Саладин

Глава первая МАЛЬЧИК ИЗ БААЛЬБЕКА

Скажем сразу: сведения о детстве и юности будущего великого полководца и государственного деятеля Ближнего Востока Юсуфа ибн Айюба, вошедшего в историю под именем Салах ад-Дина (Саладина), настолько скудны и отрывочны, что эту часть его жизни можно реконструировать лишь с большей или меньшей степенью достоверности.

Мы не знаем точно, как он выглядел. На дошедших до нас миниатюрах из средневековых рукописей Салах ад-Дин часто изображается в виде сурового воина с высокими скулами и чуть раскосыми глазами — так, как в то время принято было изображать турок-сельджуков. Трудно сказать, что побудило художников к такой интерпретации его облика. Возможно, они и в самом деле думали, что Салах ад-Дин был по происхождению сельджуком с характерным для последних смешением черт европеоидной и монголоидной рас.

Но несомненно одно: эти портреты, возможно, и напоминают сельджукских эмиров, входивших в его ближайшее окружение, но не имеют ничего общего с реальным Салах ад-Дином, в жилах которого текла курдская кровь.

Курдские племена, испокон веков населявшие огромное пространство от Южного Кавказа до берегов Тигра и Евфрата, относятся к ираноязычным народам и по своему генотипу близки к современным персам и талышам, то есть внешне являются типичными европеоидами. Если что и сближало их в истории с тюрками, то разве что кочевой образ жизни и пристрастие к разбойничьим набегам на соседей. Будучи прирожденными воинами, курды часто служили наемниками в армиях персидских, армянских, тюркских и арабских правителей, и это в итоге определило судьбу будущего «рыцаря ислама».

Дед Салах ад-Дина Шади (впрочем, иногда его имя передается как Шадхи или даже Шази — с учетом разночтений в арабской фонетике) родился в деревне, располагавшейся неподалеку от Двина — древней столицы Армении, и там же родились двое его сыновей, чьи имена сохранились в истории — Айюб (Эйюб) и Ширкух. Будучи вождем влиятельного курдского клана, Шади собрал большой отряд соплеменников, так же как и он, готовых продать за золото свои сабли и мужество, и отправился в Багдад на службу к халифу, «повелителю правоверных».

Это была эпоха, когда багдадские халифы уже давно утратили реальную власть и фактически в Багдаде за них правили турки-сельджуки, распространившие свою гегемонию на весь Восток, включая Малую и Среднюю Азию.

Из рук сельджукского правителя Бихруза Шади в награду за верную службу получил пост коменданта Тикрита — маленького, но чрезвычайно важного со стратегической точки зрения города на берегу Тигра. Здесь он и прожил до самой смерти в 1132 году, передав управление Тикритом своему сыну Айюбу, который, как и полагалось в то время, получил еще и лакаб — почетное прозвище — Надж ад-Дин, то есть Спаситель Веры.

Времена стояли смутные, причем не только на Ближнем Востоке, но и во всем мире. В историю Руси 1132 год вошел как год начала княжения великого киевского князя Ярополка и распада державы Владимира Мономаха, но и в других частях света положение было не лучше. Междоусобные войны шли по всей Европе; Византия с переменным успехом пыталась вернуть себе контроль над захваченными тюрками областями империи; Иерусалим и Палестина, которую христиане называли Святой землей, а евреи — Землей Израиля (Эрец Исраэль), уже больше тридцати трех лет были под властью крестоносцев.

Мусульмане, среди которых большинство составляли пришельцы из различных областей арабского халифата, а отнюдь не коренные жители этих мест, жаждали «реконкисты», «освобождения» этой земли, уже забыв или не желая принимать в расчет, что их предки всего за 400 лет до этого явились сюда как захватчики и оккупанты. Столетия, когда Иерусалим был христианским, и тысячи с лишним лет, на протяжении которых он был столицей Еврейского государства, для них попросту не существовали.

Но исламский мир, так же как и христианский, тонул в междоусобицах и был разделен на два халифата — суннитов-Аббасидов со столицей в Багдаде и шиитов-Фатимидов[13] с центром в Каире, да и каждый из этих халифатов раздирали войны между правителями отдельных областей.

