в боевой порядок напротив мусульманского лагеря, и Салах ад-Дин решил, что они, наконец, собираются дать ему сражение на равнине, и тоже отдал своей армии приказ строиться. Но вместо этого небольшой конный отряд выехал чуть вперед, и глашатай прокричал, что они просят вызвать правителя Сидона аль-Адиля аз-Зейдани для ведения переговоров. С одобрения Салах ад-Дина аз-Зейдани выехал, но через некоторое время стало ясно, что условия Ричарда совершенно неприемлемы.

7 июля один из защитников Акко сумел добраться вплавь до Салах ад-Дина и привез ему письмо от имени своих товарищей.

«Мы поклялись умереть вместе, — говорилось в этом письме. — Мы будем сражаться, пока не умрем, и не сдадим город до тех пор, пока живы. Вы, со своей стороны, должны сделать все, чтобы связать силы врага и не дать ему атаковать нас. Поскольку мы исполнены решимости, то не унизьте себя перед врагом и не покажите себя трусами. Мы приняли свое решение».

Но все это уже были не более чем слова.

В следующие дни к армии Салах ад-Дина подошло еще несколько отрядов. Самым большим из них был отряд туркменов, нанятых одним из эмиров на специально выделенные на это султаном деньги. В эти же дни шли интенсивные переговоры о сдаче города.

Салах ад-Дин предложил сдать Акко и передать христианам все, что в нем было, в обмен на беспрепятственный выпуск населения. Крестоносцы в ответ заявили, что не заключат мир и не примут капитуляции, если им не будут возвращены все приморские города, а всем пленникам-христианам не будет дарована свобода. Тогда к своим прежним условиям, если верить хроникам, Салах ад-Дин прибавил предложение вернуть христианам их главную реликвию — Святой Крест, но и оно было отвергнуто.

Вскоре стало понятно, почему: все эти дни параллельно с Салах ад-Дином крестоносцы вели сепаратные переговоры с гарнизоном Акко, в роли посредника на которых выступил маркиз Конрад Монферратский. Прибывший в ночь на 12 июля из города очередной пловец принес известие, что командование гарнизона, «видя перед собой призрак смерти», заключило мирное соглашение с врагом, согласно которому все имущество города, военные машины, припасы и корабли должны были достаться франкам. Кроме того, они дали за Салах ад-Дина обещание, что тот вернет христианам Святой Крест, выпустит на свободу тысячу знатных и полторы тысячи незнатных пленных христиан и вдобавок выплатит 200 тысяч динаров выкупа командованию франкской армии и четыре тысячи динаров маркизу за его посреднические услуги. Как только все эти условия будут выполнены, мусульмане со своими женами и детьми смогут покинуть город, а до того будут считаться пленниками.

Салах ад-Дина после получения этого письма раздирали противоречивые чувства. Как правитель государства и главнокомандующий он понимал, что осажденные перешли все границы, заключая договор с врагом за его спиной и к тому же давая от его имени подобные обещания. Следуя жестокой логике войны, он мог бы после этого бросить гарнизон Акко на произвол судьбы: дескать, вы заключили договор без меня и меня он не касается — выполняйте его как знаете. Но поступи он именно так, он не был бы тем Салах ад-Дином, которого мы знаем.

Нет, к гневу у него примешивалось чувство вины за то, что жители Акко оказались в таком ужасном положении, а также чувство ответственности за их судьбы, ведь они были его подданными и — может быть, самое главное — единоверцами. Бросить тысячи мусульман на произвол судьбы, оставить их в руках неверных Салах ад-Дин не мог по определению.

Но сумма 200 тысяч динаров была огромной. Долгая осада Акко не только вымотала его армию, но и опустошила казну, и взять такие деньги Салах ад-Дину было просто неоткуда. Для этого надо было не просто скрести по сусекам, но и повышать налоги на жителей Сирии и Египта, а этого он не хотел. Словом, деньги были камнем преткновения, и надо было думать, откуда их взять.

