Самый трудный километр

АХТУНГ! ПАРТИЗАНЕНГЕФАР!

Этой безобидной шуткой Некирка невольно встревожил Дедову душу. И нахлынули горестные воспоминания…

В тот год Мишатка только перешёл в четвёртый класс. У него начались каникулы. Целые дни они с хлопчиками проводили на речке, загорали, купались, играли в лапту.

Но однажды в тёплый погожий день на деревню налетели чёрные самолёты с крестами на крыльях. Они низко пронеслись над самыми хатами и с бреющего полёта открыли стрельбу. Убили двух колхозников.

И началось!

Каждый день бомбёжки, обстрелы. Фронт приближался. Оставаться в деревне стало опасно. Особенно с детьми. И тогда решили уходить к партизанам.

Долго пробирались. Путь лежал через олёс — так в Белоруссии называют густой невысокий лес, местами затопленный водой. Через него не могли пройти тяжёлая вражеская артиллерия и танки. За олёсом и расположился партизанский лагерь: землянки, шалаши, несколько окопов.

Когда-то Мишатка мечтал поселиться в лесу, зажить Робинзоном: охотиться, ловить рыбу, лакомиться красной брусникой. А ночью дремать у костра и вдыхать пряный аромат хвои.

Сейчас лес ему показался неприютным. Зловеще выл ветер в вышине, раскачивая старые ели. Стволы пронзительно скрипели, и чудилось, будто таинственные тени подкрадываются из темноты.

Партизаны часто и надолго уходили из лагеря. У них были свои секретные дела, о которых не принято было распространяться. Потом доходили слухи, что неподалёку под откос полетел поезд с немецкими танками, что сгорела в районном центре вражеская комендатура и с нею все документы на отправку людей в Германию, что из соседней деревни выбит отряд гитлеровцев и восстановлен, как до войны, колхоз.

Мать говорила:

— Слухай да помалкивай. Чтоб ни едина душа не узнала.

Предупреждала она не зря. Не раз каратели устраивали облаву, прочёсывали лес с собаками. Горе было тому, кто не успевал укрыться на болотах. Пойманных немцы угоняли в концлагерь или расстреливали на месте.

В этой трудной и опасной жизни партизанские дети помогали в обозе, таскали из родника воду, заготавливали дрова для походной кухни, водили в ночное лошадей и пасли скотину.

Командир поручал им собирать брошенное в лесу оружие.

— Только дальше дощечек не заходите. Тут — наша власть, а за ними — неметчина. Помните!

Ребята знали про те дощечки. На них по-немецки было написано: «Ахтунг! Партизаненгефар!» Что означало: «Внимание! Опасность — партизаны!»

Мальчишки старались за дощечки не уходить. Оружие искали поблизости. По вечерам чистили его от ржавчины, промывали в керосине. Мишатка выполнял эту работу с необыкновенным старанием. Понимал, что от одного маленького патрона зависит порой жизнь человека.

Как-то раз группа партизан наткнулась на артиллерийский расчёт врага. Несколько человек были тяжело ранены.

И случилось, что у колхозного тракториста, дядьки Елисея, рана загноилась. Началось заражение крови. Страшно мучился Елисей.

— Застрелите меня! — кричал он. — Избавьте от страданий!

И некому было оказать ему помощь. Так и скончался он в невыносимых муках. Здоровенный был мужик, крепкий…

— Доставить в отряд медика! — приказал тогда командир.

Но где его взять? Ни одного в окрестных деревнях нет.

Тут какая-то женщина назвала хутор, где жила бабка-знахарка, которая «любую болезнь как рукой снимала».

— Берите знахарку! Да со всеми её снадобьями!

Привезли знахарку. Она оказалась совсем не бабкой, а молоденькой девушкой. Да ещё курсы медсестёр окончила.

— Что ж не прихватила свои колдовские снадобья? — спросил её командир.

— В лесу свежих наберу. Здесь, как в аптеке, их полно.

Знахарка назвалась Аделькой. Она была прехорошенькой. И парни наперебой стали набиваться ей в провожатые — лесную аптеку собирать.

Но командир распорядился:

— Пусть хлопец Тихоновича помогает.