В эти дни и начала всходить звезда атабека Имад ад-Дина Зенги (Занги) (1087–1146), чей лакаб переводится как Столп Веры. В 1130 году, будучи эмиром сирийского города Мосула, Зенги бросил перчатку и нанес сокрушительное поражение Боэмунду II Антиохийскому (1107–1130) и едва не захватил всю Антиохию.

Это была первая за многие годы, столь долгожданная победа мусульман над франками (или, в арабском звучании, «франджами»), как они называли крестоносцев. Атабек Зенги в одночасье стал кумиром исламского мира, героем, которому предписывали не только талант полководца и бесстрашие в бою, но и скромность, благочестие и все прочие добродетели.

Увы, на самом деле Имад ад-Дин Зенги был далеко не однозначной личностью. Благородство, высокоразвитое чувство справедливости, щедрость в его натуре легко уживались с вероломством, жестокостью, склонностью к пьянству и другими пороками. Но при всем этом он был прозорливым политиком, а также превосходным воином и полководцем. За годы правления Зенги сумел создать беспрекословно подчинявшуюся ему армию, во главе которой не раз одерживал блистательные победы.

В 1127 году Зенги бросил свои войска на подавление мятежа багдадского халифа аль-Мустаршида против управлявших от его имени турков-сельджуков. В благодарность за эту помощь он получил от сельджуков в свое управление не только Мосул, которым он владел и раньше, но и Алеппо (Халеб), после чего попытался с помощью интриг и силы оружия подмять под себя всю Сирию.

В 1132 году атабеку Имад ад-Дину Зенги вновь пришлось столкнуться с аль-Мустаршидом, решившим воспользоваться распрями внутри правившего Багдадом сельджукского клана. В это время и произошло событие, во многом определившее судьбу еще не рожденного в тот момент героя этой книги.

Вот как это описывает Амин Маалуф в своей замечательной монографии «Крестовые походы глазами арабов»: «Зенги всполошился. Собрав свои войска, он отправился к Багдаду с намерением нанести аль-Мустаршиду столь же сокрушительное поражение, как и при первом их столкновении пять лет назад. Но калиф на этот раз встретил его во главе многих тысяч воинов около города Тикрита, на Тигре, к северу от столицы Аббасидов. Отряды Зенги были разбиты наголову, и сам атабек чуть было не угодил в руки своим врагам, но в этот критический момент один человек вмешался в дело и помог ему спастись. Это был наместник Тикрита, молодой курдский военачальник по имени Айюб. Вместо того чтобы обрести милость халифа, доставив ему его соперника, этот воитель помог атабеку перебраться через реку, уйти и от преследователей и вновь быстро утвердиться в Мосуле»[14].

Трудно сказать, шла ли речь о точном политическом расчете, свидетельствующем о дальновидности Айюба ибн Шади Надж ад-Дина, или же о неком душевном порыве, рожденном симпатией к «великому победителю франков». Однако в тот день Имад ад-Дин Зенги поклялся Айюбу в нерушимой дружбе, и, в сущности, именно с этого, пусть и не сразу начались возвышение клана Айюбидов (Эйюбидов) и будущая блистательная карьера Салах ад-Дина.

В 1137 году в Тикрите произошло еще одно, менее значительное, но крайне неприятное событие. Родной брат Айюба Ширкух, он же Асад ад-Дин, что можно перевести как Лев Веры, убил знатного жителя города, турка-сельджука, считавшегося личным другом самого правителя Бихруза. Обстоятельства этого убийства скрыты во мраке столетий, но известно, что, во-первых, в нем была замешана женщина и ее честь, а во-вторых, оно было совершено либо в честной схватке, либо в ходе самообороны. Во всяком случае, Бихруз, ознакомившись с деталями дела, не потребовал смертной казни убийцы, а лишь повелел братьям Айюбу и Ширкуху покинуть город.

В 532 году хиджры[15], то есть весной 1137 года братья вместе со своими семьями покинули Тикрит. Согласно преданию, в эту ночь, буквально за пару часов до того, как Айюб ибн Шади Надж ад-Дин тронулся в путь, жена подарила ему третьего сына, которого назвали Юсуфом — в честь героя коранических сказаний, основанных на истории библейского Иосифа, сына праотца еврейского народа Иакова.