Вечером султан собрал военный совет, на котором зачитал письмо из Акко и спросил эмиров, как ему следует поступить. В сущности, выходов было два — объявить договор недействительным и пойти на прорыв либо признать его. И в ту же ночь он отправил пловца обратно с письмом, в котором выражал свое неодобрение условиям, однако из подтекста следовало, что он их принимает.

Но дело заключалось еще и в том, что договор с осажденными был заключен не только за спиной Салах ад-Дина, но и за спиной Ричарда. 11 июля, когда Ричарду доложили об этом, он пришел в бешенство и приказал начать штурм.

Всем было ясно, что на этот раз речь и в самом деле идет о последнем штурме. На берегу моря была построена специальная трибуна, с которой священники и дамы могли следить за происходящим. Среди стоявших на трибуне дам, махавших пришитыми к рукавам платьев платками с геральдическими цветами их рыцарей, находилась и супруга Ричарда королева Беренгария со своими фрейлинами.

В пятницу 12 июля 1191 года до лагеря мусульман донеслись восторженные крики из Акко. Еще через какое-то время над стенами города взмыли кресты и штандарты командиров крестоносной армии, а затем знамена Салах ад-Дина были сброшены с башен и с минарета пятничной мечети.

После более чем двадцати месяцев осады Акко пал.

Весь день 12 июля Салах ад-Дин пребывал в крайне мрачном расположении духа и молча сидел в своем шатре, не притрагиваясь к еде и питью. Впрочем, траурное настроение было не только у него, но и у всей армии.

Вечером султан, наконец, вышел из шатра и велел сворачивать лагерь и перевозить вещи к Шфараму — больше находиться рядом с Акко смысла не было, и следовало подумать о том, что делать дальше. Но свернуть столь огромный, размером с город, лагерь в одночасье было, разумеется, невозможно. На это требовалось как минимум несколько дней, а то и неделя. Все это время Салах ад-Дин продолжал стоять у стен Акко, и 13 июля из него вышли три парламентера, чтобы обсудить дальнейшие взаимоотношения сторон. Салах ад-Дин принял их с полагающимися почестями, оставил на ночь, а утром парламентеры направились в Дамаск, чтобы уточнить список пленных, которые должны были быть освобождены в рамках достигнутого соглашения.

Одновременно Салах ад-Дин направил в Акко своего представителя, который должен был оговорить детали договора, и в первую очередь вопрос о сроках его выполнения. В эти же дни, когда все еще продолжалась ликвидация лагеря, крестоносцы попытались напасть на охранявшие отход отряды мусульман — возможно, в надежде пограбить увозимое теми имущество. Однако Салах ад-Дин лично возглавил подкрепление, пришедшее на помощь этим отрядам, и обратил врага в бегство. Под напором его конницы христиане были вынуждены отступить, оставив на поле боя около пятидесяти убитых.

Тем временем за стенами Акко происходили поистине драматические события. В сущности, они начались сразу после взятия города, когда Ричард велел скинуть флаг герцога Леопольда Австрийского с занятого тем здания, так как этот дом приглянулся ему для своей ставки. Дальше между всеми командующими крестоносной армией начались споры по поводу дележа добычи и будущего Иерусалимского королевства. Отношения между Ричардом Английским и Филиппом Августом Французским напряглись до предела, и дело дошло до того, что Филипп Август, ссылаясь на болезнь, засобирался на родину. Ричард, вначале противившийся этому из опасения, что, вернувшись, французский монарх попытается захватить его владения, дал свое согласие при условии клятвы Филиппа на святых реликвиях, что «тот не нападет на его (Ричарда. — Д. X.) земли и не будет ему вредить, пока тот (опять же Ричард. —Д.Х.) находится в паломничестве, и что, как только он (снова Ричард. — Д. X.) вернется, король Франции не причинит ему вреда и не начнет войну без предупреждения как минимум за сорок дней»[81].