Аделька про лес знала такое, что и в книгах не прочтёшь.

— Все звери и птицы в лесу сами лечатся. Трудно даже объяснить, как они находят от болезней нужную травку или корень, или ягоду.

Слушал Мишатка и удивлялся.

— Человек себе здесь отыщет пропасть лекарств, — говорила Аделька. — Молодые листья берёзы помогают ране затянуться. А еловая хвоя спасает от цинги. Кора дуба, цветки ромашки и хвощ — из этого мы сделаем примочки для заживления ран. Лист земляники, травка фиалки и корень лопуха помогут в случае загноения болячки. Крапиву и можжевельник хорошо применять от сыпи…

Собрались они как-то за травами на болото. Далеко ушли. И вдруг Аделька насторожилась.

— Поют, — сказала она шёпотом. — Слышишь, поют. Как похоронный марш звучит…

И правда, до слуха мальчика донеслись неясные звуки. Скорее хриплые стоны… И вдруг чётко: «Форвар-рртс! Вперёд!» И ещё послышался собачий лай.

— Ховайся! — Аделька с силой увлекла Мишатку за поросший кустарником холмик.

Между тем звуки приближались. В низине, где простиралось обширное болото, появилась нестройная колонна пленных. Они были оборваны и босы, некоторые — и вовсе голы. Их измождённые, израненные тела казались тёмными от запёкшихся кровоподтёков и ссадин. Обессиленных товарищи поддерживали под руки.

Немецкие автоматчики с овчарками загоняли их в самую топь.

Пленные пели старую революционную песню. Она их вела в последний путь. И они понимали это.

Тут в тихое пение оглушительно ворвалась частая автоматная очередь.

Словно подкошенная, колонна дрогнула и медленно начала оседать в хлябь трясины. Руки людей ещё судорожно цеплялись друг за дружку, потом, ослабев, опадали вниз. Встревоженная стая птиц в ужасе шарахнулась прочь… Умерла песня.

Автоматчики дали ещё очередь — уже по мёртвым телам. Потом, громко перекликаясь, стали удаляться.

…Они давно скрылись из виду. А перепуганные невольные свидетели никак не могли прийти в себя.

Мишатку била дрожь. Трясущейся рукой Аделька гладила его по стриженой голове, пыталась успокоить:

— Не плачь, хлопчик! Мы ещё отомстим за нашу поруганную землю, за всех погибших на ней! Запомни этот день!

Потом на то болото пришли партизаны. Они похоронили расстрелянных в братской могиле. На ней установили обелиск с красной звездой.

Мишатка не был на похоронах. Он тяжело заболел. В горячем бреду метался он на нарах в землянке и слабым голосом просил:

— Пить, пить!

Аделька отпаивала его кислым клюквенным взваром да настоем из травок. «Не вы́ходит сыночка молодая знахарка», — думала мать.

Но он поднялся. Неузнаваемо изменила его болезнь: он совсем перестал улыбаться. Чёрненькие тонкие брови угрюмо сдвинулись на переносице. Над уголками глаз тяжело нависли веки. Он ни с кем не разговаривал, стал вялым и замкнутым.

Тогда Аделька пошла к командиру и долго с ним о чём-то шепталась. После этого Мишатку вызвали в партизанский штаб.

— Хочешь помочь партизанам? — спросил его командир.

Мальчик встрепенулся.

— Переправь этот пакет в деревню за железной дорогой. В нём листовки. — И он дал Мишатке прочесть одну листовку.

«Сыновья и дочери свободолюбивого белорусского народа! Вооружайтесь и бейте врага всюду и чем только можно. Становитесь в ряды народных мстителей — этим вы спасёте и себя и своих родных от уничтожения гитлеровскими убийцами. Партизанская война — война всего белорусского народа. Все, как один, в ряды партизан!

Смерть за смерть! Кровь за кровь!»

Мишатка взял пакет, по-строевому подтянулся:

— Выполню, товарищ командир!

Уж потом он узнал, что его посылали на задание без риска. Деревня, в которую он пришёл, незадолго до этого была освобождена партизанами от захватчиков.