Пройдут годы, и Юсуф тоже получит свой лакаб — его назовут Салах ад-Дином (или, как будут произносить это прозвище его враги-крестоносцы, Саладином), и под этим именем он войдет в историю как «освободитель Иерусалима», основатель династии Айюбидов, султан Египта, Ирака, Сирии, Хиджаза, Палестины и Ливии.

А город Тикрит по иронии истории будет в первую очередь считаться родиной Салах ад-Дина, хотя в нем он и прожил лишь самые первые часы своей жизни.

Лакаб «Салах ад-Дин» обычно переводится на русский язык как «Благочестие веры». Однако этот перевод неточен, особенно если учесть многозначность слова «Салах» в арабском языке. Думается, правильнее было бы переводить его как «Благо веры» или даже «Успех веры» — и в этих значениях герой нашей книги оправдал данное ему прозвище всей своей жизнью.

После изгнания из Тикрита Айюб ибн Шади Надж ад-Дин вместе со своей многочисленной родней и несколькими сотнями верных ему воинов-аскаров направился в Мосул — город, которым правил атабек Имад ад-Дин Зенги. Да и где еще ему было искать убежища, как не у человека, из-за которого он и впал в немилость у Бихруза?!

«Столп веры» не забыл заслуг Надж ад-Дина и немедленно взял его к себе на службу.

Летом 1139 года Имад ад-Дин Зенги еще раз попытался захватить Дамаск, но по пути наткнулся на город Баальбек, расположенный на территории современного Ливана. Он рассчитывал взять его в течение нескольких дней, чтобы появиться у стен Дамаска до конца августа, но защитники древнего города оказали неожиданно яростное сопротивление. Когда армия Имад ад-Дина все же ворвалась в Баальбек, его гарнизон заперся во внутренней крепости и продолжал сопротивляться вплоть до октября. Но осенью на Ближнем Востоке начинается сезон дождей, дороги размывает, и это невольно прекращает все войны, по меньшей мере до весны. Разъяренный потерей времени, Зенги, гарантировавший гарнизону жизнь в обмен на капитуляцию, презрел собственное обещание и велел распять 37 защитников крепости, а с их командира живьем содрать кожу.

Эта казнь, помимо всего прочего, должна была послужить акцией устрашения для жителей Дамаска и побудить их сдаться без боя, но вместо этого они лишь еще больше сплотились вокруг правителя города Муана ад-Дина Унара.

Новым же комендантом Баальбека — древнего Гелиополиса — Имад ад-Дин Зенги назначил Айюба Надж адДина. Вскоре тот перебрался сюда вместе со всей семьей, включая двухлетнего Салах ад-Дина.

Баальбек и сегодня полон тайн, привлекающих к себе не только историков и археологов, но и уфологов и прочих любителей спекулятивных теорий, а развалины древних греческих и финикийских храмов невольно поражают воображение. К примеру, баальбекский храм Зевса по ряду параметров превосходит пирамиду Хеопса.

В этом прекрасном и загадочном городе, благодаря новому назначению отца, и прошло раннее детство Салах адДина. Он не был старшим сыном, а значит, и не мог считаться основным наследником. Эта роль предназначалась первенцу Айюба Шахин-шаху, а потому маленький Юсуф и другой его старший брат — Туран-шах пользовались относительной свободой, и у них было достаточно времени для всевозможных игр и забав, в том числе для ночных вылазок к величественным развалинам древних храмов — ведь именно в таких местах, согласно сказкам «Тысячи и одной ночи», обитали джинны и шайтаны. Да, храмы были языческие, а идолопоклонство не должно было вызывать у правоверного мусульманина ничего, кроме отвращения, но, глядя на их руины, маленький Юсуф ибн Айюб невольно приходил к выводу, что их архитекторы и строители были великими, знавшими толк в красоте людьми, и их искусство заслуживает, по меньшей мере, уважения.

Кто знает — не здесь ли, в развалинах баальбекских храмов, берут свое начало столь выделявшие Салах ад-Дина из других его современников по обе стороны фронта религиозная толерантность, умение отдавать дань уважения культуре и обычаям христиан и евреев, признание (до определенного предела, разумеется) их права жить по своей традиции?