29 июля 1191 года Филипп дал такую клятву и в августе отбыл в Европу, предварительно заехав в Тир, где передал Конраду Монферратскому своих пленных, среди которых был и правитель Акко Каракуш Баха ад-Дин. Вместе с тем в Акко остался герцог Бургундский вместе с находившимися под его командованием 650 французскими рыцарями и 1300 оруженосцами.

Незадолго до отъезда Филиппа, 27–28 июля, было достигнуто соглашение по вопросу о том, кто будет править Иерусалимским королевством. Ги де Лузиньян (которого поддерживал Ричард) объявлялся пожизненным королем, а Конрад Монферратский (на которого делал ставку Филипп Август) его наследником и получал в свое правление Тир, Сидон и Бейрут.

Яффа, которой владел Ги перед восшествием на престол, после его смерти переходила к его брату Жоффруа. Чтобы избежать любых последующих претензий, было решено, что если Конрад и его жена Изабелла умрут бездетными, королевство перейдет к Ричарду.

Узнав об отбытии Филиппа Августа, Салах ад-Дин направил в Тир гонца с множеством благовоний и дорогих одежд в качестве своего прощального дара — вновь продемонстрировав умение уважать врага и делать красивые жесты в его адрес.

Но вот по поводу дальнейших событий существует множество версий и трактовок, и прежде чем мы расскажем о том, как случившееся виделось с позиций Салах ад-Дина и его окружения, предоставим слово современным историкам.

«Ясно, что это соглашение (о порядке правления Иерусалимским королевством. — П. Л.) было временным, — пишет Жан Ришар, — но зато позволяло избегнуть раскола между двумя партиями и урегулировать ситуацию перед отъездом Филиппа Августа. Благодаря этому стало возможно продолжать Крестовый поход, который многие месяцы сохранял вид куртуазных отношений между врагами, но затем мгновенно превратился в безжалостную священную войну: дело в том, что недовольный медлительностью, с которой Саладин выполнял условия капитуляции Акры (хотя пленников и Святой Крест привезли в мусульманский лагерь), английский король потерял терпение и 20 августа 1191 г. приказал перебить 2700 пленных, взятых в Акре, пощадив только тех, кто был в состоянии заплатить выкуп и находился в его части добычи; раздел добычи вызвал разногласия, поскольку «французы», более многочисленные, пришли в возмущение, получив только половину захваченного. Этот непростительное деяние прервало все отношения между христианским и мусульманским лагерями; в кампании 1191–1192 гг. Саладин отомстил, приказав казнить всех пленных франков»[82].

А вот как трактует происшедшее Д. Э. Харитонович:

«Саладин не торопился выполнять обещанное и делал это, по мнению большинства историков, совершенно сознательно, хотя вроде бы, по словам арабских летописцев, какие-то деньги на выкуп он собирал, но весьма медленно. Защитник Веры хорошо знал бешеный нрав Ричарда. Разъяренный задержками английский король приказал 20 августа казнить безоружных мусульманских заложников (разные источники называют разное число — от двух до трех тысяч).

Арабский историк Баха ад-Дин описывает это так: «Они привели мусульманских пленников, которых Аллах приговорил к страданиям в этот день. Их было три тысячи, они были связаны. Франки бросились на них как один и безжалостно убили мечами и копьями… Глубокая скорбь охватила мусульман, и начиная с этого дня они всех захваченных врагов уничтожали, если речь не шла о каком-либо именитом человеке (видимо, потому, что с него можно было взять большой выкуп) или о силаче, способном работать. Было названо много причин, объясняющих это убийство; одной из них было то, что их убили, дабы отомстить за ранее убитых пленников. Другой причиной было то, что король Англии решил захватить Аскалон и не хотел оставлять у себя за спиной этих людей. Одному Аллаху известна правда!»

Баха ад-Дину вторит другой прославленный летописец и биограф Саладина Имад ад-Дин аль-Исфахани: «Мы видели, как они умирали обнаженными на берегу. Нет сомнения, что Аллах их принял, одел в шелковые одежды и направил в обитель вечного счастья».