Как обрадовался Мишатка, увидев развевающийся над сельсоветом красный флаг! Значит, не так уж всесильны гитлеровцы, когда в тылу, прямо у них под самым носом восстановлена Советская власть и организован партизанский край. Как бы они ни зверствовали, но весь народ им не победить!

Мишатку похвалили в сельсовете за выполненное задание.

Вскоре на освобождённую землю смогли переселиться из лесу все семьи партизан. Надо было готовиться к зиме.

Женщины занялись шитьём тёплой одежды для народных мстителей. Мужчины ремонтировали оружие, убирали с полей оставшийся урожай.

За Мишаткой так и закрепилась обязанность партизанского почтальона. Он доставлял пакеты то в один, то в другой отряд. Встречался со связными. И каждый раз его предупреждали: «Не уходи за границы партизанского края!»

И всё-таки как-то раз он угодил не на «свою территорию».

— Пропуск, — вдруг остановил его немецкий часовой.

Никакого пропуска у него не было. Зато было привязанное на животе письмо. Мишатка знал его содержание: такому-то отряду предписывалось захватить вышку у железнодорожного разъезда. Знал он и что будет, если найдут у него это письмо: в лучшем случае отправят в концлагерь.

Что делать?

Мишатка начал хныкать, выдумывать про больную тётю, которой нужно вот отнести хлеб, яички, сало. Для маскировки, на всякий случай, у него всё это имелось в корзине. Он рассчитывал, что солдат отберёт продукты и прогонит его прочь. Но тот в корзину даже не заглянул. Взял Мишатку за шиворот и потащил в офицерское помещение.

Мишатку обыскали: вывернули все карманы, вытряхнули содержимое корзины. Но не раздели. Поэтому и не нашли пакет.

Рыжий офицер ткнул его автоматом в грудь и спросил:

— Партизан?

Мальчик отрицательно покачал головой.

Видимо, офицер больше никаких слов по-русски не знал, и он позвал кого-то из другой комнаты.

Появилась женщина-переводчица. И тогда начался допрос.

Почему он вышел из леса? Где он живёт? Почему он не выполняет приказ немецкого командования о запрещении отлучаться из населённых пунктов? Он, наверное, партизан и пусть скажет, где отряд.

Мальчик строил из себя дурачка. Офицер разъярился и ударил его кулаком по лицу. У Мишатки фонтаном брызнула кровь из носу. Ладонью он зажал нос. Но его буквально заливало кровью.

Переводчица что-то тихо сказала офицеру по-немецки. Мишатка только понял «киндер» — ребёнок. Может быть, пожалеют? Главное, чтобы не нашли письмо. Иначе он погубит не только себя, но и партизанский отряд…

Вдруг за окном засигналила машина. Офицер выскочил, дав распоряжение переводчице.

Они остались одни.

— Господин офицер погорячился, — сказала переводчица. — Но если ты мне всё расскажешь, я тут же тебя отпущу.

Она даже попыталась остановить хлеставшую из носа Мишатки кровь — посыпала ему на кончик языка соли. От этого, действительно, меньше стало течь.

Когда она отвернулась к шкафу убрать солонку, мальчик мгновенно вытащил письмо и сунул его в рот. Он успел также схватить из корзинки кусок хлеба и отправить его тоже в рот.

— Что ты жуёшь? — Переводчица подскочила к нему и больно сдавила пальцами щёки. Её острые ногти вонзились в кожу. Мишатка вынужден был открыть рот. Но переводчица увидела только разжёванный хлебный мякиш.

— Ты такой голодный? — поразилась она. — Чего ж не поел продукты, которые нёс больной тёте? Наверное, нет у тебя никакой тёти! Надоел ты мне! Пусть господин офицер сам с тобой разбирается.

Ничего не добившись, переводчица вызвала солдата, и тот запер мальчишку в дощатый сарай.

Ночью Мишатка неслышно разобрал отверстие в драночной крыше и удрал…

Свою обязанность партизанского почтальона Мишатка исполнял до самого освобождения края. На всю жизнь он запомнил полученную партизанскую науку: быть смелым, не отступать перед трудностями, быть сдержанным и терпеливым.