В немалой степени формированию широты мировоззрения и, как принято говорить сегодня, толерантных взглядов Салах ад-Дина, вне сомнения, способствовало получаемое им образование. Во всех книгах о будущем «рыцаре ислама» упоминается, что он был не только блестящим полководцем и воином, но и знатоком Корана и хадисов[16], мог блеснуть в беседе знанием сочинений Платона, Аристотеля, Евклида и Птолемея, был знаком с алгеброй, геометрией, астрономией и другими науками, а также помнил наизусть множество стихов арабских поэтов различных эпох. Если верить его биографам, он знал наизусть всю «Хамсу» — составленную поэтом IX века Абу Таммамом десятитомную антологию арабской поэзии. Собранная им впоследствии огромная библиотека включала в себя не только труды мусульманских, но и греческих, римских и еврейских авторов. В том числе, к примеру, и написанную на арабском языке книгу великого еврейского философа и поэта Иегуды Халеви «Кузари».

Столь широкая эрудиция почти неминуемо должна была породить и стремление следовать высоким идеалам как мусульманских, так и греческих философов.

Кроме того, остроту ума мальчика оттачивали различные головоломки и задачи на сообразительность, увлечение которыми, согласно преданиям, Салах ад-Дин пронес через всю жизнь.

Существует даже основанная на легенде знаменитая «задача Саладина», которая начинается с того, что как-то раз к великому султану привели пленного рыцаря (таких эпизодов в его жизни были тысячи). Салах ад-Дин объявил, что готов освободить пленника в обмен на сто тысяч динаров — астрономическую по тем временам сумму, составлявшую годовой доход со среднего по размерам города. У рыцаря таких денег, разумеется, не было, и тогда он решил воззвать к уму и милосердию Салах ад-Дина.

«На моей родине, — сказал рыцарь, — пленнику дается шанс выйти на свободу. Если он решит заданную головоломку, его отпускают на все четыре стороны, если нет — сумма выкупа удваивается!» — «Да будет так, — ответил Салах ад-Дин, и сам обожавший головоломки. — Слушай же. Тебе дадут двенадцать золотых монет и простые весы с двумя чашками, но без гирь. Одна из монет фальшивая, однако неизвестно, легче она или тяжелее настоящих. Ты должен найти ее всего за три взвешивания. Не справишься с задачей до утра — пеняй на себя!»

Рыцарь нашел решение этой задачи и был отпущен на все четыре стороны да еще с богатыми подарками.

Повторим, это всего лишь легенда, но весьма показательная и, возможно, отразившая реальную историю. Во всяком случае, о Ричарде Львиное Сердце подобных сказаний почему-то не слагали.

Как было принято в исламских странах, до пяти-шести лет Салах ад-Дин воспитывался на женской половине дома. Уже тогда, если верить преданиям, его бабка, мать Айюба и Ширкуха, подметила живой ум мальчика и пришла к выводу, что именно ему, а не другим внукам предстоит стать основным наследником и прославить семя ее покойного мужа Шади.

По одному из преданий, в период, когда мать Салах ад-Дина была беременна, его бабке приснился сон, в котором к спящей невестке подкрадывался огромный змей, а та, пробудившись, была охвачена таким страхом, что у нее не было сил пошевелиться. И тут ее живот распахнулся, из него вышел воин в доспехах и отрубил змее голову. Толкование сна было однозначным: будущий ребенок станет великим воителем, который уничтожит власть франков на Дар аль-ислам — территории ислама.

Еще больше бабка укрепилась в этой мысли, когда увидела, как маленький Салах ад-Дин, играя, поймал за хвост ядовитую змею и размозжил ей камнем голову. Она восприняла это как дополнительное знамение, хотя, думается, подобные подвиги совершали в то время и многие другие мальчишки, игравшие на улицах Баальбека.

Как бы то ни было, отводя мальчика на мужскую половину, где ему предстояло продолжить воспитание и образование, бабка маленького Юсуфа наказала сыновьям обратить на него особое внимание.

Нет никакого сомнения и в том, что решающую роль в формировании личности Салаха ад-Дина сыграли два человека — его отец и дядя.