У Ричарда были и защитники. Нет ничего удивительного в том, что это деяние Ричарда оправдывает Амбруаз Паре (1510–1590): «Чтобы сбить спесь, чтобы унизить их закон и чтобы отомстить за христианство, он приказал вывести за город 2700 человек, которых приговорили к смерти. Так были отмщены те, кто пал под их ударами и стрелами их арбалетов».

Гораздо более странное впечатление производит апология данного действия современным отечественным историком А. В. Грановским, чье умозаключение цитирует Д. Э. Харитонович:

«Этот поступок Ричарда многие современные историки считают варварским, лишенным смысла, совершенным под влиянием приступа ярости.

А как в этой ситуации можно было поступить иначе? Оставить пленных под охраной в Акре? — У Ричарда не было лишнего продовольствия и людей для охраны.

Отпустить без выкупа? — Помимо того что они немедленно присоединились бы к Салах ад-Дину, гуманность этого поступка не была бы оценена. Султан увидел бы в нем проявление слабости, что помешало бы последующим переговорам. Продать в рабство, как рекомендовал один мусульманский хронист? — В отличие от Салах ад-Дина у Ричарда не было рынка рабов.

Можно предположить, что помимо объективных причин со стороны Ричарда казнь была предостережением Салах ад-Дину в отношении будущего и сознательным нарушением данного Конрадом обещания сохранить пленным жизнь».

Знаешь, любезный читатель, мне эта защитительная речь нашего современника и соотечественника не нравится. Это, скорее, обвинительный акт против английского короля. Одно дело зверство, совершенное в состоянии бешенства, когда человек не контролирует себя (современные историки вообще говорят о повышенной эмоциональности людей Средневековья). Совсем другое — хладнокровное убийство из рациональных соображений, да еще и из желания сделать неприятность номинальному королю Иерусалимскому Конраду Монферратскому (Ричард, как мы помним, поддерживал его соперника) и выставить его обманщиком»[83].

Цитировать можно еще долго, но суть от этого не поменяется: почти все историки, в том числе и хорошо знакомые с исламскими источниками, но не являющиеся мусульманами, схожи в своих оценках резни, устроенной Ричардом, получившим за это злодеяние прозвище Львиное Сердце.

Все они (включая и тех, кто ищет какие-то оправдания этому поступку) осуждают поистине звериную жестокость английского монарха, но при этом возлагают долю вины за случившееся на Салах ад-Дина: дескать, он намеренно затянул выплату выкупа, хотя знал, что именно этим все кончится. Есть и еще одна версия: таким образом Салах ад-Дин, дескать, покарал жителей Акко за заключенный без его согласия договор.

Даже обычно такой проницательный и чуткий И. В. Можейко видит в поведении Салах ад-Дина некий зловещий тайный расчет.

«Салах ад-Дин доказывал другим мусульманским государям, что крестоносцы — беспощадные звери, не знающие чести. Избиение пленных это доказало, — пишет Можейко. — Оно испугало тех эмиров, которые за два года уверились в том, что крестоносцы не опасны. По призыву багдадского халифа государи мусульманского мира начали присылать Салах ад-Дину подкрепления и деньги.

Вторым следствием избиения была гибель большинства христианских пленников, захваченных мусульманами. Произошли погромы среди христиан в мусульманских городах и деревнях»[84].

И все же в данном случае автор этой книги склонен куда больше доверять мусульманским авторам, излагающим совершенно иную версию этих событий.

Во-первых, потому, что такой дьявольский расчет на то, что Ричард, не дождавшись денег, казнит пленников, никак не совмещается с основными чертами личности Салах ад-Дина. Как человек, умеющий сострадать чужому горю; как правитель, всегда ценивший жизни своих подданных и солдат, Салах ад-Дин попросту не мог предать защитников Акко на смерть. Как истово верующий мусульманин он не мог этого сделать, ибо знал, что Аллах никогда не простит ему этого на Своем суде.

Во-вторых, как уже было сказано, у него и в самом деле не было изначально даже десятой части требуемой суммы, и ее следовало как-то изыскать. Да и собрать всех 2500 требуемых христианами пленников, разбросанных от Евфрата до Нила, тоже было не так-то просто.

Поэтому в течение нескольких недель между мусульманами и крестоносцами шли напряженные переговоры — как о порядке выполнения условий договора о капитуляции Акко, так и о достижении долгосрочного перемирия. Салах ад-Дин честно известил Ричарда, что требуемой суммы у него нет, и предложил разбить ее выплату на три ежемесячных платежа, то есть увеличить отведенный ему срок до трех месяцев, и Ричард вроде бы это предложение принял.

Что интересно, поначалу Салах ад-Дин обратился с просьбой стать посредниками на этих переговорах… к тамплиерам. «Поступок поразительный, — пишет Марион Мельвиль, — ибо прошло лишь четыре года после уничтожения монастыря при Хатгине. Но отношения тамплиеров с исламом покоились на сочетании жестокости и симпатии, что даже их современники никогда не могли понять до конца. Однако Роберт де Сабле и его совет должны были почувствовать, что для ордена Храма было бы неуместно вмешиваться в эти переговоры. Они ответили Саладину: «У вас слово и пощада — довольствуйтесь этим!» Если верить Ибн Алатиру, они даже предупредили Саладина не доверяться…»[85].

К моменту, когда надо было делать первый платеж, Салах ад-Дин сумел собрать 100 тысяч динаров и приготовил для передачи Святой Крест. Единственная заминка вышла со сбором необходимого числа пленников для обмена, но и эту проблему султан собирался решить.

Но когда в назначенный день франки прибыли за получением того, что им причиталось, Салах ад-Дин заявил, что взамен первой выплаты он хочет получить треть пленников-мусульман. Либо, добавил он, христиане должны оставить заложников — в качестве гарантии, что после того, как он с ними окончательно рассчитается, они выполнят свои обязательства и освободят жителей Акко.

В ответ посланцы Ричарда заявили, что не сделают ни того ни другого. Они требуют выдать им деньги, часть пленников и Святой Крест, а взамен готовы принести торжественную клятву, что все данные ему обещания будут выполнены.

Но, как уже наверняка догадался читатель, на примере Бальяна, Ги де Лузиньяна и Жоффруа де Рид фора Салах ад-Дин хорошо знал, чего на самом деле стоит рыцарское слово. У него были основания не доверять подобным клятвам и требовать гарантий, а потому он ответил отказом.

При этом Салах ад-Дин все же рассчитывал, что Ричард будет выполнять условия договора, по которым, напомним, в случае неуплаты выкупа мусульмане должны были просто остаться на положении пленников.

Но когда Ричарду сообщили о требованиях Салах ад-Дина, у него, как утверждают некие историки, начался один из весьма характерных для него приступов бешеной ярости, во время которых он переставал владеть собой и был способен на любые, самые безумные поступки. Он немедленно собрал совет и, несмотря на возражения многих баронов, провел на нем решение казнить (за исключением самых богатых и родовитых) всех находившихся в его руках пленных, захваченных в Акко.

На следующий день свыше 2700 жителей Акко связали и вывели на равнину перед городом — на место, которое было достаточно удалено от авангарда стоявшей относительно неподалеку мусульманской армии и в то же время хорошо просматривалось из лагеря мусульман. Здесь же он велел заранее поставить свой шатер — чтобы лично наблюдать и руководить предстоящей бойней.

Наконец пленники были собраны, армия выстроилась напротив них, и Ричард отдал приказ перебить и обезглавить всех мечами. Однако эта задача оказалась его воинам не по силам. Причем вовсе не потому, что они отказывались быть карателями: просто мечи застревали в телах, и пленники нередко валили вместе с собой палачей на землю. Тогда Ричард отдал приказ рыцарям и сержантам сесть на коней и, опустив копья, пойти на толпу.