Будучи необычайно дружны и близки, по натуре они во многом были полной противоположностью друг другу. Если бы у него был выбор, Айюб Надж ад-Дин вместо карьеры профессионального воина, вероятно, избрал бы профессию ученого-богослова, библиотекаря или переводчика античных текстов. Война и связанные с ней кровь и жестокость были ему глубоко чужды, и он предпочитал проводить дни, склонившись над книгами. Айюб понимал ценность образования, а потому нанимал сыновьям учителей не только по богословским наукам, но и по светским дисциплинам. Он предполагал, что его младшие дети в силу семейной традиции станут эмирами и будут служить командирами небольших отрядов при дворе того или иного султана или ата-бека, но не имел ничего против, если бы один из младших сыновей стал бы имамом[17], врачом или даже поэтом.

О личности Айюба Надж ад-Дина многое говорит тот факт, что он был последователем суфизма — исламского эзотерического учения — и даже создал в Тикрите суфийскую школу. Изложение основ суфизма, к счастью, не входит в задачу автора этой книги, так как даже в самом кратком варианте оно заняло бы не одну страницу. И все же стоит отметить, что суфизм — это прежде всего учение о пути приближения к Богу через духовное самосовершенствование, углубленное самопознание, развитие у себя таких качеств, как искренность, бескорыстие, стремление исполнять заповеди исключительно из любви к Богу и т. п. Рост популярности суфийского образа жизни и мировоззрения среди представителей образованной верхушки исламского мира приходится как раз на XI–XII века, то есть на период жизни отца Салах ад-Дина. Приверженность Айюба Надж ад-Дина к суфизму говорит о том, что в личной жизни он был, вероятно, скромным, глубоко порядочным и чрезвычайно требовательным к себе человеком, и Салах ад-Дин, видимо, старался подражать в этом отношении отцу.

Ширкух Асад ад-Дин, как уже догадался читатель, напротив, был прирожденным воином; из тех, кто находил упоение в бою и в том, как верные аскары повинуются одному мановению его руки. Настоящий мужчина, особенно курд, считал он, должен не просиживать седалище над книгами, а виртуозно владеть саблей и сливаться с конем в одно целое, как на ложе он сливается с женщиной. Трудно сказать, насколько Ширкух был крепок в вере, поскольку, подобно атабеку Имад ад-Дину Зенги, любил хорошо выпить и закусить, из-за чего уже к тридцати годам обзавелся солидным брюшком. Но странное дело — излишний вес и маленький рост отнюдь не мешали ему вольтижировать на лошади и фехтовать с ловкостью, какой позавидовал бы любой двадцатилетний юноша. И не случайно именно он обучал воинскому делу не только сыновей, но и племянников.

Впрочем, и Айюб Надж ад-Дин из всех развлечений больше всего любил прогулки на лошадях и игру в чоуган — конское поло, так что иногда о нем говорили, что ему суждено умереть в седле либо упав с лошади[18].

День в большом доме семьи коменданта Баальбека начинался с фаджра — предрассветной молитвы. Затем следовал довольно скудный завтрак, и мальчики приступали к занятиям Кораном, заучивая наизусть его суры, одновременно развивая навыки письма и чтения, а также осваивая принципы толкования этой священной книги; дальше шло изучение хадисов и жизнеописания пророка Мухаммеда, арабского языка, основ шариата — мусульманского права, математики…

Эти уроки сменялись или перемежались с уроками фехтования, стрельбы из лука и верховой езды, и с каждым таким уроком Ширкух невольно убеждался в правоте матери по поводу Юсуфа. Мальчик все схватывал на лету, явно во многом превосходил старших братьев, а в умении чувствовать лошадь и гарцевать на ней ему вообще не было равных (как уже было сказано, это считается одним из трех дозволенных хадисами мусульманину развлечений). Вдобавок благодаря своей феноменальной памяти маленький Салах ад-Дин с легкостью запоминал родословную любого породистого скакуна и пронес доскональное знание конских родословных через всю жизнь, не раз поражая этим своих приближенных.