Когда до мусульман дошло, что происходит перед стенами Акко, они немедленно доложили об этом Салах ад-Дину, и тот немедленно выслал на место резни несколько отрядов. Но когда они подоспели, все пленники были уже мертвы. Между армией Салах ад-Дина и франками начался многочасовой бой, обернувшийся для обеих сторон немалыми потерями.

Но обратим внимание: Салах ад-Дин не тронул ни одного из приготовленных к выдаче христианских пленников, а просто отослал их обратно. Резня в Акко избавила его от необходимости передать собранные деньги Ричарду, и теперь он мог пустить их на свою армию.

Мнение эмиров после случившегося было однозначным: пленных больше не брать; любой христианин, который попадет живым в их руки, отныне должен быть обезглавлен в качестве мести за казнь жителей Акко.

Внимательного читателя, разумеется, заинтриговал вопрос: что стало со Святым Животворящим Крестом, который, по условиям договора о капитуляции Акко, они должны были выдать крестоносцам, но после кровавой выходки Ричарда так, разумеется, и не выдали?

Скажем сразу: никаких доказательств того, что в руках крестоносцев и в самом деле оказалась часть (именно часть, а не весь крест!) того самого креста, на котором был распят Иисус Христос, нет. Но христианский мир верил, что это именно тот самый крест, и этого уже было достаточно.

Как уже рассказывалось на страницах этой книги, Ги де Лузиньян и Жоффруа де Ридфор взяли с собой эту святую реликвию в поход летом 1187 года; манипулировали ею, чтобы убедить в необходимости идти на Тверию, и в итоге потеряли ее в битве при Хатгине.

Согласно одной из легенд, часть Святого Креста во время этой битвы была зарыта в землю неким тамплиером, который божился, что может указать это место. Однако все попытки разыскать Крест по следам этой легенды закончились безуспешно.

Большинство историков доверяют исламским и христианским источникам, утверждающим, что Святой Крест был захвачен во время Хаттинского сражения воинами племянника Салах ад-Дина Таки ад-Дина. Более того, Баха ад-Дин утверждает, что лично видел эту реликвию, и когда парламентарии от Ричарда прибыли в мусульманский лагерь для начала первого раунда переговоров, они потребовали показать им Святой Крест — чтобы удостовериться, что он и в самом деле находится в руках мусульман.

«Крест был им показан, — сообщает Баха ад-Дин, — и когда они его увидели, то проявили глубочайшее благолепие, простершись перед ним на земле так, что их лица уткнулись в пыль, и раболепно кланяясь ему» (Ч. 2. Гл. 115. С. 285).

После злодеяния Ричарда крест был отправлен в некую мусульманскую сокровищницу, вероятнее всего, в Каир, и на все предложения как со стороны Рима, так и со стороны Византии его выкупить последовал отказ.

А. В. Владимирский делает из этого вывод, что Святого Креста у мусульман вообще не было. Но какой смысл им было обещать христианам его вернуть, причем неоднократно? И зачем Баха ад-Дину надо было придумывать весьма правдоподобную сцену поклонения кресту христианской делегации?..

И все же главный вопрос, от которого никуда не уйти, состоит в том, почему Салах ад-Дин вообще дал крестоносцам высадиться у Акко и затем попросту не уничтожил их. Ведь как минимум до осени 1190 года у него такая возможность была, причем неоднократно. Что ему стоило в буквальном смысле слова раздавить того же Ги де Лузиньяна с его горсткой бойцов в октябре 1189 года?

Да и потом у него не раз было ощутимое численное преимущество над противником. Казалось, запри он крестоносцев в их лагере, как крысу в бочке, возведи вокруг этого лагеря те же баллисты, которые не раз возводил вокруг осаждаемых им городов; начни забрасывать христиан камнями или, того хуже, горшками с «напалмом Средневековья», и участь собравшейся вокруг Акко крестоносной армии была бы решена.

Но нет — Салах ад-Дин явно избегал каких-либо решительных шагов, чтобы снять осаду Акко. Более того — он разрешал противнику бывать в лагере мусульман, делать покупки в разбитых вокруг него лавках и, как уже рассказывалось, позволял своим эмирам пировать с врагами.