Таким образом, в Салах ад-Дине словно слились присущая его отцу тяга к знаниям и духовности и свойственная дяде любовь к реальной, физической деятельности, к владению оружием, конем и своим телом. Временами одно начало преобладало в нем над другим, но в целом оба гармонично уживались друг с другом. Такое сочетание во все времена встречается не часто, ценится высоко, и уже только это предвещало мальчику неординарное будущее.

Хотя день сыновей Айюба Надж ад-Дина был заполнен до предела, и у них было не так много времени для игр, самое интересное в доме начиналось после магриба — закатной молитвы, когда братья вместе с сыновьями усаживались ужинать. Развалившись на подушках, братья вели беседы между собой, но по большому счету они предназначались для детей.

Это было продолжение уроков — на этот раз уроков истории, политики и военного дела. Айюб и Ширкух вспоминали, как ненавистные франки вторглись на «территорию ислама», как они огнем и мечом прошлись по мусульманским городам, как зверски, не щадя ни женщин, ни детей, вырезали всех мусульман и евреев Аль-Кудса — Иерусалима. Да и живших в нем своих единоверцев не особенно щадили, только потому, что те трактовали учение пророка Исы-Иисуса не так, как они.

Крестоносцы были для них не просто варварами и дикарями, но даже и не совсем людьми. Ведь они, с точки зрения мусульман, не только не мылись, не соблюдали правил элементарной гигиены, не ведали ни принципов справедливого суда, ни науки врачевания, но и занимались каннибализмом — варили в котлах и ели мясо убитых ими мусульман, прежде всего детей[19].

Такие рассказы были призваны наполнить сердца подростков ненавистью к врагу, с которым рано или поздно им придется столкнуться, и тогда не давать ему никакой пощады. Любопытно, что на подобных, но теперь уже бесконечно далеких от правды рассказах о евреях и христианах и сегодня воспитывается новое поколение в большинстве арабских стран.

Салах ад-Дин, как и его братья, слушал взрослых с содроганием сердца, и в эти минуты ему хотелось как можно скорее вырасти и вступить в бой с жестокими оккупантами, а затем гнать их всех до последнего из родной земли.

Возможно, именно тогда у него и родилась мечта стать освободителем Святого Иерусалима — Аль-Кудса. Того самого города, в котором некогда стоял Храм, построенный Сулейманом ибн Даудом (царем Соломоном); куда, по мнению мусульманских богословов, крылатый конь Эль-Борак принес пророка Мухаммеда, чтобы он вознесся на небо и там молился с другими великими пророками, и где великий халиф Омар построил мечети Куббат ас-Сахра (Купол Скалы) и Аль-Акса, превращенные нечестивыми франками в свои храмы.

Позже Салах ад-Дин признается, что верил далеко не всем рассказам отца и дяди. Например, он не мог поверить в то, что франки занимались каннибализмом, и был немало поражен, когда узнал, что факт этот задокументирован не только мусульманскими, но и европейскими историками.

Но означало ли это, что мусульмане, носители истинной веры и морали, должны уподобляться своим врагам в вероломстве и в жестокости по отношению к пленным, женщинам и детям? Разве проявление сострадания не является величайшей из добродетелей мусульманина?

Как увидит читатель, сама жизнь показала, какие ответы на эти вопросы выбрал для себя Салах ад-Дин.

А беседа тем временем текла дальше — братья переходили к обсуждению того, можно ли победить и изгнать франков, и сходились во мнении, что такая победа станет реальной лишь после того, как мусульмане перестанут грызться между собой и смогут объединиться. По меньшей мере, продолжал Ширкух, для этого нужно объединить силы Египта и Сирии. Ведь карта Ближнего Востока напоминает птицу: одно ее крыло — это Египет, другое — Сирия, а тело птицы — Святая земля с сердцем в Иерусалиме. Только тот, кто владеет обоими крыльями, сможет сделать Святую землю смертельной ловушкой для франков.

Надо заметить, что эта военная доктрина жива и сегодня. Именно она движет экстремистами из «Исламского государства», которые, увы, являют собой полную противоположность благородству и гуманизму героя этой книги. Потому-то, наряду с попыткой взять под свой контроль территорию Ирака и Сирии, они и развернули активные боевые действия и на принадлежащем Египту Синайском полуострове.

Понятно, что основные надежды на объединение и победу правоверных братья Айюб и Ширкух связывали со своим благодетелем, правителем Мосула и Алеппо Имад ад-Дином Зенги, получившим вдобавок прозвища аль-Зайн аль-Ислам (Краса Ислама) и аль-Малик аль-Мансур (Царь-победитель).

Когда в 1144 году Зенги взял захваченную крестоносцами за 46 лет до того Эдессу[20], это вызвало ликование всего мусульманского мира. В Баальбеке в честь этого события был устроен большой праздник, во время которого семилетний Салах ад-Дин вместе со всеми славил великого Зенги.

А спустя еще два года в город пришла черная весть о гибели атабека Зенги, убитого своим евнухом во время осады Джаабара — крепости, расположенной между Алеппо и Мосулом и не признававшей его власти.

Существует несколько версий этого события. По самой безобидной из них, пьяный в стельку Зенги, проснувшись посреди ночи, увидел, как евнух Яранкаш, христианин по происхождению, пьет вино из его кубка, разгневался, пригрозил утром его казнить — и снова заснул. Перепуганный насмерть евнух не стал дожидаться утра, изрешетил своего господина кинжалом и сбежал в осажденный город.

По другой версии, пересказываемой Тариком Али, напившись допьяна, Зенги решил потешиться с молодым воином, которому втайне симпатизировал Яранкаш[21]. Возмущенный тем, что столь чистый юноша стал жертвой содомского греха, евнух напоил охрану атабека, вошел в его шатер и убил как самого Зенги, так и его нового любовника[22].

Трудно сказать, какая из этих историй является правдой, но смерть Имад ад-Дина Зенги означала большую потерю не только для общего дела борьбы с крестоносцами, но и лично для Айюба ибн Шади Надж ад-Дина. Он предчувствовал, что после ухода Зенги в жизни его семьи грядут большие перемены, и оказался прав.

Впрочем, благодаря его уму и таланту дипломата эти перемены оказались не столь драматичными, как он опасался поначалу.

Узнав о смерти своего старого врага, правитель Дамаска визирь Унар Муан ад-Дин (Родник Веры), бывший регентом при малолетнем правителе города эмире Абаке, немедленно появился под стенами Баальбека и осадил его.

Разумеется, Айюб Надж ад-Дин мог попытаться оказать сопротивление Унару. Но силы были слишком неравны, исход битвы за город предрешен, и отец Салах ад-Дина решил вступить в переговоры с правителем Дамаска, выторговав наиболее выгодные для себя условия капитуляции.

Согласно достигнутой договоренности Айюб в обмен на сдачу Баальбека без боя получал солидную сумму денег, доходы с семи деревень, расположенных близ Дамаска, а также большой дом в самом центре этого достославного города.

Кто-то, возможно, истолковал бы действия Айюба как трусость и измену своему господину, но господин был мертв, а никому из его наследников отец Салах ад-Дина не присягал. Зато капитуляция Баальбека позволила спасти сотни жителей этого города, наверняка павших бы во время осады, а также сохранить нетронутым их имущество.

И это было одним из первых правил ведения войны, усвоенное Салах ад-Дином: подлинно мудрый правитель, как и его отец, должен не спешить с тем, чтобы очертя голову броситься в битву, а в первую очередь подумать о судьбе своих подданных. Война несет слишком много жертв и страданий, а потому начинать ее следует лишь в самом крайнем случае — особенно если речь идет о войне между мусульманами. До того же следует пытаться достичь поставленных целей путем переговоров, с наименьшими потерями и максимальной выгодой для себя лично.

Как мы увидим, этому правилу Салах ад-Дин потом следовал всю жизнь, за что его не раз упрекали в недостатке решительности. Но если Салах ад-Дин и шел на тактические уступки и порой терпел поражения, то он никогда не поступался стратегическими целями.

Ну а пока в возрасте девяти лет Салах ад-Дин оказался в Дамаске — большом, можно сказать, в столичном городе. Здесь он стал подростком, а затем статным, красивым юношей. В этом городе прошла его молодость, и сюда ему еще не раз придется возвращаться на вершине своей славы и могущества.