Большинство историков вообще не задаются этим вопросом или всерьез утверждают, что все дело в мощи и мужестве того христианского воинства, которое собралось под Акко.

Но правильный ответ, видимо, заключается в том, что… именно так все было Салах ад-Дином задумано изначально.

Целью Третьего крестового похода, как известно, было объявлено возвращение в руки христиан Иерусалима. Но для скорейшего достижения этой цели нужно было высаживаться не под Акко, а в районе Яффо.

Ги де Лузиньян осадил именно Акко исключительно потому, что географически она была ближе к Тиру и Триполи, откуда он в случае чего мог ожидать помощи. Но совершив эту стратегическую ошибку, он невольно притянул к Акко все силы Крестового похода.

Допустим, Салах ад-Дин и в самом деле разбил бы Ги де Лузиньяна и первые подошедшие к нему отряды из Европы осенью — зимой 1189 года. К чему бы это привело? Крестоносцы продолжали бы вновь и вновь прибывать из-за моря и наверняка выбрали бы другой, куда более удобный плацдарм для похода — вероятнее всего, тот же Яффо. В последнем случае они бы уже через неделю могли стоять под стенами Иерусалима, и дальнейший ход событий стал бы непредсказуем. А так вся эта немалая армия буквально увязла возле Акко на долгие 22 месяца. Когда же им, наконец, удалось взять Акко, и их силы, и боевой пыл были уже не те. Таким образом, Крестовый поход по существу захлебнулся у Акко.

Не исключено, что Салах ад-Дин и в самом деле не желал сдачи города и уж точно не желал гибели его гарнизона, так что после прибытия Филиппа Августа и Ричарда события приняли тот поворот, которого он не ожидал. Но в любом случае со стратегической точки зрения он переиграл крестоносцев.

На протяжении всего времени осады Акко Сирия, Египет и Палестина в целом продолжали жить мирной жизнью, война шла «где-то там», на крохотном клочке земли у моря, и это уже само по себе было немало для того беспокойного времени. Кроме того — и Салах ад-Дин не раз повторял это перед своими приближенными: что бы ни происходило, мусульмане находятся у себя дома, а для пришельцев из Европы это всего лишь военная экспедиция, которая рано или поздно должна закончиться. И рано или поздно должно было сказаться то, что они слишком далеко оторвались от родины.

Поэтому, в каком бы мрачном настроении ни был Салах ад-Дин после сдачи Акко и массового убийства его жителей, у него оставалось немало поводов для оптимизма, и сдача Акко отнюдь не воспринималась им как глобальная катастрофа и поражение.

Аналогичной версии этих событий придерживался и И. В. Можейко, о проницательности которого мы уже упоминали.

«Усилия враждующих сторон в течение последовавших двух лет были прикованы к Акке. Именно там решалась судьба Крестового похода. По крайней мере, так всем казалось. Но на самом деле обладание Акко ничего не решало, и в конечном счете такая схема войны была на руку Салах ад-Дину, потому что Крестовый поход, упершись в стены Акко, лишился размаха. Пока силы крестоносцев были прикованы к одной крепости, Иерусалим и другие города, завоеванные Салах ад-Дином, находились в безопасности. Вероятно, будь у крестоносцев единое командование и разумный стратегический план, они, пользуясь перевесом в силах, могли бы добиться куда большего. На деле же получилась мясорубка, в которой были постепенно перемолоты лучшие рыцарские войска Европы»[86], — констатирует Можейко.

Ричард, похоже, и сам понимал, что, получив Акко, он отнюдь не выиграл войну. Может, его вспышка ярости отчасти объяснялась и этим.

Но он все еще надеялся победить Салах ад-Дина. Однако для этого надо было продвигаться дальше, на юг, не обращая внимания на жару и другие трудности. И Ричард дал приказ своей армии выступать.

Крестовый поход, по сути дела, завершился. Теперь это была уже личная война Ричарда Львиное Сердце против Юсуфа ибн Айюба Салах ад-Дина.